Под прицелом собственных мыслей

      Чанёль сидел за столом и уплетал сочное мясо, словно не ел уже несколько дней. Чуть сгорбившись, прикрыв от удовольствия глаза. Он больше не казался Дио недосягаемым или пугающим, обычный человек, слегка осунувшийся, бледный и хватающийся за последние песчинки надежды. Идеальность, с какой его видел парень, сжалась до размеров банального уважения, что никак не ухудшило их отношений.       Скулы стали видны куда отчетливее, появились темные мешки под глазами. Отдел не замечал этих изменений, как и те, с кем мужчина виделся три раза на неделе, но поставьте его рядом со старым знакомым, и у того глаза на лоб полезут. «Пак, ты здоров?!» «У тебя серьезные проблемы?» «Давно ты ел и спал?»       Вот сейчас, разглядывая следователя из-под густых приопущеных ресниц, Кёнсу думал, насколько же они похожи. Думал о своих проблемах. О возможных его. Удивительно, как за такой короткий промежуток времени эти два совсем не знакомых человека из разных поколений со своими понятиями мира и правды стали такими близкими. Будто их изначально переплела между собой тугая нить понимания. Общее дело сближает. Затуманенные глаза парня наполнились слезами. От осознания неожиданной важности этого человека в его жизни все перевернулось там внутри и сломалось. Он не мог рассказать всего своим лучшим друзьям детства (и где они теперь?), но готов с минуты на минуту вылить все незнакомцу напротив. Стоит ли?       — Хён… — хрипящим, сухим от надвигающейся истерики голосом выдавил из себя. Стук ножа о тарелку тут же прекратился, как и играющая на фоне музыка. Чанёль был весь внимание. — Я болен…       — Это как-то связано с той головной болью и срывом? — слова доходили до парня нечетко, пока он размазывал соленые слезы по раскрасневшимся щекам. Как их теперь остановить? Придется ждать, пока все выйдут. — Эй, Кёнсу, Кёнсу, слышишь меня? — теплая тяжелая ладонь опустилась на его плечо. — Успокойся. Все будет хорошо, — и еще какие-то стандартные фразы витали вокруг, но школьник пропускал их мимо ушей. Снова разболелась голова. Нужно сказать хоть что-то.       — Не будет! Ничего уже не будет, хён, — Дио уткнулся в намокшие рукава кофты, заплакал навзрыд и протяжно, жалобно, но тихо завыл. — Я серьезно болен, понимаешь? Врачи налажали. Сказали, все лечится. Но, видимо, не это. Я потом только узнал что это, — горло иссохло, и каждый новый вздох отдавался удушающей болью. Парню приходилось шептать, — я не хочу умирать. Не хочу…       Пак не мог сейчас ничего сделать. Он в бессилии сжимал в объятиях трясущееся маленькое тельце подростка и сам старался не поддаваться этим эмоциям. Хотя, кажется, его тоже трясло. Неожиданный поворот событий как обухом по голове ударил и вывел всю реальность из строя. Теперь нет смысла звонить встревоженно Чену, спрашивать подробности, потому что и так ясно — он ничего не знает. Сколько вообще этот ребенок держал в себе такое? А главное — что можно ответить на это?       — Расскажи мне все, — Пак присел на корточки перед парнем, но не был уверен точно, сможет ли удержаться в таком положении и дальше. С каждым сказанным словом у него дрожали колени.       — Это началось, когда мне было еще где-то восемь или девять. Мама еще не вернулась с работы. Бабушка чувствовала себя нехорошо, насколько это возможно пожилой женщине, и я купил не далеко от дома чуть-чуть недорогой говядины, чтобы приготовить на всех. Половину я, конечно, спалил. В таком то возрасте. Но остальное можно было есть. Лучше бы все сгорело дотла… — воспоминания выбивали из легких весь воздух, и Кёнсу остановился, чтобы перевести дыхание. Вскоре он снова продолжил. — Тогда мама пришла посреди ночи и сразу направилась спать. В итоге вышло так, что это мясо ел я один. Даже в течение всего следующего дня. Ничего не произошло после, кроме только того, что я отравился и блевал несколько дней. Больше я мясом не травился и жил как обычно. А этой зимой все пошло по наклонной. Мое состояние так перепугало меня, что я тут же направился в больницу на обследование. Ну, знаешь, головная боль, раздражительность… Я тогда не спал три дня, еле ходил из комнаты в комнату и не мог рассмотреть висевший через дорогу плакат. Такое резкое изменение в организме кого хочешь напугает, — он снова замолчал ненадолго, вытерев оставшиеся слезы. Не смог, не осмелился поднять на Чанёля красные опухшие глаза. — Врачи сказали заболевание редкое. Один случай на миллион. Название сложное, но мне его не выкинуть из головы. Болезнь Якоба-Крейцфельдта. Сказали, что сейчас больше случаев с его новой версией заражения через мясо. Что-то типа коровьего бешенства. У такого типа заражений инкубационный период примерно двенадцать лет. Плюс минус. А лечения еще не нашли, так как редкое. Даже надежды нет.       — И сколько?.. — в голове у Пака просто не укладывалось, что подросток может умереть. Может не закончить школу. Не поступить в университет. Мужчина думал предложить пареньку после учебы работу в отделе, но теперь думать о будущем — роскошь.       — Меньше года.       — Тогда ты решил полезть во всю эту историю с маньяком? Мог же… — а что он мог? Наслаждаться жизнью, найти девушку, пуститься во все тяжкие? Да разве можно веселиться, зная, что ты постепенно, медленно умираешь.       — Знаешь, о чем думает человек, когда узнает дату своей смерти? Не о том, что он может еще сделать, а о том, что сделал уже. Так вот я пуст. На моей памяти мне ничего не удавалось сделать. Мать работает без передышки, бабушка в доме престарелых походит на овощ, а по городу разгуливает маньяк. Его уже месяц не могут отыскать. Не то, что поймать.       — Мы каждый раз оставались ни с чем. Даже зацепиться не за что… — в свое оправдание сказал Чан, вдруг всем своим телом ощутив давящую вину на широких плечах. Словно он один был виноват во всех убийствах Сеула. И эта болезнь тоже его вина. Он всегда сводит дороги к себе.       — Не надо. Я же вижу, как у вас там все работают. Мне хотелось помочь как-нибудь, и я занялся саморасследованием, — вдохнув полной грудью напряженный воздух вокруг, Кёнсу растянул сухие искусанные губы в тонкую измученную улыбку. Ему определенно стало легче.       — Ты так помогаешь, правда. Без тебя, мы… я бы еще долго тыкался в улики, как слепой котенок. Твои нестандартные идеи и возможность просочится в самые дальние уголки Сеула поражают меня. Давай раскроем это дело поскорее, а потом оторвемся по полной на всю мою премию, м? — теперь, когда все недосказанности раскрыты, все барьеры стерты, им ничего не оставалось, как довериться друг другу и пуститься за работу с новыми силами. У каждого здесь своя мотивация, но они смешали ее в одну сплошную и поделили между собой. Оставалось надеяться, что состояние Дио не ухудшится до самого последнего момента. ***       Вокруг пахнет смертью. Стены пропитались этим затхлым, сырым запахом. Он сочится отовсюду. Тусклый холодный свет люминесцентных ламп отражается от металлических ящиков. Всё молчит.       Первые слабые отклики донеслись из коридора, еле слышно растворяясь у самых ушей. Они становились все сильнее, отчётливее. Кто-то почти бежал сюда. Стук плотной подошвы не успел затихнуть, как отварились тонкие скрипучие двери, и шаги вновь разнеслись по помещению. Бэкхён, как в тумане, остановился у стола, на котором все ещё дожидался его распотрошённый труп Исина, и перевёл дыхание. От пота блестело лицо.       — Прости, что так долго, — тонкими пальцами мужчина провел по серым обескровленным губам. Его разгоряченная кожа тут же остывала при контакте с ледяной кожей трупа. И в глазах патологоанатома можно было увидеть нежность. Ему не терпелось всему прижаться к ещё твёрдом телу, не способному перечить или обвинять.       Ловко запрыгнув на край стола, Бён осторожно провел тыльной стороной ладони по гладкому бедру жертвы. Его сегодняшней жертвы, а отнюдь не маньяка. Раскрытая грудная клетка манила, дразнила, но мужчина решил оставить её на потом. Он облизнулся от желания скорого экстаза. Не в силах больше оттягивать удовольствие, патологоанатом рывком преодолел расстояние до свернутой шеи и ненадолго замер. Он весь дрожал, как от страха, хотя его не испытывал, и нависая над телом, которое зверски изуродовали, Бэк мечтал, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Аккуратно, словно она могла отвалится и укатиться прочь, он повернул голову лицом к себе. Холодные серые глаза, обеспокоенные губы, отвисшая челюсть… Что может быть слаще этой картины? Белый халат прикрывал по бокам вскрытую грудь Исина, легко упав на сшитые между собой руки и ноги прямо в запекшуюся черную кровь. Стоит наклонится чуть ближе, лечь прямо на тело, и тогда даже футболка пропитается кровью.       У Бэкхёна сердце колотится и трясутся ноги. Он ощущает под собой податливое голое тело и весь полыхает от желания. До утра никого не будет в морге, а это примерно около пяти часов личного времени наедине со своими желаниями. Так вот сейчас Бён желает насладиться трупом под собой.       Тонкие бледные кисти проводят по плечам и вверх, к свернутой шее. Мужчина чувствует подушечками пальцев, как движутся расхлябанные позвонки, чувствует лёгкую щетину, сухие локоны между пальцев. Ещё никто не возбуждал его так быстро, что он готов накинуться сразу и в порыве впиваться зубами в мягкие ткани.       Бён хотел царапать ему плечи, проникать до самого конца раз за разом, пока даже из иссохшего тела не пойдёт кровь. Бэкхён хотел власти над тем, кто при жизни мечтал почувствовать её сладостный вкус. Мужчина уверен, что от этого его губы станут слаще чем обычно. Бён желал насмехаться над всей этой гниющей плотью и насаживаться сам на стоящий колом холодный член пока наслаждение не превратится в боль, и он мог бы, но не смел. Ведь появись на жертве хоть малейшее изменение, хоть что-то, и это могут заметить. Он не хотел рисковать, пусть и мог легко свести вопросы на научный интерес. Потому мужчина терпел, сжимая зубы. Иногда сквозь них прорывался обиженный стон, больше похожий на вой умирающего волка.       — Мой непослушный мальчик, — Бэкхён наклонился к самому его лицу, так, что его чёрные грязные локоны плетями упали на мраморные гладкие щеки. Все ниже и ниже опускался патологоанатом, пока вовсе не лёг прямо в объятия переломанных рёбер. Острые концы костей оцарапали местами чёрную футболку и торс мужчины. Не сильно, но ощутимо.       И от давящего чувства желания, такого безумного, дикого, Бёна всего потряхивало. Узкие джинсы невероятно мешали. Их он почти сорвал их с себя, оставаясь в одних боксерах, и тут же прильнул губами к гематоме на шее. Лёд от трупа обжег голые бедра, отчего Бэк дёрнулся, но не перестал выводить языком отпечатки от чьих-то пальцев. Хотя он знал чьи они, и только подобная мысль уже заводила его.       Главное держать себя в руках.       Насколько это возможно, Бён прикусывал тонкую кожу, все сильнее наваливаясь на тело и на острые кости. Но ничто так не привлекало его внимание, как упирающийся в ткань боксеров твёрдый член. При полном окоченении у трупов частенько встаёт до тех пор, пока это самое окоченение не пройдёт.       Изогнувшись в спине так, как изгибаются злые кошки, Бэкхён тихо и сам зашипел от неприятной боли от царапин.       — Осторожнее на поворотах, — в завершение он смазано целует Исина куда-то в уголок губ и резко выпрямляется. Мешала и давила надоедливая ткань, так что, балансируя на тощих коленях, то на одной, то на другой, Бэк таки ухитрился стянуть и её.       От наслаждения и ощущения свободы сорвался первый тягучий стон. Пора переходить к самом главному блюду.       Дрожащими пальцами мужчина проводит сперва по мягкому оголенному мясу, что уже покрылось тонкой корочкой запекшейся крови, а после с силой нажимает на него и слегка прокручивает. Пальцы тонут в ледяной гуще плоти, вперемешку с кровью, которая ещё оставалась в трупе. Вдоволь расковыряв небольшое отверстие, измазавшись в крови, Бён принялся как-то слишком резко растягивать себя, вводя сразу два пальца. Второй стон заполнил металлическое помещение морга.       Так узко.       Давно тут не было тех, на кого хотелось бы тратить ночь и скопившееся желание.       — Потерпи ещё немного… — говорит скорее себе хриплым надрывающимся голосом. Но терпения ему никогда не доставало, и, закончив подготавливать себя, Бэкхён вновь вернулся к плоти. Он старался словно весь измазаться в этой холодной смоле, уже без стеснения запуская почти всю кисть в мышцы и жилы. Тем более, именно он тот, кто проводит экспертизу и измывается над трупами. Все непонятные дыры в теле спокойно можно оправдать научным интересом. Бён просто любопытный и жадный до знаний. Да.       Теперь, когда кровь едва ли не кусками отваливалась с руки, Бэк наконец дорвался до самого сладкого. Его нетерпеливость дёргалась на цепи, рвалась и скреблась, когда он обхватил всей ладонью твёрдый член Исина. И когда интенсивно и слишком резко водил ею вниз-вверх, словно пытался довести до оргазма бездыханное тело, словно оно на пределе, словно готово изогнуться под ним от наслаждения. Но Бэкхёну только ещё больше нравилось то, что на его ласки нет ответа. Ничто не способно отвлечь его от удовлетворения самого себя. К черту подстраиваться под кого-то и ублажать чьи-то желания! Сейчас есть только возбужденное, разгорячённое тело и один из способов его остудить.       На висках уже проступила испарина, футболка липла к спине, но Бён не ощущал всего этого. Вдоволь смочив чёрной кровью чужой член, мужчина одном рывком насадился на него. Не без боли, конечно (он сдержанно воскликнул, и пара дорожек солёных слез появились на щеках), но это того стоило. Нетерпеливость гнула звенья цепи и задыхалась от тугого ошейника.       Ему хватило меньше минуты, чтобы хоть как-то привыкнуть к ледяной плоти внутри себя. Бён нагнулся к лиловой шее, усыпанной синяками, и, тяжело дыша, уткнулся куда-то в кадык. Со стороны патологоанатом казался болезненно худым мальчишкой, у которого проступал позвоночник даже через больничный халат, особенно когда он выгибался колесом, как сейчас. У него белые длинные ноги, которые мелко дрожат и предательски разъезжаются на скользкой гладкой поверхности стола. Он ещё мальчишка, с неверными числами в паспорте. Ему все это нужно, как курильщику никотин или наркоману доза.       Вцепившись руками в узкие плечи трупа, Бён судорожно вздохнул, и качнул решительно бёдрами. С первого раза была только боль, будто наждачкой внутри растирают, но мужчина оттянул зубами нижнюю губу Исина и, стараясь расслабиться, попробовал снова.       Во второй раз головка задела небольшой бугорок, и Бэкхён тут же прогнулся в пояснице.       — Твою мать… — он больше не мог сдерживать своих стонов, а нетерпеливость сорвалась-таки с цепи. Патологоанатом стал снова и снова насаживаться на член жертвы, выходить почти полностью и вновь вбиваться до самого конца. Он двигался интенсивно, резко, жестко.       От наслаждения скручивало пальцы, лились слезы. Среди коротких вскриков, протяжных стонов и счастливых всхлипов, слышалось грязное, похабное хлюпанье.       Постоянно уезжали ноги, и скрипел, царапал пол массивный стол. Противный звук отражался от стен и резал слух, но это никак не отвлекало Бёна. Может только подгоняло, как хлыстом по спине, отчего он увеличивал темп.       Было совсем не удобно и мужчина, в очередной раз насадив себя на измазанную кровью чужую плоть, выпрямился и блаженно откинул голову назад. Сшитые между собой руки и ноги мешали ему принять хоть какое-либо положение, чтобы постоянно не отъезжать назад. Всё ещё покачивая бедрами, уже не так быстро, оттягивая неизбежное, Бэкхён судорожно вцепился в виднеющийся среди ошметков плоти позвоночник. Одной рукой он сжимал рифленую кость (после наверняка останутся красные пятна на ладони), а второй, не в силах больше терпеть, обхватил свой собственный стоящий колом член.       Бэкхён знал, что скоро, совсем скоро, стоит ему всего пару раз провести по всей длиннее, он тут же кончит, залив своей горячей спермой ледяную плоть трупа. Поэтому, изнывая от нетерпения наступающего экстаза, мужчина нашарил где-то на соседней стойке с инструментами резиновую перчатку. Его всего колотило, рука, что цеплялась за позвоночник, уже замёрзла, и кружилась голова.       Натянув из последних сил перчатку, Бэк тут же сжал свой набухший член у основания и снова, куда жестче, насадил себя на Исина. Пальцы ног свела приятная судорога и, казалось, ещё немного и мужчина переломит позвоночник, за который продолжал цепляться. У Бэкхёна все поплыло перед глазами. На какое-то время он даже забыл, как правильно вдыхать воздух. Хотя, может, он вообще забыл, что является правильным.       Запачканная резинка полетела на пол. Уберёт. Сейчас все мысли куда-то улетучились, а Бэк только и мог, что наблюдать за их удаляющимися силуэтами. Из последних сил он выудил из холодного мяса дрожащую руку. Вид мёртвого тела под ним больше не возбуждал. Наоборот, его хотелось выбросить в мусорный контейнер, как испорченную старую вещь. Бэк с ленцой спустился на пол, обжигая горячие ступни о кафель, и там же осел вниз. В миг стало тихо, словно ничего и не происходило. Люминесцентные лампы продолжали отстранённо гореть, лишь изредка мигая. Они не обвиняли, перестали уже давно, но тихо плакали, не в силах смотреть на патологоанатома. Обмякшего, безэмоционального и ставшего вдруг для всего таким маленьким, будто отойди немного назад, и он исчезнет или утонет в испачканном чужой кровью халате.       Морг молчал. Только в воздухе теперь вместе со смертью витал вперемешку и запах похоти. ***       В отделе суматоха, беготня и шумиха. Весь полицейский участок куда-то ездит, откуда-то приезжает и с кем-то разговаривает. Чен прикладывает все усилия, чтобы просто сосредоточится на всех делах: штудирование списков, бесконечные фотографии, мелькающие видео с мест преступления. Лишь один единственный человек должен появится везде и сразу, но пока безрезультатно.       — Милый, тебе купить что-нибудь поесть? — тонкими изящными ручками напротив парня опиралась о стол Момо, по обыкновению расплываясь в теплой, заботливой улыбке. Девушка никогда не унывала, сколько бы работы не наваливалось на ее плечи. Она всегда находила время на Чондэ. И сейчас, отложив кипу документов, японка стояла уверенно, дожидаясь ответа. В желудке было пусто с самого утра. Или со вчерашнего обеда. Парень не мог вспомнить, когда он нормально ел и спал. Так что идея перекусить казалась ему просто идеальной на данный момент.       — Лучше закажи пиццу. Не могу есть местную резину, будь то суп или булочка с маком, — позволив себе передохнуть, Чен откинулся на спинку стула и поднял наконец тусклые, сонные глаза на девушку. Счастье всей его жизни. Чем он заслужил такую красоту? Всегда в строгой форме, вычищенной и выглаженной, волосы заколоты на висках невидимками, выделяющихся среди блондинистых густых волос. Момо умела сочетать жесткость профессии и свою врожденную нежность. Во все эти плавные движения кистей рук, в гладкую фарфоровую кожу, в длинные ресницы, обрамляющие большие яркие глаза, и влюбился Чондэ. Влюбился, как школьник, без памяти.       — Опять эта твоя пицца. Когда ты уже перестанешь портить себе желудок? — девушка закатила глаза, но не смогла сдержать улыбки.       — Когда ты будешь готовить что-то помимо лапши, — да, готовкой в доме занимается парень. Момо вечерами, конечно, старается с рецептом чего-нибудь несложного в руках, но выходит, честно сказать, не очень. То подгорит, то не дожарится… Хотя она не оставляет попыток, а Чена это невероятно радует. Он гордился ею и готов был есть даже угли в соли, только бы порадовать любимую.       — Ладно, закажу я тебе эту гадость с грибами.       — И оливками, солнышко, оливками! — добавил парень, пока та набирала уже въевшийся номер его любимой пиццерии.       Ким снова припал к экрану. Золотые кудри падали на глаза, щекотали нос, но он не обращал на них никакого внимания. Работа поглотила его, утянула всего в эти черно-белые буквы и цифры. Даты проносились перед глазами сплошной бегущей строкой, а парень умело делил ее и разбирал. Теперь уже и сон прошел, появились силы. Только живот продолжал жалобно скулить, подобно бродячей собаке, выпрашивающей у прохожих еду. В голову пришла свежая идея. И Чондэ тут же принялся за ее реализацию