Эта женщина больна, Эта женщина одна. Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне. 1938 г.
***
Она не считала, что была отличной королевой — их брак был исключительно политическим, необходимым из-за стечения обстоятельств: сложная демографическая ситуация среди всех демонов и её голубая кровь вынудили стать сначала невестой, затем женой королю, — но она уважала мужа так, как может быть в подобных семьях. Уважала как демона и как предводителя. Они были хорошими друзьями, и то, что в итоге она смогла родить практически здорового наследника, а не только наследницу, укрепило их связь. Король уважал её как женщину и не гнушался иногда учить чему-то новому, позволял появляться на различных советах. Вот только Тоору, их маленькое чудо, оказался больным. Больным силой. Первый приступ он пережил уже в девять лет — только-только научился говорить «мама», — и каждую судорогу его маленького тела она ощутила сама, потому что была матерью. Но она также была королевой, поэтому ни одна служанка, ни один ворон за окном не увидели страдания их принца. Королева лишь послала короткую зашифрованную записку мужу, сидящему среди министров и решающему дела с человеческой землёй. Ей буквально пришлось стать лучшим магом королевства. Оказалось, что тело их мальчика банально не могло выдержать весь напор магии изнутри и разрушалось. Тоору стал аномально быстро расти и за пятнадцать лет стал выглядеть как настоящий десятилетний человеческий ребёнок. Она устанавливала накопители магии в каждом углу, обучала новым затратным ненужным заклинаниям и ликвидировала последствия выбросов из-за эмоций; они укрепляли его тело как могли: тренировки, фехтование, рукопашный бой, зелья; разрешали делать то, что ни одна семья не разрешит своему ребёнку — играть с магией, чтобы она не задерживалась в его теле. Но спустя несколько ужасных лет судорог и сломанных костей, мокрых от крови подушек и вибрирующего воздуха в комнате Тоору научился телепортироваться. Их ад закончился. Муж перестал бояться, когда родной сын дёргал его за полы мантии, старшая дочь наконец вернулась в замок — их королевские и родительские муки закончились, их сын мог выходить за пределы своих покоев и разговаривать с другими живыми существами. Король и королева могли показать, что они сильная королевская семья, способная продолжить династию. А то, что принц телепортировался на потолок и не мог слезть — так это сущая радость по сравнению с прошлым. Раньше приходилось его прятать, скрывать, словно их сын какой-то прокажённый. Но теперь это было настоящим благословением — магия не убила их мальчика, значит, ему суждено стать величайшим магом. Конечно, ему придётся связать себя магическими узами когда-нибудь в будущем, дабы облегчить магический резерв и свободнее им управлять, но всё это не сравнится с тем, как талантливо их Тоору умудрялся добиваться того, чего хотел. Королевская чета была довольна их сыном. В последнее время Тоору стал жаловаться на головные боли, и она как мать боялась, что остановка роста не значила остановку развития силы. В последний раз, когда учитель (которого уже нет) сломал ему обе руки, Тоору лишь поморщился — у него был довольно высокий болевой порог не только из-за расы, но и из-за магии. А она была матерью. Она вновь боялась. Её страх отображался в неотогнутом мизинце, когда она подносила чашку отвара к губам, и немного неровно лежащем камне в ложбинке грудей. Тоору вчера вернулся немного обиженным и снова болезненным, но не из-за магии, а из-за каких-то переживаний. Эти переживания её беспокоили тоже — только самоубийца или враг королевской семьи заставит принца переживать. Её сын научился держать маску на лице, а то, что он не смог сдержать её при матери, говорило о многом. Она посмотрела на мужа — такого же статного, сильного магически, в отглаженной мантии и с полированными рогами. Скользнула взглядом по чуть мятому рукаву рубахи и неловко поправленной пряди возле уха; да, он тоже волновался. В этом районе есть люди, настроенные против их правления, и где-то они организовали нечто вроде базы сопротивления, поэтому они задержались здесь надолго. Если их сына действительно что-то сумело побеспокоить в первую же поездку, то это было довольно опасно для всех них. С утра он телепортировался куда подальше, и она смогла отследить прокол во времени и пространстве недалеко, где-то в лесу, не доходя до человеческого посёлка, в котором снова ярмарка проводится. Тоору наверняка стало лучше посреди настоящей природы с настоящими магическими силовыми линиями. Их мальчик был уже таким самостоятельным. Королева взглянула на дверь, окно, пол и четыре стены, и возле её рта раздался хлопок — звуки стихли. — Обожаю твои бесшумные заклинания, — с ноткой теплоты произнёс король, откладывая очередную важную бумажку чуть дальше, чем можно было бы. — Фактически они всё ещё создают звуки, но спасибо, дорогой, — она улыбнулась, поставив чашку, — я буду стараться избавиться полностью от резкого сдвига воздуха. Он легко засмеялся, взяв чашку жены в руки и допивая в один глоток её напиток, чтобы она смогла выдать своими жестами настоящие эмоции. — Ты уже нашёл жену для То-чана? — выдала она сразу же, легко кладя ладони на свои колени, словно будучи примерной ученицей. Король поперхнулся воздухом. — Он снова стал жаловаться на головные боли, это беспокоит нас обоих. Легче всего женить его сейчас, перекидывая излишки на девочку, а магия в этом возрасте работает всё же не так, как после достижения половой зрелости. Он внимательно всмотрелся в черты лица своей жены своими золотыми глазами, пытаясь найти в холодном взгляде хоть каплю стыда. — Дорогая, иногда я поражаюсь твоему холоду. — Это не холод, мой Король. Это скрытое беспокойство. — Была ли ты счастлива, когда тебя выдали замуж? — в лоб спросил король, закидывая одну ногу на другую и сцепляя руки в замок. Внутри что-то перевернулось, причём бесшумно, незаметно. Но она умела чувствовать его колдовство. — Это была большая честь для меня, — обтекаемо ответила королева, жалея, что чашки в руках нет. Король с хитрецой улыбнулся, вновь поправляя надоедливую прядь — у Тоору точно так же лежали волосы, и он так же поправлял прядь за ухо или даже неподобающе дул под неё, не желая поднимать рук. Это растапливало сердце. — А для меня это было большой горечью. Как и для тебя, — его голос был по-прежнему немного задорный, но то, как он говорил о смерти их супругов… вот чему надо поражаться. — Но сейчас мы сидим, и наш ребёнок страдает. — А с нелюбимым партнёром он будет страдать всю жизнь. — Без помолвки он может и умереть. Я не хочу снова запирать его в комнате и собирать излишки магии в кристаллы, — она вздёрнула подбородок и на долю секунды поджала губу клыками. — В любом случае, сейчас действительно рано об этом говорить. Вспомни, сколько ему на самом деле лет. Мы не знаем, как его магия снова сможет повлиять на его тело, а у остальных девочек его возраста либо нет навыка ходить на горшок, либо даже волос. Королева не выдержала и засмеялась, прикрывая рот ладошкой, а потом и вовсе расслабилась, взглянув на чашку и вновь обнаруживая там напиток. — Я говорю лишь про помолвку. Желательно тайную, чтобы мы могли в любой момент разорвать её. Я не хочу лишать его права выбора, как и ты, но ты прекрасно понимаешь, какие обязательства на нём лежат. В своё время он сможет выбрать из подходящих претенденток, возможно, даже человеческих для укрепления связи между оккупированными землями и нашими. Но пока что… — она покачала головой, отпивая успокаивающий напиток, — лучше куда-то слить магию. — Я всегда говорил, что нам надо больше детей, — король встал со своего кресла и подошёл к жене, обнимая сзади. — Тогда не пришлось бы так мучиться… — Не тебе их рожать, ненасытник, и не тебе их вынашивать несколько лет, — она фыркнула и оттолкнула мужа от себя, почёсывая кожу головы возле рога, куда только что выдохнул король. Она выпрямила спину и немного прогнулась, оголяя шею в ожидании, однако: — Среди людей? О чём ты? Королева недовольно выдохнула и даже позволила себе закатить глаза — бааван ши ему в постель, а не нового наследника. — Он всего лишь сходил на ярмарку, и ему там понравилось, к тому же с кем-то подружился. Он уже успел намекнуть, что хочет забрать кое-кого с собой. Вроде вложения на будущее. Так тонко, что я час гадала, почему он спросил про конфликт людей и демонов, — она снова недовольно вздохнула, поправляя камушек на цепочке, опоясанный защитными рунами. — Так что, если ему комфортнее в человеческом обществе, почему бы не использовать это? — Но здесь рядом собираются бунтовщики, — она спиной ощутила, как её король нахмурился. — Если бы они увидели его рога? — На нашем сыне столько заклятий защитных, сколько на нас нет, ещё и экспериментирует с плетениями. В людном месте с ним никто ничего не сделает. Ему скоро двадцать пять, он умный мальчик. Гораздо важнее его социализация сейчас. К тому же с ним были стражники, естественно. Ты же знаешь, — она с лёгкой злой дёрганностью взяла чашку в руки, — что лучше Кьёко никто не маскируется, а Ячи отличная целительница и стрелок. — Важнее его жизнь. Если не будет жизни, то и социализировать будет нечего, дорогая, — едко подметил король, подходя к двери. Нужный свиток моментально со стола влетел прямо в руку. — Пока никакой свадьбы. И никакой социализации с угрозой для жизни. В замке и так полно демонов, общения по горло. Хлопнула дверь. Королева нахмурилась. Ойкава — упрямый баран. И ближайшие пять лет у них точно не будет детей. Она величественно поднялась со стула, вспоминая, что её родовая фамилия всё так же «Ойкава», что она не имела права опускаться до таких мыслей о муже, но ничего с собой поделать не могла. Вышла из комнаты и пошла искать Кьёко с Ячи, чтобы они отправились на место прокола пространства сына. Леди всегда должна сохранять лицо — так учила её мать, — потому что так гораздо сложнее обмануть леди и заставить прогнуться. Потому что настоящие леди управляли мужьями. Она с горем осознавала, что не могла управлять своим мужем, не имела над ним власти, но он позволял думать, что их брак равноправен. Вот только в вопросе безопасности детей королева была главной. Ячи и Кьёко не смогли определить прокол. Нет, достаточно долго поколдовав над магическими частицами в комнате, они смогли дать такой ответ, который и сама королева знала: где-то в лесу, который тут рядышком. — За такое безобразие отламывают рога с кровью, — прошептала королева, прикрыв своё недовольное выражение лица веером. Она знала, где её сын вышел в пространстве, лишь потому, что была матерью, но ей были нужны точные координаты, дабы не натолкнуться на повстанцев. Ячи была миленькой девочкой, ужасно неловкой и упорной в своих действиях — её кровь не голубая и даже не лиловая, волосы выдавали южные земли, но она всё равно была в свите. Потому что заслуживала. Не своими большими глазками и редкой формой маленьких рожек, идеально помогающих в целительстве, а навыками. Королевская семья ко всем равно относится. Как бы не оказалось, что зря. — Он не перенёсся своей силой, простите нас, Королева, — Кьёко поклонилась так низко, что её чернявые волосы практически касались сапог. Ойкава не знала, что делать. Она знала, что сейчас с её сыном было всё в порядке, но то, что он снова стал болеть, несколько усложнило дело. Если на него навесили такое проклятье или артефакт, из-за которого вновь начались приступы или который насильно переносил в пространстве, ещё и куда-то в лес, где одни бандиты да повстанцы, готовые в любой момент зарезать ребёнка из-за расы… Она впервые позволяла себе подобное беспокойство за последний десяток лет. Дожидаясь мужа с совета, она решила лично рассказать про неведомую силу переноса — да, Тоору мог просто вытянуть из воздуха силы и расщепить себя, но это было так опасно. Им нельзя было поднимать тревогу, потому что мальчик всё ещё мог вернуться, и подобное наложило бы огромный след на их репутацию. Подолы юбки шелестели по каменному полу, даже когда она стояла на месте; кажется, так шелестела тревога. Король вышел из зала удовлетворённый: они приняли решение прямо сегодня же наведаться в проблемные деревеньки, а группа зачистки быстро обезвредит повстанцев. Королева прикрыла глаза и потянулась небольшой ниточкой от запястья по венам, к своим рогам, и передала мысленный образ мужу. Тот быстро кивнул, не оборачиваясь. Она всё ещё не могла успокоиться.***
Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой. Все перепуталось навек, И мне не разобрать Теперь, кто зверь, кто человек, И долго ль казни ждать. 1939г.
Очень больно. Боль была раздирающей и всеобъемлющей, в каждой клеточке тела, проникающей до костей — она сводила с ума, пронизывая сам разум и саму душу. Он не знал, как прилипла рубаха к спине — от пота, от слёз или от крови? — или, может, это вовсе простыня. Он чем-то захлёбывался, но был без понятия, чем — слюнями, слезами, соплями? — а перед глазами плясали ядовитые яркие вспышки на фоне бесконечной бездны. Всё тело — и тяжёлое, и лёгкое, и горело, и леденело, — оно комок намотанных нервов на заточенное лезвие. Боль была сильнее того ужаса, заставляющего проблёвываться воздухом и желать нечто иное, без чего было невозможно жить. А потом всё прекратилось. И это настолько резко, что оглушало беззвучием — больше не было боли, не было осипшего крика, было ничего. Чтобы почувствовать на себе чужое тело, Иваизуми понадобилась тысяча ударов сердца. — Боги, как же хорошо, — простонал Ойкава, откатываясь в сторону на траву, но максимально близко, оставляя одну ногу на чужом животе. Иваизуми был абсолютно согласен и даже «за» объятья в любом виде, если от них уходила эта дикая боль. Хаджиме не был уверен, что сможет говорить, — пробовал прохрипеть, но всё же окончательно сорвал голос, — однако взгляда хватило. Кажется, за счёт магии этот Дерьмокава гораздо лучше переносил боль (или за счёт расы), пусть синяки под глазами и понурый уставший взгляд присутствовали. — Я же говорил, что будет больно, — от противного самодовольства в голосе Иваизуми даже не смог поморщиться, лишь закатил глаза; он не мог поверить, что проведёт всю свою жизнь с тем, что мог позволить себе фразу «я же говорил». — Так будет первые пару месяцев, пока связь до конца не установится. И будет невозможно прикоснуться к другим и долго далеко друг от друга быть. Мама говорила, что первые месяцы они с отцом были заперты в комнате. Ой, — он встрепенулся, приподнимая голову через силу, — подлечить горло? А, ладно, подлечу. Через пару секунд и облегчающую судорогу мятного вкуса в горле Иваизуми недовольно произнёс, устраиваясь поудобнее: — Мне учиться вообще-то надо. В фехтовании никак без контакта. И мама… как я её по утрам обнимать буду? А ещё я не хочу с тобой всю жизнь провести, ты противный. Ойкава отстранённо посмеялся, улёгся на плечо, пробормотал нечто вроде: «Это твои проблемы» и заснул, сопя в чужую шею. Под ветками деревьев света луны видно не было, как и звёзд. Земля не холодила спину — наоборот, кажется, вокруг них был кокон тепла, который грел всё вокруг. Когда Ойкава откатился, Иваизуми почувствовал пепел под рукой. Они сидели в лесу до рассвета, и Хаджиме надеялся, что мать не решила заглянуть к нему в комнату вечером или нечто вроде этого, а если заглянула, то не проверила, точно ли там под одеялом не подушки. Его родители были связаны браком в церкви, и тогда у них даже хватило денег на волшебного художника, который смог бы запечатлеть красивую арку и мамино горящее под солнцем жёлтое платье (а ещё там был плачущий папа, но отец всегда подобное отрицал). Хаджиме не понимал, что такое узы, почему они могут сработать на тех, кому ещё даже четырнадцати нет, тем более они же оба мальчики! Всё это казалось бредом. Только боль была настоящая, как и сорванный голос, как и судороги. Он не хотел вновь нечто подобное. Ойкава смог проснуться, лишь когда белка уронила на него орех — у самого Иваизуми рука почему-то совершенно не поднималась. Внутри была такая тяжесть и усталость, а ещё опустошение, но при этом они словно были боком, где-то не там, где должны были быть, и это странно. — Хэй, давай, вставай. — Ива-чан, сейчас ещё даже не занятия по экономике, отойди… А! — он подскочил, когда Иваизуми действительно стал отодвигаться. — Не отодвигайся, — мальчик протёр глаза грязным кулаком, а затем недовольно вздохнул. Интересно, что делают сейчас король с королевой? Ищут ли своего сына? Или для Дерьмокавы нормально, когда его нет целыми днями без предупреждения? — Слушай, а тебя королева с королём не ищут? — Не знаю. Возможно? — Ойкава наклонил голову набок и сдул постоянно мешающую прядь вбок. — Вроде не должны беспокоиться. Ярмарка, я говорил, что и сегодня пойду на человеческий праздник посмотреть. А ты? — Тоже не знаю. Уже должен был вернуться отец, а они с мамой в такие моменты не обращают на меня внимание. Знаешь, долгая разлука, все дела. Они на секунду замолчали, отходя от атмосферы сна. Было так странно ощущать правильно прикосновения к чужому человеку, точнее даже демону, и при этом такое облегчение накатывало, поэтому сопротивляться было невозможно. — Нам надо найти того, кто проклял нас, — уверенно произнёс Хаджиме, сжимая в кулаке пепел от травы. — Ива-чан? — Мы не сможем постоянно быть вместе, и связь будет пыткой, по твоим же словам. Мне надо учиться, да и тебе тоже надо. К тому же ты принц. Тебе наверняка найдут подходящую невесту, так всегда бывает. Я не хочу, чтобы снова было больно. Ойкава закрыл глаза и положил подбородок на колени, разом как-то сжавшись. — Для того, чтобы отследить след, нужен врождённый Дар. Я так не могу. Мама может, Кьёко-сан и Ячи-чи могут, папа может, а я нет. Видишь мои волосы? — он дёрнул себя за каштановую прядь, — чем светлее волосы, тем южнее земли. Чем южнее земли, тем меньше голубой крови. Чем меньше голубой крови, тем меньше Даров. Ну, есть исключения, конечно. Мама говорит, что виновата генетика. Мол, мне это ещё сложно изучать. Иваизуми почувствовал тянущую боль внутри, ниже сердца, отдающуюся где-то в позвоночнике, будто хотелось разломаться пополам. Он чувствовал, знал, что хотели его вопроса: — Но?.. — Я же не глухой. У демонов вообще длинный язык. — Ага, я заметил. — Жестоко! — воскликнул Тоору, — и совсем не в атмосферу. Так или иначе, мы не можем обратиться к моим родителям или к девочкам. Слишком большой риск. Надо будет обратиться к кому-то, кому можно верить, но кто при этом не выдаст нас моим родителям. — Таких людей не существует, — покачал головой Иваизуми; никто в здравом уме не пойдёт против королевской семьи. — Но демоны скорее всего есть. В столице у меня осталась пара друзей, один из них наверняка сможет. Хаджиме сильно сомневался в подобном плане, как, видимо, и сам Тоору. Они синхронно посмотрели на правые запястья, где теперь красовался небольшой, практически невидимый ободок золотых искр, складывающийся в имя. Иероглифы, которыми пользовались древние демоны, весело сливались в единое «ОйкаваОйкаваОйкава», и они оба были рады, что там не оказалось нечто вроде «Дерьмокавы». Серебряная письменность людей единым «Ива-чанИва-чанИва-чан» на всё запястье запиналась возле косточки на очередном дефисе, будто образуя пробел в надписи. — Ну, кхм-кхм, — Ойкава прочистил горло, пододвигаясь поближе к Иваизуми, — мне, наверное, надо объяснить тебе немного больше про узы, — он немного торжественно вздохнул и начал говорить. — В магическом мире узы равняются браку. Маги редко когда веруют в единого бога, как люди, и поклоняются пантеону других богов, но тоже не все. Наука с магией не очень в ладах с религией. Однако считается, что заклятье уз является подарком богини битвы, так как оно сближает сердца. Чувствуешь эмоции, знаешь, всё ли в порядке; в общем, души находят гармонию для них, а магический потенциал приходит к равновесию и увеличивается, даже можно сказать, что половина сил каждого сливается и распределяется равномерно. Подобные браки очень выгодны и их всегда заключают. — Не, стой, замолчи, — Иваизуми нахмурился и резко прервал Ойкаву, — брак не должен иметь ничего общего с какими-то битвами и магическим резервом! Брак заключается, потому что люди хотят этого и любят друг друга, потому что хотят детей и жить вместе. Ойкава как-то странно улыбнулся и потянул: — Ой, Боги, как это ми-и-ило. Давно я не слышал чего-то подобного. — Демон. Иваизуми, пожалуй, теперь знал, куда давить, чтобы посильнее задеть, и поэтому он сделал это. Возможно, это было глупостью и детским желанием отомстить, но никто не смел осуждать такие союзы, как у его матери с отцом; они были куда более настоящие, чем все эти магические заклинания. — Ну да, демон, — Ойкава пожал плечами, насильно отодвигаясь от своего «суженого». — И мне бы насильно подобрали невесту лет через десять, потому что мой магический резерв слишком большой. Зато моя раса более развита, и у меня больше возможностей, чем у тебя. — Правда? Зато я не страдаю расизмом, Дерь-мо-ка-ва. — А я не страдаю неприемлемостью других точек зрения, кроме своей. Это и называется не быть идиотом. Иваизуми захлопнул рот и простонал, копируя отца, когда тот был слишком недовольным и сильно уставшим. Взрослые всегда так делали, чтобы показать ничтожность людей, на которых направлена эта эмоция. — Это будет сложно, — в итоге вымолвил он. — Ага, — вздохнул Ойкава. Повисла неловкая пауза. Они прикасались друг к другу настолько, насколько это было возможно в ситуации, когда их не видели — руки переплетены, ноги тоже, щека тёрлась о шею. Это вгоняло в странную тоску, которая не отпускала, ведь лишь через несколько часов они не смогут так прикасаться друг к другу. — Давай я тебе немного магии объясню, наверное, — Ойкава недовольно приподнялся и сел, отряхивая штаны от пепла. — Будет полезнее, чем просто молчать. Иваизуми закатил глаза, всё ещё слабо веря в наличие магического потенциала у себя, но потянулся вслед за теплом Тоору, тоже садясь. — Вообще, прежде всего знай, что на приёмах и в общественных местах колдовать нельзя. Все следят за звуком, потому что есть опасность убийства. Каждое заклинание в той или иной мере создаёт хлопок возле губ из-за резкого движения воздуха или что-то такое, это сложно, — Ойкава отмахнулся, мечась взглядом по траве, — и неважно. Магия разная по структуре, стихийная там, некромантия, но в основе лишь наука. Ты просто заставляешь двигаться атомы так, как тебе надо для нужного эффекта. А эффект помогают вызвать заклинания. И чем меньше звук хлопка возле губ, тем сильнее маг. Смотри. Ойкава протянул руку рядом со своим тёплым местом, и из земли тут же потянулся росток, превращаясь в стебель, обретая голубой бутон и раскрываясь синим цветком. Кажется, такие выращивали в королевском саду. — Я могу не произносить заклинания, а так умеют не многие! Тоору улыбнулся ожидающе, а Хаджиме сделал то, что от него ожидали: — Ну, молодец. Демонёнок засиял, словно начищенный медяк, и глупо хихикнул. — Давай, теперь ты. Иваизуми в сомнении выгнул бровь, но пересел поближе к первому цветку и неуверенно вытянул руку, сильно зажмуриваясь. Затем покраснел, ощущая себя глупой девчонкой, ведущейся на сказки о принцах, и спросил: — Эй, нет. А что шептать-то? — Да попробуй так. Пожалуй, такой эмоциональный спектр раздражения Иваизуми ещё никогда не испытывал. Впрочем, он всё равно снова зажмурился и про себя стал приговаривать: «Цветочек, вырасти, зацвети, ну пожалуйста» про себя, слабо веря в результат, но не оправдать ожиданий Дурокавы сейчас выглядело каким-то преступлением. Иваизуми представил, как какие-то атомы шевелились в ростке (что такое атомы, он в душе не понимал, но шевелятся же), заставляя того расти. — О! У тебя получилось! — Э? Правда, что ли? — Хаджиме распахнул глаза пошире и не веря уставился на цветочек, чуть более зелёный в стебле, менее голубой, без синих прожилок, но такой же красивый и королевский. Он потыкал в растение пальцем — один лепесток тут же начал отваливаться. Ойкава грустно вздохнул и посмотрел на солнце, которое уже начало всходить (время возле этого леса имело какой-то свой странный ход). — Магии надо немного времени, чтобы укрепиться. Это ведь магия жизни, с такой не шутят. Вот огонь или лёд, это просто, — его цветок сначала загорелся, затем тут же заледенел, покрывшись инеем, — а взращивать с нуля, даже без семени… Я же говорил, что у тебя дар! Иваизуми шмыгнул и вытер несуществующие сопли, пробормотав: — Это узы, ничего я сам не умею. — Как хочешь, — Ойкава поднял руки в защитном жесте. — Только, конечно, это было долго. Незачем мучиться настолько сильно. И нам, наверное, — ещё один взгляд на солнце, — пора расходиться. После истощения источника магии будет не так больно, я постараюсь ещё в обед появиться. Будем магичить! — он хихикнул, ожидая такой же реакции от своего друга, но тот только молча встал и стал чистить штаны от травяного пепла. — Магия опасна, — пробормотал он. — Я буду рыцарем. Ойкава промолчал, недовольно поджав нижнюю губу. Зато искры вверх летели красивые, вот. А земля здесь теперь всегда будет тёплой. Когда он вернулся домой, мать пообещала запереть его десятью щитами и поставить парочку барьеров. Потому что сын глупый, неразумный, и вообще единственный-любимый-идиот. Рядом с лесом, где он провёл ночь, провели операцию по устранению мятежников, и волшебный огонь мог задеть и их. Нельзя было так рисковать. — Боги, почему мой сын настолько непослушен! — в конце концов не сдержалась королева и вылетела из покоев так, будто была фейри, а не демоницей на каблуках. Тоору всхлипнул и полез под кровать, чтобы забрать оттуда блестящую штучку. Конечно, истощение не грозило, но он сильно потратился на Ива-чана, поэтому выкачивать из него энергию — глупо. Прошептав пару заклятий, он расколол кристалл на несколько мелких и уже довольно улыбнулся. Сделал браслет для Хаджиме. Надо же прикрывать узы, иначе кто-нибудь рано или поздно увидит, если будет знать, куда смотреть и под каким углом. И ему самому нужен. Именно поэтому король, увидев увлечённого сына со спины, лишь покачал головой. Тоору редко кто мог развлечь из-за несносного характера, который сформировался в следствие изоляции и откровенной избалованности, а также знания своей силы. Он оставил сына в покое. — Что он там делает? — королева прикрыла губы веером, прячась в тени коридора. Она всегда старалась выглядеть перед мужем достойно, но иногда это выходило слишком комично, примерно как сейчас. Ведь кричала же, ведь кусала губы, ведь щурила глаза. — Подарок, — загадочно ответил он, обнял жену за талию и повёл в покои. Тоору не составило никакого труда ускользнуть от Кьёко в незнакомом ей замке, но ради приличия он не скинул следилки Ячи с рубахи — те всего лишь передавали параметры его здоровья. Он был весел, бодр, боль его практически не доставала; видимо, Хаджиме по ту сторону был так увлечён чем-то, что не обращал ни на что внимание. Конечно же, Ива-чан обязательно поделится этим со своим другом! Солнце давно было в зените, птицы и мелкая живность активно лезли под ноги, чтобы понюхать и запомнить нового частого гостя, а деревья ластились к разрушающей ауре демона, желая, чтобы тот их не трогал. Отличный день. Отличный ветер, ласковые солнечные лучи, не пробивающиеся сквозь деревья. Запах травы и земли. Лучшее время, чтобы встретиться с другом! Только Ива-чан не пришёл на место встречи. В руке был красивый кожаный браслет, прошитый мелкими кристаллами с магией. В них она переливалась, вихрилась, выражая своё желание свободы в мелких красных и голубых искрах. Ойкава держал браслет и не понимал, что сделал не так. Где-то внутри было очень больно.