Там, где гаснет свет

Страх впивается острыми когтями шею, раздирает плоть. Джакометти нервно теребит в руках рукоятку пистолета, пересчитывая оставшихся в живых людей. И ему кажется, что это какая-то нелепая шутка, что часть просто спряталась где-то на периметре и сейчас они все дружно выйдут, возьмутся за руки и спляшут в хороводе. — Блять… — нервно выдыхает Кристофф. Напряжение нарастает до предела. И самая отвратительная часть всего происходящего, как ни странно, — Плисецкий, лежащий на полу в луже собственной крови, обессиленный физически и морально, избитый и в то же время хрипло, безумно смеющийся. Он давится этим смехом, сплевывает кровь, попадающую в рот, хрипит и вместе с тем не может, да и не считает нужным, остановиться. — Ты, сука!.. Кристофф хочет подойти, схватить за волосы и ударить головой о пол Юрия с такой силой, чтобы тот уже в себя прийти никогда не смог; пробить его черепом бетонный пол, лишь бы этот щенок не смотрел на него своими блядскими безумными глазами, в которых, даже в такой ситуации, отчетливо читается надменность и призрение. Но его отвлекает голос: — Все мертвы, — как будто какое-то нелепое повторение его же слов. Мужчина нервно вдыхает, крепче сжимая в руке холодное оружие. Кровь яростно пульсирует в висках, вызывая волну головной боли. Это он говорил недавно. Это его фраза. Только он должен говорить ее. Повторять. Снова и снова. Выкупить блядские права на данное выражение и присвоить себе! У Джакометти было предчувствие, что его идеальный план где-то дал трещину. В какой момент все покатилось к чертям? Когда он позвонил Кацуки один раз, другой, но япошка не соизволил поднять трубку, отчитаться о том, что вся важная информация Плисецких со времен еще Николая у него, что Никифоров мертв, что сделано все по высшему разряду, но Юри всегда был скользким типом, любящим разводить драму и ездить на нервах, как у него, так и у всех, с кем когда-либо имел дела. «Наверняка сейчас завалится сюда в костюме за пару тысяч баксов, кинет на стол флэшку с золотыми данными, ухмыльнется, щуря свои узенькие глазенки, и съебет в закат на встречу новым приключениям», — подумал тогда Джакометти. В конце концов, информацию о местах расположения всех важных точек Плисецкого он уже получил, провел тотальную зачистку, проверил все. Он всех убрал. Точнее, думал, что всех. После раздался визг тормозов. «Япошка явился, выродок», — ухмыльнулся Джакометти. А потом загремели выстрелы. И стало ясно: не япошка, и что сам Кацуки либо опрокинул, либо мертв и зарыт в глубинах земных. «Даже если кто-то и выжил из банды Плисецкого, то явно один-два человека. Если есть еще оставшиеся, то где-то далеко за городом и в ус не дуют о происходящем», — рассудил Джакометти. Отправил на перестрелку группу людей. Одну, другую. Никто так и не вернулся. — Глянь, что там, — скомандовал взволнованный до чертиков Кристофф. Ответа долго ждать не пришлось. «Все мертвы». Все. Мертвы. Как такое может быть? И блядский смех блядского Плисецкого проходится по нервам острым клинком. Страх бьет в грудь железным ломом. Джакометти одним резким движением ноги ударяет Юрия по лицу, и последний наконец-то замолкает, вновь ударяясь головой, однако на этот раз не имея сил сопротивляться манящей темноте. — Надо убираться, — говорит Джейк — личный телохранитель Кристоффа. Тот озадаченно вновь оглядывает своих людей. Семь человек. Осталось всего лишь семь? Кристофф недооценил противника — столь нелепая ошибка. Он был так сильно уверен в своей победе, что забыл, с кем сражается. Загнанные в угол звери самые опасные и непредсказуемые. Хочется лишь провалиться под землю. Проснуться. Да просто, блять, исчезнуть. Неважно, главное — не быть здесь и сейчас. Когда Джейк отправляет двух человек проверить черный выход, у Кристоффа сердце замирает. А потом гремит взрыв, и телохранитель, вцепившись в одежду Джакометти, валит того на пол, закрывая собой. Звон в голове, писк. Все помещение застилает белесый дым. А потом гремит еще раз. На этот раз уже со стороны главного входа. Двери разлетаются в разные стороны, осколки ранят людей. Новая волна дыма окутывает помещение. Откашливаясь, Кристофф пытается сфокусировать взгляд. В ярких лучах света, разрезающего смог, виден лишь один силуэт: мужчина с увесистым оружием в руках. Виктор, с нахмуренными бровями, выделяющимися на бледных руках костяшками, направляет оружие на одного из подчиненных, и череда выстрелов прерывает отвратительный писк. Люди Джакометти пытаются дать отпор, хватаясь за пистолеты и стреляя в ответ. Но, оглушенные, двигаются медленно, нескоординированно и попадают исключительно мимо. Никифоров же патронов не жалеет, расстреливая дергающиеся в спазмах тела до состояния «мать родная не узнает». Особенно достается мужчине у правой стены: тот едва ли успевает схватиться за оружие, как тело его покрывается дырами с головы до ног, и он, залитый кровью, падает на пол. Откинув пустое оружие в сторону, громко лязгнувшее при ударе о поверхность, Виктор стремительно сокращает расстояние между собой и Джакометти. Последний, рвано дыша, делает стратегическую попытку к отступлению, упираясь локтями в грязный пол и стараясь передвигаться по-пластунски. Впрочем, получается скверно, однако вариантов других Джакометти не находит. На ноги вставать не только страшно, но и вряд ли получится осуществить подобное: все тело содрогается от всепоглощающего ужаса. Никифоров ловко достает из набедренной кобуры нож. В его взгляде, движениях и манере даже при небывалом желании не выйдет найти ничего, опричь ярости. Походка — не привычно расслабленная и фамильярная; наоборот — грубая и резкая. Нет излюбленных игр и усмешек. Он и сам, наверное, не сможет вспомнить, был ли когда-либо так серьезен. — Ну, вот и все, — перегораживает дорогу отчего-то самодовольный Джейк. У него в руках пистолет, и, наверняка, опираясь исключительно на данный фактор, он позволяет себе ехидничество. Однако Виктора данный поворот событий не пугает и не смущает от слова «совсем». Он ловко перехватывает оружие, почти впритык направленное на него, и отводит в сторону. Джейк таки успевает выстрелить, задев тем самым руку Никифорова. Но последний боли не чувствует. Ничего не чувствует. Молниеносно всаживает нож в шею противника, и растерянные глаза Джейка закатываются, изо рта стекает темная струйка крови. Мужчина теряет равновесие, приземляясь наземь с глухим звуком. Виктор ловко переступает через перегородившее путь тело и всего на долю секунды замирает перед Джакометти. Тот все так же лежит на полу, однако, больше не предпринимая бессмысленных попыток к бегству, закрывая голову руками и содрогаясь в коротких спазмах. Он дышит раздражительно громко и, кажется, в перерывах на глубокие вдохи успевает нашептывать молитвы. Виктор присаживается на корточки, перекручивая меж пальцев нож, и всаживает его со всей силы в спину Кристоффа. Громкий крик ударяется эхом о стены. — Тварь ебаная, — цедит сквозь зубы Никифоров, переворачивая безвольное тело Джакометти. В глазах Кристоффа собираются капельки слез. — Пожалуйста, — истерично молит он. Право, Виктор хотел бы подвесить его за ноги на несколько дней, избить до крови, истязать до мяса, утопить, оставить в горящем здании, после вытащить оттуда и пинать до хруста ребер, до сдавленного кровью кашля, пока тот не потеряет сознание. А после… после привести в чувство, снять скальп и бросить на растерзание диким животным, упиваясь мучительными криками. Доводить до предсмертного состояния наиболее изощренными пытками, а затем спасать, но спасать исключительно для того, чтобы довести до предсмертного состояния вновь. И так вновь и вновь, пока Джакометти в состоянии психоза сам себе вены не перегрызет, дабы сбежать из этого бесконечного цикла. И Виктору действительно жаль, что времени на все эти игрушки у него совсем нет. — Прошу, — продолжает молить Кристофф на секундную заминку Никифорова. Следующее ножевое приходит в район плеча; прокручивает по оси нож, вызывая остервенелый крик вперемешку со слезами. Виктор с силой сжимает зубы, на долю секунды прикрывает глаза. А после всаживает нож в тело Джакометти вновь и вновь, полосуя податливую плоть. Он, кажется, даже не слышит истошных криков Кристоффа. Не слышит, как тот замолкает. Продолжает молотить тело до состояния каши из мяса, крови и обвисшей кожи. Руки Никифорова в крови по самые локти, на лице брызги крови, из раны на плече сочится теплая алая жидкость. Он шумно выдыхает, делает глубокий вдох и откидывает нож в сторону, в последний раз бросив быстрый взгляд на тело Джакометти. Доказать, что это когда-то был живой человек, вряд ли получится даже у самого профессионального доктора. Хотя ноги остались фактически целыми, Никифоров до них добраться не успел. — Юр, — Никифоров опускается на колени, осторожно похлопывая парня по щеке. Весь в засохшей и свежей крови, со слипшимися бордовыми волосами, разбитым лицом и простреленным кровоточащим бедром. — Блядь… Виктор за всю свою уебанную жизнь никогда не знал, что может быть настолько больно. Высвобождает руки парня из стяжек, и хлопает по лицу Плисецкого ладонью чуть сильнее, второй рукой нащупывая пульс на покрытой синяками от пальцев шее. Кажется, есть. — Сейчас, сейчас… — нервно бормочет Виктор, быстро перематывая ногу парня куском одежды. Горло сдавливает неприятным спазмом, и хочется закричать, на что Никифоров крепче стискивает зубы. Он глубоко вдыхает воздух с привкусом железа и гари и встает, подхватывая Плисецкого на руки. Юрий рассматривает размытый силуэт Виктора всего долю секунды, пока глаза против воли не закрываются вновь. — Сейчас, Юр, сейчас, — продолжает бормотать Никифоров. — Все будет в порядке. Переступая через тела, Виктор направляется на улицу, ближе прижимая к себе тело Юрия. — Я боялся, что ты не придешь, — практически одними только губами в темноту произносит Плисецкий. — Я бы тебя не оставил.