Пятнадцать

      Счастье — мнимое и обманчивое понятие.       В определённые этапы жизни человеку порой может показаться, что он, на самом-то деле, по-настоящему доволен своей жизнью: семьёй, друзьями, работой, окружающим миром, динамично проносящимися событиями и днями, но иногда он делает паузу и, оглядываясь на всё это со стороны, понимает, что не всё так радужно и прекрасно, как ему виделось до этой внезапной остановки.       И Дима, тормозя лихой бег череды важных событий, понимал, что он, наверно, ошибся.       Конечно же, ты ошибся.       И винить во всём можешь только себя.       Один промах обязательно понесёт за собой другие. Даже если кажется, что этого можно избежать.       Лена — его самый большой промах, наспех созданный собственными руками.       Он прекрасно видел, как девушка относится к нему: трепетно, заботливо и искренне, но всё, что Билан испытывал от проявления такого внимания в его сторону — это легкое чувство вины и обременённость.       Впрочем, Кулецкая, будучи не глупой и незаурядной девушкой, отлично всё понимала.       Она не требовала ответной любви, больших обещаний и пылких признаний, но ей становилось по-женски обидно, когда видела своими глазами Диму, такого мрачного и слишком погружённого в собственные мысли, которые ей, увы, были совсем неизвестны. Лене было лишь тревожно, как и любой нормальной, адекватной женщине, и она пыталась узнать у певца причину его нулевого настроения и внешней подавленности, но Билан решительно отмахивался от любых вопросов, чувствуя лишь усталость и озлобленность на самого себя.       Дима совершенно не хотел говорить Лене правду, даже понимая то, что, так или иначе, они рано или поздно разойдутся. Либо Кулецкой надоест быть красивой ширмой и мнимым прикрытием, либо это всё надоест ему первому.       Потому что ему нужно не это.       Он не хочет признавать, что он проиграл.       Он не хочет признавать, что он несчастлив.       Он совершенно не хочет быть честным с ней до конца.       Билану кажется, что он всё делает правильно, но, когда в голове всплывало знакомое имя и мелькал потемневший цвет таких же знакомых карих глаз, стоило перед сном сомкнуть пудовые веки, осознавал — проебался.       Ещё чуть-чуть — проебёт ещё и собственную жизнь.       Диме хотелось убедить себя, что Лазарев — это просто очередная, исписанная, давно перевёрнутая страница в его жизни, внушить себе, что это был один из периодов в его жизни, и обозвать произошедший пиздец можно было по-разному, но только не любовью, симпатией, интересом или каким-то ещё похожими словами-синонимами.       И ему становится страшно и некомфортно от того, что он _не мог_ дать другое название своим чувствам к Сергею.       Он не мог, элементарно не мог влюбиться в парня, для него это — абсурд. А парень, который нагло целовал его и говорил о каких-никаких, но всё же чувствах, не мог внезапно влюбиться в девушку. Двойной абсурд.       Новость об отношениях Лазарева и Кудрявцевой окончательно выбивает его из колеи, перемешивая мысли в сознании в ещё более запутанный, плотный клубок непонимания всей этой чуши, — другое слово в голову и не думало приходить. Подбрасывало на месте, скручивало под кожей сосуды и рвало, рвало, рвало размышления Димы на потрёпанные клочки, не оставляя ему шанса отвертеться от этого факта.       Хорошая попытка. И смешная до колик.       Посмеёмся вместе, Лазарев?       Жаль лишь, что смех у него — не весёлый, а выжигающе-горький.       Всё чаще и чаще вспоминался один наивный трюк: маленькие дети при виде какого-либо пугающего, страшного явления закрывают лицо хрупкими ладошками, чтобы картинка исчезла, растворилась в пространстве и больше никогда не появлялась перед глазами, и Билану хотелось сделать тоже самое — закрыть лицо руками, сдавленно шепча про себя, что это глюк, фантом, приведение, но бежать от очевидного — тоже самое, что и упасть в сырую яму, вырытую десять минут назад своими же руками.       А убежать от самого себя у него не получалось тем более.       Дима не верил ничему, что творила эта «самая неожиданная влюблённая пара русского шоу-бизнеса» на публике слишком вычурно и открыто: ни совместным фотографиям, не телевизионным признаниям, ни Лериной широкой улыбке, ни сияющим глазам Лазарева, искрящимся необъяснимым фотонным светом и смотрящими на Кудрявцеву с хрен пойми откуда взявшейся нежностью и доверием.       Неубедительно, парень.       Ты точно в театральном-то учился?       Я тебе не верю.       Он делал вид, что всё хорошо, и всё происходящее — в порядке вещей, продолжая на автомате ездить на гастроли, съёмки и интервью, умело и профессионально улыбаясь в чужие объективы и толпе экзальтированных фанатов, и лишь дома, в четырёх закрытых стенах Билан мог облегчённо выдохнуть и стать собой.       Заёбанным, запутавшимся и… кинутым?       Нет, Диман, кинул его ты.       Никто не вынуждал тебя уходить.       Он пытался настроить себя на волну творчества, чтобы заниматься музыкой, текстами, искать материал, пробовать что-то писать самому, но, кроме вымученных слов, подозрительно напоминающих ему о Сергее в бесполых, многозначных строчках, не выходило ничего хорошего и полезного для него самого.       В итоге он лишь бездумно лежал в кровати мёртвым грузом, пялясь в потолок и выдыхая жгучий сигаретный дым — он снова вернулся к старой, давно забытой вредной привычке.       Лазарев, наверно, никогда его не простит.       Слишком гордый для того, чтобы снизойти до подобного.       По всей квартире валялись личные вещи Кулецкой — пара домашних футболок и шорт, принесённых «для того, чтобы просто ночевать у тебя для проформы и не спать на диване в чём попало», несколько изящных колец и золотых браслетов, ибо «друзья должны верить в то, что я с тобой живу», зубная щётка, шампунь и клубничный гель для душа, потому что «это внушит доверие приходящим гостям», и все эти вещи, которые цеплял его усталый взгляд, невольно казались ему неприятными и чужеродными.       Хотя Лена, по сути, ни в чём не виновата.       Она не заслужила такой плохо контролируемой, внезапной неприязни. И ей ни в коем случае нельзя делать больно, даже не смотря на то, что вся эта мишура — на редкость искусственна и фальшива.       А сам Дима сделал себе больно уже давно.       К началу марта он вспоминает о «Евровидении», оживляется, быстро переговаривается с Яной и чуть ли не сам звонит музыкальному директору Первого канала, убедительно прося принять его заявку на участие в конкурсе.       Это был тот шанс, за который нужно было ухватиться всеми руками и ногами максимально крепко.       «Евровидение» даст ему возможность наконец-то отвлечься и направить весь свой нервяк в дело, а не на пустое, царапающее душу самокопание, делающее только хуже.       Если сейчас он не помчит туда, если не схватится за хвост этой удачной возможности, если не заполнит свои тяжёлые размышления чем-то другим, отстранённым и крайне ответственным, то вскроется.       Или, в лучших традициях киношных самоубийств, сиганёт в окно, потому что терпеть то, как душевные метания и стыд за самого себя рвут его изнутри становится всё труднее.       И спать по ночам, видя во сне улыбку Лазарева, станет абсолютно невыносимо.       Я ушёл, а ты всё ещё здесь. В моей голове.       Зачем? Это просто невозможно…       Такие истории пишутся между строк.       Такие истории должны научить человека признавать очевидное.       И признаете ли в Диме очевидное вы?..

-//-

      Лазарев чувствовал себя на пике своих возможностей — апогей душевных и физических сил.       Именно сейчас, когда ему двадцать пять, он популярен, успешен и знаменит, Сергей был готов сделать максимум. Совершить стремительный, огромный скачок, рывок, прыжок — назвать это можно как угодно, суть его решения совершенно не поменяется.       Поданная заявка на скорое «Евровидение 2008» принимается на «ура!», — данное решение было тщательно обдумано долгими неделями и обговорено с командой и менеджментом заранее, равно как и заранее Сергей всецело готовился к отборочному туру, зная, что по весне у него опять не хватит времени на какие-либо другие дела по работе из-за других планов.       Либо он сделает это сейчас, либо снова решится на такой серьёзный шаг ещё очень нескоро.       Юрий Аксюта — руководитель дирекции музыкального вещания Первого канала — радуется большой активности русских исполнителей, активизировавшихся к отборочному туру в этом году, но появлению персоны самого Лазарева он рад больше всего. Нахваливая талант парня и бесперебойно желая ему удачи, Юра невзначай роняет фразу о том, что наконец-то у Билана появился достойный конкурент, который сможет представить свою страну не хуже самого Димы.       — Билан тоже участвует? — Сергей напрягся, не с первого раза понимая смысл этого замечания, чувствуя, как знакомая судорога невольно сжимает кожу на затылке, — только его здесь, блять, не хватало!       — Конечно. Как же без него-то? — сказал Аксюта, удивлённо вскидывая брови. — Вам же надо с кем-то соревноваться, в конце концов, боевой дух — превыше всего! Но я не думаю, что он выйдет в отборе на первое место, «его» год уже случился, а у нас слишком много артистов не хуже, чем он. Конкуренция в мире музыки сейчас всё-таки высока.       Лазарев, скрепив челюсть, сдержал кривую, кислую ухмылку и ничего не ответил, скрывая свой вспыхнувшим злым огоньком взгляд на чистой поверхности собственных ботинок.       Охуительная конкуренция.       Всю жизнь, блять, о такой мечтал.       Мало мне тебя в этой жизни было, так ещё и здесь ты, сука, есть!       Аксюта, к слову, фатально ошибается.       Дима лихо обогнал Лазарева по зрительским баллам в финале российского отбора, вынуждая Сергея подавить в себе гневный рык и острое желание впечатать кулак в стену, — мужчины должны уметь проигрывать. А так же с гордо поднятой головой и дежурной, вежливой улыбкой искренне найти в себе силы пожелать новоявленному конкурсанту удачи, пожимая руку безо всякого намёка на агрессию.       Не ронять достоинство. Не терять лица.       Не жалеть о просранном для этого грёбаного конкурса своего драгоценного времени.       Он ещё заявит о себе. И обязательно всех порвёт.       Сергей сделал всё вышеперечисленное, кроме пожеланий и пожимания руки — с прямой спиной и натянутой улыбкой до ушей он вышел через служебный вход из концертного зала, арендованного под отборочный тур, непринуждённо и позитивно болтая с Лерой по телефону и заставая у полутёмной курилки Диму с другими конкурсантами.       Он не смотрел на Билана, старательно вслушиваясь в голос Кудрявцевой, но, как назло, почему-то чувствовал его, стоящего у входной двери где-то справой стороны. Парень ощущал, что он здесь, прямо тут, в двух метрах от него, и, кажется, нос предательски успевает уловить запах древесного, знакомого парфюма, смешанного с сигаретным, тяжёлым дымом.       Чёрт, чёрт, чёрт…       Сдерживаясь, Серёжа ускорил шаг и целенаправленно отошёл к своему авто, пытаясь дышать нормально и спокойно.       Ты, я смотрю, снова куришь.       Кокаин, надеюсь, не вспомнил ещё?       Билан, немного усталый, едва заметно улыбнулся, принимая поздравления и уже настраивая себя на тщательную, адски ответственную двухмесячную работу, которая, определённо, высосет из него все соки, потому что главной задачей должна стать только победа.       И зачем-то смотрел на уходящего к парковке Лазарева, — вскользь, несмело и быстро, словно боится зацепиться взглядом и выдать своё волнение с потрохами рядом стоящим коллегам через вмиг потемневшие глаза.       — Эй, Серёга! Ты уже уезжаешь, что ли? — Панайотов, закуривая уже вторую, внезапно окликнул Лазарева и призывно мотнул головой в их задымлённый закуток возле урны. — Давай к нам, поболтаем хоть немного, раз в год же видимся!       Дима вздрогнул, чуть не роняя почти истлевшую папиросу из пальцев и стараясь не смотреть на Сашу злым и пугливым взглядом одновременно.       Но Сергей лишь повернул голову, прикрепляя на лицо извиняющуюся улыбку, сделал отрицательный жест рукой и сел в свою машину, тем самым вызывая у Билана бесшумный, облегчённый выдох.

-//-

      Лера, одетая в смешную голубую пижаму, устроилась на широкой, заправленной постель с огромной тарелкой холодного пломбира, густо покрытого прослойкой из орехов и соуса из тёмного шоколада.       Лазарев выгнул бровь в недоумении, сидя рядом в расслабленной позе, но Кудрявцева, звонко хохоча, спокойно пояснила:       — Я, конечно, не обжора, но иногда можно. И давай уже переключай свой унылый сериал. На «Первый».       — Зачем? — спросил Сергей, но всё же поднял пульт с тумбочки, тыкая большим пальцем в истёртую кнопку.       — Ты что, забыл? Я же тебе ещё утром напомнила, — удивлённо протянула Лера. — Сегодня финал «Евровидения». Обязательно нужно посмотреть и поболеть за нашего Димку! Переключай уже в темпе, через пару минут начнётся.       Лазарев почувствовал, как у него ощутимо дёрнулся глаз и как его сердце пропустило болезненный удар, протестно толкаясь в рёбра.       «Нашего», блять, Димку.       Кудрявцева, тебе б за словами своими последить, что ли…       Он находит внутри себя внезапное желание встать с кровати и уйти на кухню, где телевизора нет, а лучше — свалить из дома для надёжности, сославшись на срочные дела в офисе (ага, в час ночи!), лишь бы не видеть этот пиздец.       Не видеть на экране Билана, не чувствовать, как внутри него просыпается что-то до противного знакомое и ни за что в жизни не осознать того, что он, чёрт возьми, всё-таки волнуется за него.       Тело на автомате дёрнулось, порываясь сбежать отсюда, из этой комнаты, но Лера внезапно подсела ближе, роняя голову на плечо Лазарева, вскинув ногу на бедро парня, придавливая того к постели, и протянула ему большую ложку с мороженым, перемешанное в сиропе и всеми имеющимися в доме орехами.       Выдыхая, Лазарев отрицательно качнул головой, а Кудрявцева, дёргая плечом — мол, не хочешь — не надо, — ест десерт сама, устремляя свой взгляд на плазму, висящую прямо на стене.       — Неужели это обязательно надо смотреть? — не выдержал молчания Серёжа, равнодушно глядя на церемонию открытия шоу в Белграде.       — Да, обязательно, — упрямо ответила девушка. — Тебе что, совсем плевать на то, какое место займёт Билан? Быть может, сегодня случится чудо. И мы выиграем.       — Можно было узнать результаты завтра с утра, и всё. А если захочешь, можешь даже позвонить ему сама и спросить у так называемого первоисточника, раз так неймется, — у Лазарева нервно скакал кадык, он морщился и чувствовал, как становится окончательно не по себе от всего этого.       — Ну нет, хочу увидеть выступление Димы именно сегодня. Со всей страной. И вместе с тобой, — Лера едва уловимо коснулась холодными от мороженого губами открытого плеча и снова замолчала, вглядываясь в мерцающее изображение напротив.       Холодок пронёсся по телу противными мурашками.       Но не от прохладного лёгкого поцелуя, а от собственных мыслей.        Я не хочу его видеть. И слышать. Даже на экране.       … К счастью, из-за выпавшей финальной жеребьёвки Дима выступает один из самых последних.       За это время Лазарев успевает раза три выпить горячий кофе, регулярно отлучаясь на кухню, чтобы хоть как-то выдохнуть и отвлечься на бездумный, автоматический процесс варки крепкого напитка.       А когда Дима наконец-то появляется в прямом эфире, что-то с силой разгорается жгучим огнём в закромах Серёжиного сердца и давит прямо в груди.       Билан выглядел до ужаса хорошо в белом костюме и с новой стрижкой.       Видно, что он был собран и решителен. Странным кажется лишь немного нервный, бегающий взгляд, который упорно прожигал зал и камеры будто бы куда-то сквозь пространство телевещательной материи.       Трюк с фигуристом и скрипачом нравится Серёже, Лера поддерживает эту мысль, впрочем, им обоим нравится и сама песня — такие тексты и проникновенные мелодии отлично работают на впечатлительную публику в подобных масштабных конкурсах.       Билан старался улыбаться максимально свободно и очаровательно, одновременно с этим слаженно распевая свою душевную, лирическую балладу. Мимикой, конечно же, Дима владел профессионально, что скрывать, но Лазарев всё-таки заметил лёгкую дрожь в руке, крепко обхватившей микрофон, и слегка дёрганные, короткие движения.       Надеюсь, ты просто адски волнуешься.       И это не очередной приход.       Кто тебя знает, вдруг ты занюхал «снежка» для храбрости?       Серёжа был всё ещё зол на него, и теперь был уже не совсем уверен, сможет ли он теперь верить Диме так, как раньше, но рвущееся на свободу сердце трудно обмануть.       Он не понимал, какого хера его так трясёт и ощутимо колотит, почему он нервничает и волнуется за него — и почему, почему, почему в очередной, грёбанный раз в душе просыпается сраная ответственность за этого человека, как за какого-то близкого и родного?       Ведь они не стали родными ни на грамм, а попытку стать хотя бы чуточку близкими друг другу — оба благополучно просрали.       Точнее, просрал сам Дима.       А Лазарев же всего лишь хотел быть с ним.       Да, блять, я хотел быть с тобой. Навсегда.       Что же ты, ублюдок, со мной сделал?!       — And I believe in… you…       На секунду Лазареву показалось, что последнее слово в тексте было изменено специально, словно Дима обратился в конце выступления к конкретному человеку, тем самым вынуждая того резко встать и снова выйти из комнаты под шум аплодисментов многотысячных европейских жителей.       Размечтался.       Что за идиотские мысли в твоей голове?..

-//-

      Эта история — о чьих-то триумфальных победах, которые когда-то видела вся страна.       Это смятый отрывок о том, как за окном медленно просыпался кремовый рассвет, а Лера настойчиво боролась с накатывающей сонливостью, уже давно лёжа под одеялом чуть ли не по самую макушку.       Остывший кофе стоял уже поперёк горла.       Как и хаотичные мысли о проклятом Диме в голове Сергея.       Это было достойно.       Надеюсь, что ты выиграешь.       Но мне не нравится то, что со мной происходит из-за тебя.       Мне не нравится, что ты тогда ушёл.       Меня бесит то, что я продолжаю о тебе думать.       Ненавижу!       — Серёж, ты где?! Уснул там, что ли? Последние баллы на подходе! — хрипловатым, нетерпеливым голосом позвала Лера, и Лазарев обречённо направляется обратно в спальню.       … Через минуту комнату наполнил оглушительный визг толпы в Белградской Арене, в комнате Лазарева и восторженные крики «Ура!» от Леры, которая тут же встала с нагретого места и начала прыгать на кровати от радости, громко и победно хлопая в ладоши.       Она счастливо обнимала Сергея с восклицанием: «Мы победили!», и Лазарев, чувствуя мурашки по коже от того, что он всё-таки слишком разволновался, силился улыбаться и дышать через нос максимально ровно.       Показывали ошарашенного, но до неприличия счастливого, радостного Диму, крепко обнимающего Яну, Лену, Плющенко и трепетно прижимающего к груди российский флаг-триколор.       В его застывших глазах — слёзы счастья, а на лице — просто невыносимо-ослепительная улыбка. Он бежал к сцене вместе со всей делегацией, за своим призом, за своей наградой, а потом поёт свою песню ещё раз, уже безо всякого нервяка и паники во взгляде.       Сергей снова невольно смотрел на него, чувствуя внутри себя гамму противоречивых чувств.       Да, это было красиво.       Но я ненавижу тебя за то, что ты есть.       Почему так хреново и хорошо одновременно? Почему, почему?!       — Ты представляешь, Димка обещал сделать Ленке предложение при условии, если он выиграет этот конкурс! — внезапно сказала Кудрявцева по окончанию трансляции по «Первому». Она уже пятнадцать минут пыталась дозвониться до Билана, чтобы наконец-то поздравить его одной из первых. — А он взял и выиграл! Представляешь? Я просто в шоке! Придётся нам с тобой ждать приглашения на скорую свадьбу!       Сергею казалось, что по его голове кто-то больно ударяет тяжёлым, многотонным молотом после этих сказанных слов.       Он, не веря своим ушам, захотел спросить у Кудрявцевой, почему она не сказала ему об этом раньше, но девушка наконец-то с горем пополам дозванивается сквозь многокилометровые радиоволны до новоявленного победителя «Евровидения» и быстро уходит болтать в гостиную.       Лазарев, шалея от услышанного, упал в кровать, чувствуя в горле колкий, наждачный ком, и отчаянно закрыл лицо руками.       Эта история — о чьих-то триумфальных победах, которые когда-то видела вся страна.       Эта история — о чьих-то фантастических поражениях, которые не видел никто.