A Court of Reveries

      Палитра красок Осеннего Двора самая яркая и насыщенная, она окутывает приятным теплом и пускает согревающий огонь по венам его жителей. Вот только Люсьен при взгляде на оттенки оранжевого и жёлтого, приправленного щепоткой красноты, зелёных проблесков и древесных нот, чувствует, как этот огонь обжигает, плавит попросту все внутренности, скручивая их в тугой узел и разрывает по итогу сгоревшее сердце на рваные куски. Так происходит каждый раз, когда один из этих оттенков попадается ему на глаза. А во внешности его, увы, слишком много от ненавистного Двора.       — Мне так нравятся твои волосы, — она улыбается немного томно, игриво вплетая пальчики в его длинные рыжие волосы — столь яркие и сочные оттенки прядей этих, как листья на сахарном клёне.       Люсьен же от касаний Жесминды улыбается, словно беззаботный юнец, и тихонько смеется, склоняется послушно ближе, оставляя на её аккуратном носике с милыми веснушками пару коротких поцелуев. Кожа у неё на вкус, как мёд, и ему хочется разве что сжимать её покрепче в объятиях, чувствовать, как бьется гулко её сердечко в груди и видеть, как она улыбается ему, чуть щуря свои лиственно-зеленые глаза. А ещё Люсьену хочется показать ей роскошный сад в их дворце. Ей бы точно понравились стройные ряды мощных многовековых деревьев, чьи листья окрашены в самые разные оттенки оранжевого, желтого и красного. И он бы обязательно показал, не будь она простой фэйри, не достойной его положения.       — Твой отец разозлится, — Жесминда не умеет совсем скрывать грусть, — Я не хочу, чтобы он сделал тебе больно.       У Люсьена вся спина в шрамах от гнева отца — Высшего Лорда Осеннего Двора. И каждый раз проводя по огрубевшим бледно-розовым рубцам пальцами и губами она вздрагивает так, будто бы ей наносят в этот миг безжалостно удары плетью. Она морщится от нестерпимой боли и стирает поспешно горькие слёзы, когда обнаруживает всё новые и новые следы — каждый из них получен за встречу с ней.       Он же в ответ на её предостережение беспечно качает головой, вновь склоняясь над ней: любуется тонкими дугами бровей, волнистыми прядями красно-рыжих волос — Люсьену даже кажется, что листья под ней, которые пестрым покрывалом покрыли поляну, блекнут в сравнении, — прослеживает кончиками пальцев веснушки на её округлом лице и наконец целует эти пухлые насыщенно-розовые губы, цвет которых ему напоминает бутоны роз, что цветут лишь в садах Весеннего Двора. Никого красивее Жесминды он ещё не встречал прежде, и от того проклинает Котёл который раз за то, что никак не даст им знак. Ему бы просто ощутить это — она его соулмейт ведь и точка. Тогда всё изменится и отцу придётся смириться. Против древней магии даже повелевающий огнём бессилен.       — Я люблю тебя, — он шепчет это ей на ушко доверительным шепотом, желая, чтобы этот момент остался лишь для них двоих — даже ветру он не хочет позволять услышать эти слова, — Совсем скоро ты станешь моей по-настоящему. Мы поженимся, духовная связь вот-вот уже установится, я чувствую. Тогда мы отправимся на самые границы Осеннего Двора и будем лежать так же на земле, в окружении этой красоты, и будем наслаждаться каждым днём вместе, не боясь ничего и никого.       Более ослепительной улыбки, чем в тот миг, Люсьен на губах Жесминды никогда и не видел. Равно, как и не видел такого яркого блеска её зелёных глаз, усилившего своё сияние под влиянием близости мечты. Она ведь была совсем рядом, казалось, только руку протяни, и всё же осталась недосягаемой навеки…       Смотря на гладкое отражение в зеркале Люсьен может лишь проклинать теперь только самого себя за то, что был так глуп и наивен.       Желтый цвет больше у него не ассоциируется с полевыми цветами, мелкие бутоны которых украшали её волосы. Теперь это цвет его глаза — очередного ежедневного напоминания ему о том дне, который он обречён переживать снова и снова.       Нужно только взглянуть в отражение.       Оранжевые оттенки теперь напоминают вовсе не о раскидистых деревьях Осеннего Двора, пламени костров, у которых они грелись, лёжа на меховых подстилках. И уж точно напоминают не мелкие веснушки на её бледной коже, которые он пересчитывал поцелуями. Теперь это лишь его длинные пряди волос, от которых избавляться он не хочет совсем. Потому что чувствует каждый раз будто бы прикосновение её аккуратных ладоней, умирая от боли и нежности в такие мгновения.       Нужно только коснуться собственных волос. И он, словно в назидание самому себе, каждое утро заплетает аккуратную косу.       Красный цвет её волос, переливающийся сотнями оттенками, оказался погребён в сознании под воспоминаниями о том, сколь насыщенно-алая кровь у Жесминды. Крови этой было пролито так много: на его руках, на одежде, что пропиталась ею полностью, и даже на языке, когда он склонился к ней ближе в попытке уловить предсмертные слова. Но даже лицо её в последние секунды он не смог увидеть отчетливо, ощущая нестерпимую боль в опустевшей левой глазнице и пытаясь стереть залившую лицо кровь.       Оттенки коричневого же теперь не ассоциируются с крапинками на зеленой радужке её глаз. Теперь это исключительно вид обуглившейся плоти на её методично изломанных тонких пальцах с раздробленными костями от веса тяжелых мужских ботинок — отец попросту хотел, чтобы Люсьен смотрел на её боль и слушал крики.       Из крепкого захвата старших братьев он сумел вырваться слишком поздно.       В Осеннем Дворе для него не осталось ни единого оттенка, на который он смог бы взглянуть, не ощутив огня, кислотной лавой струящегося по его венам. Некогда прекрасное место, пестрящее яркими красками уюта, превратилось для Люсьена в личный ад, который преследует его во всех уголках Прифиана, вынуждая гореть раз за разом и переживать смерть его милой осенней девочки.