Брак по расчёту

Бывало ли в вашей жизни такое, что не зная самого человека, вы начинаете его ненавидеть и презирать? Вы, возможно, сердились на себя, ведь ваша злоба была создана из предположений, слухов и внешнем виде. Это не правильно. Но ведь гнев способен затмить собой все на свете, не оставляя ни малейшего место для рациональности или жалости. Я много раз испытывал такое, но к сожалению или к счастью никогда не замечал такого поведения к себе до сегодняшнего дня. Я чувствовал всю мощь эмоций, что копились десятилетиями. Даже когда закрывал глаза, она сверлила меня высокомерным, презренным взглядом. Я не мог её винить, сам прекрасно знаю какие версии сейчас строит полиция и что она к ним приходила пару дней назад — свой человечек сообщил. Мы не виделись около недели. Новости распространяются вместе со слухами, а тем надолго не задержаться в чужом рту. Правда, никто не знал «Роуга Ченни», что он был за человек, а ведь хороший был. Все говорили «наркоман», «мошенник», «вор», «сутенер». И снова я не мог их винить, ведь отчасти все это было правдой. После грустных новостей я решил навестить родителей доброго друга. Я застал там только мать — женщина, которая, казалось, половину собственной жизни потратила сидя у окна и смотря под окна, выглядывая сына, лицо которого уже забыла из-за собственных надежд. Отец скончался несколько лет назад, а младший брат Роуга — Фрош уехал в большой город строить карьеру в муравейнике. А ведь такой славным мальчишка был — последний раз его видел, когда тот был ниже моего колена. Всегда такой веселый. Миссис Чени сразу меня пустила, однако моим ребятам не было место в её доме, им пришлось остаться снаружи. Там, внутри, ничего не изменилось — ковры на стенах, иконы с чётками в углу, детские игрушки, от которых никто не собирался избавляться. — Мне очень жаль, — сказал я, улыбаясь. Это была грустная улыбка, наполнявших меня воспоминаний. Тут был тот же запах мокрых тряпок, из-за постоянной уборки, и любимого лакомства Роуга — пахлавы. — Хорошо, что они его нашли, — сказала она, моя после меня чашку. — Ещё бы немного, и я сошла бы с ума. На кухонном столе, где мы сидели, стояла маленькая фотография Роуга. Последнее, что у любящей матери осталось от пропавшего сынули. Я помню, что ему самому не нравился этот снимок. Он здесь был с отвратительной чёрной челкой, которую когда-то носил, думая, что выглядит круто. Он всегда был спокоен — и здесь он был таким же и, видимо, вскоре, навсегда будет упокоен. Рассказать ли его маме, что Роуг как-то ему сказал, что лучше его тело сжечь, а не похоронить? Но ведь от тела остались лишь кости. Лучше промолчать. — Я вот постоянно думаю, — сказала она уже под конец нашей беседы — а если они ошиблись. Ведь столько лет уже прошло, что и пальцев не хватит, как они смогли понять, что это именно он? — миссис Чени посмотрела мне в глаза. Она не хотела услышать, что это возможно, не хотела вновь возвращаться к посиделкам у окна. — Что если я перестану его ждать, а он вернётся и будет так разочарован, что родная мать его не дождалась? — и снова она плачет. Ничто не сравнится с горем матери, которой довелось пережить собственного сына. Я не мог на себе испытать на сколько это ужасно, но сердце моё так и разрывалось, глядя на её усталый, болезненный вид. — Мне сказали, что Леви МакГарден опознала его личные вещи. Можем спросить у неё, не могла ли она ошибиться, — я усадил старушку на деревянный табурет и подал её пузырёк валерьянки. — Хотя не знал, что они были знакомы, — в голове нарисовался вопрос откуда моя должница Леви знает друга детства. — Левичка, — женщине потребовалось меньше минуты, чтобы осушить весь пузырёк, однако слезы продолжили литься. — Ну как же, он тебе не говорил? — она тепло улыбнулась, эта улыбка предвещала новую волну слез. — Он так её любил, оберегал, постоянно скрывал ото всех, а по ночам тихо убегал из дома, чтобы отец не узнал. Эх, хоть зашла бы ко мне, проведала старушку, — она недовольно покачала головой. *** И вот мы встретились на похоронах моего старого друга. Мы не разговаривали. Она видимо ещё не знала что предпринять относительно меня. Леви оставалось просто косо и угрюмо смотреть на меня, хмуря брови и поджимая свои розовые губки. — Как ты можешь быть такие суровым? Неужели ты ни капли не расстроен смертью пусть и давнего, пусть когда-либо, но друга? — спрашивали меня. — Неужели от твоей работы у тебя на столько очерствело сердце? Как ты можешь быть таким спокойный в такой день? Я им не отвечал. Почему? Они бы меня осудили. Я просто сидел на скамье не далеко от гроба, поглядывая на подходивших к моему другу, чтобы с ним попрощаться. Изредка кто-нибудь из старых знакомых приносил мне выпить. Однажды подошла миссис Ченни. Женщина горячо, по-матерински поцеловала меня в щеку, сказала, что я в какой-то мере тоже был ей как сын и велела приходить пораньше. Я ей пообещал, что буду помогать ей и навещать. На душе стало не так погано. Солнце близилось скрыться из поля зрения мирных жителей нашего маленького городка. Я смотрел, как оно тает в волнах далеких гор, закапываясь все глубже и глубже. Отчего-то возникло желание взять самую быструю машину и помчаться вслед за далекой звездой — мне не хотелось, чтобы наступила ночь. Не хотелось, чтобы после темноты наступил новый недолгий день, а после него снова темнота. — Пора уходить, — эхом отдалось в моей голове. Это был голос Леви. Она ко мне обращалась? — Теперь ты со мной разговариваешь? — я оглядел зал. Тут остались только мы двое. — Знаешь, просто иногда люди, которые убивают близких мне людей меня ужасно сильно раздражают, — с ненавистью выплеснула она. — Могу дать адрес могил тех, кто его убил, — тихо, мрачно, почти бесшумно произнёс я. — Могил? — её гнев сменился на испуг. — Что тебя удивляет? Не мог же я оставить в живых тех, кто прикончил моего лучшего друга, — я поднялся с места. Леви зажала рот руками. Отчего-то ей было страшно. Видимо, не стоило ей раскрывать все карты. Но моё сердце так чертовски не хотело, чтобы она считала меня убийцей любви её юности и моего лучшего друга. Вместо этого она просто считает меня кровожадным, мстительным парнем. Я решил подойти к ней ближе, но не слишком. Из чёрного пиджака я достал чистый клетчатый носовой платок и протянул ей. От жесткой, саркастичной Леви ничего не осталось. Она было такая испуганная, расстроенная и уставшая, как ребёнок которого на долго забыли в парке аттракционов. Впервые я почувствовал, что выше её на целых две головы. Обычно, её суровый взгляд заставляет казаться маленьким, никчемным человечешком. — Спасибо, — она хотела вернуть мне сопливый платочек, но я отмахнулся. — Оставь себе, — коротко сказал я. — Расскажи мне, — она могла не продолжать. Суть вопроса была ясна нам обоим. — Была перестрелка на краю города. Мы не были к ней готовы, так как в нас стреляли из засады. Роугу не повезло больше всех — он был к ним спиной, когда все началось. — Выходит, ты знал, что он погиб? — Да. — Почему ты никому не сказал? — Мы были подростки с плохой репутацией. Думаешь, нам бы кто-то поверил? — я усмехнулся. — Я виноват лишь в том, что сразу все не рассказал его матери, — я видел как она рассердилась после этих слов. — Нет, ты должен был всем рассказать! Его матери, его преданной девушке, брату, отцу, его друзьям и товарищам. Все эти годы мы все жили не в ведении с надеждой, что скоро он вернётся, что это кошмар, от которого вот-вот проснёшься. Мы жили с надеждой на лучшее. Она все, что у нас оставалось. И это ужасно узнать, что с самого начала не следовало надеяться или что-то предполагать, чтобы его найти. Мои родители умерли давно. Я могла ещё несколько лет назад вернуться сюда, в родные места, где у меня есть друзья. Но эти драгоценные годы я потратила, ища его, с верой, что он где-то там, далеко. Я все думала: «А что если он сейчас в пяти метрах от меня, просто мы оба не знаем об этом». — Я не виноват в том, что ты сама себе построила надежды. Не стоит винить меня в этом, — сказал я тихо. Стало как-то грустно после её рассказа. Моя жалость проснулась. Она подняла на меня злобный взгляд. Заплаканные глаза, мешки, усталый вид и мой носовой платочек в её ладони — но она все равно ясно и сурово смотрела на меня. Её губы дрожали — вот-вот какое-то гадкое слово сорвётся с уст. — Ублюдок! — громко крикнула она, а затем последовал смачный хлопок. Она дала мне по лицу. — Тебе этого лучше больше не делать, — теперь она меня разозлила. Не люблю, когда девушки на эмоциях бьют меня по лицу. Это раздражает. Я показал ей свой оскал. Конечно, она первое время пыталась выдержать мой взгляд, но даже ей не хватило сил. В итоге она опустила голову. Я громко выдохнул, будто пытался охладить атмосферу между нами. И ушёл в направлении выхода. Мы так и расстались врагами.