Реквием

      — Что за чертовщина?       Повсюду кровь. Кровь, крики, смрад, грязь, сломанные кости и пепел. Кое-где земля словно побелела, но на самом деле — посыпана солью. Кагеяма был согласен с Хинатой. Это было настолько редко, что уже заставляло задуматься, но то, что они видели вокруг — просто отвратительно.       Это была деревня, которая находилась ближе всего к бывшей границе земель людей и демонов — больше риска, что их компанию заметят, — и две расы всегда здесь жили достаточно мирно. Здесь даже появлялись первые полукровки, как говорил Укай. Но сейчас над всеми домами собрался сумрак.       Вошли они в деревню окольным путём, стараясь обходить стороной плохие взрывы хохота и крика. Кагеяма ещё не совсем понимал, как смех мог быть плохим, но от подобных звуков его кожа покрывалась мурашками страха и отвращения, а внутри всё натягивалось, поэтому они обходили эти звуки.       Они также обходили стороной лязг стали и грохот доспехов, и чем больше они кружили задворками, тем сильнее на душе становилось неспокойно. Почему столько стражи? В какой-то обычной деревне?       Внезапно Хината остановился за повозкой между домами, и капюшон, прятавший его слишком яркие волосы, спал с головы, когда он выпрямился во весь рост, уставившись на грязную дорогу. Кагеяма тут же подскочил к нему и дёрнул за руку вниз, заставляя пригнуться, хотя с таким маленьким ростом это было не обязательно, но он даже не смог сдвинуть его с места.       Хината застыл.       Тогда Кагеяма с лёгким свистом наложил на голову идиота иллюзию, надеясь, что их не заметят, и посмотрел на дорогу.       Там, прямо посреди липкой грязи и навоза, один из стражников-демонов решил поразвлечься с местной девушкой (судя по задранной сальной юбке — кухаркой или вроде того, а значит, они уже близко к трактиру). Ничего удивительного — улицы пустые, никто мешать не будет; Тобио хотел, чтобы они наконец двинулись дальше, и он бы даже пошутил про девственника-Хинату, если бы не яростно закушенная нижняя губа и раздутые в гневе ноздри.       — Чего застрял, идиот? Давно шлюх не видел? — Кагеяма зашипел на ухо Хинате, и тогда стражник резко обернулся, отвлекаясь от своего занятия, но по-прежнему держа ладони на голой заднице. Девушка, подняв лицо от лужи грязи и протерев глаза, тут же заозиралась и заорала: «Помогите!».       Конечно, Хинате надо было выскочить наперекор, чтобы спасти несчастную девицу. Та, поняв, что трахать её не собираются в ближайшие пять минут, тут же, чуть ли не вгрызаясь в землю зубами, подтянулась на руках, а потом и вовсе подскочила и, так и не поправив юбки, побежала вперёд по дороге. Кагеяма прекрасно понимал, что демон, захотев, мог её вернуть на место тут же, но ему было просто лень делать что-то такое, когда в руки шла ещё более милая добыча. Видит Богиня войны, Хината с мечом наперевес не внушал ужас или страх, скорее уж желание потискать за щёку или прихлопнуть, будто муху, от раздражения.       — Чего ты, мал-…       Меч с лязгом врезался в защиту на шее, и Хината отскочил, как ошпаренный, не ожидая, что доспех настолько массивен. Меч застрял в чужом доспехе.       Кагеяма досадливо прицокнул и выпустил три стрелы прямо в горло прежде, чем стражник успел заголосить. Тетива неприятно оцарапала запястье и срезала кусок кожи на большом пальце, но демон тут же замолк и завалился набок.       Хината дёрганным движением вытер кровь со своей щеки и прошептал заклинание — свист был негромким, но достаточным, чтобы привлечь демонов с их обострённым слухом. Труп так и остался стоять со стрелами в шее, заливая пространство вокруг себя слегка лиловой кровью.       Кагеяма подошёл и вновь натянул капюшон на рыжие волосы, не пытаясь заговорить об этом и чувствуя спиной энергию, от которой Хината кипел, потому что не смог выплеснуть. Они вытащили меч из стали — стоявший труп слегка пошатнулся, — а потом и стрелы, потому что у них не было так много ресурсов, чтобы растрачивать их попусту.       — Говори, — приказал Хината, размазывая кровь и смешивая её с грязью носком сапога. — Я же вижу, что хочешь.       — Отвратительный удар. Ты даже прицелиться, чтобы не попасть в доспехи, не можешь.       — Попробуй в воздухе этой махиной поорудовать! — Хината тут же стал защищаться, с возмущённым лицом разворачиваясь к Кагеяме и размахивая руками, в одной из которых держал двуручный меч. — Ты даже не сможешь попасть в него!       Они замолкли, когда труп вновь покачнулся от ветра, и решили скрыться подальше от места преступления. Было бы глупо продолжать спорить там, хотя Кагеяма знал, что ещё одно слово, и он бы начал сам орать, не контролируя эмоции.       Они дошли до трактира, который в прошлый раз смог приютить несколько десятков беженцев из другой деревни. В этот раз их было сотни, и они планировали оставить здесь только детей, которым точно никто не причинил бы вреда. Кагеяма теперь не был в этом уверен.       Их отправили из лагеря сюда только потому, что жена местного трактирщика просто обожала Хинату за его огромную улыбку и рыжие волосы и уговорила мужа выполнить его любую просьбу. Хината умел договариваться с людьми.       Но сейчас когда-то просторный чистый зал встретил их смрадом курева и браги, ошмётками еды под ногами и грязью на деревянных стенах.       — Шли бы вы отсюдова, мальчики, — вместо приветствия сказал им трактирщик, — пока с вами ничего дурного не приключилося.       — Но трактир ведь абсолютно пустой?..— не понял Хината, оглядываясь по сторонам в поисках хотя бы одного посетителя.       — Так этово! — выскочила женщина из кухни, желая наконец обсудить происходящее, но не хотя, чтобы её особое рвение заметили, поэтому дверь прикрыла бесшумно. — Понаехали демоны по королевскому указу, все к нам.       — Вся стража? — Кагеяма нахмурился, не понимая. — Да и как по королевскому указу, если траур с этого дня?       — А во так! — она развела руками, показывая всю грязь, что успели развести. — Указ дали, мы посмотрели да всех впустили. Чево ещё нам делать? А указ просто задним часом выдан.       Кагеяма потерялся.       Он не видел в этом абсолютно никакого смысла, включая очевидные вещи — столица осталась без защиты королевской стражи, а значит, беззащитна перед ними, мятежниками. Но Ойкава-семпай не делал ничего, что не имело бы цели, потому что он тот ещё мерзавец и хитрец. В этом должно быть что-то.       Но Кагеяма не видел.       — Так зачем они здесь, тётя? — спросил Хината, вновь и вновь оглядываясь по сторонам.       — Ну, тварей этих перебить пришли. У нас эта, — она щёлкнула пальцами, пытаясь подобрать слово, — дорохой, как это по-научному?       — Аномальная зона, — подсказал трактирщик.       — Во! тварей всяких полно, разных на вкус и цвет. Так, видимо, наша жалоба, того, дошла наконец! Сеходня ни единого воя не слыхала. Прямо счастье на душе цветёт.       Теперь Кагеяма ощутил себя в беспросветной темноте, обволакивающей, словно тягучая жидкость, в которой не вздохнуть.

***

      — Ива-чан, — Ойкава отдёрнул рукава своего парадного плаща. На самом деле, Иваизуми не знал, чем особенно этот плащ отличался от остальных, но по ощущениям он был сделан из другой ткани, так что? Он просто наделся, что этот идиот не выставлял себя в дурацком свете. — Я не хочу.       — Почему именно? — безэмоционально спросил Иваизуми, окуная кисточку в слегка светящуюся краску белого цвета и убирая лишнюю каплю о край глиняной миски. Потом поднёс к рогу Ойкавы, и тот, будто на зло, покачал головой. — Не дёргайся, идиот, — зашипел Хаджиме.       Эти странные руны было очень сложно рисовать, вообще-то.       Кисточка была жёсткой, словно сделанной из щетины, и линии по гладкому изогнутому рогу, который то и норовил заискриться, не получались ровными.       — Когда я выйду, это официально закончится, понимаешь? Оно… всё закончится. Правление родителей закончится, — Ойкава замолк и даже перестал шевелиться. В этот же момент Иваизуми сделал последний штрих кистью, вырисовывая руну, и недовольно посмотрел на кривой контур.       — Оно закончилось давно.       — Я не об этом! — Тоору устало нахмурился и резко обернулся на кровати, потирая переносицу и уже думая, как объяснить вроде бы очевидные вещи.       — Оно закончилось ещё до их смерти, — Иваизуми шутливо провёл ритуальной краской по ладони без пяти минут Короля. — Ты ведь знаешь это.       Ойкава шикнул, недовольно посмотрел на след, а потом выхватил кисточку и нарисовал что-то на лбу Иваизуми. Тот сидел смирно, позволяя делать всё что угодно.       На выходе из покоев их взяли в небольшое кольцо охраны Кьётани, Яхаба и Маки — последний как самый опытный и наставляющий, первые двое в качестве подающих надежду воинов.       — И что это такое, — Ойкава исподлобья зыркнул на своего рыцаря, а потом внимательнее стал рассматривать Кьётани. Тот, словно собака, непроизвольно отклонялся, когда маг ментально его просматривал. — Что за бешеный пёс.       Пёс скривился, прикусывая тонкую губу, но продолжал смотреть вперёд, слишком громко лязгая доспехами, когда мог этого не делать.       — Зря, Король, зря! — Маки сзади присвистнул, закладывая руки за голову и рассматривая открывавшийся перед собой вид. — Лично отбирал.       — Стража, — соизволил ответить Иваизуми. — Ну, знаешь, чтобы по пути в главный зал в тебе случайно не сделали пятьдесят дыр.       — В этом нет необходимости, и вы оба это прекрасно знаете.       Яхаба был неприметным. Со странной причёской под горшок и русыми волосами, широкими плечами и достаточно гибкими руками, да даже взгляд был вроде незаметный, но цепляющий — всё выдавало в нём мага-самоучку, который плевал на расовые предрассудки и решил заниматься сам.       Кьётани закатил глаза, и Яхаба на это раздражённо вздохнул.       Иваизуми, следя за взглядом Короля, пробормотал:       — Вы уже ему нравитесь, ребята.       На самом деле, Ойкава был готов первую минуту поставить всё состояние, что Кьётани принадлежал какой-то обособленной, животной группе демонов. Возможно, даже оборотням. Но обычные рога и слишком ровная аура выдавали в нём максимально голубую кровь. Как у явно высокого рода демонов смог вырасти такой неотёсанный щен — с бритыми висками и крашеными волосами — тот ещё вопрос.       — Почему волосы крашеные? — из чистого интереса спросил Ойкава.       — А это запрещено? — Кьётани приподнял брови.       Ойкава фыркнул, и в следующую секунду из носа Кьётани полилась кровь.       — Ты совсем всё в своих лабораториях проспишь! — Маки сзади хмыкнул. — Это мода из-за границы пошла. Чтобы дискриминацию сделать менее заметной. Девчонки в Доме говорят, что это ещё замедляет загрязнение волос, типа, они суше становятся.       — А ты модником заделался? — Иваизуми шутливо улыбнулся, смотря вперёд.       Иногда коридоры дворца казались бесконечными лабиринтами, но он всё равно поддавался чувству, что замок — это исключительно маленькая комнатка со звёздами на потолке. Чем ближе они подходили к главному залу, тем чаще попадались ковры под ногами, тише звучали шаги и воздух становился холоднее.       В предпоследнем зале без окон Ойкава остался один, и резная дверь закрылась магией прямо перед носом Иваизуми, под его вздох.       — Ещё полчаса до выхода на балкон. Подготовьте всё. Девочки уже на своих местах.       Маки кивнул, подхватил под локоть Яхабу, который тоже уже знал, что делать. Иваизуми с жалостью посмотрел на продолжающий кровоточить нос и прошептал заклинание. Кровь, отчищаясь от частиц, тут же потекла с доспеха обратно вверх, щекоча нос.       — Все говорят, что вы не умеете колдовать.       Иваизуми проигнорировал реплику и потянулся за кошелем. Кьётани, увидев руку, приближавшуюся к рукояти меча, тут же побледнел.       — Раздашь детям, бабам, девкам. В общем, всем, у кого звонкий голос, — Иваизуми подкинул кошель вверх, и тот, звякнув монетами, точно приземлился в ладонь. — Там золотые. Скажешь, чтобы заклинание спало, надо просто крикнуть «Ура» после речи нового Короля. Если возьмут, но не крикнут, заклинание сработает не очень приятно для них. Справишься?       Кьётани склонил голову вбок, рассматривая дверь, которая только что закрылась.       — Зачем?       — Чтобы жить. Это же очевидно.       Он молчал несколько секунд, всматриваясь и пытаясь увидеть хоть что-то, но без заклинаний маг не мог действовать адекватно, не стукаясь силой о стену, которую мог бы обойти.       Иваизуми всегда было интересно, насколько опасны необученные природные мажки.       В конце Кьётани просто кивнул и скрылся с глаз.       — Как жестоко, обманывать невинных детей, — Маттсун, идя с ними от самых дверей невидимой тенью, покачал головой. Иногда Иваизуми казалось, что они с Маки делили один мозг на двоих, потому что некоторые их привычки были просто до ужаса идентичны.       — Что же, ему надо учиться осмотрительности.       — То есть, если он, увидев твою магию, не стал проверять монеты на заклинания, это выдаёт его глупость?       — Молодец, хорошая логическая цепочка!       Маттсун, на секунду восхищённый таким великолепным ядом в свою сторону, не выдержал и со смехом стал трепать волосы Хаджиме.       От Маки и Маттсуна не бьёт током.       Ойкава восхищался этим фактом, стоя под дверью и подслушивая.       Последние полчаса новый король должен был получать наставления от Богов. Это и был весь ритуал.       Отец говорил, что на коронацию его деда не спустился ни один Бог. Значило ли это, что они оставили их мир, потому что стагнация затянулась? Или это значило, что Богам плевать на всё, что происходило здесь?       Корона — это чушь, придуманная людьми, не имеющими рогов.       Каждый шаг отдавался эхом по каменным стенам и холодом на загривке, поэтому Ойкава просто непочтительно сел на ступень возле Богини Войны (к ней спиной, что бы это не символизировало) и закинул ногу на ногу, ожидая, когда его отсюда выпустят.       Он должен был переживать, нервничать, молиться Богам за благополучие своей страны, повторять хотя бы речь. Но Тоору чувствовал, что его единственный невыполненный долг — ни разу не стёртая пыль с пола тайного прохода к гробницам родителей.       — Зато я уже женат, — он довольно ухмыльнулся, поднимая правую руку вверх и выставляя связь на обозрение. Не то чтобы ему кто-то ответил.       Но на мгновение показалось, что по спине прошла волна приятного тепла.       Именно из-за этой волны он сложил руки в молитвенном жесте и стал обращаться к пустоте с просьбой хорошего конца для них. Ойкава закрыл глаза, поднял голову, упираясь затылком в каменную статую, и молился.       Чтобы когда-нибудь, пусть не при нём, но всё стало хорошо. Без рабства, без голода, без убийств.       (Он прекрасно знал, как глупо — молиться об утопии.)       Тем не менее, выходя к народу, когда религиозная часть коронации закончилась, он не ощущал какой-то особой ответственности или страха. Его спина была прямой, взгляд уверенным, голова поднятой, а губы растянуты в лёгкой улыбке.       Вязь рун на рогах засветилась древней магией, подтверждая законность прав на престол (надо будет ещё поэкспериментировать с ней), и иллюзия короны тот час опустилась на голову, точно обхватив виски.       Свист магии бил по ушам в гробовой тишине. Народ столпился перед замком, от господ до рабов в поношенных одеждах — все стояли в одной толпе, ожидая первых слов короля.       — Братья и сёстры! Тяжкое бремя обрушилось на нас Волею Всевышних: безвременно скончались мои дорогие родители, Король и Королева. Это было ужасное, трусливое убийство, и мы делаем всё, чтобы покарать виновного в достаточной мере за столь ужасное богохульство. Я любил и буду продолжать любить своих родителей, но они оставили нас в сложное время, когда нам всем нужно быть едиными перед лицом врагов: богохульниками, работорговцами и внешними врагами. И когда я говорю все, я имею в виду всех: от демонов до людей — всех, кто является подданным Аоба Джосай. Это будет непростое время, когда пора смотреть в будущее, но если мы будем сильными, оно будет светлым для нас.       Мы будем готовы к этому. Клянусь.       Ойкава вдохнул грудью новый воздух. Воздух страны, в которой он Король. Опустил взгляд на молчащую, ничего не понимающую толпу, пытаясь понять, ропщет ли она.       И тогда какой-то грязный мальчишка выкрикнул: «Да здравствует Король!». Этот звонкий детский голосок подхватили другие: женские высокие, звонкие мужские — и уже через несколько секунд толпа орала:       — Да здравствует Король!       Он наслаждался этим гомоном, наслаждался безумной толпой, которая считала его достойным Королём. Смотря за горизонт, он видел, как Шираторидзава падёт перед Сейджо на колени, как повстанцы сами исчезнут, стоит лишь отменить рабство, как они получат ещё один выход к морю и торговля зацветёт. Как они с Иваизуми стареют вместе, всё время идя рука об руку, и умирают в один день абсолютно счастливыми.       Он видел это так чётко и ясно, насколько это возможно. Настолько, что убеждался в правдивости видений.       Тем не менее, когда он повернулся спиной к народу, он ощутил всю тяжесть взглядов и криков, которая ударила в спину, и ответственность, что пришла с якобы короной на голове. Она сжимала виски, не давая забыть.       Это ведь то, к чему он стремился, да?       Иваизуми встретил его в коридоре, будто никуда и не уходил, чтобы послушать речь, и нового Короля тут же взяли в кольцо охраны, хотя коридоры были абсолютно пусты. Тоору ощутил, как пространство вокруг него уменьшалось с каждым шагом.       Они дошли до его покоев, и Кьётани с Яхабой остались снаружи перед дверью, чтобы охранять главный вход.       — Это было слишком изматывающим, — пробормотал Ойкава, стягивающий плащ с плеч. — Не могу шевельнуться.       — Не придуривайся, — начал бурчать Иваизуми, подбирая одежду с пола и аккуратно складывая на стул. Где-то внутри он подозревал, что Король позволял себе подобное только потому, что знал, что за ним уберут прямо сейчас, но рыцарь продолжал подбирать одежду снова и снова. — Ты помнишь, что мы сегодня должны сделать?       Тоору расплылся в притворной счастливой улыбке, пробормотав в потолок: «Конечно», но потом нахмурился, уже громче говоря:       — Звезда падает.       Хаджиме поднял голову, ища взглядом, и нашёл — маленькая плоская вырезанная из специального материала звёздочка прямо над головой, которая светилась пару часов ночью, сейчас держалась лишь на двух лучиках, грозясь упасть прямо сейчас.       — Может, пора их снять? — предложил Иваизуми, уже подставляя стул, чтобы встать на него и прижать звезду к небу.       — Делать их с мамой было весело, — сказал Тоору, наблюдая, как звезда окончательно отвалилась от потолка от попытки приклеить её обратно прямо в руки Иваизуми.       Он повертел её в руках, рассматривая мелкие трещины.       — Тебе надо спуститься в гробницу.       — Не могу.       — Можешь, — твёрдо сказал Хаджиме, — должен. Чтобы они увидели тебя и ушли с миром.       — Они уже ушли, — Ойкава подскочил, словно ужаленный. — Все истории про призраков являются чушью, душа — это связь между субатомами нейронов в твоей голове.       — Будь спокойнее.       Тогда стул под ногами Иваизуми затрясся, а через секунду развалился на щепки. Рыцарь, грохоча доспехами, упал на пол, и звезда его в руке сначала треснула, потом сломалась на две части.       — А ты? — спокойно спросил Тоору, будто не было никакого крушения пару секунд назад, чуть прищурившись. Иногда Иваизуми забывал, что у них тоже бывали плохие дни. — Почему не идёшь на могилу к родителям? Только не говори, что слишком плохой сын, я не поверю.       — Я даже не знаю, где их могила. Я даже не знаю, есть ли она, — он усмехнулся, рассматривая практически обескровленное демоническое лицо, пытаясь понять, смог ли скрыть звуком надломленную хрипотцу в голосе. — Иногда ты такой мудак. Если думаешь, что я там не перевернул каждую доску после того случая, — мимолётный взгляд на чужую руку, — то ты тот ещё идиот. Их нигде нет. Наверное, где-то в общей могиле или вообще сгорели. Чума же была.       Тоору тихо зарычал, прикрывая глаза рукой.       — Прости, — получилось немного шипяще и на выдохе, — просто пока что много.       Он сильный и слишком слабый одновременно, и это всегда так трогало за струны внутри Хаджиме, что он не понимал, что делать с этой дрожью между рёбер, когда он видел Тоору таким.       — Тебе надо поспать.       — Я не могу, когда чувствую что-то подобное внутри.       — Если ты не поспишь сейчас, то позже будешь жаловаться всю дорогу и весь день. Или вести себя неадекватно.       Ойкава фыркнул, перевернувшись на бок прямо в плаще, закутавшись в него, словно в мягкий плед, по самые глаза, и засопел, как будто спит.       Хаджиме лёг рядом, и они взялись за руки, чтобы ощущать пульс друг друга и знать, что живы, засыпая и просыпаясь вместе.       Они пробирались в храм рано утром, когда в воздухе ещё не растворился запах спирта после траурного дня, но когда уже все горожане заставили окна, чтобы не видеть рассвета. Строение было откровенно неухоженным: поросшие лозой стены, облупленная краска и крошечная, сломанная открытая дверь. Маленькое и когда-то белое, все недостатки на нём были слишком видны.       Они оба зашли внутрь, одновременно переступив через порог, и Ойкава улыбнулся в ответ приветливой послушнице, встретившей их в прихожей и предлагавшей купить напоминалки с молитвами на каждый день.       — На самом деле, — внезапно начал он, заходя в зал, и Иваизуми ощутил необъяснимый прилив нежности в благодарности, которые тут же захватили его сердце, заставляя разделять чувства, — это тот самый храм, где молились мои родители.       Зал был пуст. В этом и был смысл — абсолютная пустота, не отвлекающая от моления выбранному Богу, и статуя, чтобы видеть глаза того, кому молишься. Все статуи богов всегда были безликими, но у каждого из них были атрибуты.       У Богини Очага — зажжённый факел в правой руке, куда надо кидать подношения в благодарность, косое платье от колена до пола и длинные широкие рукава, в которых, по приданию, она прятала подкову на удачу.       — Хотя я никогда не понимал смысла моления после потери девственности. Ну серьёзно, это так тупо, — внезапно проныл Ойкава, когда они уже подошли вплотную к статуе и бросили в огонь подношение.       — Это традиция, — Иваизуми зыркнул злобно и с неизменным румянцем на щеках нервно сложил кончики пальцев вместе в молитвенном жесте, обращаясь к Богине Очага с благодарностью.       — Знаешь, в чём отличие демонов от людей? — Ойкава, закутавшись в капюшон поглубже, смиренно склонил голову и повторил жест, впрочем, не желая хранить молчание. — Я в детстве всё задавался вопросом, почему у нас монархия? При нашем развитии науки и культуры, почему мы веруем в пантеон каких-то богов? — Ойкава замолчал, наконец и впрямь начиная зачитывать молитву благодарности.       Но видят Боги, этот засранец знал, как заставить Хаджиме излишне думать.       Они разъединили пальцы одновременно и посмотрели на безликую каменную статую, ожидая ответа.       — Статуи каменные, чтобы народ помнил, что боги не могут излечить от всех бед и вернуть мёртвых. А ещё, — он на секунду запнулся, поднимая голову выше и упираясь взглядом в купол, — принижают их до нашего уровня. Ведь что есть сила разрывать пространство, менять суть вещей и изменять физические законы, если не божественная сила?       Иваизуми не мог заставить его замолчать. Ойкава говорил воистину богохульные вещи, которые не должны быть произнесены вслух, тем более в храме, но человек внимал, не в силах вздохнуть.       Тогда демон сказал:       — Наше отличие от людей в том, что мы знаем, что Боги есть.       И это, наверное, должно было быть каким-то откровением, которое должно стукнуть обычного непросвещенного человека мешком по голове, но в кривом запустелом храме с единственной монашкой это звучало так глупо и нелепо, что хотелось смеяться.       — Заклятье уз, которым мы сейчас связаны, — Ойкава погладил вязь на голом запястье, — придумали совместно Богиня Очага и Богиня Войны. Правда, странный союз? Но именно это позволяет переливаться моей силе в тебя. А я забрал немного твоей физической, если честно, но от тебя совсем не убыло. Забираются излишки, чтобы был баланс.       Иваизуми видел, как Ойкава подавил в себе смешок, и попытался не засмеяться следом.       — Закрепление власти символом веры, Ива-чан, — Ойкава поднял голову на самый верх, будто ожидая вместо деревянных балок увидеть настоящие звёзды, к которым тянулся каждую ночь. — Вот что на самом деле важно.       Несмотря на все подколы Тоору и весёлые перешёптывания, сил у них ни на что не осталось. Они шагали в тумане до самой черты города, а через стену пробирались потайными ходами. Поэтому, когда зашли в собственную комнату, за окном уже вставало солнце, а их одежда и волосы были в плесени, паутине и грязи.       — Почему просто нельзя построить больше храмов? — Иваизуми потянулся с хрустом в костях.       — Религия отдельно от политики, дурак, — Ойкава зевнул, стянув сапоги собственными ногами, и завалился лицом в подушку. Потом подумал и с лёгким свистом произнёс заклинание очищения. — Давай, ложись рядом со мной.       И это было так здорово, произносить фразу, понимая, что имеешь на неё все права, которые возможно. Что можешь обнимать каждую секунду существования, касаться каждое мгновение, и никто ничего не посмеет сказать, потому что это законно. Подтверждённый в храме брак узами — самая законная и нерушимая вещь, которая могла существовать в этом мире.       Теперь Хаджиме от него точно никуда не уйдёт.       Иваизуми фыркнул, ощущая, как кожа после заклинания слегка стянулась, и лёг рядом.       — Нам вставать через часа два.       — И что? Давай поспим вместе.       — Давай.       Наверное, с Ойкавой что-то не в порядке, если от обычного «давай» у него сердце бьётся в глотке, как ворон в клетке, желая вылететь наружу. Это же ненормально, да?       А возможно, что с ним всё отлично.

***

      Кагеяма не мог спать, слыша крики монстров за окном, которое не закрывалось из-за поехавшего фундамента здания и перекошенных стен. Крики давили, и он не был уверен, были ли там только рёвы монстров, не спрятались ли в большом шуме отчаянные тихие вопли женщин и детей?       Он не понимал. Он блуждал в темноте, не зная, как ему надо поступить.       — Почему ты не спишь? — недовольно пробурчал Хината, переворачиваясь на другой бок и закидывая на Кагеяму ногу. — Здесь и так мало места.       — Можешь валить на пол.       — Там крысы. Или клопы. Я не уверен.       Хината был наивен в своей вере, что их не было в матрасе, но Кагеяма промолчал.       — Тебя вообще это не напрягает?       — Что?       — Крики.       Хината вздрогнул, натянув рубаху Тобио на себя так, что ворот больно врезался в шею.       — Знаешь, ты можешь считать меня добрым и тупым парнем, — начал он, и от его тона что-то в груди у Кагеямы сжалось. От страха. — Что я мечтаю просто всех спасти. Но это же такой идиотизм, верно? Спасать всех из-за жажды справедливости.       Он замолчал, и Кагеяма невольно подумал, что да, он чертовски согласен. Это тупо, не иметь личных мотивов для того, чтобы пойти против власти и судьбы.       Были ли у него мотивы идти этой дорогой, кроме покалеченного запястья? Покалеченного смысла жизни? Покалеченной сути? Стоят ли три с трудом гнущихся пальца возможности лишиться головы?       — Однажды работорговцы пришли вместе с солдатами в мою деревню. Ну, это логично, я же как-то попал в рабство. Но они не только прирезали мою семью, — Хината улыбнулся, и это пугало; он часто пугал своей неуместной улыбкой, но Кагеяма хотел его оправдать возможностью, что он просто вспоминал о семье. — Знаешь, исключая тот факт, что работорговцы имеют контракт с нашим правительством. Ну, у моей сестры не было магии, ей было всего девять лет. Такая крошечная и солнечная, от неё пахло цветами и молоком.       Кагеяма хотел заткнуть уши, а не сжимать Хинату за плечо.       — Они решили не просто её убить. Они решили сначала изнасиловать её у меня на глазах. Перед этим у меня был выброс, и тело не справилось с магией, поэтому я лежал обездвиженный и смотрел, как они… запихивают свои члены в мою девятилетнюю сестру одновременно. Как она тянула ко мне руки.       И знаешь, что? Её крик в моей голове не перекроют никакие вопли монстров.       Кагеяма заснул с этой картинкой в голове: как маленькая девочка с ужасом на лице тянула руки к обездвиженному и оглушённому брату, не понимая, что ей перережут горло через полчаса и почему так больно, что с ней делают эти мужчины, почему брат её не спасёт. Под крики монстров.       И, кажется, где-то там были спрятаны женские вопли.