Реквием

      Боль.       Боль была повсюду, разливалась в теле мягкими волнами, чьи пенные гребни опутывали мозг. И каждый раз, когда пузырики лопались, происходила вспышка прямо изнутри.       Возможно, это была даже не голова. Возможно, это была душа, поэтому было настолько больно.       Иваизуми проснулся с этим чувством, не приходя толком в себя, и долго не мог понять, что не так с ним и его телом. Потому что все ощущения были фоном, слишком далеко, чтобы понять, что они означают, но слишком сильно, чтобы не застонать вслух. Правая рука практически отнялась, но это ведь потому, что он на ней лежал, да?..       И только тогда до него дошло.       Ойкаве больно.       Яростный стук в дверь ногой немного прояснил мутную голову, и Иваизуми встал, пошатываясь, чтобы открыть кому бы то не было. Не то чтобы он был в состоянии думать, на самом деле; всё равно все эти заклинания на дверном проёме не пропустят никого с злым умыслом.        — Иваизуми-сан! Король!.. — Ячи задыхалась, а её волосы были настолько растрёпаны, что полностью скрывали маленькие рожки. — Следилки, что я установила на нём! Они просто вопят!       Иваизуми пару раз моргнул, восстанавливаясь рассудком, и попытался твёрдо сказать, несмотря на пустыню во рту:       — Нужно отследить, где он сейчас.       Ячи на секунду прищурилась, рассматривая его непотребный вид — заспанное лицо, помятая одежда и пелена боли на глазах, — но потом кивнула.       — Мне не хватит сил, чтобы сделать прокол в пространстве. Нужен слишком большой источник магии, чтобы сделать его, — она дёрнула себя за блондинистую прядь, не зная, что делать. — Но он сейчас в лесу близ резиденции королевской семьи, которая находится рядом с бывшей территорией людей.       Иваизуми раздражённо выдохнул. Зажмурился, понимая, что рука у его Тоору сейчас валяется плетью, и подумал, что вообще могло к такому привести.       Для чего он был нужен принцу? Чтобы противостоять в тех случаях, когда магия была бессильна. Принц — самый, возможно, могущественный маг в королевстве. Он мог противопоставить чему угодно магию, кроме тех случаев, когда это физически невозможно.       — О чёрт, — прошептал Иваизуми, и щёки Ячи неуместно зарделись.       Иваизуми и не был дураком, как бы больно ему не было сейчас думать. Тоору не выбрал бы идиота.       Значит, в их лесу была аномальная зона.       Он закрыл дверь перед носом Ячи, быстро надел первую защиту прямо на рубаху — наставник ещё год назад убил бы за подобное, — повязал меч на пояс и нащупал самую расшатанную точку в пространстве. Её было легко ощутить, потому что она буквально виднелась в их комнате дрожащим воздухом в жару. Он вдохнул, выдохнул, потянул из нескончаемого резерва Ойкавы магию и вступил на протоптанную дорожку.

***

      Ойкава уже ненавидел это. Он ощущал себя принцессой в беде, которую надо было спасти и забрать полцарства.       На самом деле, он считал, что справился неплохо.       Ещё до атаки он смог подхватить воздухом один из острых обломков и проткнуть мутанта насквозь, хотя воздух тут же рассеялся, намекая, что «магия не работает, парень».       Он попытался поднять себя левитацией в воздух, но банально не успел — мутанты приблизились к нему больше, чем десять шагов, и магия окончательно перестала работать.       Тогда он побежал. Он всё ещё видел содрогающегося в судорогах монстра, через чьё тело обломок, пройдя насквозь, обуглился. Если бы его мозг работал чуть лучше, он бы сообразил, что провоцировать голодных хищников, порождённых природной магией — не лучшая идея.       Но чувство паники было сильнее, чем мысль, что он бежал, как настоящий испуганный трус, собирая все кочки по пути и падая лицом на битое стекло, когда внутри всё потянуло от страха. Без магии он ощущал себя безногим и безруким, хотя ведь надо было отойти всего лишь на достаточное расстояние, чтобы она вновь работала, да? Она внутри него клокотала, просясь вырваться наружу, и сила, что он впервые не сдерживал самостоятельно, заволновалась.       Когда Ойкава оторвал лицо от пола, то увидел повсюду огонь.       Внезапно всё вокруг него загорелось, и Ойкава решил, что это хорошо. Это точно отпугнёт волков.       Фиолетовая челюсть сомкнулась на его правой руке, и Тоору заорал от боли. Магический огонь вокруг него потух, но обычный огонь, который успел распространиться по всем деревянным балкам, только нарастал.       Челюсть сжалась сильнее, поэтому, пока его руку действительно не решили оторвать от тела, Ойкава несколькими пальцами левой руки попытался проткнуть глаза волку. Тот тут же разжал челюсть, завыв, и Ойкава обнаружил, что его пальцы были в чём-то липком и подозрительно похожем на глаз.       Из его правой руки лилась кровь, и он попытался остановить её потоками магии внутри, потому что внутри него эту силу ничто и никогда не остановит.       Так он думал, разглядывая всё ещё кровоточащие раны и магию, которая выходила из его тела с каждым ударом сердца.       Он видел за завесой огня ещё существ, но уже не представлял, что с ними делать. Он понимал, что его кожа явно расплавилась, и это будто добавляло ещё больше ужаса тому факту, что он сейчас умрёт.       Ойкава не хотел расплавиться в пастях волков, Ива-чан его бы за это не похвалил.       Но сзади был обычный огонь, спереди тоже был огонь, и он застрял в ловушке собственной стихии, его магия не работала, а воздух вокруг явно хотел закончиться.       В общем, да, он усвоил урок. Хаджиме надо больше доверять и брать везде с собой, где могла быть хоть какая-то опасность подобной херни, потому что он разрубил этих исчадий так, будто это не были ядовитые и стокилограммовые туши, порождённые аномальной зоной. Он просто отрубил сначала одной, потом другой головы, а третьей отрезал несколько лап махом, оставляя корчиться за огнём, а потом проткнул через глаз насквозь. Его доспехи от их крови немного оплавились, или нет, это не были доспехи, это же были обычные штаны!..       Иваизуми легко пробрался через стену огня, ни разу не подпалившись, и занёс руку для удара.       Но, конечно, не стал этого делать.       — На кой тебя сюда занесло, ну скажи мне, а? А если бы я не смог портал сделать? Если бы опоздал?       Жар вокруг немного спал, и тогда Ойкава смог ощутить, что с ним было не так. Его тело горело повсюду пятнами, волосы сзади были сожжены (судя по запаху; он просто надеялся, что это не шея), а левая нога горела холодом от огромного ожога на голени. Он взглянул на свою руку и сглотнул: кожа действительно оплавилась, и он мог видеть свою кость. От руки шёл пар, от его мышц шёл пар, будто его конечность зажарили, не отделив от его туловища, но кровь всё равно текла сквозь чёрную и коричневую плоть, к которой приплавилась ткань плаща.       — Сейчас всё будет хорошо, слышишь? Ты же сам можешь исправить это за несколько минут, давай…       Тем не менее, он не мог взять из ничего целую, твою мать, руку. В воздухе банально не хватит элементов для этого.       Ойкава поднял голову, чтобы сказать это, но слова образовали комок в глотке, и он закашлялся, пытаясь его выплюнуть.       Он не помнил, как они оказались в лесу на траве и как с него сняли плащ, но он смог прийти в себя, когда Иваизуми с противным свистом пытался залечить его порезы на лице.       — Отвратительно, — произнёс Тоору с насмешкой, молча затягивая уже чистые раны.       Глаза Хаджиме расширились, и он выдохнул, забыв вдохнуть. Потом отстранился, занявшись своей ногой.       — Я тебя больше никуда не отпущу.       Это было сказано таким тоном, что Ойкава содрогнулся, тут же поверив, что это настоящая клятва. Он блокировал нервные окончания в левой руке, оставляя способность двигать ею, и потом до него дошло. Это же была правая рука. Рука, на которой была обручальная вязь.       Он несмело перевёл взгляд на запястье, рассматривая его с разных сторон. Точно там, где дефис спотыкался о косточку и оставлял голый участок кожи, обнаружилась неглубокая (по сравнению с остальной рукой) ранка, которую он тут же вычистил и заживил.       Небывалая удача.       Ойкава настоял, что они должны вернуться в замок (У меня нет таланта к целительству, Ива-чан, нам нужна Ячи-чи), и они сделали это совместными усилиями. Затем вызвали Ячи, которой стёрли память, как только она восстановила руку нынешнего короля до конца со слезами на глазах.       — Твоя кровь, — внезапно сказал Хаджиме, отрывая штанину от ожога и даже не поморщившись. — Почему?       Ойкава посмотрел на голубые разводы на рубахе, а затем достал фотографию, которую успел подобрать в разрушенном доме. Она тоже была в голубых разводах. Протянул её Хаджиме, чтобы он смог забрать её, но тот даже не посмотрел на изображение, не отрывая взгляда с дьявольских губ, растянутых в доброй усмешке.       — Слышал же, что все аристократы голубой крови? Думаешь, что это выражение из ниоткуда пошло?       — Но, — Иваизуми нахмурился и, не выдержав, просто оттянул нижнюю губу Ойкавы. Засохшая кожа тут же треснула, и из ранки выступила капля крови. Красная. — Прости, но ты понял.       Ойкава слизнул её, ухмыляясь и впитывая металлический вкус. Было странное предчувствие, что он ещё не раз ощутит у себя на языке это.       — Чем сильнее магия, тем голубее кровь. Цвет придаёт магия. Но когда в магии нет необходимости, — он вновь слизнул выступившую кровь с губы, — то и кровь красная. Надеюсь, биологию тебе не нужно объяснять?       Иваизуми примирительно улыбнулся и похлопал рядом с собой по кровати, отцепляя перевязь с мечом и кладя его аккуратно на стул. Ойкава тут же стянул грязные сапоги, которые оставляли след из сажи по чистому полу, и перекинул ноги на другой конец кровати, ближе к Иваизуми, потом подполз к нему на коленях и помог стянуть рубаху.       — Как в детстве, — Хаджиме усмехнулся, — точно так же больно.       Но проблема в том, что они явно больше не были детьми. Это было не детство.       По узам из стороны в сторону передавалось сожаление, помноженное на горечь и страх. Ойкава хотел, чтобы это прекратилось, чтобы эти эмоции не были между ними стеной, чтобы всё плохое ушло.       Поэтому он поцеловал Хаджиме в шею, прямо под линией роста волос. Его кожа была тёплой, но не горячей, и она была чертовски идеальной с каплей крови на ней, но недостаточно, поэтому Тоору провёл по ней языком, ощутив металл вновь. Но в этот раз была сухость, соль и лёгкий выдох облегчения, поэтому всё казалось слишком правильным.       Иваизуми сжал здоровую, целую, нетравмированную правую руку Ойкавы изо всех сил, а затем вывернул запястье так, чтобы метки соприкасались.       Ну конечно. Всё так естественно.       — Слушай, — Хаджиме выдохнул, взяв правое запястье Тоору в ладонь и поглаживая своё имя большим пальцем на внутренней стороне, иногда пробегаясь по венам. Он решил опустить часть с предупреждением о косноязычии и дурацких словах, потому что, боги, Ойкава всё это прекрасно знал. — Пожалуйста, будь осторожнее. Это ты здесь должен быть разумом. Не заставляй меня чувствовать себя так, будто я недостоин защищать тебя, потому что ты сам выбрал меня, а я никогда в тебе не сомневался, хорошо? — Иваизуми повернулся боком, всё ещё держа чужое запястье в руке, а затем поднёс его к губам, чтобы поцеловать, но так и оставил прижатым к своему лицу.       И, ох, кажется, это выражение лица могло разбить сердце Ойкавы вдребезги.       Он расслабил пальцы, а потом легонько так, еле прикасаясь, погладил Хаджиме по щеке. Его кожа была сухой от ветра, и небритая щетина слегка покалывала, но ещё он был тёплый и такой живой, доверчивый и любящий, что Тоору заскулил от того, что у него внутри переворачивалось.       — Всё же хорошо, я цел, ты цел, мы… — Ойкава не закончил, левой рукой внезапно прижавшись к шее Иваизуми, чтобы придвинуть его к себе, но тот лишь опрокинул голову назад, будто пытаясь задержать вторую ладонь на загривке как можно дольше.       Тогда Ойкава сам придвинулся ещё ближе, садясь прямо на родные колени. Вцепился левой рукой в короткие волосы, массируя кожу головы и царапая когтями, чтобы Ива-чан наконец расслабился.       Как он мог предать доверие этого удивительного человека?       От него пахло кровью, потом и ещё чем-то лесным, еле заметным, но очень привычным и желанным. Ойкава проводил по жёстким волосам до такой степени, пока кончики пальцев не стало колоть, и тогда он спустился на чуть липкую шею, поглаживая вновь её, а сам поцеловал Хаджиме в висок.       Это казалось каким-то привычным и правильным — везде кожа, тёплая и пока сухая, везде прикосновения и лёгкие вздохи, — но ведь это было совершенно новым. Разве Ойкава не должен был волноваться или хотя бы пошутить по этому поводу?       Это было не очень важной моральной дилеммой, от которой его отвлёк Иваизуми, притягивая к себе за подбородок и целуя в скулу, вдыхая запах. Дыхание на щеке было ещё более обжигающим, чем пальцы на шее, и Тоору заметил, как его пальцы чуть подрагивали, когда тянулись к краям своей рубахи.       Внутри что-то ухнулось и перевернулось, когда они наконец прикоснулись кожа к коже, и вот эти чувства были все его. Иваизуми был его. Ему было без разницы, что он с ним делал — снимал штаны или пытался вынюхать досуха — лишь бы не оставлял.       Тоору знал, что он выглядел хорошо. Он тренировался с мечом, а магия сжирала много энергии, так что он не волновался. Тело же Хаджиме… что ж, он бы соврал, если бы отрицал, что не рассмотрел его в мельчайших деталях при других ситуациях. От родинки за правом ухом до мозоли на среднем пальце правой руки, он знал абсолютно всё о том, насколько Иваизуми идеален.       Это, впрочем, не могло сдержать желания прикасаться больше, чем было возможно когда-либо. Он просто наклонился и на грани нежной дрожи провёл клыками по чужой ключице, поднимаясь неспешно вверх, проводя клыками по коже, выбирая самое нежное место, чтобы впиться посильнее.       Ойкава знал, что Иваизуми не будет против и понимал, как это надо — всё это без слов так восхитительно, что Тоору подавился чужим вздохом. Боги, он способен заставить издать подобный выдох.       — Первый раз на кровати, пф, как банально, — с улыбкой проговорил Ойкава и слизнул кровь с подбородка, пытаясь наконец расстегнуть пуговицу на штанах Иваизуми. Тот ухмыльнулся и подхватил его под уже голый зад.       Тоору взвизгнул от неожиданности и обхватил ногами чужую талию, а руками впился в плечи. Хаджиме хмыкнул и разом поднялся на ноги, надеясь услышать этот звук ещё раз (нет, Ойкава был выше этого), прошёл три шага и усадил свою ношу на подоконник.       — Издеваешься? — Тоору выгнул бровь, чуть отворачивая голову и наблюдая, кто ходил под королевскими покоями. Минимум пять стражников.       — Да, — с напускным спокойствием прошептал Иваизуми в самое ухо, потом прикусывая мочку.       Ойкава затрясся, пытаясь сдерживаться, потому что это он тут голожопый сидит на холодном каменном подоконнике — кожа на ягодицах и ляжках неприятно натянулась, ещё чуть-чуть и будут царапины, — но не выдержал первый и всё же засмеялся. Иваизуми последовал следом, впиваясь зубами в плечо Ойкавы, чтобы совсем не закричать в голос, но потом ощутил, как прижатый к его торсу член немного затвердел. Тогда он впился зубами ещё сильнее, пытаясь оставить настоящий укус, и сжал пальцы на бёдрах, погружаясь ногтями в мягкую кожу.       Он такой сейчас тёплый, он такой хороший, и в голову Ойкавы вновь и вновь приходила мысль, что слишком. Живой, настоящий, почему-то счастливо улыбающийся — всё это для него, демона. Вечно живущего, эгоистичного, недостойного. Что он мог дать Хаджиме? Слишком плохой, испорченный, он неправильный и грязный для Иваизуми.       Тот схватил Тоору за загривок, оттягивая волосы со всей силы, и дёрнул вбок — так, что холодный каменный угол впился в лоб, раздирая кожу и отдаваясь пульсацией боли по всей голове.       — Прости, — просипел Ойкава и, когда хватка в волосах ослабла, потянулся всем телом вперёд, обнимая за шею, напрягая ноги на талии Хаджиме до оглушительного хруста в коленях — пытаясь слиться, вжать до самого конца, поглотить в себя. И ощущал по горячим рукам на бёдрах, по вздымающейся груди — Иваизуми хотел того же.       — Эй, — позвал он, и Тоору странно всхлипнул, помотав головой. Хаджиме поцеловал укус, поцеловал выше и выше, вдоль артерии, ощущая бешеную пульсацию губами.       Это немного пьянило, сам факт того, что он мог прикасаться подобным образом к нему, и это не будет за какой-то выдуманной чертой. И прикасаться хотелось — хотелось гладить, кусать, целовать, ублажать. Такой желанный, такой острый — коленки, локти, подбородок, язык — такой идеальный.       Такой его.       И, типа, вау. Он никогда не думал, что они действительно дойдут до этого, хотя они не могли не дойти, потому что никогда не прикасались ни к кому другому, не хотели никого другого.       Поэтому Хаджиме смог расцепить руки и ноги сзади себя — Тоору потянулся за ним с таким беззащитным лицом, будто думал, что его собираются убить, — и встал на колени, не замечая холодный шершавый пол, потому что ну что может быть важнее, чем провести языком по этой потрясающей коленной чашечке? Чем вызывать дрожь, просто потеревшись подбородком чуть выше, оставляя красный след от щетины?       Иваизуми даже не подозревал, что настолько боготворит Ойкаву.       А на том заживало всё, как на живучей собаке — ни засоса, ни следа на шее, ни на лбу тонкого шрама, — но будто слишком мало и великолепно одновременно, поэтому Хаджиме, вновь ощутив тонкие сильные пальцы в своих волосах, прикусил нежную кожу на внутренней стороне бедра, а руки потянул выше, надавливая на бёдра со всей силы.       — Ха-а-аджиме, — потянул Ойкава, впиваясь в кожу головы ещё больше, и почему бы и нет. Он мог делать это не только потому, что хотел, но и потому, что мог. Это странное понимание (как и удовольствие, как и возбуждение, как и ненормальное одухотворение) колебалось между ними маятником по узам, ударяя в голову новыми волнами каждые секунды, напоминая, что останавливаться нельзя.       Можно всё.       Ничего за это не будет.       Тогда Иваизуми надавил ещё сильнее руками, придавливая Ойкаву голым задом к подоконнику, и взял его член в рот.       Тоору подавился воздухом и, кажется, перестал дышать.       Иваизуми, тоже слабо догадываясь, что делать, посильнее ущипнул за коленку, приказывая вдохнуть.       Он видел пару раз в столичных борделях, как шлюхи отсасывали демонам — там они брали глубоко в глотку, пару раз пытались что-то сказать, посылая вибрацию, помогали руками и губы выпячивали побольше. Только наблюдение со стороны вообще никак не помогало, и это всё ещё был Ойкава — парень, с которым у него узы связи на всю жизнь, которого он хотел боготворить, которого он любил.       Будет пахнуть от него травами или потом, туалетной водой или сгоревшей плотью, будет у него одна рука или две, будет он демоном или нищим стариком, Иваизуми всё равно будет любить его, потому что это Ойкава, и ничего не важно, кроме них.       И даже если сейчас от Тоору несло пережитым страхом, сгоревшими волосами и землёй, Иваизуми всё равно хотел его всего. В этом ведь и смысл этого всего?       Тогда он попытался пару раз заглотить — нет, не его, челюсть сводило, неудобно, ещё и зубами задевал (судя по вздохам-стонам, это всё же неприятно, но Ойкаве нравилось), но само ощущение члена во рту было… приятным? Он был тёплым, немного мягким, но при этом твёрдым, пах мылом и странно упирался в щёку, но осознание того, что единственным движением языка он мог заставить кончить Ойкаву, сводило с ума и усиливало жар в собственном паху.       Поэтому он не мог решить, что делать дальше. В конце концов, он выпустил изо рта член со странным звуком, ибо рвотный рефлекс никуда не делся, и стал просто лизать его, запоминая реакцию. У основания — хоть кусай, всё равно, лишь бы прикасался, а вот дырочку на головке можно было лизнуть, если бы он хотел, чтобы всё завершилось в один момент.       Его руки сместились с бёдер на икры, голени, холодные пальцы ног, оглаживая и лаская, пытаясь залюбить. Он продолжал так делать, пока не ощутил, как яйца под языком поджались, и живот Ойкавы слишком напрягся.       Его собственный член истекал смазкой, хотя он даже не прикасался к себе, и боги, твою налево… Иваизуми попытался стереть ладонью небольшую лужицу под собой незаметно, но осознал по неразумному взгляду и хриплому дыханию, что Ойкаве немного не до него.       Иваизуми понял, как колени саднило и как сильно затекли ноги, только когда попробовал приподняться и ощутил покалывание тысячи иголок. Ойкава тут же недовольно застонал, захныкал, попытавшись надавить на голову назад, но лишь потерял опору. Хаджиме слишком резко сдёрнул его ноги на пол, и тот чуть не упал, совершенно дезориентированный в пространстве, хватаясь за смуглые плечи, как за спасительный круг.       — Как думаешь, сколько демонов видит нас, пока мы тут с тобой, — он прижался ещё ближе: коленки к коленке, грудь к груди, кожа к коже, узы к узам, и обхватил ладонью два члена, сжимая и проходясь медленным движением вниз, до самого основания, — первый раз так касаемся друг друга?       Ойкава дрожал. Он не понимал, отчего именно — то ли от недостатка тепла, то ли от переизбытка, потому что руки Хаджиме были раньше только на бёдрах, но его рот был на члене, и это было одновременно много и мало, и вместе просто слишком. Но эти узы, они давали понять, даже если по лицу нельзя было ничего нормально прочесть, а глаза застилала пелена, что Иваизуми тоже нравилось это.       А сейчас они касались кожа к коже, оба были на пределе, и нахрен все игры.       Будь там хоть вся дворцовая знать, ему плевать.       Иваизуми ухмыльнулся — кажется, Ойкава сказал это вслух — и поцеловал, продолжая медленно и размеренно двигать рукой. Потянул за нижнюю губу, прикусывая, еле дотрагиваясь кончиком языка, будто и не специально.       Целовать Иваизуми — это как быть под заклинанием, и на ничто другое сил и разума не хватало, кроме как жмуриться до пятен перед глазами и пытаться дотронуться своим языком до его.       Хаджиме всё же оторвал правое запястье от запястья Тоору (чисто символически, никаких особых ощущений это не добавляло) и запустил ладонь в волосы, перебирая и натягивая, впиваясь ногтями в кожу между рогов и притягивая ещё к себе ближе.       Подоконник неудобно тёрся о задницу, и ноги совсем замёрзли, но как-то по-волшебному плевать.       Он так и кончил — с рукой Хаджиме на члене, прижатый всем телом к тёплой груди и не в состоянии понять, где верх, а где низ. Просто в один момент всё так взорвалось, перевернулось, и он не смог вздохнуть, а струна внутри лопнула судорогой по всему телу.       Иваизуми отрешённо подумал, что сперма всё же белая, а не голубая, и почему-то ему становится немного смешно. Он подозревал, что это больше нервное, потому что Ойкава перед ним был такой горячий и открытый, прекрасный, а он думал о цвете спермы.       — Можно я тебе тоже?.. — Тоору облизнулся и дотронулся до уже вновь возбуждённого члена Иваизуми рукой, несмело поглаживая ладонью.       Иваизуми представил, как Ойкава с его огромными острыми клыками пытается не поцарапать достоинство единственного любовника, но потом сдаётся под натиском уставшей челюсти и откусывает всё сразу. Воображение тут же нарисовало побольше крови и счастливого Ойкаву, довольного тем, что смог буквально заполучить кусок Хаджиме внутрь себя.       Иваизуми тут же заржал до такой степени, что не мог вздохнуть — всё возбуждение пропало моментально, кровь от паха отхлынула в голову, и смех всё не проходил.       Ойкава, кажется, даже обиделся. Иваизуми без слов дотронулся до клыков в его челюсти, всё ещё переживая тряску, и тот понял.       Тоору засмеялся, прижавшись всем телом к телу Хаджиме, обхватывая ногами покрепче и уже чисто из вредности потёрся торсом, чтобы Ива-чан тоже был испачканный. Даже когда они опустились на кровать, он не хотел отпускать его. Это могло казаться отвратительным — вроде должно быть липко, слишком жарко, потно, — но Хаджиме ощущался идеально тёплым во всех местах, где к нему прикасался Тоору, и они просто смирились с тем, что не могли отпустить друг друга.       Ойкава очнулся с утра с ужасающей истомой по всему телу и ощущением, что постель под ним неприятно липкая от пота и горячая. А ещё звук. Такой странный, словно что-то выплёскивалось…       Ощутив запах желчи, он сам успел только перевеситься с кровати, чтобы не заблевать самого себя, а лишь холодный каменный пол. Его руки дрожали, и он упал, стукнувшись шеей о край кровати так, что глотка слиплась. Тогда он попробовал вдохнуть и вновь ощутил, что из желудка поднималась волна.       — Вдохни носом, — Иваизуми тут же появился сзади и поднял прямо за рог его голову. Потом убрал слипшиеся волосы с сосков и ото рта лёгким движением, которое напомнило всё.       — Это странно, да? Что я даже сейчас считаю, что это лучшее, что было с нами? — спросил Ойкава полушёпотом, вытирая подбородок и пробуя вдохнуть спокойно и рвано. Ноги и руки сотрясала крупная дрожь, и холодный пот катился по спине, но в груди и животе разливался настоящий магический пожар.       Иваизуми покачал головой. Он сам был ненормально холодный (а возможно нормальный, потому что Ойкава не понимал, какая у него самого температура), и его лицо было бледным, но практически обескровленные губы растянулись в счастливую улыбку, и настоящее, душевное тепло передавалось по узам такими волнами, что Ойкава вновь стал задыхаться.       Даже говорить не надо было ничего.       Магия связи наконец полностью установилась между ними, и теперь узы были не просто помолвкой, а подтверждением истинного брака. Их магический резерв стал практически одним общим — это успокаивало, потому что казалось бездонной чашей, чей бесконечный объём увеличивался с каждой их улыбкой и прикосновением. Магия плескалась там на самом дне, но Ойкава знал, что её на самом деле очень много.       Он с задумчивым лицом отковыривал от живота засохшую сперму, оставляя весь мусор прямо на постели. Иваизуми после душа, уже успев впитать запах мыла и даже какого-то мятного одеколона (Ойкава одобрял), фыркнул, глядя на это безобразие. Но через пять минут не выдержал и втолкнул принца в душ, чтобы тот не маялся фигнёй.       Лихорадить их обоих перестало к середине дня, но пальцы всё ещё подрагивали от вновь слишком острой потребности касаться. Только уже не как в детстве, а с большим желанием, подтекстом, нежностью и принадлежностью.       Тоору не совсем понимал, что и как изменилось, но видел даже в зеркале, что каждое их прикосновение орало сиреной другим «мой».       Он недовольно посмотрел на слишком яркие искры возле рогов, думая, как их заглушить, но потом фыркнул и решил оставить это. Пусть все думают то, что хотят думать. Зато неприятное раздражение от щетины убрал без слов, довольно оглядывая гладкий подбородок       — Это что, типа как засос? — Иваизуми ткнул в его рог указательным пальцем и поморщился. — Я себе вчера чуть зубы не сломал.       — Оу, Ива-чан, ещё скажи, что это нечестно, — расплывшись в улыбке, пролепетал Ойкава.       — Твои зубы на моей заднице, вот что нечестно. А это даже… красиво? — рыцарь звякнул доспехами, когда поднял руку и снова ткнул в самый кончик демонического рога.       Ойкава думал, что не мог ощутить себя ещё более счастливым, но он только что вновь почувствовал прилив слишком сильного тепла, и магия забурлила по жилам, делая искры ещё ярче.       — У тебя и на шее есть, — он прикоснулся пальцами к тёплой коже там, где виднелась огромная гематома. — Может, залечить?       От своего собственного тона Ойкава поморщился — даже ему было понятно, что произнёс он это с нескрываемой просьбой не лечить. Иваизуми довольно ухмыльнулся.       Вот что на самом деле нечестно, считал Ойкава.       Он одёрнул рукава любимого плаща, пытаясь прикрыть метку хотя бы со стороны, потому что никакой браслет не мог не вызвать отвращение, когда закрывал её полностью. На самом деле, он даже не знал, уцелел ли старый подарок Ива-чана, но уже не понимал, нужен ли он ему в действительности.       Они вышли вместе из комнаты, тут же натолкнувшись на взволнованного Куроо, которому наябедничал Бокуто, который подслушал Маттсуна, который видел рыдающую Ячи, захватили его с собой, по пути ещё хватая Сугу.       — Я понимаю, ты, — Сугавара небрежно махнул рукой на Ойкаву под его возмущённое «Эй!», — но от тебя, Иваизуми, я действительно не ожидал такого отношения. Как вы посмели стереть бедной Ячи память? Её и так недооценивают из-за магии, а тут подопечный, которого она растила с пелёнок, внезапно стёр ей память!       Суга в праведном гневе всплеснул руками и заехал по лицу Куроо, за что тут же получил толчок в рёбра.       Иваизуми вспомнил, как ещё неделю назад видел обычно тихого и спокойного Сугавару разгневанным и кричащим на того человеческого парня, которого случайно тоже назначили кем-то во дворце по прихоти этого демона после боёв в Колизее. Хаджиме попытался вспомнить его имя, но понял, что практически не пересекался с ним, и это немного насторожило его.       — Если у тебя что-то не ладится с Даичи, это не наша вина! — Ойкава обиженно насупился и скрестил руки на груди. — Но лучше бы у тебя с ним ладилось, — пробормотал он себе под нос.       Суга тут же затих и удивлённо приподнял бровь. Его руки так и оставались в невозможной причёске Куроо, и это была достаточно комичная сцена, чтобы Хаджиме позволил себе смешок. Куроо тут же по-кошачьи глянул на него исподлобья и сощурился.       Они собрались в столовой, в которой последний раз ели перед смертью родителей Тоору. На столе собрался слой пыли, а в воздухе уже витал запах старого дерева, но Ойкава одним словом отчистил помещение от нескольких недель застоя, приглашая всех сесть.       Иваизуми смотрел на Ойкаву и улавливал в нём что-то совсем такое новое, что ему не хватало раньше, но появилось внезапно, вросло с корнями за одну ночь. Он сидел прямо, держал голову высоко поднятой, и он раньше так делал, но сейчас это не были привитые манеры или маска. Он ощущал себя так — уверенным в действиях, желанным в сути, и Иваизуми сам подобрался на своём месте, желая соответствовать и понимая, что это его прикосновения в следующий раз остановят Ойкаву от очередной глупости.       Казалось, узы горели.       — Некоторое время я наблюдал леса с элементами природной магии. Так вот, — Ойкава выдержал паузу, — после повстанцев, которые сожгли лес, сгорела и зона с магией, зато монстры выжили. Это переходит всякие границы, а Кенма даже не удосужился сообщить, что эти ублюдки собрались сжечь весь лес дотла, — Ойкава зажмурился, пытаясь сдержать эмоции, и сжал левую руку в кулак. Тут же Иваизуми будто дёрнуло к Ойкаве, так, что даже стул по полу заскрипел.       — Будь спокойнее, — выдал Иваизуми и ощутил себя так тупо, что покраснел под взглядами других демонов. Но Ойкава всё равно благодарно улыбнулся, кивнул и сжал его руку под столом.       — Нужно отправить некоторые гарнизоны во все аномальные зоны, которые нам известны. Нельзя допустить реальных жертв, — он посмотрел на свою левую руку, вспоминая вид прожжённой кислотой плоти. — Кстати, эссе. Принесите всё в наши покои, я хочу по-быстрому отправить это в магическую печать.       — Ойкава, что ты на самом деле… — Сугавара запнулся, пытаясь подобрать слово, чувствуя, по какому тонкому льду он ходил, игнорируя уход от темы, — изучал?       — Влияние аномальных зон на магическую природу человека, — Ойкава хмыкнул и откинулся на спинку стула. — И да, я изучил достаточно, чтобы быть слегка ошарашенным. Не просто монстры, боги их раздери. Разжигание внутренней искры, — он улыбнулся ненормально и щёлкнул пальцем, вызывая искру и вмиг превращая её в настоящий пламень. — Прирост резерва и расширение врождённой магической силы. Без последствий для самого организма испытуемого.       — Поэтому, если рабы достаточно долго выживают, то освобождаются, потому что их искра разжигается, — Хаджиме покивал с умным видом, но потом уставился на Ойкаву. — Вот ты же засранец.       Ойкава пропустил это мимо ушей, и Куроо восхищённо присвистнул.       — Армия, состоящая из одних только магов, — восхищённо пробормотал он.       — Из необученных магов, — поправил Сугавара, напряжённо думая о чём-то своём.       — Нам не нужны будут никакие повстанцы, они сами нас случайно убьют, — Иваизуми сцепил руки в замок и скривился, представляя себе подорванный королевский дворец. — Это только ещё одна головная боль.       Ойкава покачал головой и сказал:       — Не думал, что ты будешь консерватором, Ива-чан.       — Я скорее твой глас разума.       — В любом случае, это моё последнее слово. Нужно отправить демонов, возможно, любой другой расы воинов. В большем количестве в населённые места. Иваизуми, Куроо, решайте этот вопрос между собой. Мне надо пока отлучиться.       Иваизуми тут же встал из-за стола, собираясь пойти вместе с Ойкавой, но тот остановил его жестом руки. Рыцарь внутри ощутил собственную волну недовольства и злости, потому что, видят боги, он не мог выпустить этого идиота из поля зрения даже на секунду. Сугавара наморщился ещё больше от предстоящей сцены, и в утешение Куроо ткнул его в плечо, пытаясь заставить расслабиться.       — На мне следилки Ячи, за мной смотрит ворон Киёко, даже ты за мной следишь ещё пристальнее. Слушай, я не собираюсь куда-то сбегать, мне просто нужно ненадолго уйти.       Иваизуми поджал губы, прищурился, пытаясь поймать флёр лжи, и с облегчением понял, что его нет. В этот же момент Ойкава развернулся так, чтобы его плащ пафосно взметнулся в воздухе, и вышел из обеденного зала.       В последнее время Ойкава видел темницы больше, чем ему бы хотелось, но он не ощущал дискомфорт внутри себя по этому поводу, что наводило на странные мысли по поводу своей сущности.       Эта часть темниц была более… тёмной. Один факел на несколько камер, ни подстилки, ни уж тем более стола, никаких окон, затхлый воздух и специальные крысы, которых не пускало дальше определённой территории заклинание. Затхлый запах пота, крови, плесени и мочи смешивался во что-то настолько невероятное, что хотелось блевать, даже когда дышишь ртом.       — Акааши! Я правда рад тебя видеть!       Демон попытался развернуться в удушающих объятьях, сохраняя невозмутимое выражение лица, но лишь повернул голову.       Его одежда была потрёпанной, чёрный плащ подпален, а ещё недавно новые сапоги разваливались на части. Несколько шрамов, которые демон не залечил, украшали шею и щёки, но в целом он выглядел довольно опрятно. Хотя, конечно, Бокуто, повисший на нём, не добавлял угольно-чёрным волосам порядка.       Один из самых сильных демонов. Тоору правда мог гордиться тем, что он был на его стороне.       — Ойкава-сан, — Акааши кивнул уважительно, даже попытался изобразить улыбку. — Бокуто-сан извиняется за мой неподобающий вид.       — Неправда! — Бокуто тут же отлип от волос Акааши, но продолжал его обнимать, крича чуть ли не на ухо своему возлюбленному. — Ты всегда великолепно выглядишь! Особенно с этими шрамами.       Ойкава подавил смешок внутри себя.       Это заставляло размышлять на самом деле, чего он лишил Ива-чана — воин без единого шрама с гладкой кожей, просто позор же. Взгляд цеплялся только за редкие родинки. Мысли потекли не в ту степь, и Тоору тут же живо представил, возбуждали ли его шрамы на смуглой коже?       Он передёрнулся, выгоняя эту жуть из головы.       — Так ты действительно просто привёл её сюда.       — Слежка за ней в дальнейшем была непродуктивной. Всё, что можно, мы у неё выяснили.       — Абсолютно всё? — Ойкава приподнял бровь, на что Бокуто сверкнул своими янтарными глазами в темноте и спрятал гордую ухмылку в чужих волосах.       — Разве что как она смогла соблазнить кого-то из повстанцев с её мизерным интеллектом и кривыми зубами, но я не считаю это особо важным.       Поставь Акааши перед каким-то политиком — он будет втирать ему полную чушь с настолько невозмутимым лицом, что, даже видя результат заклинания правды и лжи, политик будет ему верить.       Боги, спасибо за Акааши.       Вслух он, конечно, произнёс нечто другое:       — Спасибо вам. Буду должен.       Акааши на прощанье поклонился, заставил сделать это же Бокуто, и они оба вышли из темниц, надеясь, что им больше не придётся здесь бывать. Ойкава хотел бы сделать метафору из того, как эту пару окутывал свет огня, когда они поднимались по лестнице вверх, а он оставался в кромешной тьме, но он не был настолько мелочным.       Развернувшись лицом к решётке, он попытался разглядеть тело той самой ведьмы, которая ниспослала на него настоящую благодать бога удачи.       Обмотанная в какие-то ленточки-обереги, с грязными запутанными волосами и костлявыми руками, она выглядела скорее сумасшедшей, чем той, кто смог перевернуть всю жизнь принца демонов. Так странно было её видеть. Понимать, что вот это жалкое существо дало ему самое драгоценное в этой жизни.       Он зашёл в открытую темницу, и женщина задрожала ещё больше в своём угле, пытаясь сжаться в маленький комочек.       — Знаешь, есть великое множество вещей, которые могли бы развязать тебе язык, — начал он, но потом прицыкнул, видя, как она хотела разразиться воем, — если бы ты была ещё в своём уме.       Он мог бы испытывать на ней свои эксперименты, мог бы облить её конечности кислотой, мог бы сделать ей больно. Но он не хотел этого.       Просто это было так банально, что нервный смех пробирал до костей.       — Ты должен был умереть в муках от уз… — проскулила она куда-то себе в колени. — Они обещали, что он тоже умрёт, и… всё было бы хорошо!.. деньги… мои деньги…       Слабая колдунья деревни, не способная даже залечить ранку, внезапно лишилась всех клиентов, как только отец Иваизуми стал торговать демоническими амулетами, способными уберечь дом от воров и детей от простуды. Ойкава вздохнул. Меркантильно, мелочно. Он всегда ожидал за этим происшествием нечто большее, чем первую жалкую попытку повстанцев убить наследника престола.       Хотя это было изобретательно, что говорить.       — Будь счастлива, — сказал он, подбирая заклинание про себя. — Брак, что ты заключила, благословлен богами и счастьем.       Ойкава прошептал заклинание, и лёгкий свист раздался по подземелью. В этот же момент женщина вскинула голову, её глаза выпучились, и она задышала часто-часто, пытаясь поймать воздух.       — Я просто подумал, что ты лишила нас прекрасной свадьбы, да, — он поправил манжеты рукавов, — поэтому поумирай-ка несколько часов.       Заклинание было сложным, составленным с помощью экспериментов с ядами и газом лично Ойкавой, хотя и Куроо приложил к этому свою руку. Молекулы чистого кислорода будут притягиваться к её лицу, и воздуха будет не хватать с каждым вздохом, а затем будут примешиваться другие вещества, вроде ртути и меди, смешанных с водородом, чтобы растянуть на несколько часов. Изначально заклинание было создано, чтобы поддерживать магический огонь в горелке на определённом уровне, но вот так — тоже неплохо.       Ойкава никому не позволит отнять у себя то, что получил. Даже если малейшая возможность потерять Хаджиме, он её устранит без остатка.       Только тот, кто наложил узы, мог их снять с новобрачных ближайшие несколько лет. В случае же смерти…       Ойкава счастливо улыбнулся. Теперь Ива-чан полностью его, без остатка и до конца их дней. Надо будет похвастаться сестре.       Он вышел на улицу, идя по зову уз за красной нитью. Иваизуми оказался на тренировочной площадке, и Ойкава спрятался в тени здания, чтобы немного послушать и понаблюдать.       На самом деле, он был даже немного удивлён, когда Ива-чан действительно отпустил его одного, особенно учитывая недавно пережитое. Подобное доверие невероятно льстило, поэтому Ойкава расплылся в дурацкой улыбке и спрятал руки в карманы, чтобы не прижать их к щекам. Он ещё не пал так низко.       — Маттсун, Маттсун, глянь, это же настоящий чёртов засос!       — Так ты официальный фаворит нынешнего короля, помилуйте боги!       — И каков король в постели?       Вопросы разлетелись на всю тренировочную площадку, и Ойкава поморщился, прячась за колонной, но не пряча улыбку. Потом немного выглянул, чтобы увидеть реакцию Ива-чана.       Иваизуми задумался, пожал плечами, отвернулся, будто забывая вопрос, но потом резко выдал:       — Лягается, зараза.       — Я думаю, они имели в виду не совсем это, Ива-чан, — елейный голос раздался из прохода. — Не поощряй их. К тому же ты сам не подарок и храпишь, будто у тебя нос сломан.       Хаджиме закатил глаза. В конце концов, ему действительно несколько раз ломали нос, но он прекрасно знал, что мог храпеть, только если у него было аллергическое обострение на Дурокаву (и некоторые фрукты).       — Le secret de Polichinell, — пробормотал Хаджиме недовольно себе под нос, нервно просовывая указательный палец под браслет. За эти несколько лет кожа порядочно истрепалась, кристаллы потемнели и загрязнились в тех местах, где их было невозможно почистить. Сам Ойкава говорил, что это след времени, который ему нравился; который доказывал наглядно, как долго они вместе.       Иваизуми не понимал этого.       — Пока об этом не знают за пределами, всё будет хорошо, — слегка неуверенно проговорил Ойкава, кладя ладонь на плечо Хаджиме. — В любом случае, к счастью, я здесь не из-за ваших поганых языков, — он притворно скривился, надменно глядя на Маттсуна и Маки. — Коронация и траур.       Они откладывали это до последнего момента, потому что правила позволяли делать им это. По факту сразу после смерти действующим правителем стал Тоору, но только после коронации он мог стать Королём. Но коронация означала траур, который, в свою очередь, означал внутреннее и внешнее политическое бездействие в течение месяца минимум и особые правила после. Дополнительные траты на похоронную процессию. На коронацию. На выплаты жителям столицы. Невозможность выпускать новые законы во время траура.       И прочее, прочее, прочее, с чем Ойкава не хотел сталкиваться, когда назревал бунт.       Хаджиме вопросительно посмотрел на Тоору, ожидая какого-нибудь распоряжения. По узам отдавало ненормальным спокойствием.       — Вы должны будете принять новые должности до завтра, — Ойкава небрежно махнул рукой в сторону Маттсуна и Маки, а те даже не шевельнулись, только нервно улыбнулись. — Где ваша радость?       Парни переглянулись между собой и воткнули мечи в землю, склонив головы.       — Так если подлизаться к Иваизуми, то можно получить премию? — Ханамаки прошептал достаточно громко, чтобы все услышали это.       Ойкава безразлично чуть пожал плечами и сказал:       — За вас теперь Ива-чан отвечает полностью.       — С какой это радости? — Хаджиме сморщился, ожидая подвох.       — Потому что ты теперь самый главный рыцарь королевства и прочее, — Ойкава хлопнул своего бывшего телохранителя по спине, — поэтому поздравляю с карьерным ростом.       Иваизуми хватил ртом воздух и подавился им, не зная, что ответить.       Они ещё немного поговорили о новых назначениях и вариантах, кого можно было бы отправить к аномальным зонам, чтобы до конца объясниться с новыми подчинёнными, но потом ушли в комнаты. День был суматошным и долгим, и узы тянули друг к другу, прося больше прикосновений, которые были бы менее нежными и более желающими. Магия немного сходила с ума, восполняя то отсутствие возможностей в их детстве.       — Почему ты не дал назначение Куроо? Или Бокуто? Хотя бы Сугу министром внутренних дел? — Иваизуми одёрнул себя, продолжая вбивать в затуманенный разум, что нужно мыслить, а не только прикасаться. На анализ печальной улыбки особо сил не было.       — Сегодня был слишком долгий день, — сказал Ойкава, стиснув в ладони чужую ладонь. — Давай просто пойдём в наши покои. Или, — он ухмыльнулся, потянув в пустой каменный коридор Хаджиме, — можем не «просто».       Иваизуми нахмурился так, будто до него действительно долго доходил смысл, чем заставлял Тоору нервничать.       — Действительно, — он серьёзно кивнул, — пойдём, — он зашагал впереди, и Ойкава аж споткнулся от удивления. — Тебе надо ещё речь написать, — добавил Иваизуми, когда они были уже возле двери.       Ойкава уставился на него, будто ему разбили сердце и прошлись по нему, смачно хрустя осколками.       — Да ты, пёс задери тебя, шутишь. Скажи, что шутишь, — пока ещё принц приложил в театральном изумлении руки к лицу, когда его втолкнули внутрь. — Ну скажи-и-и, — проныл он, уже садясь за стол и беря перо в руки.       Ойкава считал, что импровизация — лучшее, что может выдать король на коронации, потому что тогда всё будет хотя бы честно. Но с учётом нынешней ситуации, честно — не лучшее, что могли бы услышать жители столицы.       — А если серьёзно, — начал Иваизуми, и перо над бумагой замерло, — то ничего не будет, пока мы не сходим в храм. Даже не заикайся.       Ойкава закусил кончик пера и выкрутил его за основание, в итоге забрызгав бумагу каплями чернил. С этим он хотя бы мог согласиться, потому что это было справедливо.       — Но ближайший храм Богини Очага в нескольких километрах от дворца, а завтра траур, — всё же попытался он, потому что ну серьёзно? Дорваться до чего-то вроде Ива-чана полностью, а потом вновь прекратить на несколько дней, это же просто безумие.       — Вот именно, что траур, — Иваизуми устало вздохнул и сел на грязное бельё, — ты не можешь постоянно отвлекаться на что-то, чтобы не думать об этом.       Больно.       — Грубо, — вместо очевидных вещей проговорил Ойкава, выводя первое слово. — Ты не отвлечение, Хаджиме.       Иваизуми вздрогнул, лязгнув доспехом, и понимающе улыбнулся слабой, еле заметной улыбкой. Естественно, он знал это.       Ойкава спокойно уснул за столом, и текст, что он по-быстрому написал на оборванном листочке, отпечатался на его щеке. Бегло пробежав по строчкам, Иваизуми удовлетворённо кивнул и, предварительно сняв постельное бельё, уложил Ойкаву на матрас, придвигаясь поближе и обнимая со спины.       Завтра будет длинный день.