Сон в камере пыток

      POV Шерлок Холмс       Около семи вечера мы добираемся до улицы, на которой расположена квартира Майкрофта. Бесконечные вынужденные прогулки порядком достали, однако мы не имели права рисковать и пользоваться транспортом – да вообще лишний раз иметь контакты с кем бы то ни было. По счастью, большую часть пути мы уже прошли, поскольку дорога от дома Артура Нормана до взломанного жилища улетевшей в отпуск семьи шла как раз через дом брата, и когда мы закончим рыться у него – нам хватит получаса, чтобы вернуться и отдышаться от длительных прогулок. И обговорить план действий на следующий день.       Может быть, опять угнать машину? Подумать только, как просто я стал рассуждать о подобных вещах. Мысль хоть и будоражит, но совсем не вызывает ужаса или ощущения нереальности, я делал это буквально вчера. Но нет, ее все равно придется отгонять и прятать, а после долго добираться обратно, разницы никакой. Что ж, придется смириться.       Да и Джим не особенно выглядит расстроенным или уставшим от долгой прогулки. Он, развалившись вальяжно на лавке, щурится на медленно опускающееся за горизонт солнце, выглядя при этом очень мило. Он раскинул руки в стороны, обхватив ими спинку лавочки, и закинул ногу на ногу. Черные взъерошенные волосы ласкает ветер. Видя его задумчивую улыбку и прикрытые глаза, невольно встают в памяти развратные фотографии из альбома, который я был бы очень не против досмотреть. Джеймс был там абсолютно на своем месте – фон, декорации, позы, взгляды, все это было настолько цельным, а Мориарти настолько поразительно шла эта атмосфера разврата и секса, что я словно разглядывал настоящие произведения искусства. Эстетическое возбуждение смешивалось с животным физическим, и коктейль получался опьяняюще-взрывным.       Я сажусь прямо, бросая взгляд на подъезд дома Майка, видя, как оттуда выходят двое полицейских и направляются к припаркованной рядом машине с включенной мигалкой. Еще парочка таких же автомобилей стоит в отдалении. Они же должны когда-нибудь закончить?       - Как умер Артур? – Я перевожу взгляд на Джима, заинтересованно наблюдая за реакцией.       Он лишь чуть сильнее жмурится, впрочем, улыбка все также искренняя и легкая.       - То, что видел я, плохо совпадает с реальностью, моя версия не покажется тебе реалистичной. – Он распахивает веки, врезаясь сначала пристальным взглядом в меня, затем переводит его на подъезд, за которым мы следим. Левая рука сгибается в локте, а на кисть опускается голова, так, что Мориарти почти что ложится мне на плечо. Я стараюсь не реагировать. Не время. – Господа доктора и полицейские говорят, что я испытал долго сдерживаемый приступ шизофрении. В процессе которого убил своего любовника. – Теперь же его тело каменеет, а тон неуловимо меняется. Если бы я не провел с ним все это время, то вряд ли смог бы заметить эту перемену. Но верно же говорят, что важно не то, сколько ты знаешь человека, а то, через что вы прошли с ним вместе? О, думаю, нас уже можно назвать друзьями, и очень близкими. – Я же видел, как его убил демон. Черт, не смотри на меня так, я прекрасно осознаю, что это галлюцинации! Но у него лицо было человеческое. Я почти уверен, что мой больной мозг транслировал мне не только религиозную муть, но и пустил некоторые детали из реальности в эту фантазию.       - Как раз за которыми мы и пришли. Да. – Идея брата позволила бы нам многое выяснить и разоблачить парочку мерзавцев. Только что мне пока эти сведения? Сжимаю зубы, испытывая поистине безграничное нетерпение, глядя, как крутятся возле дома полицейские. Черт, нам нужно попасть внутрь.       - Твой братец умный парень, как я вижу? – Он поднимает голову, наблюдая за мной.       - Был умным парнем, - сознательно давишь на больное? Зачем?       - Не пойми меня неверно, но я знаю на собственном горьком опыте, как важно и нужно поговорить о том, что случилось, - Джим стремительно меняет позу, поворачиваясь всем корпусом ко мне и подбирая левую ногу под себя, садясь на нее. Затем, активно жестикулируя, продолжает: - Я знаю, какого тебе. Это больно и чертовски погано. Расскажи мне, как тебе херово, во всех мерзких подробностях!       Я поджимаю губы невольно, отворачиваясь и смыкая руки на груди. Мне сложно и тяжело говорить о его… смерти, боже, смерти, да. Хоть мы и не были самыми близкими людьми на свете, он был моим братом. И удачно игнорировать свою потерю за чередой нескончаемых событий и дел получалось успешно.       - Что ж, нам, очевидно, придется сидеть тут еще долго, так что предлагаю установить очередность вопросов. И я не буду первым.       - Это почему? – Он усмехается.       - Потому что я так сказал. – С удовольствием хрущу пальцами и слегка улыбаюсь в ответ. – Раз тебе так важно вытащить из меня эту информацию.       - Условия совершенно не обязательны, мне нет нужды утаивать какую-нибудь информацию о своей жизни, ты видел все ее грязные подробности. – Джим слегка наклоняется вперед, почти вплотную, что заставляет меня нервничать. В далекой прошлой жизни прикосновения чужих людей были невозможно неприятны. Но то чужих, а это Джеймс. Но отчего-то мурашки не отпускают.       - Гхм. – Я трогаю подбородок, старательно игнорируя его желание нарушить личное пространство. Что бы спросить? Не хотелось бы касаться тем, которые могут задеть его слишком сильно. Но ведь он и сам давит именно на такие места. – Когда ты понял, что болен?       - О, - Джим щурится, отодвигаясь от меня на пару сантиметров. – Что ж, неплохой вопрос, да. Раскрывает мелкие неприятные детали, о которых не хочется думать и говорить, - в задумчивости, но скорее напускной, он поднимает вверх взгляд, якобы вспоминая. Такое не забывается и не стирается из памяти, к чему эти игры? – Итак, за несколько месяцев до неприятного инцидента, после которого меня упекли в клинику, я начал страдать ужасной паранойей и галлюцинациями. Постепенно это стало доводить меня до ручки. – Джеймс садится прямо, наконец-то прекращая смущать меня, и кладет руки на колени. – Артур замечал странности, но не считал, что причина в какой-либо болезни. Дело в том, что по счастливой случайности всё это началось практически сразу после того, как он чуть не убил меня. – Мориарти наблюдает за моей реакцией. Я слегка ошарашен и немало удивлен, и, очевидно, мой вид забавляет его, поскольку тот начинает громко смеяться. Я невольно бросаю беглый взгляд в сторону полиции, опасаясь, что на нас могут обратить внимание. – Не переживай, мало ли эксцентричных психов бродит по улицам? У них совсем не обязательно есть диагноз. – Продолжает он, успокаиваясь. – Да, мы баловались опасными вещами и любили экстремальный секс, Шерлок. И, как тебе известно, а также как было известно и нам, хоть и не спасло от печальных последствий: с каждым разом тебе становится мало того, что было. Игры становятся все рискованнее, и в конечном итоге он чуть не задушил меня. Пришлось провести в больнице какое-то время, а потом… началось. Артур думал, что я так переживаю стресс. Но тогда мне должно было становиться все лучше с каждым днем, правильно?       Я молчу, осмысливая услышанное.       - Но если…       - Э, нет, - Джим кладет руку мне на предплечье, перебивая. – Моя очередь. А что ты вообще забыл с Майкрофтом в Бетлемской клинике? Ладно он, расследовал темные делишки своих любимых коллег, а тебя как занесло в это болото?       - Я хотел стать детективом и расследовать преступления. Со временем я пришел к выводу, что лишь это по-настоящему интересное для меня дело, поскольку мое образование осточертело мне еще на первых курсах. – Вполне невинная наживка, уводящая от нежеланной темы, как он поступит, купится ли?       - Я все вижу, не пытайся переиграть меня, что за детские методы! – Мориарти убирает ладонь с моей руки, перед этим почти незаметно сжав ее. Этот флирт, бесспорно, очень приятен, однако заставляет меня нервничать, что я очень не люблю. – Но пойду у тебя на поводу, у нас все равно еще много времени. Позволяю тебе задать интересующий тебя вопрос, а после спрошу про твое образование.       Я снова смущенно отворачиваюсь.       - Как вы познакомились с Артуром?       - Не слишком интересная история. Я был вольным работником, искал заказы и выполнял их, он нанял меня для кое-чего незаконного, хорошо при этом заплатив. – Мечтательная улыбка трогает его губы. – Помню, что я даже не закончил возиться с его работой, а уже лежал распластанный на столе. Что надо было времечко, а какое образование ты получил, успев разочароваться в нем?       Истории Джима очень откровенны, как и сам Джим. Это даже не похоже на маску, он не старается скрыть за свей уверенностью страхи или комплексы, нет – он искренен. Это завораживает своей порочностью, разжигает притяжение, подогреваемое непрекращающимся флиртом.       - Юриспруденция. Отец настоял, я не сразу решился ему противиться. – Мысли о семье угнетают. Я ведь даже не могу связаться с ними, не имею права. Звонок могут отследить. Не представляю, как им тяжело сейчас. Они ведь не верят в россказни, что я убийца? – У тебя есть семья? – Бросаю взгляд на дом брата, только сейчас заметив, что перед этим неотрывно наблюдал за Джеймсом, за его расслабленными движениями.       Копы все еще роятся вокруг, словно насекомые.       - Нет, давно нет. Я совершенно одинок. – Мориарти вдруг становится серьезен, переход совершенно внезапен. Он медленно двигается ближе ко мне, задевая коленями мою левую ногу, и неуверенно трогает одной ладонью другую, смотря на свои пальцы. – Я вижу, что ты расслабился, получив от меня также большой пласт личной информации. Не хочу давить слишком сильно, но настаиваю на твоей откровенности и…       Изменения в его поведении становятся слишком разительными, чтобы я счел это какой-то очередной его провокацией. Джим не столько замирает, сколько каменеет, переставая, кажется, даже дышать. Он стискивает пальцы, продолжая смотреть на них, и вдруг хриплым голосом произносит, жутким голосом, таким, что хочется поскорее убежать подальше с криком:       - Холмс, ты только посмотри, они облазят. Пальцы. – Он медленно подносит руки к лицу, вглядываясь расширенными от шока зрачками в них. Я неподвижен, я не представляю, что мне делать. Никогда не был в подобной ситуации. – И запах такой мерзкий. Будто бы я ношу с собой мертвечину в кармане, смешно, правда? – Он начинает тереть с нажимом одной ладонью другую, словно отмываясь от грязи, и смотрит на меня, смотрит, но словно бы не видит.       Нужно сохранять спокойствие и ясность ума. Очевидно, что Джеймс в данный момент переживает приступ, галлюцинации едят его мозги, он не контролирует себя, а значит должен я контролировать его. Только я могу помочь, хоть чем-то. Стараясь не суетиться, осторожно прощупываю ветровку Мориарти, вытаскивая несколько пластинок с таблетками. Итак, ему нужен аминазин, чтобы справиться с последствиями шизофрении. Чуть подрагивающими пальцами я вытаскиваю две таблетки и подношу их к его рту. Расфокусированный взгляд блуждает по моей ладони, но, видимо, его доверие ко мне простирается даже за пределами осознанного восприятия, что радует, конечно же, но и чем-то пугает одновременно, возможно, возложенной на меня ответственностью? Возложенной, конечно же, что за дурацкий иррациональный страх ответственности. Это был мой и только мой выбор, и я сам, добровольно и решительно, выбрал эту роль. Роль того, кто доверил свою жизнь Джиму. Того, кому Джим доверил свою.       Подавив легкую панику рассудительным мысленным монологом, отмечаю, как Джеймс аккуратно забирает языком из моей руки две таблетки, затем проглатывает их. Ладони тем временем трут друг друга чересчур активно, так, что я вижу, как он невольно оставляет царапины на одной из них ногтями. Аккуратно беру его руки в свои, пытаясь прекратить неосознанные движения.       - Джим, что бы ты ни видел – это все неправда. – Я смотрю ему в глаза, пристально, стараясь поймать бегающий взгляд, паникующий, больной. Мягко массирую кисти. Быстро взглянув в сторону подъезда, за которым мы наблюдали, отмечаю, что полицейских стало меньше. Примерно треть машин уехала.       - Ты не понимаешь. – Он шепчет доверительно мне в лицо, так, словно открывает какую-то страшную тайну. – Ничего не понимаешь. Я же вижу. Вижу. Так не бывает, чтобы было настолько правдиво, и при этом неправда. – Он поджимает губы, будто ощущает неловкость. – Тебе не противно? Мне так мерзко просто быть таким, а ты трогаешь меня. У нас нет салфеток или какой-нибудь тряпки, чтобы убрать это с твоих рук.       Я не понимаю. Что происходит? О чем он? Джеймс говорил, что его галлюцинации носят преимущественно религиозный характер – демонические фигуры, тени, скелеты и рогатые существа. Судя по сказанному сейчас, ему чудится, что его тело гниет. Новый виток болезни? Неужели его мозг с каждым днем все больше теряет связь с реальностью? Отчего-то мысли об этом угнетают меня сильнее, чем я мог бы предположить. Мне чертовски жаль его! Почему именно он?       Он кашляет, а затем почти с криком вскакивает с лавочки, беспорядочно шаря ладонями по грудной клетке. Яркое летнее солнце слишком отчетливо выставляет напоказ капли пота, собравшиеся на его лбу, а мертвенная бледность словно подтверждает его галлюцинации. Я беспокойно встаю с лавочки, приближаясь к нему. Нам нельзя привлекать внимание, если полицейские решат проверить нас – нас поймают, нельзя этого допустить.       - Я выдохнул пепел. Или песок? – Необычайная серьезность вкупе с его состоянием начинают пугать и меня. Он пятится от моего приближения. – Все сгнило, ссохлось, рассыпалось. – Мориарти начинает ловить что-то невидимое в воздухе, водя бездумно руками перед лицом. – А теперь летает тут. Все, что высохло, все рассеялось ветром, а что еще истекает мертвым соком – гниет на костях.       Я движусь ему навстречу еще медленнее, и он как будто перестает замечать мое приближение, останавливаясь. Когда я подхожу вплотную, я обнимаю его за плечи, опуская насильно руки, и веду медленно в тень деревьев. Джим не сопротивляется.       - Ты говорил мне, что можешь отличить иллюзию от реальности, - я шепчу ему в ухо, стараясь быть той нитью, что пробудит его разум от безумия. – Говорил, что галлюцинации неизменно пасуют перед твоим интеллектом. Очнись же, прошу.       Но Джеймс не слышит. Джеймс бормочет что-то, игнорируя меня, в то время как я медленно увожу его от дома своего брата в сторону нашего убежища. Нам нужно место, где я смогу успокоить Мориарти без опасений нарваться на нежданных очевидцев или полицейских.       Какого черта?! Он принял аминазин, я собственноручно скормил ему две таблетки, почему ему не становится лучше?!       - Не… трогай меня. Не хочу. Я мертв, оставь меня, оставь, из-за тебя оно падает быстрее, это мясо, кости болят, гнилые поганые кости, прекрати, - его голос сиплый, и срывается с каждым словом. Я крепко держу его предплечья, стараясь быстрее ступать по мусору в подворотне. Мы двигаемся слишком медленно, а ему все хуже.       Он считает, что мертв?       Синдром Котара. Я слышал об этом, но откуда он у Джеймса? Первое проявление? Так резко и внезапно? Скорее, тот соврал мне, умолчав. Вот же черт.       - Ты жив и цел, тише, слушай меня и держись, - на выходе из подворотни я с скрежетом зубов вижу через дорогу детскую площадку, полную родителей с детьми. Нельзя идти там. Что же делать?       Направляюсь быстрым шагов вдоль здания, мы у всех на виду и редкие прохожие провожают нас взглядами. Узнают. И сообщат в Скотланд-Ярд. Нельзя засветиться, нельзя.       Глаза Мориарти закатываются, и он всем весом оседает на меня. Ругаясь, я перекидываю его руку через себя и крепко сжимаю за талию, пряча лицо от заинтересованных взглядов. Проклятье.       Теперь, когда он не тормозит меня, двигаться получается быстрее. Тяжело дыша, я перехожу дорогу, выходя на тротуар, где как раз кончается детская площадка. Направляясь дальше, вижу, что улица стала менее людной, а укромных уголков на извилистой дороге куда больше. Решаю идти через парк напрямик, не по дорожке, чтобы встретить еще меньше людей.       Мы добираемся к дому через полчаса, в медленно опускающихся сумерках, когда Мориарти уже очнулся и начал что-то бессвязно шептать. У меня нет возможности накормить его успокоительным, потому я лишь ускоряю шаг, доходя до входной двери. Распахнув ее, я направляюсь внутрь, в душевую, опуская Джима в ванную прямо в одежде, скинув лишь обувь. Он бредит, температура его тела до неприличия повышена, а пот градом катится по лицу.       - Почему я все еще чувствую, почему жив, это категорически неправильно, неправильно, - его глаза закрыты, но мечутся под веками. Джеймс, твою мать.       Включаю воду, с трудом удерживая трясущимися от напряжения руками кран, поворачивая его так, чтобы только начавшая течь ледяная вода не обожгла холодом ноги. Через несколько секунд ее температура становится нормальной. Шаря по карманам вяло сопротивляющегося Мориарти, я вытаскиваю оттуда успокоительное, достав таблетку и кинув пластинку на пол. Он не реагирует на мои попытки пропихнуть лекарство ему в рот.       - Водой запью. Холодной…       Он в сознании! Пусть и не таком ясном, как обычно, но это несравненный прогресс.       Я тут же подскакиваю с колен и бегу на кухню, чтобы набрать там ледяной воды.       Почему я не сделал этого в ванной? Зачем оставил его в одиночестве?..       Когда я возвращаюсь с полным стаканом, я роняю его из рук в полном шоке и оцепенении, замерев на несколько непростительно долгих секунд. Джим лежит в полной крови ванной, держа в ослабевшей руке пластинку успокоительного, окрашенную в алый. На его губах умиротворенная улыбка, а чуть приоткрытые глаза обретают ясность, пока он смотрит завороженно, как кровь из вены в левой руке толчками выливается в ванную, окрашивая воду в ней с каждой секундой все более насыщенно.       - Блять! – Стакан, упав на коврик, лишь трескается, отмечаю я краем сознания. Бессильно падаю на колени рядом, выдирая из слабой ладони таблетки. Он использовал пластиковую упаковку в качестве лезвия. Боже, зачем, ну зачем?       Я бездумно зажимаю рану, панически наблюдая, как окрашиваются его кровью мои руки. Нет, прекрати, возьми себя в руки! Я единственный сейчас, кто может вытащить его и не дать сдохнуть. Подавив в себе эмоции, я беру его на руки, вытаскивая из ванной, и кладу на кафельный пол. Затем поднимаюсь, окинув взглядом комнату, нахожу аптечку, и, вспомнив навыки первой помощи, умело обрабатываю его рану, оставляя тугую повязку на месте пореза. Кровь перестает бежать. Глаза застилает туманом, но я бью себя по щекам несколько раз, не жалея сил, чтобы прийти в себя. Спокойно. Он выживет и наверняка проживет еще долгую, пусть и не самую счастливую жизнь. Я обязательно очищу наши имена от клеветы и прослежу, чтобы ему не причинили вреда в клинике, когда он вернется туда.       Безрадостные прогнозы даже в самом лучшем случае.       В раздумьях, я снимаю с Джима мокрую одежду, а затем вытираю полотенцем, поставив на ноги и придерживая за талию, чтобы он не упал. Кровь, смешанная с водой, размазывается по коже, и как бы я ни растирал его – уничтожить полностью красные следы не удается. Нет ни намека возбуждения от созерцания его тела, сейчас мои действия не несут абсолютно никакого сексуального подтекста, а мозг слишком забит, чтобы самому искать для этого повод. К тому же я видел все, что можно и нельзя, разглядывая тот альбом… Но теперь, несомненно, на теле Мориарти куда больше шрамов, чем на первых фотографиях. Почти незаметные белые полосы покрывают его грудь, плечи, спину.       Чувствую, как стискиваются пальцы на моем плече, когда я, снова взяв его на руки, иду к кровати, намереваясь бросить Джеймса на нее, давая отдых нам обоим. Ему – от пережитого приступа, который, судя по всему, оставил его больной разум, поскольку тот больше не повторяет разнообразный бред о смерти, мне – от осознания, что он чуть не умер на моих руках. Смерть моего брата, в силу особенностей человеческой психики, сделала его чуть ли не самым близким человеком для меня, ведь он был рядом, когда мне было плохо, он поддержал меня, он поддерживает и теперь. Я осознаю, что это искусственная привязанность, но разве это делает ее ненастоящей?       Откинув ногой покрывало, я аккуратно кладу Джеймса на кровать, укрывая его одеялом, а затем бессильно опускаюсь на пол, сжимая плечи ладонями до боли. Когда-нибудь это прекратится?       Разжав руки, я откидываюсь на полу, кладя голову на кровать, почти упираясь затылком в грудь Мориарти. Я ощущаю, как он ворочается, заворачиваясь в одеяло почти что по самую макушку. Затем я чувствую осторожные слабые пальцы у себя в волосах и тихий голос, словно тот уже без сознания:       - Спасибо. – Буквально в ту же минуту я слышу выровнявшееся дыхание, и понимаю, что он спит.       Около часа я смотрю в белый навесной потолок чужого дома, слушая дыхание лежавшего позади меня безумца, и иногда поворачивая шеей из стороны в сторону, чувствуя, как мои волосы застревают между его слабыми пальцами. Затем поднимаюсь стремительно, направляюсь к пакетам, которые мы принесли из старого дома Майкрофта, и достаю оксикодон. Принимаю несколько таблеток и ложусь рядом с Джеймсом. Постепенно приятная легкость, ядовитая, неправильная бежит по венам, даря мне неприятную расслабленность, граничащую с безумием. Может ли так ощущать себя Джим в период обострения своей болезни? Может ли мне быть так хорошо и пусто без наркотиков? Я ведь впервые пробую что-либо, что изменяет сознание, даже не пил никогда. И не пробовал сигарет. Неслабое начало.       Дурнота гонит мысли, любые мысли – и тревожные, и деятельные. Позволяю себе успокоиться и не думать ни о чем хотя бы какое-то время – как будто у меня есть выбор.       Еще час проходит в ленивой полудреме наркотика.       Затем я чувствую, как чья-то ладонь лениво гладит мою грудь, чуть надавливая ногтями, проходя по соскам. Несмотря на то, что это делается через футболку, маленькие электрические разряды бьют меня по нервам, уходя острым удовольствием в пропитанный дурманом мозг. Я распахиваю глаза удивленно, хотя и отмечаю небольшим краешком сознания, не затянутым пьяной дымкой, что ожидал подобного развития событий. Даже ждал его. Закономерное, хоть и опасное в своей реализации желание. Что же мы будем делать потом, дальше?       Повернув голову, я вижу Джима, с этой его развратной полуухмылкой, с чуть прикрытыми томно глазами. Он привстал над постелью, держа себя на весу одной рукой, другой же крайне приятно трогает меня через одежду. У него на шее яркий алый след от крови, оставшийся после ванной, а повязка на раненом предплечье потемнела и намокла. Нужно сменить. Джеймс замечает мой взгляд, направленный на него, придвигается ближе и целует меня в шею, забираясь ладонью под футболку и продолжая гладить. Ощущения становятся больше, ярче. От оксикодона сознание плывет. Я запрокидываю голову, давая ему доступ к шее, и хватаю его рефлекторно за запястье, когда он особенно сильно задевает сосок. Мориарти шипит сквозь зубы, впиваясь мне в кожу зубами, и я понимаю, что сжал его раненое запястье столь сильно, что наверняка повредил целостность чуть поджившей царапины. Я разжимаю кисть стремительно и намереваюсь подскочить, чтобы прямо сейчас сменить бинты, боясь нового кровотечения. Когда я сажусь на постели, Джеймс вдруг с не дюжей раненому ослабевшему безумцу силой сжимает мое горло, вставая на колени на кровати. Дышать становится тяжело, я распахиваю глаза в ужасе, вновь впиваясь пальцами в руку, сделав это предусмотрительно выше повязки, почти что в районе локтя. Он, стоя на коленях, возвышается надо мной, находящимся в практически сидячем положении. Его зрачки расширены, словно это он принял наркотики. Щурясь, он наклоняет лицо почти вплотную к моему и всматривается в мои глаза, наблюдая, кажется, с удовольствием, как я часто моргаю и ловлю ртом воздух, силясь вернуть утраченное дыхание. Затем он впивается в мои губы своими, грубо проталкивая язык мне в рот. Это насилие продолжается, наверное, секунд двадцать, он беззастенчиво пресекает все мои попытки отодвинуться, отодвинуть его или же хотя бы ослабить хватку, продолжая исследовать мой рот, абсолютно не боясь, что я могу укусить его за язык. Почему-то этого я не делаю, неосознанно отвечая на его действия.       Обычно я довольно терпеливый, но в последние дни меня подводит собственная выдержка, учитывая также множество травмирующих событий. Откровенная невозможность вернуть себе контроль раздражает, а неожиданно проснувшаяся физическая сила Джима не позволяет мне ничего предпринять, кроме откровенно запрещенных приемов. Я сдвигаю ладони с его локтя прямо на рану и сжимаю пальцы, давя ногтями, отчего тот с негромким вскриком отпускает мое горло и отстраняется, опустив руку вдоль своего тела, скрытого одеялом по пояс. Повязка набухает и начинает кровоточить, редкие капли стекают на голубые простыни, окрашивая их темными следами. Картина, представшая перед глазами, выглядит дьявольски притягательной: Джеймс, одетый лишь в одеяло, с развратным выражением лица, лохматый, взъерошенный, покрытый красными разводами, со стекающей кровью с руки – все это странная красота, нездоровая, она не должна вызывать такую бурю в мыслях. Это болезненный вид, ненормальный, но отчего он так желанен? Словно я сам сошел с ума. Страстная агония в его глазах притягивает к себе.       Я привлекаю его ближе с ожесточением, также вставая на колени. Впиваясь в плечи, целую его, не позволяя теперь насиловать мой рот, мы боремся, перехватывая инициативу, с укусами и маленькими ранками. Его ладони непрерывно движутся по моей спине, шее, иногда стискивая ягодицы, затем зарываются в волосы. Мориарти сжимает пальцы и тянет, тянет мою голову за ними, запрокидывая ее. Я почти рычу и бросаю его на постель, путаясь в одеяле и нависая сверху, отбирая инициативу, которую он старательно пытается удержать.       - Ох, Шерлок, сколько агрессии, мне так нравится, - лежа подо мной, он пытается стащить мою футболку. Чтобы помочь ему, я сам стягиваю ее быстрым движением, и почти в ступоре вижу, что со спины она вся пропиталась кровью, и постель, и руки Джеймса, и даже мои плечи, а с них пятна уходят на спину. Мы словно выполняем какой-то древний ритуал, словно вокруг – свечи и выпотрошенные трупы принесенных в жертву, а совокупление, что непременно последует в ближайшие минуты, является основным священным действием. Символично и желанно, отмечаю про себя в который раз, насколько он хорош в подобном антураже.       Над ним, распростертым сейчас подо мной с неизменной ухмылкой, хочется доминировать, хочется делать ему больно так, чтобы ему было хорошо. Я не знаю, как и откуда мне приходит это в голову. Одеяло сбилось в ногах, и я вижу все его тело, его возбуждение, яркое и безумное, усиленное многократно алыми отметинами. Это срывает крышу, это уничтожает выдержку – те крохи, что остались от нее, Джеймса хочется истязать до стонов удовольствия.       Он принимается расстегивать мою ширинку рваными движениями, путаясь в пальцах, задевая мой возбужденный член – скорее всего, нарочно. Ощущения восхитительны. Пальцы скользят от крови, кровь струится по коже запястья, я снимаю почти упавшую на кровать каплю пальцем и размазываю по его губам, продолжая завороженно наблюдать его красоту, впитывать ее, пожирать глазами. Багровый след неровным росчерком появляется на его лице, а потом он обхватывает мой палец губами, покусывая его и облизывая языком. Глаза горят огнем, вглядываясь в мои. Убрав руку, я резко целую его, буквально сталкиваясь зубами, откуда эти нервные неровные движения? Он смеется мне в рот и стонет, когда я покусываю его язык. Ноги, обхватывающие меня, стискиваются сильнее, а руки справляются с ширинкой, спуская штаны и белье до колен. Вкус железа бьет в голову, когда я прокусываю его нижнюю губу, а дрожь Джеймса отдает мне в пах. Отстранившись, раздеваюсь догола, стараясь сделать это как можно быстрее, размазывая кровь по ногам, пока стягиваю брюки. Затем припадаю к его груди, целуя ее, кусая твердые соски, облизывая кожу, и наблюдая в процессе, как Мориарти кусает пальцы, подавляя рвущиеся наружу звуки удовольствия.Он беспорядочно гладит свободной рукой меня за шею и плечи, той рукой, повязка на которой превратилось в мокрые алые тряпки, которые, впрочем, все равно хоть как-то сдерживают рвущуюся наружу кровь. Чувствую, что ладонь размазывают ее по мне, это извращенное ощущение восхитительно.       С Джимом – никак иначе.       Прокладываю дорожку укусов и поцелуев ниже, а затем ищу в памяти те видео, в которых я наблюдал, как делают минет. Я никогда не делал ничего подобного, но сам процесс представляет собой чисто механические действия, и я надеюсь, что смогу доставить хоть какое-то удовольствие Мориарти. Начинаю посасывать и облизывать головку, отмечая отстраненно, что тот шумно выдыхает воздух из легких и подается мне навстречу. Ногтями я вожу по бедрам и животу, надавливая, оставляя белые протяженные следы, краснеющие через пару секунд. Чувствуя прилив уверенности в своих силах, я насаживаюсь ртом на его член, стараясь заглотить как можно больше, и испытываю острый приступ кашля.       - Шерлок, такое без опыта не сразу дается, - разве у меня написано это на лице? Он садится и целует меня в плечо, глядя затуманенными глазами, и пережидая мой приступ. Когда он заканчивается, Джеймс целует меня и, отстраняясь, кусает за губу, впрочем, не прокусывая ее, как ранее сделал я. – Я покажу.       Опрокидывая меня на кровать и оставляя кровавый след ладони на груди, он тут же опускается ниже и без подготовки вбирает член в рот до самого основания, разводя в стороны мои ноги. Ощущения сносят крышу, они невероятны, я никогда не испытывал ничего подобного! Запрокинув голову, бьюсь затылком о стену, не чувствуя даже боли, настолько сильно захватывает меня это сносящее крышу ощущение. Джим двигается быстро, умело, языком проходя по чувствительным точкам, мне хочется кричать от удовольствия. Я издаю против воли протяжный стон. Опомнившись, что пропускаю такое сексуальное зрелище, я возвращаю голову в прежнее положение, видя, что Мориарти делает со мной. Замечаю, что он ладонью водит по животу, размазывая кровь, которой я покрыт почти уже полностью, как и кровать. Что же мы делаем…       Он заводит руку себе за спину и начинает разрабатывать себя, и эта порочная картина, уверен, навсегда останется у меня в памяти. Муки совести, только что пришедшие в голову, тут же испаряются. Он отсасывает мне еще около минуты, добавляя при этом сначала второй, а потом и третий палец, беспрестанно вводя их в себя, и я понимаю, что такими темпами меня хватит ненадолго:       - Тебе лучше прекратить, иначе мы закончим довольно быстро.       Молча, Джеймс прекращает гладить мой живот и грубо пережимает у основания член, с пошлым звуком отстраняясь от него. Мне больно, но это словно нужная боль, органично вписывающаяся в нашу близость, без которой она невозможна.       - Не на этом этапе, милый. – Он облизывает мой живот, оставляя на нем засос, и только после этого расслабляет плотно сжимающие пальцы. Я ощущаю, что приближающийся оргазм отступил.       А затем Джим перекидывает свою ногу через меня и начинает насаживаться на мой член.       Боже.       Его большой ошибкой было то, что перед этим он не стиснул мои бедра, чтобы удержать их от бесконтрольных движений. Или же на то и был расчет? Как бы то ни было, я в первую секунду не справляюсь с собой и собственным удовольствием, и подаюсь вверх, входя в него сразу же до основания. Укол вины пронзает сознание, но затем я всматриваюсь в его лицо и вижу, что оно имеет выражение отнюдь не болезненное, а напротив – острого удовольствия.       Джеймс Мориарти любит получать боль. Он принимает ее словно дар, словно подношение. Я стискиваю ладонями его бедра, не сдерживая силу, наверняка оставляя синяки. Пальцы скользят по мокрой от крови коже. Затем он начинает двигаться.       Комната наполняется пошлыми звуками, стонами, редкими вскриками и плотным запахом железа. Или же я только сейчас заметил этот запах? Я беспорядочно покрываю укусами все те участки его шеи, груди и плеч, до которых могу дотянуться. Джим терзает пальцами мои волосы, он весь покрыт алыми разводами, а с почти черной повязки каждые несколько толчков срывается большая тяжелая капля, попадая то мне на спину, то на постель. Лицо, единственное выкрашенное в красный не до конца, белое и болезненное, а синяки под глазами, залитыми туманом желания, выглядят крайне эстетично. В неправильной, больной красоте.       Думаю, что Мориарти почти что в обмороке от переутомления, потери крови и удовольствия. Его глаза в какой-то момент закатываются, и я, через дымку желания и приближающегося оргазма, отмечаю, что не понимаю, упал ли он без сознания или же чувствует особенно острое блаженство. Однако через секунду я почти что умираю, ощущая, что мышцы вокруг моего члена сокращаются, сметая меня за пределы разума, и теплая струя ударяет мне в живот. Джим кончил, унося меня волной оргазма вслед за собой.       Мы падаем на бок, сплетенные ногами и руками, на мокрую постель, тяжело дыша и не говоря ни слова. Через минуту Джеймс откидывается на спину, отодвигаясь от меня, и обыденным, но хриплым голосом, сообщает:       - Если мы не сменим повязку, моя попытка самоубийства окончится удачно.       - Блять. – Мысли возвращаются в голову, и я подскакиваю с постели, направляясь в ванную комнату за брошенной аптечкой. Смотря на пол, вижу, что оставляю за собой красные кровавые следы.