Перевертыши

      Шериф Ноттингемский был жадным беспринципным мерзавцем, не знающим раскаяния и жалости. Но быть таким и удержаться на своем месте ему позволяло лишь одно – ушлый ум. И именно он не позволил дать волю гневу и вздернуть бестолочь Гисборна сразу по пробуждению.       Поэтому столь похожий на него Торнтон очнулся в постели, а не в телеге с петлей на белой шее, правда, в компании с упомянутым выше шерифом, чутко среагировавшим на то, как мужчина втянул в себя воздух, просыпаясь.       - О, а вот и наш раненный волчонок вернулся к жизни, восславим же Господа за это, - раздался ехидный, и до ужаса громкий голос где-то справа от него. Но не успел Джон поморщиться, как голос загромыхал, переходя на крик, – а может, еще рано, и наш мальчик вполне успеет отдать свою непорочную душу на попечение ангелам до того, как я сдеру шкуру с его бесполезного тела?       Торнтон приложил руку ко лбу и ощутил под ней льняные бинты, пропитанные какой-то зловонной и липкой жижей.       - Вот видишь, зря меня называют бичом окрестных земель. Я даже позаботился о том, чтобы нежное личико Гиззи осталось при нем, а не сгнило в грязи. Хотя я еще не решил, зачем оно мне нужно: то ли для того, чтобы не портить себе аппетит при завтраках, то ли для того, чтобы симпатичнее смотрелось на колу.       Голова Джона раскалывалась. Он посмотрел на свои руки, также в ссадинах и порезах и понял, что трясутся либо они, либо его голова, либо окружающий мир. Кто бы ни был этот человек, и что бы ему не нужно было от какого-то Гиззи, сейчас самое время объявиться доктору или матушке, и выставить его из комнаты, потому что в себе таких сил Торнтон не чувствовал.       Доктор действительно появился. Он понял это по тому, как все тот же режущий его мозг изнутри голос распорядился «посмотреть, годен ли этот доходяга еще на что-нибудь, или на этот раз из него напрочь вышибли все мозги». Торнтон был готов согласиться, что мозги из него все-таки вышибли, потому что, с трудом разлепив глаза, он увидел вместо своей комнаты стены, сложенные из камней, и практически пустое помещение, за исключением стола, нескольких стульев с высокой спинкой, нетопленного камина и наглого лысого человечка, который пинал перепуганного лекаря по направлению к его кровати.       «Должно быть, я так и не дошел до Милтона, где меня знают. Должно быть, я упал где-то на дороге, или на меня напали сзади, ударив по голове, и меня подобрал какой-то местный сумасшедший. Да, это похоже на правду», - решил он, расслабляясь на своих подушках.       Не старый еще, но плохо выглядящий лекарь приблизился к нему, пальцами, трясущимися не меньше, чем у самого больного, раскрыл сумку, достал бинты и маленький глиняный кувшинчик, запечатанный воском, и полез осматривать его раны.       - Ну что там с ним? – донесся нетерпеливый раздраженный голос его «благодетеля».       - Рана неглубока, рассечена только кожа, мой лорд, но велика вероятность сотрясения. Я бы советовал несколько дней полного покоя, чтобы выяснить, насколько тяжело состояние.       - Несколько дней я бы дал, если бы у него голова на коже держалась! Вон отсюда, мошенник! Вон, живо! – он пнул напоследок перепуганного врачевателя и повернулся к Торнтону с самым что ни на есть светским выражением на морде.       - Вот видишь, мой мальчик, насколько сильна моя забота о блудном сыне, умудрившимся и в этот раз вернуться без солдат, без податей, и даже, мать твою, просравшего то отребье, которое должно было уже дня два вкалывать на рудниках! – снова заорал мужчина, скидывая со столика у кровати чашу, а следом за ней швыряя и сам столик.       Как бы худо ни было Джону Торнтону, и как бы ни заблуждался относительно его личности этот грубиян, сносить такое он не собирался. Не убьет же тот его, в конце концов. Будет расследование, а доктор видел его здесь, так что, каким бы несдержанным ни выглядел этот... этот... Вейзи... у него должно хватить мозгов на то, чтобы поступить разумно.       - Я вам не мальчик, - Торнтон сжал пальцами деревянную раму кровати, с трудом придавая себе сидячее положение, - и, хоть вы, по-видимому, оказали мне помощь, когда я в ней нуждался, это не дает вам право общаться со мной в таком тоне.       Лысые лупоглазые мужчины обычно выглядят очень глупо, когда удивляются настолько, насколько сумел удивиться шериф Ноттингемский, особенно когда открывают и закрывают рот, таращась на человека так, словно не понимая, почему черти еще не утащили его в ад прямо с кровати за такую непочтительность.       - Да как ты... да я ж тебя...       - Вы меня с кем-то перепутали, поэтому я сочту за необходимое забыть ваши слова, адресованные явно не мне, если вы принесете за них извинения. А теперь, если вас не затруднит, пошлите кого-то за кэбом. Мне пора вернуться домой, в Милтон, пока мои родственники не перевернули все окрестности и не поставили на ноги полицию всех близлежащих городов.       Пытаясь не обращать внимания на багровеющего хозяина дома, все так же хватающего ртом воздух, Торнтон сделал рывок, стоивший ему еще одного головокружения, испытав которое, он не упал в глубокий обморок только силой воли, и спустил ступни на дощатчатый пол. Несколько мгновений он смотрел на свои голые ноги, выглядывающие из-под длинной ночной сорочки, а потом его грубо схватили за плечо, скинули с кровати, и («не может такого быть!» – подумалось ему), со всей силы пнули в ребра, выбивая дух.       - Стражаааа! В темницу его! – завизжал лысый, выбивая Джона из того шаткого состояния, в котором он пытался удержаться.