Сон в камере пыток

      POV Джим Мориарти       Голова шумит оглушительно и болезненно. Рука непрерывно саднит, я чувствую небольшое давление в области раны и понимаю, что ощущаю, как кровь рвется, силясь преодолеть барьер и хлынуть наружу. Мысли текут вяло и болезненно. Но все это неважно, в общем-то. Мне бесконечно хорошо, если отставить в сторону эти досадные мелочи. Я улыбаюсь, преодолевая тяжесть мышц, и пытаюсь потянуться, чтобы ощутить острее и ярче те ссадины и укусы, что оставил на мне Шерлок, неожиданно оказавшийся куда более резким и агрессивным.       - Ты просто садист, ты знаешь об этом? – Я кричу в сторону коридора, надеясь поддеть Холмса, но понимаю, что мой голос едва ли слышно даже в другом конце комнаты. Я совершенно без сил, выпотрошен и выжат досуха. Восхитительно.       Он возвращается из ванной, пошатываясь от принятого оксикодона. Наркотик как нельзя удачно очистил его сознание и позволил наконец-то расслабиться. Ох, как же многое он скрывает под плотной маской равнодушия. А еще он покрыт кровью. Моей кровью. Это возбуждало бы сильнее высоких скул и холодных глаз, если бы я имел силы еще хоть на что-то. Спина и плечи темные, словно раскрашенные бордовой акварелью, а грудь, живот, ноги – покрыты будто бы росчерками кисти художника. Он – изваяние, идеальная скульптура, красное на белом. Помеченный моей волей. Мысли ленивы и притягательны.       - Просто ты словно напрашиваешься делать тебе больно. – Кажется, он слышал мой вопрос. Ответ будоражит. Шерлок будоражит так, что не справиться. Он садится передо мной, распластанным полумертвым телом на кровавой постели, и сжимает жгут выше локтя. Молча, неторопливо, идеально отточенными движениями, словно и не было стресса последних дней. Однако брови напряжены и сведены к переносице. Будто грозный античный Бог, выполненный из мрамора, преклонивший колени в жесте будто бы смиренном и покорном. Ох, и тянет же на поэзию так не вовремя.       - Ты красив, Шерлок, ты знаешь об этом? – С трудом, я переворачиваюсь на живот, оставляя неподвижной руку, которую тот умело избавляет от никуда не годных бинтов, медленно снимая их с кисти. Выражение лица не меняется, но кончики ушей чуть алеют, и я невольно растягиваю губы еще шире. – Кажется, в клинике я говорил нечто подобное, но скорее кокетства ради, так, несерьезно. А еще твои руки перестали дрожать.       Теперь же он замирает на мгновение, всматриваясь с неподдельным удивлением во взгляде в свои ладони. Только на миг, после чего достает бинт и антисептик.       - Секс идет тебе на пользу.       - Заткнись. – Я несколько удивлен его резкостью. Он так переживает нашу бурную близость? Ну да, признаться, даже я, со всеми своими экспериментами, никогда не занимался сексом, будучи вымазанным в крови с ног до головы, но кто бы знал, насколько это сносит крышу, насколько это интимно, возбуждающе, буквально до потери сознания от похоти. Черт, я и правда почти что в обмороке. – Сейчас я сменю тебе повязку, а затем ты будешь спать. После мы поговорим.       - Я покроюсь коркой, кровать покроется коркой, даже боюсь представить, что будет со всем этим дерьмом через пару часов, - хочется быть против лишь противоречия ради, холодность и отстраненность Холмса неприятно давит на нервы. Блять, секс должен был подарить удовольствие и успокоение, нам ведь было хорошо до умопомрачения, почему он ведет себя столь странно?       Шерлок заканчивает перевязку и смотрит мне в глаза с некоторой обидой. Вижу, что он старательно формулирует следующие фразы мысленно, поскольку оксикодон все еще ест его разум.       - Ты соврал мне. Ты не был честен, когда я просил тебя об откровенности. – Он встает, поднимая аптечку. Его тело - белое, бледное, мраморное, высеченное, ах, кажется подобная мысль буквально только что проносилась в голове… Нестерпимо хочется уснуть и никогда не проснуться. Нет – проснуться и снова заняться сексом.       Я не сразу осознаю сказанное, но, когда до меня доходит – все встает на свои места. Умный сукин сын. Иногда иметь дело с теми, кто умеет думать, та еще нервотрепка. Я успел позабыть о том, что не сообщил ему о синдроме Котара, а он умудрился догадаться, наблюдая за моим приступом. Вытаскивая меня. Спасая меня от смерти.       Что-то съеживается в груди и пульсирует, навязчиво, глухо, словно ребра саднят. Сил и ума не хватает, чтобы разобраться в своих ощущениях. В ответ – я молча смотрю на него, едва сдерживая тянущиеся вниз веки.       - Спи.       Кажется, я не успеваю даже дождаться того, как он выйдет из комнаты, поскольку глаза закрываются сами собой, и я засыпаю мгновенно, даже без сознания ощущая разъедающую боль под свежей повязкой.

***

      Когда сон отпускает меня, за окном светло и слышится уличный шум. Двигаться противно и тяжело: спекшаяся коркой кровь на теле и постели словно сковала путами, отчего возвращаются на секунду давние воспоминания, как меня, буйного пациента, кидающегося на людей, одевали в смирительную рубашку и приковывали к кровати. Морщусь. Голова гудит, будто бы ею ударяли в колокол. Стараюсь приподняться и падаю бессильно обратно, издав негромкий стон. Тело не слушается, оно словно чужое.       - Доброго дня. – В комнате появляется Шерлок, чистый, свежий, в светлых джинсах и черной водолазке. Его лицо спокойно и сосредоточенно, однако я вижу, как при взгляде на меня на его лбу залегает небольшая морщинка. Закатав рукава, он помогает мне встать, придерживая меня за талию и руки, чтобы любые попытки падения оказались неудачными. Я молчу: едва попытавшись сказать что-нибудь в приветствие, разболелась голова.       Руки Холмса по локоть мараются красным, напоминая о бурной ночи, пережитой нами, что довела меня до беспамятства. Воспоминания горячат кровь, и, может быть, я и попытался бы как-либо решить проблему открывшейся неправды через постель, бурным страстным сексом, в котором он смог бы выместить все свое негодование, но раз меня не хватает даже на пару слов – боюсь, я и вправду могу отбросить коньки в процессе.       Сделав над собой усилие, собрав всю возможную энергию, я произношу, пока Шерлок медленно ведет меня в ванную комнату:       - Ты не выглядишь… удовлетворенным. Тебе не понравилось? – Он хмурится и явно против воли, стараясь сохранить бесстрастное лицо.       - Внешние признаки указывают на то, что твоя кровопотеря вполне совместима с жизнью, тебе только необходимо отлежаться, питаясь продуктами, восстанавливающими железо. – Да он издевается надо мной! Когда он опускает на меня взгляд, я лицом сообщаю ему, что он мудак, надеясь лишь, что моя мимика была весьма красноречива. Мы аккуратно переступаем порог, а затем Холмс помогает мне забраться в ванную, придерживая левую руку на бортике, давая мне понять, что повязка должна оставаться сухой.       Он включает воду и садится на пол, согнув ноги и опираясь на спину, так, что теперь мы смотрим друг другу в глаза, не мигая, изучая и делая выводы.       Он не спал ночь. Сменив мне повязку и выйдя из комнаты, он больше не вернулся и явно не ложился нигде более, судя по мешкам под глазами и чуть прикрытым усталым глазам.       У него покрасневшая кожа под ключицами, а также уходящие под водолазку в сторону плеч пятна, иногда пересеченные росчерками едва заметных порезов-потертостей. Так выглядит кожа, если ее остервенело тереть мочалкой, снова и снова, протирая до мяса.       Но руки не дрожат. Они идеальны, движутся уверенно и спокойно.       Вода выглядит, как вчерашним вечером. Красная и темная, хоть и проглядывается через нее мое тело, что означает, что крови на мне не так много, как казалось поначалу. Опускаюсь почти по самую шею в воду, оставляя левое предплечье снаружи, ладонью повожу по плечам, груди, ногам, смывая запекшуюся корку, освобождая изнывающую кожу. Становится куда лучше. Умываю лицо.       Холмс продолжает молча и неотрывно наблюдать за мной.       - И это меня ты называешь мудаком. – Он перестает сверлить меня взглядом, опуская голову вниз, между коленей, и смыкая руки за головой.       Я не удивлен, что он понимает меня без слов.       - Синдром Котара не беспокоил меня чаще раза в неделю. Никогда. – Я не чувствую стыда из-за своего поступка, это был сознательный выбор, а я люблю отвечать за свои решения, принятые в сознании. Стыд указывает на несогласие с собственными действиями, будто бы мне неловко за то, что я совершил. Но мне не стыдно. – В последний раз он случился за день до твоего прихода. То есть, четыре дня назад. – Отворачиваюсь к стене, сжимая зубы. Непростительный промах. Не стыд – неудовлетворенность случившимся. – Я не рассчитывал, что в ближайшие дни мой воспаленный мозг превратит меня в овощ. Самоповреждение каким-то образом вытаскивает меня из этого ада. Боль и запах железа… словно лекарства.       - Ты должен был мне сказать! – Шерлок вскидывает голову, вглядываясь в меня горящими глазами, повышая голос в обвинительно тоне. - Мы сейчас в одной лодке, тонущей, мать твою, лодке, и доверие друг другу – единственное, что позволяет нам плыть дальше и не сдохнуть!       - Я доверяю тебе свою жизнь. Безоговорочно. – Ныряю под воду, промывая волосы, отчего-то задерживаясь на несколько секунд. Распахиваю глаза, наблюдая алую муть, бесконечное багряное море.       Красный – мой любимый цвет. Когда-то, в прошлой жизни, давным-давно, мне больше нравился насыщенный голубой, не небесный, скорее бирюзовый, цвет тропических океанов, через которые на любой глубине можно рассмотреть песчаное дно.       Теперь я сам на дне, глубоком и беспросветном, а волны, бьющиеся о мое больное сознание – кроваво-красные, мутные и плотные, не разглядеть будущего, не выйти на свет.       Выныриваю, отплевываясь, провожу ладонью по лицу, снимая капли, чтобы не текли в глаза. Мое море не просит о любви, не молит о принятии, но не свыкнуться с ним, не срастись – все равно, что умереть. Мне выпала откровенно хреновая доля, и горевать об этом я не имею никакого права. Не останется смысла бороться за собственную жизнь. Не останется сил.       - И я доверяю. Тебе. Видимо, я тоже болен, и мне пора в соседнюю с тобой палату в Бетлемскую больницу. – Он горько усмехается, опираясь затылком о стену, смотря на меня странным взглядом, я не могу определить, о чем он думает.       - Синдром Котара абсолютно не опасен для тебя. У меня нет наклонности к убийству, я больше склонен к мазохизму, нежели к садизму. – Закончив сдирать кровавую корку, я поднимаюсь в ванной в полный рост и жестом прошу Шерлока подать мне полотенце, висящее рядом с ним.       Он встает, и я оказываюсь едва ли выше него на полголовы, несмотря на то, что стою на дополнительном возвышении. Держусь за стенку, чтобы не упасть – слабость хоть и спала, но двигаться без посторонней помощи я смогу, разве что опираясь на что-нибудь.       - Если бы мы были в квартире Майкрофта в этот момент? Или в доме Артура, когда нужно было срочно выметаться оттуда, сбегая от копов? – Он заворачивает меня в большое махровое белое полотенце, помогая вытереться. Затем помогает вылезти из ванной, перехватывая за талию, играя роль моей опоры.       Кажется, он играет ее уже три дня.       Я приобнимаю его за плечи и тихо шепчу, опаляя дыханием ухо, отмечая пробежавшую под предплечьем дрожь:       - Ты невероятно надежный компаньон, Шерлок, я даже мысли не допустил о том, что что-то может пойти не так. – Облизываю мочку уха, отчего он вздрагивает сильнее обычного. Затем быстро отстраняется:       - По поводу случившегося вчера. – Он отпускает меня, поворачиваясь к вешалке, на которой висит халат, который я вчера надевал после душа. Медленно он берет его в руки, но не подает мне, а просто стискивает пальцами, не поворачиваясь. Молча.       - Ох, ты собираешься переживать, серьезно? После такого потрясающего секса? Издеваешься. – Выхватываю халат, вынуждая его повернуться ко мне лицом, сбрасываю полотенце на пол. Стою с секунду, вчитываясь в эмоции, написанные будто в открытой книге.       Вина, волнение, похоть, страх.       - Нашей с тобой лодке пойдет только на пользу, если мы ее хорошенько расшатаем, чтобы расслабиться. – Подмигиваю, вызывая легкую краску на лице, накидываю на плечи халат. – Ты умудряешься краснеть даже после вчерашнего, что за милости! Помоги-ка мне добраться до кухни, я хочу кофе и завтрак, я болен, приготовишь что-нибудь?       Он хмыкает, однако, держа меня за талию, мы выходим из ванной комнаты и направляемся в сторону кухни. Только посадив меня за стол и скрывшись за дверью холодильника, он произносит:       - Я занимался сексом впервые, - тон спокоен настолько, что я едва сдерживаюсь, чтобы не присвистнуть, насколько же он, должно быть, старательно контролирует собственный голос.       - Тоже мне новость. – Холмс вытаскивает из холодильника молоко, пару яблок, мёд. Затем вновь появляется из-за своего укрытия, давя смущение. – Я вчера впервые трахался, вымазавшись в крови с головы до ног, и мне это показалось безумно возбуждающим.       Он теряется. Отворачиваясь, включает чайник, проходит к кухонному шкафу, доставая оттуда открытую упаковку хлопьев. Насыпает их в глубокую стеклянную тарелку и придвигает мне вместе с коробкой молока.       - Прекрати панику, Шерлок! Ничего не произойдет оттого, что мы с тобой отлично провели время. – Заливаю миску молоком. – Мне нужна ложка.       Он резкими движениями достает мне ложку из шкафчика для посуды.       - Или ты переживаешь, что в первый раз мог сделать что-то не так? – Я старательно вымучиваю из себя похабную улыбку, после чего быстро начинаю есть. Проснувшийся голод сжигает желудок. – Твои физические данные великолепны. И секс был отличный. А научиться делать минет не сложно при толковом учителе.       Пальцы судорожно сжимаются на дверце холодильника, он замирает. После чего медленно вытаскивает оттуда плитку шоколада.       - Не то что бы я был большим скромником, но чувствую себя несколько странно после прошлой ночи и первого сексуального опыта. – Замолчав, он щурится и произносит с легкой улыбкой. – Мне слишком понравился происходивший разврат.       - Ты просто находка, Холмс! – Я одобрительно киваю ему, ощущая, как напряжение отпускает горло. Он не заморачивается. Никаких проблем.       - Сегодня ты отлежишься. – Он переходит к делу, стирая с лица ухмылку. Я жую, ожидая продолжения. – Ты потерял много крови, хоть это не смертельно, но может вызвать определенное недомогание. Обычно советуют несколько дней постельного режима…       - Но у нас нет этого времени. Ты прав, я согласен. – Мы едим молча около минуты, я наслаждаюсь хлопьями, Холмс грызет яблоко, отрезая ножом небольшие кусочки и отправляя их в рот. Выглядит это крайне эротично, я не спускаю с него взгляд, наблюдая за четкими движениями пальцев. – Прости меня.       Слова вырываются неосознанно, прежде, чем мысль обрела четкие очертания в голове.       Нож замирает в яблоке, Шерлок смотрит на меня вопросительно и изумленно.       - Я должен был рассказать тебе. И не имел права скрывать этой информации. Мы чуть не попались, потому что я идиот, и это моя вина. – Укладываю ложку в пустую тарелку, наблюдая, как белая молочная капля сбегает по ее стенкам.       - Вряд ли тебя не схватил бы приступ, даже будь ты полностью откровенным, - Холмс кладет нож с фруктом на стол и опирается головой о поставленную на стол руку, с интересом смотря на меня. Мне словно тесно под его взглядом.       - Я обещаю, что больше не обману тебя. – Выражение моего лица теряет прежнюю беспечность, обретая серьезность, как и у Шерлока раннее. Внезапно и резко. – И все, что я говорил тебе после – правда. – Он кивает молча, а глаза ясные и чистые, светлые, прозрачные, красивые глаза. – И замени мне постельное белье, на той кровавой корке невозможно спать!       Он фыркает, а магия словно рассеивается, позволяя наконец-то вдохнуть полной грудью.