Перевертыши

      Очень древние камни, из которых тысячи лет назад сложили дорогу, вот то единственное, что видел Джон Торнтон, решительно шагая лесом. Камни и собственные ноги в полностью замазанных грязью ботинках. Даже туман, казалось, расступается перед ним, не желая дотронуться до столь неприятных материй, чему можно было только радоваться – по крайней мере, он мог видеть свой путь хоть на пару шагов и знать, что не полетит кубарем, ломая шею.       Ночь все никак не кончалась, но темно тоже не было – туман, словно молоко в шотландском чае, оттеснял черноту. Торнтону казалось, что он идет уже сутки подряд, с таким трудом стал даваться каждый последующий шаг, а ведь он был не праздным эсквайром, не привыкшим к физической работе. «Должно быть, работа в кабинете расслабила меня, - подумалось ему, - еще несколько лет назад я бы прошел этот путь, неся на плечах тяжелый тюк, но ни разу не сбив дыхания».       И действительно, ему казалось, что он идет под водой, будто сам воздух сопротивляется каждому его движению, давит на него, пытается вытолкнуть обратно. Он сосредоточился на тропе, глядя на свои ноги и пытаясь считать шаги, чтобы справиться с этим нелепым ощущением, но густой белесый воздух поддавался с прежней неохотой. «Да чтоб тебя», - подумал Торнтон, разозлившись на себя за такую слабость. Идти стало чуть легче и он чуть улыбнулся одними уголками рта. Похоже, он нашел способ заставить себя взбодриться. Мужчина стал думать о Маргарет, своей возлюбленной Маргарет, доверчиво прильнувшей к какому-то незнакомцу ночью на станции, о руках юнца, так запросто охватывающих ее стан, о том, что сам бы он отдал не задумываясь десяток лет, лишь чтобы она смотрела на него такими же глазами.       Его целью было вернуть себе живость, но сейчас он и думать забыл о том, где находится и куда идет. Его взор обратился внутрь себя. Он все проигрывал и проигрывал возможные варианты того, как можно было бы подойти к мисс Хейл, чтобы правила приличия заставили ее представить спутника. Что он мог бы сказать им и как бы она отреагировала. Он представил молодого человека дерзящим, краснеющим, нервничающим, пытающимся грубить, и кровь в его жилах заклокотала. Мысленно он парировал его нападки, с достоинством отражал оскорбления, пока Маргарет, пытающаяся их образумить и не позволить устраивать сцену посреди станции, не стала злиться на спутника за его недостойное поведение. Он проигрывал то один, но другой вариант разговора, и в душе его мелькало черное удовлетворение, когда девушка, сперва досадовавшая на его появление, постепенно осознавала, насколько ничтожно выглядит ее возлюбленный по сравнению с ним, Торнтоном.       Он этого не замечал, но теперь он шел так, словно в его спину дул сильный ветер, подталкивая к цели. Туман по-прежнему клубился вокруг него замедленно, будто воздух стал плотным как вода, но Джона Торнтона это нимало не останавливало – инстинкты вели его к цели, о которой он бы в жизни не догадался, и в которую, будучи человеком практичным, никогда бы не поверил.