Там, где гаснет свет

Темнота. Она повсюду. И этот воистину отвратительный писк в голове. Медленно приоткрыв глаза, Юри, поскуливая от боли, пытается привстать с твердой поверхности, но по какой-то причине не может. Осознание происходящего приходит с трудом. «На похмелье не очень-то похоже…». Сыро и холодно. Попытка рассмотреть обстановку ни к чему не приводит: слишком темно. Юри морщится от боли в руках и слабости во всем теле, не позволяющей подняться на ноги. Сердце ускоряет ритм; он без рубашки, связанный и, судя по запаху сырости вперемешку с хвойным освежителем воздуха, находится он в подвале. В своем подвале. Кацуки, дернувшись, пытается освободить руки, связанные за спиной, но сделать ничего не может: веревки, туго оплетающие запястья, больно впиваются в кожу, сдирая верхние слои. «Что вообще вчера было? Мы с Виктором были в ресторане, выпили, потом поехали ко мне…» Его размышления прерывают шаги сверху. Неизвестный, громко стуча обувью, кажется, пытается запугать парня еще сильней, приближаясь медленно, угрожающе. Так, что всё тело сводит от невыносимого ожидания и страха. «Где Виктор? Его тоже схватили?» — стараясь отползти в обратную от стука сторону, думает Юри. Дверь подвала скрипуче отворяется, ослепляя японца ярким светом, а после и в самом помещение загорается тусклая лампочка. Юри щурится, шумно выдыхает и находит в себе силы посмотреть на того, кто его схватил. От увиденного хочется нервно засмеяться или задохнуться. — О, пришел в себя? Вот и чудненько, — как ни в чем не бывало улыбается Виктор. Кацуки видит в этой улыбке ярко выраженное презрение и насмешку. — В-виктор, что происходит? Что я тут делаю? Почему? — голос предательски дрожит. — Ого, столько вопросов. Давай-ка помедленнее, а то я не могу на все сразу отвечать. — Если это какая-то шутка, то это не смешно! — испуганно восклицает японец. — Что? Шутка? Никакая это не шутка. Или ты думал, что я не замечу? — Виктор вопросительно вздергивает одну бровь вверх, покручивая в руке небольшой ножик. — Что… нет, нет, всё не так, я… — Юри нервно дергает связанными руками. Веревка пачкается кровью. — Кража данных с моего телефона. Неужто ты, правда, думал, что сможешь обвести меня так легко? — Никифоров подкидывает нож вверх и легко ловит оружие, впившись пальцами точно в небольшую рукоятку. Отчаяние впивается острыми зубами в горло. И яркое осознание от того, что бежать некуда, да и не отпустят никуда просто так, ударяет десятитонной плитой по голове, убивающей всякую надежду. — В-Виктор, прости меня… — дрожащим голосом лепечет японец, метаясь взглядом по достаточно небольшому помещению, не находя в себе сил посмотреть на Виктора. Наверное, потому что картина того привлекательного, интеллигентного мужчины резко обрывается, уступая место другой, пугающей. И на место добродушного Виктора приходит безжалостный маньяк, что не остановится не перед чем. — Простить? — Никифоров хвататет японца за шею, с силой стискивая пальцы и глядя в перепуганные глаза сверху вниз. — Ты работал на выебка Джакометти, хотел слить ему информацию! Если и существует в мире один-единственный, блять, даже не человек — тупой уебок, которого я с удовольствием готов был бы пытать каждый день, придумывая всё более извращенные приемы, так это именно он! Простить?! Пальцы Виктора сжимаются с такой силой, что Никифорову становится самому больно, и он резко отпускает пленника, быстро отходя в сторону. Ударяет кулаком по достаточно старому столу, который перетащили в подвал, скорее всего, из-за нежелания выбрасывать еще не до конца сломанную вещь или из-за глупой любви людей собирать всякое барахло. Садится на край, прикрывая ладонью глаза. Дрожа от страха, Юри вжимается всем телом в стену, будто надеется слиться с ней и остаться незамеченным. Говорят, если проводить много времени с кем-нибудь, то рано или поздно привяжешься к этому человеку, однако Виктор никогда ни к кому не привязывался. Разве что, когда-то давно к Николаю, убитому своими же людьми, и совсем немного к Джею, благодаря которому зачастую находил в себе силы двигаться дальше. Минута, две… вечность. Виктор спокойно выдыхает, полностью расслабляясь, Кацуки же напрягается с каждой секундой всё сильней. Сердце Юри пропускает даже не удар — десять. Он едва может дышать, глядя на то, как Виктор, с легкой полуулыбкой на губах, крутит в руках небольшой ножик, покачивая ногами. Он спокоен и отнюдь не напряжен, и Кацуки вдруг понимает, что всё, что было между ними, — глупая игра, в которой он, очевидно, проиграл. — Юри, ну чего ты такой зажатый? — Никифоров легко спрыгивает со стола, делает несколько небольших шагов вперед. Дернувшись, японец шаркает коленями по полу, в тщетной попытке отползти назад. Мечется взглядом по достаточно темному помещению, судорожно хватает ртом сырой воздух и теряет равновесие, с силой прикладываясь грудью и подбородком о твердый пол. Виктор медленно, будто хищник, играющий со своей полумертвой добычей, садится на корточки, касаясь кончиками пальцев черных волос зажмурившейся жертвы. — Зачем так неаккуратно? — впившись пальцами в чужой подбородок, Виктор приподнимает голову Юри, разглядывая стертую до крови кожу на лице парня. — П-пожалуйста, — срывается с губ японца. Тихий шепот, когда безумно хочется кричать. Но повысить голос хотя бы на полтона не получается чисто физически, и остается лишь одно — произносить слова губами, надеясь быть услышанным, понятым и, главное, прощенным. Усмехнувшись, Виктор перекручивает меж пальцев нож, второй рукой оттягивая галстук. Парень перед ним кажется перепуганным мальчишкой, у которого вот-вот выпрыгнет сердце из груди. Его трясет, и он совсем не знает, что бормочет, однако Никифоров привык не верить своим глазам. И даже если японцу и впрямь страшно — ладно, что с того? В конце концов, никто не заставлял этого парня работать на Джакометти. От одного упоминания этого отвратительного типа в голове что-то щелкает — и острие ножа с легкостью разрезает оголенную кожу плеча Юри. — Умоляю, Виктор, прости, — хнычет японец. Делает очередную бесполезную попытку сбежать, как рука Никифорова с силой впивается в волосы на затылке, сильней припечатывая голову Кацуки к холодному полу. — Пожалуйста, прошу… И чужая рука исчезает, отпуская жертву. Кацуки чувствует, как по щекам текут слезы. Откидывая нож в сторону, из-за чего лезвие громко звякает о стену и заметно сильно вздрагивает японец, Виктор отправляет туда же и фирменный пиджак, заставляя японца сходить с ума от неведения. Громкий стук дорогих лакированных туфлей о пол, быстрые то отдаляющиеся, то приближающиеся шаги. Юри громко всхлипывает, дергая онемевшими руками в жалкой попытке сделать хоть что-нибудь. Что — он не знает сам. Его подхватывают с пола грубо и резко, впившись пальцами в крепко перевязанные за спиной руки, едва ли не выворачивая их. А после, будто беззащитного котенка, швыряют на стол, заставляя упереться в него грудной клеткой и лицом. Удар выходит достаточно сильным — и Юри в очередной раз громко всхлипывает, пачкая стол кровью. — Не надо, — едва выговаривает парень. Прохладные руки касаются его ребер, медленно спускаясь, а в пятую точку упирается что-то твердое, и у Юри от осознания происходящего темнеет перед глазами. — У меня стоит, — наклоняясь вперед, почти на самое ухо японца выдыхает Виктор. — Не думаешь, что это твоя ответственность решить эту небольшую проблемку? У Юри останавливается сердце. — Не надо! Нет! Прошу! Не надо! Пожалуйста, Виктор! — в припадке начинает кричать парень, аки змея извиваясь на столе. Делает нелепые попытки подняться, ударяясь грудной клеткой о шершавую поверхность снова и снова. — Остановись! Не делай этого! Пальцы Виктора ловко соскальзывают со спины Кацуки на его макушку, впиваются в волосы, а после лицо Юри с силой врезается в стол. Парень громко вскрикивает, обессиленно дергаясь в сильных руках, и давится слезами и собственной кровью, стекающей на стол из разбитого носа. — Умоляю, — хрипло выдыхает парень. Но его не слышат. Чужие пальцы рисуют неясные узоры на подрагивающей спине, а после… После исчезают, и слышен звук расстегивающейся пряжки ремня — Юри громко рыдает, уткнувшись лицом в твердую поверхность. Ширинка штанов — Кацуки всё ещё не до конца верит в происходящее. Не хочется верить, потому что слишком тяжело. Тихое шуршание — японец не может сделать вдох. Когда руки Виктора с легкостью стягивают с него штаны вместе с бельем, Юри кричит. Просто кричит, даже не что-то определённое и не мольбы о помощи или пощаде. Это всё, на что хватает его обездвиженного, обессиленного тела. — Заткнись, — слышится недовольный голос Виктора, и голова парня встречается со столом еще раз. Перед глазами плывет, звуки превращаются в неясный сумбур, и сил не остается даже на то, чтобы продолжать кричать или молить отпустить. И не хочется больше ничего — только бы закончилось всё поскорей. Остается лишь страх, сковывающий тело. — Хороший мальчик, — ухмыляется Никифоров, впиваясь пальцами в бледные ягодицы. Входит Виктор одним резким толчком и без разработки, лишь растянув пальцами анальное отверстие парня. Юри больше не может кричать — сорвал голос. Он лишь хрипит и стонет от невыносимой боли. Как телесной, так и душевной. Никифоров двигается быстро и резко, вдалбливаясь в узкое отверстие по самое основание. Это даже немного больно и не так уж и легко, но Виктору это доставляет некое удовольствие, неясное другим людям. Никифоров улыбается, впиваясь пальцами в бока Юри до темных следов на них, и увеличивает темп и силу. Ему нравится смотреть на покорного Кацуки, что не может даже шелохнуться, молча глотая слезы. И это заводит. Громкие шлепки, шумные выдохи Виктора, яркие отметины на теле Юри. На самом деле, Никифоров не думал, что дойдет до подобного, но он, в принципе, не жалеет. Спустя парочку грубых толчков кончает внутрь Кацуки, замирает на долю секунды, делая глубокий вдох, и подхватывает со стола белую рубашку Юри, вытирая ей свою паховую область. Всё также, с ехидной полуулыбкой на лице и блестящими недобро глазами. Виктор застегивает свой ремень, убирая руку со спины Юри, и японец, не способный стоять на ногах, медленно съезжает со стола и падает на пол, заливая и его кровью. — Ой, милый, — усмехается Никифоров, облизывая пересохшие губы. — Кажется, я тебя немного порвал, но ведь всякое бывает в первый раз, чего уж там. Кацуки дергается будто в конвульсиях, жадно хватая ртом воздух, но, кажется, вдохов не делая. С его бедер стекает кровь, но боли он почти не чувствует, стараясь отплевываться от крови изо рта. — П-пожалуйста, — хрипло бормочет он. Сам не знает зачем, само выходит, непроизвольно. — Да что ты заладил? — фыркает Виктор, скрещивая руки на груди. — Пожалуйста да пожалуйста! Давай что-нибудь новенькое. Отвернувшись, Никифоров поднимает свой пиджак, отряхивая от пыли и небольших соринок, не глядя в сторону Кацуки, будто сам пленник и его состояние никак не интересуют. — Я-я, — хрипит Юри, — я-я в-всё р-равно л-люб-лю т-теб-бя. — Черт, парень, отвратительно, — Никифоров накидывает на плечи пиджак, хмуря светлые брови. — Любовь? Ха, полная чушь для глупцов. Но, если бы я и мог полюбить кого-нибудь, это был бы совершенно другой человек. Точно не ты. Достает из кобуры пистолет и присаживается напротив Юри, заглядывая в практические безжизненные карие глаза того. Почему-то сердце неприятно сжимается от боли — раньше эти глаза блестели и излучали радость. А теперь в них нет ничего — пустота. — Возможно, у нас могло бы что-нибудь получиться, — грустно улыбается Никифоров. — Но не в этой вселенной. Снимает пистолет с предохранителя и направляет дуло в сторону Юри, надрывно хватающего воздух. Японец нервно дергается и обреченно закрывает глаза. — Последнее слово? — Ты уже ничего не сможешь изменить, Виктор, — практически одними губами говорит Кацуки. Указательный палец Никифорова самопроизвольно съезжает с курка, но Виктор возвращает его на место и, впервые в жизни отвернувшись, стреляет точно в голову, не видя смерти своего противника. Он убил десятки людей — ни разу не отвел взгляд. Подобное для него впервой. — Ты сам всё испортил, — выдыхает Виктор и встает, намереваясь покинуть помещение. — Никто не вынуждал тебя предавать меня. На улице его ждет канистра с бензином, зажигалка и пачка сигарет. Сперва он спалит тут всё к чертовой матери, а после спокойно выкурит сигарету, сжимая фильтр подрагивающими пальцами.

~*~

Дверь ванной комнаты распахивается, и в комнату заходит парень, чьи плечи и щеки приобрели розовато-красный оттенок. На его шее, плечах, груди, да и не только на этих частях тела, красуются алые засосы, а кое-где и следы от зубов. Капельки воды после душа стекают по стройному, но не худощавому телу парня. На бедрах небрежно замотано белое полотенце, а другим парень вытирает свои длинные белокурые волосы, что непослушно прилипают к телу. Пройдя вглубь комнаты, оставляя за собой мокрые отпечатки ног на полу, он смотрит на смятую постель и мирно посапывающего под одеялом парня. Юрий хочет подойти еще ближе и запустить руку в волосы Алтына, но сделать задуманное мешает телефонный звонок. Перекинув влажное полотенце через плечо, Юрий подходит к рабочему столу и берет в руки гаджет, хмуро глядя на экран. Звонит его подчиненный — охранник на одном из складов. Если эти придурки снова умудрились напиться в хлам, Плисецкий точно их поубивает. Вздохнув, Юрий нажимает на зеленый значок, но не успевает и слова сказать, как слышит на другом конце провода звуки выстрелов. — Босс, это Грег, нас накрыли. Эти ублюдки всех накрыли… — парень хочет сказать что-то ещё, но связь обрывается. Однако и этого более чем достаточно, чтобы понять, насколько дерьмовая сложилась ситуация. Точно не обошлось без этого выблядка Джакометти, куда ж без него. Плисецкого переполняет гнев и неудержимая ярость при одной только мысли о Кристофе. Сорвавшись с места, он быстро подбирает с пола одежду Алтына и швыряет ее спящему парню, из-за чего тот морщится и открывает сонные глаза. — Просыпайся, Джакометти накрыл, как минимум, один из наших складов, — сердито и холодно говорит Юрий, быстро натягивая на себя одежду. — Возможно, все или большую часть. — Что?! — Отабек распахивает глаза, резво вскакивая с кровати и продевая руки в рукава рубашки. Плисецкий завязывает мокрые волосы в хвост и, достав из нижнего ящика стола пистолет, засовывает его себе за пояс. Спускаются на первый этаж, и Юрий резко замирает, не слушая глупой болтовни валяющегося на диване подвыпившего Джея. Замолкает и сам Леруа, распрямляясь и непроизвольно нашаривая кобуру с оружием. На улице раздаются выстрелы, грохот о деревянную и металлическую поверхности. Не успевает закончиться перестрелка, как слышатся незнакомые голоса и громкий топот ботинок.