«Cтрасть и Высокомерие, или Что важнее гордости?»

Глава V Жизнь в Хансфорде оказалась не слишком тягостной и вполне посильной, а общение с мистером Коллинзом не таким обременительным, как опасалась Элизабет в начале своего замужества. Прошло уже больше двух недель со дня свадьбы, а мистер Коллинз так и не побеспокоил стыдливость своей супруги законным правом. Правда, однажды он все-таки нарушил ее сон. Ту ночь Лиззи предпочитала не вспоминать. Она мало понимала, что произошло, и готовилась к самому худшему, но после нетерпеливых объятий, которые она с трудом выдержала, мистер Коллинз вдруг засопел и отвалился в сторону. Элизабет боялась открыть глаза и потому, натянув одеяло до самого носа, затаилась, а муж, почесавшись и печально повздыхав, слез с кровати и, захватив ночной колпак, в котором пришел в ее комнату, отправился восвояси. Ни обсудить случившееся, ни принести извинения за потревоженный сон супруги он не пожелал. С тех пор между ними установилось вполне мирное сосуществование. Они, не сговариваясь, решили не вспоминать ту неловкость, а расспрашивать тонкости, в которых сама не разбиралась, Элизабет не решилась бы ни под каким предлогом, довольствуясь тем, что ее застенчивость теперь мистер Коллинз предпочитал не смущать вовсе. Похоже, супруг придерживался той же позиции, и потому они неплохо уживались. Зато с Мэри и Люси у Элизабет сложились очень сердечные отношения. Возможно, так сказалась тоска по Джейн, которая с самого детства была верной и преданной подругой, а возможно, просто скука, которая одолевала, но Элизабет стала находить даже некоторое удовольствие в простых беседах с Мэри. Она так же много и подолгу гуляла и забредала в своих вылазках все дальше и дальше, находя поистине живописные уголки. Лиззи старалась обходить большое поместье Розингс с его огромным парком и не попадаться лишний раз на глаза тамошним садовникам, но во всем остальном она имела полную свободу. Мистер Коллинз никогда ее не сопровождал в утренних походах, предпочитая все свое свободное время проводить в кабинете или в саду. Вообще, они с супругом редко виделись. По утрам Элизабет уже отправлялась на утренний моцион, когда Коллинз только садился к столу. Потом он уходил в приход, где оставался до самого обеда, а после запирался в кабинете с просьбой не беспокоить его ни под каким предлогом. Вечера же он проводил в саду, с удовольствием ухаживая за различными цветами и растениями. А она почти не изменила своего привычного уклада. Проснувшись рано и легко позавтракав, Лиззи отправлялась на прогулку, где с радостью встречала раннее росистое утро и трели птиц. Она, как всегда, находила удовольствие в самых простых вещах — чистой природе и ясном небе. Днем Элизабет читала или писала письма, как это делала в доме отца. Корреспонденции теперь, разумеется, было в два раза больше. Писали мать и сестры, писали отец и Шарлотта и, конечно же, отдельно писала Джейн. Элизабет живо интересовалась ее делами и новостями из Незерфилд-парка. Она очень переживала за сестру, не понимая, в чем кроется причина такой резкой и неожиданной холодности мисс Бингли, а главное, Лиззи отказывалась верить, что сам мистер Бингли похоронил в своем сердце память о Джейн. Леди Кэтрин де Бёр несколько раз приглашала на ужин Коллинза с супругой, и после знакомства с ней девушка сложила свое мнение о характере и нраве этой дамы. Ее нисколько не впечатлило высокое положение и самодовольный нрав леди Кэтрин, а потому Элизабет позволяла себе свободно вступать в беседу, выражая свои собственные наблюдения и не боясь при этом сказать какое-то неловкое замечание или навлечь на себя неудовольствие хозяйки поместья. Зато она почувствовала доброе расположение к миссис Дженкинсон, которая в свободной беседе умела занять собеседницу любопытными суждениями. К мисс де Бёр Элизабет испытывала искреннюю жалость. Эта болезненная девица, ничем не примечательная и без каких-либо талантов, вызывала скорее сочувствие, чем опасения или неистовое поклонение, которое испытывал мистер Коллинз. Она слишком часто болела, редко говорила и совсем ничего не читала, только молчаливо слушала то, что ей рассказывает компаньонка или вещает мать. Элизабет была благодарна судьбе за то, что была избавлена от необходимости постоянно присутствовать в этом богатом доме и в обществе этих довольно утомительных дам. К концу сентября установилась теплая и солнечная погода. Однажды утром, когда Элизабет собралась отправиться на прогулку, а мистер Коллинз только спустился в столовую, из Розингс принесли приглашение на будущую среду. Леди Кэтрин де Бёр спешила сообщить, что мистер Дарси и полковник Фицуильям изволили навестить свою тетушку в ее добровольном уединении, и потому в среду приходского священника с супругой будут ожидать к обеду. — Ах, это поистине замечательная новость! — восклицал Коллинз. — Нет, это просто превосходно, вы разве не согласны со мной? Мистер Дарси такой отменный господин и так привязан к своей тетушке! Кроме того, подозреваю, что он испытывает некую сердечную тайну к одной особе из этого дома, и смею предположить, что скоро мы будем иметь удовольствие видеть его тут почти постоянно, если, конечно, он не изъявит желания, вполне законного, как я понимаю, увести прекрасную миссис Дарси к себе в Пемберли. Ах, как я сочувствую леди Кэтрин, это поистине невыносимо — разлучиться с единственной дочерью! Элизабет невозмутимо выслушала все восклицания супруга, не торопясь разделить его восторги, и, завязав ленты на своей шляпке, спокойно отправилась на прогулку. Она могла поклясться: планы мистера Дарси ее почти не интересовали.