I Lived

Курсивом выделены фразы на английском языке.       — И чтобы завтра в школу с родителями! Без мамы не пущу!       Плисецкий скорчил рожу, без мамы она не пустит.... Учительница снова приняла это на свой счет и продолжила:       — У тебя никакой совести нет?! Мальчика обижаешь, а когда ругают еще и кривишься!       — Этот ваш мальчик меня в два раза больше! Он сам кого хочешь обидит!       — Ты так про Валеру не говори!       Девушка была не справедлива, увидела слезы Валерочки и тут же встала на его сторону, а «пострадавший» лыбился, глядя на Юру, пока учительница отчитывала юного фигуриста. А ведь это Валера начал, сказал, что фигурное катание для девочек, а когда Плисецкий попытался объяснить, что все не так просто в фигурном катании — стоял на своем и смеялся. За что его и толкнули, Юра не позволит смеяться над собой!       Обида заполнила мальчика, но он молчал. С самого начала учительница как-то не взлюбила его и с этим, скорее всего, придется смириться.       После уроков Юре совсем не хотелось оставаться на продленке, поэтому он на переменке перед последним уроком побежал к Миле.       — Я сегодня с тобой домой пойду, ладно?       — Хорошо, Герман зайдет за ними.       — А чего ты так решил? Ты же по вторникам обычно папу ждешь. — Озадачилась девочка.       — Валера меня достал.       — Ого! Ну ладно, мы с братом зайдем.       Обняв подругу, мальчишка вернулся в свой класс.              Когда в класс вошел Герман, Юра мигом скинул все с парты в портфель, не заботясь о том, чтобы ничего не помялось.       — До свидания!       Брат Милы не успел даже поздороваться, Юра схватил его за руки и потащил из класса.       — До свидания, — буркнула Людмила Дмитриевна, ей совсем не нравилось отпускать детей не с их родителями, но Борис сам дал зеленый свет. Запоздало девушка подумала, что зря не разобралась в сегодняшней ситуации.              Так как по вторникам тренировок не было, и ключей от квартиры у Юры тоже не было, Бабичевы привели мальчика к себе. Дома Герман позвонил Борису, потом покормил мелочь и ушел в свою комнату. Мила с другом сели за кухонный стол, чтобы сделать домашнюю работу. Учились они, конечно же, под мультики, транслируемые СТС. Потому задания делались медленно.       Обоих сильно манило курабье в вазе, но они сдерживали себя. А немного позже, в конец обессилев, Мила взяла одно печенье, разломала пополам и поделилась с другом, а остальные спрятала в шкафчик. Как бы они не старались и не храбрились, но иногда диета мешала жить.              Тем же вечером Борис сказал, что сходить в школу завтра не сможет, деду лучше не говорить, а маме ничего не сказали по вполне понятным причинам. Папа без сомнений поверил в версию событий сына.       — Но лучше ни с кем не дерись, я-то знаю, ты у меня боевой малый.       Мальчик обнял мужчину.       — Как скажешь.       — И я завтра дубликат ключей сделаю, то не дело постоянно у Милки ошиваться.              — А где твоя мама, Юра?       — Она у себя дома.       — Почему она дома, когда я сказала без родителей в школу не приходить?       Юра стушевался, и тихо произнес:       — Родители развелись недавно, я живу с папой, а он не может прийти, у него работа. А дедушку дергать жалко, он старенький.       Про дедушку Юра безбожно привирал, стареньким он был, но все еще мог дать фору некоторым молодым. А еще глобально прочистить мозги сыну и внуку, за вызов в школу. А мама…       Людмила смягчилась, и спокойно произнесла:       — Ладно, Юр, понимаю. Папе можешь сказать, что приходить не нужно, но ты должен быть серьезнее. Понял? Никаких больше выкрутасов.       Юра удивленно кинул и подумал, что она не такая уж и гадина.              Дальнейшие осенние деньки пошли как по накатанной, все тихо-спокойно, никаких проблем. Осенние каникулы Юра с Милой провели на катке и дома перед телевизором.       Плисецкий тренировал новую программу, Миле переделывали старую. Те соревнования, о которых Юра переживал в начале учебного года, мальчик завалил. Просто погано откатал, можно сказать не откатал вовсе, а вот падал он знатно. Из хорошего — на соревнованиях не было ни его родителей, ни Милкиных, только Герман.       — Да что с тобой! Ты сколько лет катаешься?! Лет, Юра! Люди, которые первый раз коньки надели и то меньше падают! За час! А ты за несколько минут?! Я начинаю думать, что ты зря занимаешь место в группе. Я разочарован. — Тренер даже не поддержал его.       Обидные слезы текли по щекам. Тренерский состав ничего не говорил, только его тренер высказал все. Каждый из присутствующих знал, что Юра на голову выше каждого в мастерстве, но что-то случалось с ним на каждых соревнованиях.       — На зимних каникулах у нас соревнования школы, если ты не откатаешь программу — я выпру тебя.       Юра не мог поднять взгляд. Мила стояла рядом, ее лицо было перекошено, глаза были широко открыты и она, казалось, совсем не моргала.       — Понятно тебе, Плисецкий?       — Я понял.       — Твой последний шанс, Юра. Последний.              И Юра продолжил тренироваться. Положил очередную грамоту за участие в шкаф и старался еще усерднее, сбивал ноги, колени, руки, но прыгал, катал. Он улучшал свои навыки, но страх, что та грамота за участие может стать последней в его жизни, а медали не появятся никогда, не давал ему спокойно жить.              Помимо школы, жутких тренировок на катке, в зале и дома, Юра ходил к репетитору по английскому, чтобы хоть немного понимать Криса и хоть иногда мочь самому сказать ему хоть пару слов по телефону.       Во время одного из звонков Юра взял у отца трубку.       — Привет.       — Привет, Юра! Как твои дела? — Крис как всегда невероятно позитивный и радостный.       — У меня ничего не получается.       — Ты все сможешь, обязательно. Ты плачешь?       — Не могу. — Юра заплакал, Крис что-то сказал ему, но мальчик ничего не понял.