Перевертыши

      Они успели выйти из чащи до того, как неудачливые насильники добрели до лагеря. Спать сегодня все равно больше не пришлось бы, так что Торнтон решил брать быка за рога.       — Подъем вы, твари ленивые, — заорал он так, как орал иногда, видя что нерадивый работник по небрежности сейчас позволит станку подавиться нитями и поломаться.       Солдаты сонно завозились, но тут же подскочили, продирая глаза и хватаясь за мечи, решив, видно, что до них добрались лесные разбойники.       — Вольно. Мечи в ножны. Встать строем. Ты, вперед. — Торнтон указал на задиру, выдергивая его жестом из круга поддержки и противопоставляя остальным. Теперь надо, чтобы солдаты направили свое раздражение на смутьяна, и думать не думали чинить что-то против командира.       Он прошелся мимо заспанных рож, достаточно близко, чтобы показать, что ни во что не ставит их опасность для себя, но так, чтобы его не достали первым движением.       — Этой ночью я был свидетелем мерзости, которую не ожидал даже от вас. Он, — Торнтон развернулся, мечом указывая на испуганно заозиравшегося солдата, — собирался насильно развратить молодого человека, что кормил вас сегодня. Эти двое помогали ему держать юношу. Скажите, какое вы знаете наказание за содомию и за изнасилование?       Задира побледнел, его губы затряслись, и он умоляюще повернулся к своим товарищам, не выказавшим, однако, теплых чувств, чтобы не попасть под горячую руку за компанию.       — Я жду ответа.       — Сперва колодки на площади и кнутом оприходывают. Иногда ногу ломают. Деньгу надо отдать семье, у кого снасильничали, и в казну, — донесся неуверенный голос из толпы.       — А если содомия при этом?       Солдаты затихли.       — За содомию только на третий раз казнят. Ежели не раскаялся после первых раз, то ужо тут или на костер, или камнями побивают, или живцем хоронют. — хмуро проговорил один из старших, — Только не было такого на моей памяти, чтоб воина за такое жизни лишали.       Толпа одобрительно загудела, но моментом притихла, когда Торнтон рявкнул:       — Все бывает в первый раз.       Задира, успокоившийся было, вскинул глаза загнанного животного.       — Вы, двое, — он указал на тех, кто совсем недавно держал мальчишку, ожидая своей очереди, — держите его. Как я погляжу, вы неплохо это умеете.       Они действительно были умелы в этом деле. По крайней мере, когда их бывший вожак дернулся, чтобы сбежать, один из них точным движением сбил его наземь, а когда тот попытался уползти, суча ногами по опавшей листве, жестко схватили за руки, ставя на колени.       Торнтон довольно кивнул.       — Заниматься членовредительством мы не будем… пока в дороге, во всяком случае. Мне не нужна обуза. И не нужны содомиты, насилующие мальчишек. Рубашку долой.       Двое подручных стащили с сопротивляющегося солдата рубашку и снова перехватили руки, не давая вырваться.       — Нарежьте прутьев.       Солдаты разошлись по опушке и вскоре вернулись.       — Вымочить в воде, — он кивнул на ручей, у которого они устроили стоянку.       Когда солдаты вернулись, он кивнул в сторону их теперешней жертвы.       — Задайте ему, чтоб больше неповадно было. И, чтобы взбодрить вас в этом нелегком труде, учтите, что по вине вашего товарища, его помощников, и двух караульных, что проглядели, как за мальцом отправились трое с дурными мыслями, выступаем без завтрака через пятнадцать минут. Следующий привал пополудни.       Солдаты недовольно загалдели. Что ж, Торнтону не пришлось следить за тем, чтобы они выполнили свою задачу как следует. Не успел он отойти, как воздух засвистел от вскидываемых и опускаемых плетей, солдаты толпились, желая внести свой вклад и выместить радость от того, что теперь придется выступать на голодный желудок в темноте и так отбивать себе задницу до середины дня. Насильник заорал.       Криво усмехаясь, Торнтон прошел к юноше, все еще стоящего среди коней. Внешне он был невозмутим, но внутри торжествовал победу.       «Что еще раз доказывает — разум одерживает верх над грубой силой… если успеть им воспользоваться», — думал он. А ведь все могло пойти по совершенно другому сценарию. Торнтона передернуло при мысли, что было бы, если бы остальные солдаты оказались с такими же наклонностями, и поддались на провокацию того, кто сейчас орал на весь лес.       — Да заткните вы его, пока на этот вой волки не сбежались! — гаркнул он, с удовлетворением пронаблюдав, как тому запихивают в рот тряпку… кажется, совсем недавно уже пригодившуюся для такого же дела.       Билли смотрел на него с испугом, который все же не перекрывал всепоглощающей собачьей благодарности во взгляде.       — М-лорд, спасибо вам, я… сам Бог послал вас ко мне! Я сделаю все, что вы не прикажете, пойду, куда бы вы меня ни послали, исполню любое поручение по мере своих скромных сил, а если они будут слишком ничтожны, то с Божьей помощью…       — Прямо все, — скептически ухмыльнулся Торнтон, слушая эту пылкую речь. Он не сразу понял, почему юноша потрясенно умолк, глядя со слезами на испуганных глазах. Его кадык снова заходил вверх-вниз по тощей шее.       — М-милорд…       Он упал на колени, опустив голову, и прижимаясь лицом к колену, целуя сапог.       — Мой лорд, пожалуйста… я не могу… пожалуйста, не надо.       Джон чуть не охнул, потрясенный.       — Ты что себе придумал, идиот! А ну вставай, вставай живо, кому говорю.       Мальчишка, всхлипывая, встал, закрыв лицо ладонями и содрогаясь.       — Господи… Ну что с тобой делать? Успокойся. Ну же. Неужели ты подумал, что и я такой же?       Мальчишка замотал головой с таким облегчением, что чуть не ударился об тонкое деревце, к которому прислонился.       — Ну все, будет, будет, — Торнтон похлопал его по плечу, успокаивая, и совсем не ожидая, что малец схватит его руку и прижмется к ней в благодарном поцелуе.       — Милорд, я за вас умру, только скажите.       Парень весь трясся от пережитых за ночь переживаний, и Торнтон прижал его к себе, похлопывая по плечам, и давая выплакаться.       — И как тебя, птенца этакого, вообще занесло к этим трущобным псам? Как тебя к ним приписали, откуда ты?       — Я при монастыре был, там нас грамоте и Священному писанию учили, делал что велено… Пока один из братьев не стал к греху склонять. Я отбился, — он долго всхлипнул, — пошел к настоятелю, а он вместо того, чтобы того наказать, меня к солдатам отослал, с глаз долой.       — Ну что же, твое счастье, что хоть вырвался оттуда. А то мало ли, что за склонности у настоятеля, так прикрывающего чужие грешки.       С поляны донесся особо громкое мычание. Видно, били уже по живому. Торнтон в последний раз ободряюще сжал плечо мальчишки, поймал благодарный взгляд чистых заплаканных глаз, и направился к солдатам, чтобы остановить побоище. Уже отсюда он видел, что спина, руки и ягодицы наказуемого покрылись неглубокими, но болезненными полосами, из которых бежала кровь.       Он уже открыл рот, чтобы скомандовать солдатам остановиться, как тут на поляну повылетали они. Лесные разбойники, о которых было столько разговоров. Солдаты сбились в кучку, как испуганные овцы, и повытаскивали мечи. Торнтон, скорее раздосадованный, чем обеспокоенный, огляделся. Он заметил, как мальчишка, оставленный им у лошадей, пятится спиной вперед, придвигаясь к остальным солдатам. Он уперся кому-то в руку и отлетел от сильного толчка между лопаток.       — Отвали, не путайся под ногами.       Видно, в нем взыграла мальчишеская гордость, и нежелание показаться перед господином трусом, потому что он вскочил, выхватил меч и неумело направил его в сторону вышедших из лесу заросших мужиков, стараясь стать между ними и своим сегодняшним защитником.       «А ведь эти его точно изнасилуют, — с тревогой подумал Торнтон, и придвинулся чуть ближе, чтобы защитить мальчишку, в случае чего. Он заметил, что деревья вокруг поляны шевелятся сразу во многих местах. — Вот черт, лучники!»       — Так-так-так, Гисборн, — раздался насмешливый голос у него за спиной, — крестьян и служанок тебе уже недостаточно, и ты принялся мучить своих собственных людей, раз уж до меня добраться не можешь?       Торнтон сделал над собой усилие, чтобы обернуться как можно неторопливее. Предводитель разбойников не выглядел так опасно, как его банда, но внешность может быть обманчива. Ясные веселые глаза, улыбчивый рот. Из таких получаются весьма милые писари в конторах, и солдаты, поднимающие боевой дух своими шуточками. И стервятники, заманивающие девочек постарше, когда те возвращаются после работы на фабрике поздним вечером.       — Вы будете очень удивлены тем, что не все проявляют к вашей персоне столько внимания, сколько вы думаете, но мы ехали мимо, даже не думая о вашем существовании.       — Вот как? Интересно, а за что тогда издеваетесь над своим же солдатом?       — Быть может за то, что он чуть не снасильничал мальчишку, стоило мне задремать? Но, если в вашей компании содомский грех в почете, я даже не удивлен, что вы примчались на выручку черти откуда, — произнес Торнтон с холодной издевкой в голосе. — Да, определенно, судя по вашему смазливому лицу, можно с уверенностью это утверждать. И не теряться больше в догадках, почему такого задохлика поставили предводителем банды грозных лесных мужиков. — «Не удержался, черт подери мой длинный язык, разбойник же такое не простит. Теперь они точно миром не уберутся».       Предводитель разбойников взглянул на него. С его лица, как пена с молока, стала оседать веселая добродушность.       — Ну что же, за такое наказывать — дело богоугодное. А что, твой малец-то, что так взбеленился? — нанес удар по его гордости разбойник.       — Ты язык-то свой змеиный не распускай, когда гадости уважаемым людям говоришь. А то и укоротить могу.       — Видать, в точку я попал, — раздувал тему разбойник, слегка обернувшись к своим, — раз ты так разволновался. А у нас уже ребята чуть не ставки делают, почему не женился за столько-то времени. Поди, вас в церкви не венчают.       Бандиты заржали. Хмыкнули даже некоторые из его маленького войска. Торнтон держался как скала, покрытая вечной мерзлотой. Этому весельчаку нельзя показывать эмоций, хуже будет.       — Так ты и есть тот Робин Гуд, которого вышвырнули за долги из родового имения, и который докатился до того, что якшается с лесным сбродом и грабит путников по дорогам? — перешел он в наступление, ляпнув про долги на чистом наитии… и не прогадав.       Удивленно взирающий на него Гуд, захлопал глазами и мельком кинул взгляд на своих разбойников. Не давая ему прийти в себя и придумать ответ, Торнтон форсировал атаку.       — Я знаю, в лесу холодно, голодно и одиноко, но сегодня не воскресенье, и церкви поблизости нет, а значит, попрошайкам мы не подаем, верно, парни? — крикнул он через плечо солдатам и мысленно улыбнулся, когда услышал их осмелевшие ответные крики и хохот.       — Так мы и не за милостыней пришли, Гисборн. Мы, знаешь ли, просто возьмем, что нам нужно, а вы себе что хотите, то и делайте. Хотите, у костра сидите, хотите — пешком обратно в Ноттингем дуйте.       — Какой еще пешком, сын ослицы, у нас же кони есть! — не выдержал один из солдат.       — Нет, это у нас кони есть, а у вас есть тощие ноги, на которых вы и потащитесь домой. А чтобы вы не устали в дороге, мы вам поможем, и облегчим вашу ношу.       — Это вряд ли. — спокойно заметил Торнтон. — У нас другие планы, да и негоже благородным животным…       Он не договорил, воспользовавшись тем, что отвлек внимание, и ринулся в бой, опрокидывая не ожидавшего такого Робина Гуда в листья, и приставляя меч к его горлу.       «Все-таки жизнь — это не фехтовальный зал», — глубокомысленно отметил он про себя.       Гуд лежал на земле, хлопая глазами. Он попробовал отползти или подняться, но Торнтон прижал острие к самой его шее, опасаясь, что глупый разбойник может попробовать подняться, и тогда он может ненароком проткнуть его. Лесные оборванцы оторопело смотрели на них. Он по-прежнему терялся в догадках, что означает это затянувшееся представление, но даже если это какой-то дурной розыгрыш, оканчивать его неудачником или скрученной по рукам и ногам жертвой в его планы не входило.       Робин Гуд решил перевести тему.       — Крестьяне голодают, а ты тут говядину жрешь? — кивнул он в сторону припасов, возле которых остановился юнец не старше Билли.       — Мы едим то, что нам казной отпущено на прокорм! — подал голос один из солдат.       — Это еда, которую вырастили крестьяне, а они голодают!       — Я так понимаю, вырастили на земле, данной им в аренду? — заметил Торнтон.       Робин захлопал ресницами.       «Ну да, — подумал про себя Торнтон, — сперва такие сбегают в плавание из дому, лишь бы не учиться, а потом простых слов понять не могут».       — В пользование. — пояснил он. — И мне интересно, столько из наших припасов дошли бы до крестьян, а сколько до ваших желудков.       — Налоги слишком высоки! Сам знаешь.       — Знаю, но ведение войн всегда обходится короне в звонкую монету, — сказал Торнтон, имея в виду совсем другие военные действия, но Робин едва ли не до ушей покраснел от злости.       — Такова воля короля нашего Ричарда, и не нам оспаривать ее!       «Какого еще, черт подери, Ричарда?» — подумал Джон, но отпарировал, — Как и налоги.       Потом перевел взгляд на разбойников.       — Вон пошли, если хотите получить свою принцессу живой и не поцарапанной до самого позвоночника. И оружие чтоб побросали. Живо! Сюда.       Бродяги уставились на своего вожака. Тот молчал, лежа спиной на листьях, опершись на локти, и не давая сигнала действовать. Он нагло глядел на Торнтона, уверенный в том, что тот не причинит ему вреда. Джон несильно ткнул ему самым кончиком острия под ключицу. Рана была пустяковая, но кровь побежала весело. Один из подручных Гуда дернулся.       — Оружие в кучу, если не хотите, чтобы я привез в Ноттингем голову, за которую обещана награда, отдельно от тела. Чего ждете?!       Окрик подействовал как надо. Мальчишка, ворующий еду, побросал ее, остальные покидали простые самодельные луки. Кроме одного, держащего Торнтона на прицеле.       — Отпусти Робина, и мы уйдем мирно.       Джон удивленно поднял голову. Голос был женский и с каким-то незнакомым акцентом. Он уже привык к странному наречию, какому-то ломанному английскому, на котором говорили местные, но это было что-то новое.       — Джак… — Робин поднял руку, делая знак, чтоб не вмешивалась.       — Девчонка умнее всех вас. Надеюсь, вы заботитесь о ней, потому что вижу, без ее мозгов вас бы давно перебили, как волков в овчарне. А теперь пошли прочь, только тогда я его отпущу. Эй вы, — кинул он своим солдатам. Седлайте коней, сворачивайте лагерь, заберите оружие.       Когда все были в седлах, Билли подвел Торнтону его коня.       — Полезай на своего, быстро, — кинул ему Джон и сам вскочил в седло, все еще держа меч направленным на Гуда.       — Попробуете преследовать нас или стрелять в спины. — порубим на куски, выкрикнул Торнтон, дожидаясь, пока его отряд не пришпорит коней, и только тогда последовал за ними, чувствуя себя голым без доспехов, и зная, что прямо сейчас в его спину могут целиться. Но стрелы, которую он уже почти ощущал под лопаткой, не последовало. В лесу вовсю перекрикивались проснувшиеся птицы, небо светлело. Счастливо вырвавшись из окружения лесного сброда, отряд под предводительством, как они думали, сэра Гая Гисборна скакал по лесной дороге.