-//-
Лазарев прилетел ночью — бодрый и отдохнувший в процессе полёта, а Дима, преодолевая тяжкую сонливость в зале ожидания, встретил его с усталой, но искренне приветливой улыбкой. Потемневшая Москва и правда охвачена пеленой непробиваемого ливня. Лазарев нехотя вдохнул влажный воздух, чувствуя, как капли бьют по тёмноволосой, взлохмаченной макушке, и совершенно забыл о том, что у него нет с собой зонта, а на куртке нет даже спасительного капюшона. Они сели в такси и, не особо споря, всё-таки отправились к Сергею, выдерживая необходимое молчание, чтобы не начать трепаться перед навострившим уши водителем. Лазарев смотрел прямо перед собой и лишь иногда скользил взглядом по профилю лица Димы. Я скучал по тебе. Очень. Расслабленная рука Билана лежала на сидении машины совсем рядом, и Лазареву до ужаса хотелось к ней прикоснуться, переплести пальцы, почувствовать тепло сильной ладони, но он сдерживал этот порыв, глядя на то, как слишком любопытный таксист раз в минуту глядит на них через зеркало заднего вида, почти не сдерживая своей неоднозначной ухмылки. Можно потерпеть и до дома. Дима никогда не был в неизвестной ему холостяцкой берлоге Лазарева и никогда не задумывался над тем, как она выглядит. Оглядывая съёмные, минималистичные в дизайне хоромы, которые были по площади даже больше, чем у самого Билана, певец почувствовал себя слегка скованно. С трудом найдя в шкафах кухни банальный растворимый кофе, пока Сергей потерялся в душе на добрых двадцать минут, Дима заливает его кипятком и ставит на стол две горячие кружки в гостиной, чувствуя себя немного неловко. Переодетый в домашнее Лазарев заходит в гостиную и улыбается, глядя на то, как Дима сидит на диване и напряжённо смотрит в одну точку, ожидая его появления. Задумчивый Дима был ещё красивей, чем расслабленный. Если честно, парню не хочется пить кофе и вести очередную беседу ни о чём. В последнее время Лазарев начал ощущать незнакомую прежде усталость от всего, что происходит между ними. Ему действительно нравилось болтать с Димой, узнавать новости из его жизни и слушать бесконечные рассказы о семье и друзьях, но они практически никогда не говорили о личном. Билан умело и ловко уходил от вопросов Лазарева про их «отношения», которых, по сути, невозможно было назвать таковыми. Дима отчего-то избегал подобных разговоров без видимой на то причины, а Сергею начало казаться, что певец просто либо просто ломает комедию, либо всего лишь окончательно к нему остыл, так и не успев как следует прогореть. Кто же из нас актёр: ты или я? Кто с кем играет? И от этого лишь хотелось прижаться к Диме и наконец-то забыть весь этот бесконечный поток текстовых sms, которые связывали их тонкой, едва уловимой нитью. Он жаждил почувствовать в своих руках согревающее тепло, исходящее от парня, и сказать ему, что он хочет быть с ним и больше никогда не отпускать, но Лазарев понимал, что так нельзя. Жутко хотелось, но… Он лишь присел рядом и через пару секунд отпил из кружки подслащённый, горячий напиток. Билан сделал тоже самое и очевидно подумал о том, что всё в очередной идиотский раз снова повторяется: между ними опять знакомая натянутость и предательское молчание. Дима может свободно и легко переписываться и болтать по телефону с этим человеком, но, стоит остаться с парнем один на один, в душу закрадывались неловкость, смущение и очередные рваные, мысленные сомнения. Кто они друг другу? И что же всё-таки происходит между ними? Все эти вопросы, которые вы задаёте самим себе на протяжении повествования о чужих судьбах, рвутся от тугой тишины, которую прерывает настойчивый дождь, молотком стучащий по крыше и взмокшему асфальту. И хозяину квартиры надоедает это гнетущее и густое молчание окончательно. — Может, поговорим? — Лазарев повернулся к нему и посмотрел неотрывно, разглядывая черты лица. — Есть, о чём? — Дима, кажется, в очередной раз вздрогнул на месте, потому что понимал, к чему клонит Сергей. — Как по мне, да. А что ты там думаешь — есть или нет, я не знаю. Хотя я был бы не прочь узнать, — честно сказал тот, нервно потирая пальцами свои ладони. — Иногда я и сам не понимаю, о чём я порой думаю, что уж говорить о знании самой сути, — Дима дёрнул плечом и откинулся на спинку дивана. — И как долго? — спросил Сергей. — Что именно «долго»? — в ответ поинтересовался Билан, слегка хмуря брови. — И как долго ты не понимаешь, что творится в твоей голове? — привычка вытягивать из Димы нужную и важную информацию чуть ли не силком постепенно начала раздражать спокойного и вечно собранного Лазарева. — С тех пор, как ты в ней поселился, ни с того, ни с сего, — без обиняков сказал Билан и опустил взгляд куда-то на ковёр. — Я смотрю, ты не очень этому рад, — нервно сглатывая, проронил парень, продолжая смотреть на напрягшегося гостя чуть ли не в упор. — Это не так, — сказал Дима. — Точнее, это не совсем так. Я, если честно, не совсем себя понимаю… — Интересно получается, — резко перебил Лазарев, понимая, что сейчас снова начнутся типичные и стандартные высказывания Димы, которые не раскроют его истинного отношения к Сергею, а будут, как всегда, околоплавающими и приближёнными, или, быть может, ещё больше отдалёнными, чем до этого. — Мы с тобой общались всё это время, притирались, узнавали друг друга, даже целовались, чёрт возьми, но сдвига всё равно никакого нет. Столько всего вместе пережили за эти пять лет, но ты до сих пор не можешь понять ни самого себя, ни свои мысли. Как так? Насколько я помню, тебе было просто мало информации обо мне. Ты её получил в полном объёме, и уже неоднократно. В чём проблема, Дим? Во мне? Или в самом тебе? Неужели так трудно определиться с тем, хочешь ли ты быть со мной или нет? Билан, пытаясь не кривиться, поднял потяжелевший взгляд и упрямо сказал: — Ненавижу, когда на меня давят. — А я ненавижу, когда меня водят за нос, — в тон ему процедил Лазарев и отвернулся. — С чего ты это взял? — Дима медленно начал закипать, чувствуя, что этот разговор может повернуться для них обоих боком. — С того, что я в последнее время стал делать для себя определённые, не самые позитивные выводы. — Какие же? — поинтересовался Билан. — Я думаю, что ты просто-напросто ничего ко мне не чувствуешь, а сказать мне об этом прямо боишься. Вот и всё, — судорожно сглатывая, сказал Лазарев и замолчал. Словно по сговору, чувствуя, что в одной из квартир многоэтажной высотки накапливается напряжение, дождь зарядил по всем горизонтальным поверхностям с удвоенной силой. — Знаешь, Серёг, ты когда-то обещал мне не напирать на меня лишний раз, — обронил Билан. — А сейчас, кажется, ты совсем забыл об этом обещании. Как по мне, это проявление банального эгоизма, не находишь? — Кто уж из нас проявляет эгоизм, так это ты, Дим, — Лазарев не выдержал и встал с дивана, подойдя к мокрому окну и пряча мелко дрожащие руки в карманах. Билан внимательно посмотрел на парня снизу вверх и, спустя паузу, выдал: — Я не эгоист. — Ещё какой эгоист, — с выпадом ответил Сергей, вновь разворачиваясь. — Эгоист, которому плевать на чувства других. — Что-то я ни разу не слышал, чтобы эти самые «другие» хоть как-то признавались мне в этих самых чувствах, — в тон ему произнёс Дима, скрещивая руки на груди. — Мало тебе того, что я два года назад вытащил тебя чуть ли не с того света? Тебе не кажется, что это говорит о чувствах больше, чем просто какие-то слова? — спросил Лазарев. Он с вызовом дёрнул подбородком и выжидающе посмотрел на Билана, чувствуя, как дыхание бесшумно сбивается от такого разговора. Сейчас бы самое время сказать всё, как есть, — прямо и без обиняков, но где-то на толстой подкорке своей собственной выдержки взыграла обида и гордость. Сколько можно надо мной издеваться? Дима, прищурившись, нахмурил брови и сдавленно проговорил: — Чего ты сейчас хочешь добиться? — Правды, — прямо сказал Лазарев тем же уверенным тоном. — Чем больше ты на меня давишь с выяснением этой правды, тем больше я начинаю сомневаться в том, что она есть, — отчеканил Билан на быстром выдохе. — Вон оно что, — невольно поморщившись, медленно произнёс Сергей. — Тогда что же ты здесь делаешь в два часа ночи, если этой правды нет? Зачем тогда это всё? Эти переписки, звонки, поцелуи, которые ты сам же мне и позволял воплощать в жизнь? Нахера это тогда всё? Скажи! — Не нахера, — выплюнул Дима, отодвигая от себя недопитую кружку и вставая с мягкой поверхности. — Сижу, потому что хотел тебя увидеть и пообщаться нормально. Но, видимо, не получится. Так что я поехал домой. — Серьёзно? — горько усмехаясь и кривя губы, спросил Лазарев. — Уйдёшь, не ответив ни на один из моих вопросов? И после этого ты будешь утверждать, что ты не эгоист? Билан поджал губы в нить немого протеста и едва заметно покачал головой. Ничего не отвечая, он развернулся и вышел в полутёмный коридор, негромко хлопая дверью гостиной об косяк. Сергей рефлекторно дёрнулся на месте, не веря тому, что Дима может вот так просто взять и уйти посреди разговора, но тут же замер в неосознанной нерешительности. Не смей за ним бежать, слышишь? Пусть уходит. Пусть сваливает. Не смей его останавливать, Лазарев. Но парень, прислушавшись к тому, как Дима копошится с чужими замками, послал свои собственные правильные мысли к чёрту и сорвался, выдвигаясь на звук, чувствуя, как его бросает в острую дрожь. В узкой прихожей Дима стоял к нему спиной, обутый и готовый свалить отсюда как можно скорей: возился с ключами и нервно сглотнул, когда сзади него раздался слегка осипший голос с внезапно появившейся незнакомой хрипотцой: — Если ты сейчас уйдёшь, то можешь считать, что всё кончено. Билан нахмурился и повернул голову: Лазарев, откровенно рассыпая остатки гордости, был в метре от него, вмиг побледневший и невольно сжимающий кулаки. Он явно ждал ответную реакцию или каких-либо слов, но Дима едва сдержался, чтобы не закатить глаза от увиденного. Что за дешёвый театр, парень? Кажется, ты сейчас не на сцене, а у себя дома. И это не спектакль. Это реальная жизнь. — Что именно кончено-то? Между нами ничего нет, — упрямо выцедил Дима, дёргая плечами, и наконец-то открыл несчастную железную дверь. — Уверен? — на выдохе спросил Лазарев и в два счёта сократил расстояние между ними, больно впиваясь в слегка поджатые сухие губы своими. Но Билан, подавляя внезапную обескураженность, грубо отстранил его от себя, с силой толкая назад рукой. — Я не гей, — твёрдым эхом резануло по слуху Лазарева, и он, затухая изнутри, понял, как его всё заебало. Заебали эти ярлыки, эти клише и штампы, это недосказанность и этот грёбанный Билан, болтающийся в реке своей неопределённости в словах и поступках, как бревно в проруби. — Да, ты прав. Ты — не гей, — ядовито обронил Сергей, чеканя каждое слово и сверкая усталым, потухшим взглядом. — Ты просто мудак. Исчезни. Он снова ушёл вглубь квартиры и сделал вид, что не услышал, как входная дверь громко хлопнула о стальной косяк, и быстрые шаги растворились в звенящей тишине тёмной, пустой парадной. А дождь продолжал лить, как из ведра, погружая загазованный город в неприятную сырость. Ненавижу тебя. И твой любимый сраный дождь я тоже ненавижу.-//-
Любой, даже самый необдуманный поступок понесёт за собой раздумья спустя время. И Билан, на самом деле, не таил каких-либо обид. Ему всё равно, каким его считает Лазарев. Пусть мудаком, пусть тварью, пусть геем, который вяло и показушно отмазывается от того, что он — далеко не такой. Лишь бы он не считал его трусом. Ведь Дима всячески отгонял от себя эту очевидную мысль, всё чаще и чаще прокрадывающуюся в его тяжёлое сознание. Но ты же трус, Билан. Самый настоящий трус, каких свет не видывал. Ведь только трус опрометью убежит от самого себя, спасаясь от странных чувств и прикрываясь новыми отношениями, за которые он решает зацепиться, как за спасительную соломинку, без которой он утонет в этом неизведанном, опасном болоте по имени «Сергей Лазарев».-//-
Лена была для Димы не самым плохим вариантом. Он познакомился с Кулецкой очень давно, во Франции, бездумно гуляя по музыкальному магазинчику в локации местного аэропорта и выискивая изучающим взглядом диск Патрисии Каас. И эта девушка — ещё совершенно незнакомая ему — к его удивлению, искала там тоже самое. Рука потянулась к единственной оставшейся пластике, стоявшей на узкой полке одновременно с другой рукой — тонкой и хрупкой, и Дима, натыкаясь на холодные, почти ледяные светло-голубые глаза модели, галантно и услужливо уступил ей последний экземпляр. Что удивляло Билана до сих пор, даже спустя время, — Лена была далеко не глупая и приземлённая, хотя он по жизни считал востребованных моделей на редкость тупыми, с извечной опилочной пустотой в голове и в душе одновременно. Но Кулецкая смогла его удивить. Помимо основной работы, она всегда старалась развивать себя, как личность: много читала, училась на юрфаке, хорошо разбиралась в музыке и искусстве, и помимо того, что знала, как правильно и красиво подать себя обществу (высшему и не очень), так же прекрасно понимала, что, где и как нужно говорить. С ней Диме было на редкость легко и просто: она не требовала ни признаний, ни слов, не давила на него и не просила чего-то большего, чего Билан не смог бы ей дать. Лена просто была рядом и пыталась скрасить его затянувшиеся в вечном самокопании будни. С этой девушкой можно было гулять по столице, общаться обо всём на свете, ходить в кино и кафешки, и не заморачиваться на тему иных, не дружеских или приятельских чувств. Ведь их просто не было. И Кулецкая прекрасно это понимала. А ещё понимала, что Диме просто нужен _кто-то_. Просто обычный человек, который будет рядом, который не будет задавать сто вопросов и не будет просить того, чего нет. Этот небольшой фрагмент с чужих старых автобиографических страниц — о том, как важно иметь того, что удержит тебя, потерявшегося, на плаву. И о том, что такое эгоистичная, слепая ложь «во благо» самому себе. Они сходятся, заставляя Билана лихо и безбожно врать прессе и СМИ, что они с Леной уже давно вместе, у них — дикая, крепкая любовь и грандиозные планы на совместное будущее, втайне надеясь, что это сработает. И так, чтобы информация дошла до нужных людей. Точнее, до нужного ему человека. Если этот человек — нужный, то тогда зачем ты от него ушёл? Зачем ты это сделал?.. Сергей узнаёт об этом случайно, сквозь длинную цепочку слухов, а когда понимает всю суть происходящего, лишь горько, нервно смеётся от такого поступка. Глупого, дурацкого поступка. Ему обидно в глубине души, хотя он силился не показывать это — пытался работать ещё больше, чем было раньше, чтобы не загонять себя в размышления и не дать себе снова сорваться. Ведь он бы смог. Смог бы найти этого придурка и прямо, на грани желчных, справедливых слов сказать ему, что он совершает большую ошибку. И эта ошибка делает хуже не сколько самому Лазареву, а сколько тому же Билану, который хочет скрыться и спрятаться от очевидного. Какой же ты дурак, Дима. Ты же не хочешь быть с ней. Я же знаю это, чёрт возьми. Я чувствую! И он пытался держаться. Но, видимо, попытки выходили на редкость хреновыми, потому что спустя некоторое время он получает в адрес своего кислого, поникшего лица внезапные замечания от Леры — давней хорошей подруги и коллеги. На самом деле, Кудрявцева даже когда-то давно нравилась ему, несмотря на ощутимую разницу в возрасте, полярность характеров и чрезмерно сильный дух этой женщины, давно ставшей независимой и самостоятельной. Впрочем, сама Лера особо не отрицала, что испытывала симпатию к парню, хоть и старалась это скрыть. Но, так или иначе, игнорировать явно подвешенное в негативном ключе состояние певца она не могла. Лазарев лишь отмахивался, судорожно надевая на себя плохо склеенную маску позитивного человека, только Кудрявцеву, — мудрую и опытную — обмануть очень трудно. Она часто пыталась разговорить его, но Сергей не рассказывал лишнего: ссылался на «неурядицы в личном» и замолкал, пытаясь поговорить с девушкой на отвлечённые темы. Так однажды разговор дошёл до того, что они стремительно поехали в новый клуб, чтобы «развеяться», где много выпивали, смеялись и танцевали в разношёрстной толпе, а следующим ранним утром Лазарев обнаружил в своей постели спящее женское тело, обтянутое в изящное, короткое платье. На шее тонкой нитью ниспадала цепочка едва заметных полуукусов прямо к выпирающим ключицам, и Сергей испугался этого так сильно, что разбудил Леру чересчур бестактно и не по-джентльменски, требуя хоть каких-либо объяснений. — Да не трахались мы, успокойся, — Кудрявцева недовольным тоном бурчала и чуть ли не зарывалась с головой в подушку, чувствуя, как похмелье отбойным молотком стучит по мозгам. — Хотя, если честно, всё к этому шло. Жаль, что ты отрубился меньше, чем за минуту. Я даже не успела обидеться. Лазарев тихо, облегчённо выдохнул и ушёл в гостиную, оставляя девушку отсыпаться в постели столько, сколько ей понадобится. Падая на диван, он понял, что спать ему давно расхотелось, и через секунду включил телевизор, натыкаясь на новостную сводку одного из музыкальных каналов. На экране, словно по сговору, начал мелькать самый безнадёжный кошмар и крест всей его пущенной под откос жизни — весёлый Дима, в крепких объятиях сжимающий хохочущую Кулецкую и дающий очередное, бессмысленное дурацкое интервью назойливому журналисту на каком-то неизвестном пафосном мероприятии. Билан улыбался так, что даже сквозь призму бездушного ящика смог бы прожечь в зрителе глубокую дыру. Большие карие глаза сияли настолько демонстрационно, что Лазарев невольно поморщился от всей этой показушной вычурности, прекрасно понимая, насколько всё фальшиво. В едва успокоившемся сознании не проснулось ничего хорошего. Лишь ревность и злоба. Ревность к Диме и злоба на самого себя. Ну ты и мудак, Билан. Как же я тебя ненавижу! — Лазарев, блин, я тебя зову-зову! — Лера, поправляя платье, зашла в большую комнату и лениво потёрла сонные глаза. — Ты сделаешь девушке кофе, или прикажешь мне самой рыться в твоей кухне? Сергей посмотрел на подругу и вновь повернулся к экрану, где Билан хитро подмигивал блондинке и всё ещё раздавался переслащенной тирадой о том, что «Лена — самое лучшее, что случилось в его жизни». Лена, Лена, Лена… И Лера, с которой Лазарев чуть не переспал после бурной пьянки. Внезапно лицо Сергея оживилось. Собирая в кулак всё свою решимость, он выключил проклятый телевизор и подошёл к Кудрявцевой, смело цепляя на себя максимально располагающую улыбку. — Чего лыбишься-то? — беззлобно хмыкнула Лера. — Ещё давай, скажи мне, что у тебя в доме нет кофе. — Есть, — кивнул Лазарев, не переставая давить свой оскал от уха до уха. — Я просто думаю о том, как бы так предложить тебе встречаться, чтобы ты сразу же согласилась. Девушка замерла на мгновение, хлопая длинными ресницами, а потом хрипло рассмеялась, роняя ладони на широкие плечи парню: — А я уж думала, что не дождусь, если честно. Можешь уже ничего не говорить. Я согласна. Лазарев обнял в своих руках девушку и спрятал лицо, с которого слетела бутафорная, натянутая улыбка, возвращая назад отрешённость и едва зародившуюся злобу на одного человека, который придумал себе фальшивые отношения и глупые правила плохо построенной любовной игры на камеру. Я тоже сыграю в эту игру. Сыграю и даже глазом не моргну. И мы с тобой посмотрим, кто же всё-таки кого.