Перевертыши

      Ханна посмотрела на Маргарет долгим взглядом. Может быть, там, в Хелстоне, и приняты подобные вольности, но здесь, в Милтоне… Кроме того, Джону нельзя сейчас причинять беспокойства, Маргарет должна понимать это, но, что поделать, может статься, разговор с ней пойдет ему на пользу.       — Ну что же, — сухо выговорила она, — мы с вашим отцом будем внизу, спускайтесь к чаю, когда закончите. Только вы должны понимать, доктор категорически запретил волновать Джона.       — Я не сделаю ничего, что может повредить мистеру Торнтону, — сдержано ответила Маргарет.       Его мать и ее отец вышли, оставив молодых людей наедине, и Гисборн не знал, что ему делать. Само то, что ему придется разговаривать с девицей, находясь в постели, в то время, как она в ней находиться не будет, было странным, но что поделать. Вот только о чем она хотела поговорить, что ему делать, ведь он совершенно не знал о ней и обо всем, что могло их связывать. Ему оставалось лишь молчать, ожидая, что мисс Хейл сама прояснит ситуацию.       Какое-то время она не решалась начать разговор, но потом глубоко вздохнула, подняла глаза, и перешла в наступление.       — Я прошу прощения, что беспокою вас, когда вам так необходим отдых, мистер Торнтон, но не могла ожидать более, чтобы не обсудить этот вопрос с вами. Позвольте еще раз присоединиться к словам моего отца и выразить радость от того, что вы постепенно выздоравливаете. Мы действительно сильно переживали, когда узнали, что вы чуть ли не при смерти. — Частые взмахи ресниц. — Газеты… газеты писали… всякое. К счастью, они ошиблись.       — Да, я тоже очень этому рад, — улыбнулся Гисборн, глядя на нее.       Маргарет подняла на него глаза и тут же опустила. «Какой у нее непривычно мягкий голос», — подумалось ему. Девушка молчала, и он с интересом разглядывал ее. Она не производила впечатления яркой красавицы, вскруживающей мужчинам головы одним своим появлением. Ее красота раскрывалась постепенно, очаровывая своей искренностью и отсутствием желания понравится, привлечь. Наверняка со временем она раздобреет, не сильно, но это будет ей только к лицу, подумалось Гаю, а следом пришла мысль, что такая жена наверняка была бы верна мужу, независимо от того, обрела бы она счастье в браке или нет. Он смотрел на нее, и казалось, что видит не впервые. Что они знакомы давным-давно. Не друзья, нет, и не возлюбленные, но было что-то, что заставляло чувствовать в ней родную душу. Когда Гай вглядывался в ее лицо, ему казалось, что он ныряет в какие-то темные глубины, сквозь мутные воды разглядывая новое, интересное, и, возвращаясь на поверхность, он мог рассмотреть новое добытое сокровище — чужое воспоминание, которое казалось ему почти своим.       Девушка делала незначительное движение, поворот головы, рука, поднявшаяся к волосам, а перед глазами всплывал целый ворох подобных, виденных прежде. Кем-то другим виденным.       Мужчина нахмурился, боясь, что лишается рассудка, и вот именно тогда все стало на свои места. Возможно, он повстречал колдуна, попал под его чары, и сейчас находится в его доме. Что же, это объяснило бы странные книги и странных людей, сюда приходящих. Только вот, для чего все это?       Маргарет нервно улыбнулась, явно смущаясь все больше в его присутствии, поэтому она стала говорить, чтобы не растерять всю решительность.       — Есть одно обстоятельство, которое вынудило меня нарушить все правила приличия, принятые тут, и наверняка ваша мать теперь не может не думать дурно о моем воспитании, но я не могла не поговорить с вами об этом.       Гай вопросительно поднял бровь.       — Все дело в человеке, который кинул в меня камень, тогда, во время бунта.       На его лицо медленно наползла туча. Словно размытый сон, виденный давным-давно, в памяти всплыло белое лицо и темные волосы, из которых струйкой на шею сбегала кровь.       — Его нашли?       — В этом-то все и дело. Полиция считает, что это мог быть мистер Баучер, он работает на вашей фабрике. Я говорила с ним, так вышло, что он и его семья, в которой восемь малолетних детей, соседи Николаса Хиггинса, и Баучер, увидев меня, стал отчаянно просить поверить ему, что это ошибка, и что он никогда…       — Все они так говорят.       Маргарет уставилась на него и видно было, что в горле ее уже клокочут гневные слова, но она сдержалась, чтобы не испортить то, ради чего пришла сюда.       Она отошла к окну.       — Я не знаю про всех. Но я говорила с Баучером, и верю, что это не мог быть он. — Маргарет опустила голову вниз, рассматривая платочек, который комкала в руках, — Вы подписали свидетельство по делу о нападении на меня, — она посмотрела на него, твердо и умоляюще одновременно, — я прошу не доводить дело до судебного разбирательства. Кем бы ни был тот человек, я не держу на него зла. В какой-то мере я осознала, что сама спровоцировала это, безрассудно отправив вас к толпе, что только взбудоражило разгневанных рабочих. Я прошу прощения за слова, которые сказала вам тогда. Мне не следовало…       -… Упрекать меня в трусости?       Она смутилась, а Гай смотрел на нее, стоящую у окна, и видел ее же, у похожего окна, но с возмущенным видом говорящую ему слова, которые вполне можно было бы ожидать от Мэриан. Его голову заполнил гул бушующей толпы. Той ли, от которой пострадала девушка, другой ли, не раз слышанной им прежде?       — Это было неправильно с моей стороны. Конечно же, вы не трус, мистер Торнтон, и доказали это.       — Как и те люди доказали, что не такие они вам друзья, как вам думается.       Маргарет надолго замолчала.       — Они не ведали, что творили, их семьи голодали…       — Они знали, что достаточно вернуться к работе, чтобы в их домах снова появился хлеб. А не бросаться, как свора диких псов, на тех, кто был готов честно его зарабатывать. Как вы можете защищать этих бунтовщиков после того, как они едва не убили вас? — Слова всплывали в нем, как пузырьки воздуха в воде. Казалось тот, другой, приник сейчас так близко к нему, что еще немного — и выступит из-под кожи.       — Право, удар был не настолько силен.       — Вы, должно быть, думаете, что вид крови остановил бы их, а не раззадорил? Да если бы не конница…       Ему хотелось встать и пройтись по комнате, но домашний халат, надетый на сорочку, к этому не располагал.       — Вы имеете в виду, если бы не вооруженные солдаты, которые, как оказалось, били и мужчин, и женщин куда придется, и топтали их конями?       — Я имею в виду тех, кто защищает закон в то время, как толпа готова была растерзать и вас, и всех, кто был в доме.       — Но они не опасны более! Они напуганы и им практически не на что жить! — Маргарет, взволновано сжав руки, подошла к нему и присела на стул, стоящий у кровати, — поймите же, сейчас продолжать противостояние не выгодно ни вам, ни им. Вы понесете убытки, они будут голодать. Насколько мне известно, они уже выделили одного из мужчин для переговоров с вами о возобновлении работ. Что, если судебное разбирательство из-за этой пустяковой царапины разрушит все надежды на перемирие?       Она глядела на него, и во взгляде светлых глаз было столько мольбы, что Гай поддался. Он задумчиво смотрел на нее, но понимал, что не имеет права отказать в ее просьбе, если не хочет, чтобы она навсегда отвернулась от него (Джона?).       — Будь по-вашему, — проговорил он с длинным вздохом. — Баучеру не о чем волноваться, когда у него такой поверенный. Однако, и к работе я его не допущу.       — Почему все думают, что это был Баучер? — удивленно спросила Маргарет, — я говорила с ним, и он указывал…       — На кого же?       — Право, это уже не так важно. Тот человек поступил так от отчаяния и…       — Кто этот человек?       — Прошу вас, я обещала не говорить этого. Баучер волнуется за семью и не хотел бы, чтобы они пострадали из-за того, что он выдал бы его.       Гисборн нахмурился и слегка раздраженно посмотрел на нее.       — Я должен знать это, чтобы не впустить вновь волка в овчарню. Тот человек не должен работать на моей фабрике. Да он и близко к ней подходить не должен.       — О, вам не стоит переживать на сей счет. Он уже не работает у вас, — сказав это, она тут же умолкла, поняв, что все же проговорилась, но было поздно.       — Так это тот… болван, который курил, чуть не угробив всю работу?! — Он видел сейчас ухмыляющуюся придурковатой улыбкой рожу и белый теплый снег. И одновременно видел черно-красные обгоревшие тела, большие, поменьше… совсем маленькие… скрюченные от невыносимой боли. Воняющие пригоревшим мясом. Его замутило так, что пришлось откинуться на подушки, прикрыв глаза и пережидая, пока кружащий его водоворот остановится.       Маргарет сидела, взволновано глядя на него и чуть закусывая губу. В светлых глазах сквозило неподдельное раскаяние.       — Пожалуйста, простите меня, я не хотела причинять вам вред. Мистер Торнтон, стоит ли мне позвать кого-нибудь? Быть может, послать за врачом?       — Нет. Это пустяки. Дайте мне минуту.       Через минуту он сел, потирая лоб и откидывая с него мокрые пряди. А когда заговорил, то речь его была хоть и негромка, но напориста, и в ней проскальзывали, как далекие молнии, гневные искры.       — Вы просите меня не предпринимать мер против человека, который вредит не только мне, но и невиновным людям? Он был дурной работник, и такой же человек. Из-за его безответственности могли погибнуть все рабочие, а из-за его злобности могли погибнуть вы! Если в первый раз он знал, что может случиться и решил надеяться на то, что дуракам везет, но во второй раз он уже целенаправленно пытался нанести увечье, и вы говорите оставить все как есть? Маргарет, я не понимаю вас. Вы разумная девушка и должны понимать, что он вполне может пробраться даже сюда и попытаться навредить кому-то из семьи, поджечь дом или фабрику, или еще что.       — Это была случайность! Он бы не…       — Вы в этом уверены, Маргарет? — Гай сощурил глаза, — Вы могли бы поручиться душой за этого человека. Не своей, вижу, на такое безрассудное геройство вы вполне готовы пойти. Душой дорогого человека. Вы бы поручились ею, что Стивенсон станет вести себя хотя бы сносно и не навредит никому и ничему? Ну же, зачем вы молчите?       Маргарет потупилась.       — Я не знаю. Но я не знаю также того, что могла бы сделать сама в той или иной ситуации, если бы мои дети голодали.       — О, ваши дети не голодали бы. Если бы вы…       Гай почувствовал, как затягивается на его шее тугой поводок, почти физически ощутил, как давят на уголки губ удила, прижимая язык, больно колотя по зубам и не давая, не давая продолжить этот разговор. На глаза словно опустились шоры, пряча от него ту правду, на которую он наткнулся чутьем, и которая вела его, как собаку запах.       «Не смей. — Чужой голос, голос, который даже будучи отголоском шепота в голове, звенел яростью, — не смей говорить с ней об этом». Он увидел Маргарет в голубом домашнем платье, сидящую на стуле в этой самой комнате, радостную, оживленную, придерживающую дитя, которое еще не может само стоять на ее коленях и все норовит завалиться в одну или в другую сторону. А потом словно сильный удар в скулу выбросил его из этого светлого места, из этой сокровенной, несбывшейся мечты.       «Убирайся».       Чужая воля прошлась по голове медленной болезненной молнией. Гай сжал зубы, попытавшись изгнать ее, но тот, другой, засел в нем ржавым гвоздем. Тогда он разозлился, перед глазами поплыли пятна, но чужое присутствие пригасло. Нельзя было сказать точно, ушло ли насовсем, но давить перестало. Струйка пота сбежала от виска по щеке, когда мужчина открыл глаза, его немного трясло.       — Я не могу обещать вам то, что вы просите, Маргарет. Я отвечаю не только за себя, если бы это было так — я бы хорошенько проучил его сам, так, что ему неповадно было бы даже думать о том, чтобы сделать так еще раз. Может, это помогло бы, может, и нет. Но тут, в этом доме, женщины, а там — множество работников. Такие люди не поймут прощения, они его воспримут за безнаказанность и поощрение делать так и дальше. Это опасно и безрассудно. Я не могу допустить, чтобы кому-либо из домочадцев или работников причинили вред. И я не могу допустить, чтобы вред причинили вам, поэтому попрошу вас дать слово, что вы не будете искать встречи со Стивенсоном, что вы даже будете ее всячески избегать, и уж конечно не пойдете в те трущобы, где он обитает.       — Но вы могли бы не доводить дело до суда, или попросить быть к нему снисходительным. Ведь за такое ему грозит тюрьма, а то и ссылка на каторгу! Если бы вы наняли его, хоть бы и на самую тяжелую работу, он всегда был бы у вас на виду…       — Вы предлагаете мне присматривать за тем, кто чуть не убил вас? Каждый день? Говорить с ним, давать указания, платить деньги и следить, чтобы он не навредил снова? Право же, мне кажется, что теперь вы решили довести до виселицы меня.       Маргарет замолчала, кусая губы. Потом подняла на него взгляд чистых глаз человека, уверенного в том, что другие люди также чисты и непорочны, как он сам, и даже отъявленные негодяи — лишь оступившиеся добрые люди. Совсем как Мэриан. Эх, видела бы она, как этот Робин-бывший-Локсли резал неверных на улицах Иерусалима, а ведь там были и почти дети. Дети с самодельным оружием, с кухонными ножами, мальчишки, у многих из которых и усы-то еще не появились. А уж его компания… Наивная дурочка, или она думала, что девки после того как в тот лес входили, девками же оттуда и выбирались? Малыш Джон и его сброд жил там задолго до того, как явился этот борец за справедливость. Да и имя это, «Малыш Джон», ему дали с насмешкой не только над совсем не малышовой фигурой.       — Выходит, я зря потревожила вас, мистер Торнтон, и опять принесла один вред вместо пользы. Что вы намерены сделать со Стивенсоном?       — Только лишь то, что предписано ему законом.       Маргарет кивнула, отводя взгляд.       — Теперь люди решат, что это я выдала его.       Гай нахмурился.       — Тогда вам будет угрожать бОльшая опасность.       В ее глазах что-то блеснуло. Нет, не то лукавство, которым пользовалась Мэриан, скорее осознание, что она нашла нужную жилку, крюк, которым можно проткнуть его броню до самого живого тела и крутить в нужную сторону, править им.       — Но если вы сейчас расскажете о нем полиции, так они и подумают.       «Провела, да она же провела меня!»       — Им незачем знать, что вы были у меня.       — Если меня спросят, мистер Торнтон, я не подумаю отрицать этого, — гневно выпрямилась она.       — Если я не сдам Стивенсона властям, вы предупредите его об опасности, и он скроется, ведь так? Вы можете пообещать мне, что не сделаете этого?       Теперь нахмурилась уже она.       — Вы настаиваете на этом?       — Я точно настаиваю на этом. Как и на том обещании, которое я называл чуть раньше.       Она встала и прошлась по комнате, до окна, потом обратно, к креслу у изножья, и снова к окну.       — Если вы этого требуете, то будь по вашему — я даю слово, — она оскорблено смотрела на него, бледного, напряженно ждущего ответа, — а вы поступайте так, как велит вам совесть, мистер Торнтон.