Перевертыши

      В отличие от Джона Торнтона, Гисборн не знал о том, что такое поездка по железной дороге, ему не с чем было сравнить ощущения, а потому, когда пути стали разъезжаться в разные стороны с головокружительной скоростью, он закричал.       Прямо на него неслась мощеная улица, по бокам мелькали, сменяя друг друга, непривычного вида дома. Странное чувство, что одновременно он стоит, не делая ни шага, и, в то же время, едет немыслимо быстро вперед, мутило сознание. Он никогда не был трусом, что бы о нем ни думали шайка лесных разбойников или Вейзи, просто он не был глупцом, готовым разменять жизнь ни за грош, так что, если видел, что шансов победить нет, не считал зазорным поспешно удалиться. Но то, что происходило сейчас, выбивало из него остатки мужества.       Гисборну казалось, что он погиб. Что все, случившееся после того, как он очнулся в лесу с кровоточащей раной на голове, было лишь проходом в чистилище. Возможно, он просто не увидел своего мертвого тела, а, подождав немного, мог бы наблюдать, как пробуждаются от смертного сна его воины. С ужасом он убеждался, что эта, все не кончающаяся ночь, полная странных встреч и мест, не могла происходить в мире живых, и что брусчатка, скользящая под ногами, сейчас выведет его прямиком к огромным, пылающим вратам ада. Животный страх сковал его, он даже увидел далекое зарево, когда дорога в очередной раз подкинула его на пригорке. Гай чуть повернул голову, ожидая увидеть тени убитых им людей, тянущих сгнившие руки, но улицы и дома были пустынны. В окнах не мелькнуло ни одного огонька свечи, как если бы дома сами спали или почили навеки.       Он заметил одну странность. Несмотря на дикую скачку самой дороги, фонари, освещающие ее, были неподвижны. Обернувшись, он увидел их стройные вереницы, уходящие далеко в ночь, и теряющиеся где-то за поворотом, такие же светили и впереди, насколько хватало глаз. Менялась дорога, временами показывая щербатые ямы или проросшие клочки травы; менялись дома, возвышающиеся то строгими каменными фасадами, то стыдливо, как нищенка в толпе, отворачиваясь дырявыми крышами и перекосившимися досками. Но фонари стояли на своем месте, строгие, черные, как вышколенные солдаты, сопровождающие смертника на казнь, и следящие, чтобы тот не сбежал. Гай хотел закрыть лицо руками, но не смог этого сделать.       Дорога резко повернула, и, ускорившись, понеслась вниз, навстречу скоплению огней.       «Нет!!!», - закричал он, изо всех сил стараясь проснуться, моля Всевышнего дать ему еще один шанс, не губить навечно его душу, дать возможность исправиться. Только сейчас он понял, что вечность в мучениях была слишком высокой платой за его грехи. Зачем только он делал все это, губил людей, получая взамен лишь дешевое короткое наслаждение. Чувство было таким, словно он осознал, что за одну короткую ночь пропил и проиграл огромное состояние, скопленное многими поколения семьи, с бродягами в грязном притоне. Тяжелое похмелье, руки и нож, залитые кровью, всплески каких-то мутных и поганых воспоминаний, смеющиеся мерзкие хари и хихикающие визги пьяных шлюх – вот все, за что он продался, и за что теперь будет корчиться в муках ВСЕГДА. До Страшного суда и после него, потому что, когда будет решаться его судьба, не будет ни одного, заступившегося за него. Кто скажет «невинен», когда Господь взвесит его прегрешения и его добрые поступки на чашах весов? Душа давно почившей матери, которая помнит его еще только непослушным подлетком? Любимая женщина? Сможет ли она с открытою душою сказать хоть что-то в его оправдание. Захочет ли? Никого. Никто. Он один.       Из его глаз лились слезы. Он ветра ли, бьющего в лицо и мешающего дышать, от раскаяния ли, от ужаса или жалости к своей жизни?       «Нет, пожалуйста, - тихо взмолился он, - прости меня, дай исправить».       Дорога рывком дернулась в сторону, по сторонам замелькали какие-то заборы и сараи. Завыли собаки, сперва одна, потом ее голос подхватило все больше и больше псов. Гисборн осознал, что это единственный звук, который он слышал с того момента, как его каблуки впервые ударили по этим булыжникам. Гай увидел, что улица заканчивается темными воротами, и застонал, пытаясь свернуть, затормозить, сделать хоть что-нибудь, но его ступни были все так же прикованы к дороге. Он попытался упасть, но в этот момент движение резко остановилось и его швырком сбросило вперед, так, что он сам побежал навстречу пугающим его темным воротам.       Гай напряг все мышцы, пытаясь остановиться, и ему это удалось до того, как тело коснулось врат. Мужчина отпрянул от них, сделал шаг назад, еще один. Голова предательски кружилась, волны шума захлестывали мозг. За вратами, позади него, по сторонам продолжали неистовствовать адские псы, скрытые в мертвых домах.       Он изо всех сил пытался сохранить сознание, чтобы уйти, отползти назад, подальше от этого входа в преисподнюю, вернуться к тому перекрестку, где святой Петр (теперь Гай почему-то уверился, что это был именно он) направил его этим путем.       Врата стали медленно отворяться.       "Хозяин", - низко и жутко прогудел голос, призывая Врага рода человеческого, и Гаю показалось, что голос этот вытягивается и липнет к нему, как болотная жижа, все не желая умолкнуть.       Гисборн зашатался, сделал еще несколько неуверенных шагов, и, с побелевшим как полотно лицом, рухнул наземь.