У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить. 1939
***
Жизненный Квест: Не дать убить Короля врагам. Награда в случае выполнения: вторая жизнь. Наказание в случае провала: уничтожение души (Вашей), уничтожение души (Короля), уничтожение Королевства. Описание Жизненного Квеста: Вы так любите Короля, что связали с ним свою жизнь, став его верным Рыцарем. К сожалению, Король — мишень повстанцев, которые хотят его уничтожить. Король очень любит своё Королевство. Ваша задача: помочь с выполнением Жизненного Квеста Короля, не дать уничтожить Королевство глупым повстанцам, которые не знают законы мироздания. Вы не должны дать повстанцам лично убить Короля, иначе Королевство погибнет. Ограничения: отсутствуют. Иваизуми пялился на прозрачную табличку в воздухе, не совсем понимая, что он должен делать с полученной информацией. Хотелось тыкнуть на красный крестик сверху, чтобы закрыть это окно и больше никогда не видеть, но оно всё равно будет существовать. Теперь он о нём знал. Иваизуми покосился на Ойкаву, который, судя по жуткой улыбке и исчезающим предметам, всё ещё играл с «инвентарём», помещая туда абсолютно разные предметы: от стула до кровати, и до описания квестов и статусов всё ещё не дошёл. Рыцарь (Боги, это его официальный Статус) всё-таки закрыл окно с описанием, вдохнув поглубже, и начал просматривать звания: «Мальчик без магии» (-10 к репутации, -15 к удаче), «Покоривший аномальную зону» (+50 к репутации, +10 к магии, +10 к удаче), «Ученик мастера» (+10 к репутации, +10 к силе, +5 к ловкости), «Возлюбленный принца-демона» (+45 к репутации, +30 к магии, -5 к удаче, -5 к выносливости) и прочие. Иваизуми нахмурился, лишь когда дошёл до последнего доступного, но бесцветного статуса, хотя из-за прозрачности окна было трудно определить. Ох, это... «Король». Он аккуратно тыкнул в него пальцем, и большой красный крест всплыл вертикально перед глазами, выдавая странную комбинацию цифр и древних магических слов, из которых Хаджиме разобрал лишь Error, и только в конце вылезло предупреждение: «Данный статус может присвоить объекту лишь персонаж такого же статуса». Иваизуми помахал перед собой рукой, чтобы окошки наконец развеялись, но они продолжали мигать красным прямо перед его глазами. Он зажмурился посильнее, открыл глаза, и тогда галлюцинации наконец исчезли, оставив после себя головную боль. Точно. У них всего лишь глюки. Сам Иваизуми не видел того, что видел перед собой Ойкава, но инстинкты доверять ему и чувствовать слова поверхностно (правда ли или убегание от ответа; им обоим нужно было личное пространство) сделали своё дело, и уже через пять минут Хаджиме, как идиот, сидел на кровати и пытался правильно провести рукой из молящего жеста. Получилось через полчаса, за которые он начал сомневаться в адекватности Ойкавы, зная, что тот говорил правду по его мнению. Тогда появилось его собственное окно с полным именем, шкалой здоровья, статусом, характеристиками и маленькими иконками тут и там. Возможно, именно поэтому Кенма советовал им молиться. Возможно, они увидели нечто, что на самом деле никогда не должны были видеть, ведь они не грёбанные боги, чтобы таким образом управлять своей жизнью. В любом случае, его глаз сразу зацепился за то, что должно было беспокоить Ойкаву в первую очередь: маленькие иконки рядом со шкалой здоровья, постоянно мигающие и подсвечивающиеся. Он отложил их на самый последний момент, потому что чувствовал, что в иконке с поломанными кольцами кроется суть их проблемы. Дебаф. Какое забавное магическое слово. Он пробежался глазами по описанию, суть которого он понял на своей шкуре уже давно, и добрался до небольшой приписки, резко выдохнув весь воздух из лёгких. «Для отмены дебафа используйте системную команду или зелье удачи (высшее)» — Ойкава, твою мать! — Иваизуми прошипел, боясь отвести взгляд от окошка, которое могло исчезнуть. — Прекрати быть таким ребёнком и займись нужным делом. Прочитай описание дебафа «Поломанные Узы». Смех прекратился на секунду, и кровать с грохотом приземлилась на своё прежнее место, когда Ойкава стал тыкать пальцем в воздухе. Иваизуми наблюдал сквозь окно, признавая, что со стороны смотрелось это или забавно, или будто они сошли с ума. — Где именно? — спросил Тоору, хмурясь и осматривая пространство перед собой. Возможно, его окно другое. Король же. Иваизуми хмыкнул про себя, качая головой. — Рядом со шкалой здоровья, маленькая иконка с поломанными обручальными кольцами. — О Боги, — Ойкава отвернулся от собственного окна, в упор уставившись на Хаджиме. — Это просто описание того, как нам не умереть? — Очевидно, да, — Иваизуми закатил глаза, весело фыркнув. — Мы можем не умереть. Точно. Они могли не умереть. Они могли жить. — Я же говорил, — он вцепился в свои волосы сзади, оттянув, всё ещё не до конца веря. — Мы будем лучше. Мы справимся с этим. Он смотрит на Ойкаву, какого-то гордо сломленного чувствами, сдерживающего эмоции, но дрожащая до виднеющихся клыков губа выдаёт с головой, как и морщинки между бровей. Хаджиме чертыхается себе под нос и бросается к нему, целуя в лоб, нос, щёки, веки, снимая с уголков глаз скопившиеся слёзы кончиком языка, лишь затем припадая к губам. Поцелуй солёный и дрожащий, в конце — неудобный, потому что улыбками не целуются. Тоору смеётся, Хаджиме смеётся тоже, потираясь щекой о подбородок, ощущая приятное покалывание на коже от щетины и в кончиках пальцев от какого-то облегчения, пузырящегося внутри игристым вином. Они засыпают, обвиваясь вокруг друг друга, цепляясь за кожу и запах, тем самым погружаясь в долгожданное спокойствие и уют. У Иваизуми мелькает мысль, что последний раз так было, когда Ойкава оставался в его доме на ночь. Родители заходили в его спальню и целовали обоих мальчиков в лоб. Пахло свежим хлебом, травами матери и цветочной пылью от волос Ойкавы. Сейчас Тоору так не пах: скорее жжённым сахаром, древесиной и пеплом, но ощущение в груди точно такое же. Тогда Иваизуми впервые подумал, что, возможно, после всего этого дерьма ему следовало съездить в дом нормально, чтобы сделать могильники родителям. Дать покой. Покой, который они заслужили. Он проснулся обёрнутым вокруг Ойкавы, который с задумчивым выражением лица водил пальцем по воздуху... нет, по своему собственному окну. — Доброе утро, — Тоору потрепал его по голове. — Снилось что-то хорошее? Иваизуми промычал что-то невразумительно, желая, чтобы тепло по всему телу не уходило. — Эй, Ива-чан, — Ойкава снова подал голос, сделав небольшую паузу, водя глазами по невидимым строкам, — какой у тебя жизненный квест? — Помочь с выполнением твоего, — Иваизуми зевнул, сонно глядя на Ойкаву. — А твой? Если бы Хаджиме не был таким сонным и погрузившимся в спокойствие, он бы понял, что в невнятном ответе, уходе от правды скрыта угроза. Его ошибка. — Я порылся в общих настройках, — начал Ойкава, и Иваизуми потянулся, размышляя, насколько важно всё, что скажет Дурокава таким восхищённым голосом, — и отменить проклятье мы не можем, у нас недостаточно полномочий или не тот статус, что-то вроде этого, однако мы можем сварить зелье. Пара ингредиентов может доставить неудобства, но не более того. К тому же в инвентаре у меня был рецепт, так что концепция должна быть простой, однако статус... должен быть другой, и для меня он возможен, но пока что заблокирован. — Так нам надо найти того, кто сможет сварить зелье? — Иваизуми натянул часть доспеха, и Ойкава тут же подошёл, чтобы помочь с ремешками. — Это не так просто. Судя по всему, с нами есть кто-то рядом, кто может приготовить его, и есть несколько заклинаний, которые я успел вычитать, но я не знаю, где искать среди замка. Хотел ли знать Иваизуми, какой именно статус нужен для варки зелья? Вчера он понял, что статусы могли добавить к основным характеристикам или отнять у них, но за некоторыми крылись положение или уровень. Он видел, как Ойкава жевал нижнюю губу, сомневаясь в самом себе. Ойкава был великолепен в экспериментах. Если у него не был открыт статус, и если это не Куроо или Кенма, значит это статус, за которым скрыта власть. Иногда Иваизуми ненавидел своё детство с Ойкавой. Если бы он умел не думать, всё казалось бы куда проще.***
Кенма тихо постучал в дверь, которая не могла сдержать горько-сладкий запах лекарственных трав. Будто смерть. Ячи — тихая и милая, верная прежде всего из-за отношения к ней, будто всё до этого — тёмный отпечаток на бессмертной душе. Но когда она открыла дверь, и он посмотрел ей в глаза, иррациональное чувство безопасности возникло в груди, несмотря на взрыв ярости Короля демонов где-то в замке. — Кенма-кун? Ты что-то хотел? — она вытерла руки о штаны, как какая-то простолюдинка с человеческих земель, и улыбнулась ему. — Мы с Куроо уходим, — выражение её лица тут же переменилось на странную грусть, похожую на обвинение. — Мы не считаем, что, оставаясь здесь, вообще выживем. Она так и не пустила его в комнату, продолжая держать на пороге. Наклонилась к косяку, скрестила руки под грудью и нахмурилась, обдумывая, что могла сказать. — Это ваше общее решение или решение Куроо-сана? А вот это было обидно. Кенма дёрнулся чуть назад, будто она могла его ударить, и медленно выдохнул, успокаиваясь. В конце концов, она имела право знать, почему Кенма тоже счёл возможным уход отсюда, несмотря на то, что он, кажется, бежит всю жизнь откуда-то. — Король и его рыцарь страдают от проклятья уз, которые изначально наложили без их согласия, — он отвернулся от Ячи моментально, не желая смотреть, что написано у неё на лице. — Они умирают. Год-два без моего вмешательства. Я только растяну... — Кенма замялся, не в силах подобрать слово, а потом и вовсе замолчал. Ему нужно поддерживать щиты Некомы. Вернуться в главное поместье, убедиться, что с сестрой Ямамото всё в порядке. Он был в замке, потому что здесь было столько свободы, что он не мог охватить её руками — в чём и заключался смысл, в общем-то. Никто не порицал их эксперименты, и Ойкава иногда лично присоединялся к ним, проявляя такой живой интерес, отражающийся в блестящих глазах. Дома наоборот. Не потроши кошек. Не копайся на кладбище. Не трогай кислоту. Не говори с племянником. Не прикасайся к матери. (для последнего поздно, но не то чтобы он жалел) Не будет никакой свободы, когда не станет Короля. Будут разборки за власть, Куро пострадает, потому что слишком близко к Ойкаве был, а помочь уже сейчас они ничем не могли. Бессмысленная трата времени. Лучше уж в заклинание щитов влить столько, чтобы даже в случае божественной кары позволило выжить. — Даже ты ничего не сделаешь, — он развернулся и ушёл в конец коридора, туда, где его ждал, быстро вышагивая туда-сюда, слишком беспокойный Куроо с дрожащими руками. Их дело было предупредить. Ячи зажмурилась, застонала, прижимая кулак ко лбу, заставляя себя думать. Она последняя не сдавалась. Она последняя верила, что всё ещё можно исправить. — Нам надо уходить, — Киёко сзади бесшумная и невесомая, но знакомый запах кожи заставлял сердце успокоиться. — Мы сделали всё, что могли. Я сделала слишком много. Ячи резко обернулась, глядя на записку в руках сестры. Чёрная бумага с белыми древними буквами. Слова медленно складывались в осмысленные предложения — бумажка исчезла из рук гораздо быстрее, чем Ячи даже поняла, что именно прочла. — Абсолютно все отвернулись после этого, да? Абсолютно все? Киёко мягко улыбнулась, нежно дотрагиваясь до солнечных волос сестры, поглаживая её по голове медленно, не затрагивая рогов. Ячи всхлипнула, не готовая уходить вот так, сразу, несмотря на абсолютно всё, что висело в воздухе. — Ты знаешь, что это значит. — Я знаю, что означает слепой Акааши-сан, — она кивнула, вновь всхлипнув, пытаясь удержать слёзы. Глаза щипало, и через резь и сдавленность в горле Хитока сдалась, отпустив всё: уткнулась в чужую грудь, принимая объятья и успокаивающие круговые поглаживания по спине от рук сестры, вдыхая рвано через рот. — Мне... мне нужно... — Конечно. Пара дней есть всегда. Ячи кивнула, кажется, развозюкав сопли по чужой коже. Киёко, впрочем, ничего не сказала. — Как же так получилось? Мы ведь с самого... рождения, — она замолчала, прикусив губу до небесно-голубой крови и струйки дыма от прокола, выпуская магию вместе с эмоциями, чтобы меж рёбер так не щемило и не скручивало. Не помогло. Она не знала, поможет ли что-либо когда-нибудь.***
Это не было сложно для Ойкавы. По большому счёту, в самих действиях никогда не было ничего сложного: тот же маршрут, что и к темницам, который он проделывал так часто, разве что последний поворот в другую сторону. Ничего сложного. Только он до этого так ни разу этого и не сделал. Усыпальница была компактной. Такой же сырой и воняющей канализацией, как и темницы, такой же металлической — чтобы помнить, что даже правящая династия по своей сути демоны, чьи следы в истории пропитаны кровью. Чем больше магии было в теле, тем дольше оно разлагалось. Поэтому большинство предшественников предпочитали, чтобы их сжигали: места занимаешь меньше, детям не приходится смотреть на практически неиспорченное лицо, лелея надежду, что родитель вот-вот очнётся. Только статуи в камне, увековечивающие, будто возносящие над храмовыми Богами из дерева, с чёткими чертами лица и урна с прахом в таком же каменном сундуке. В усыпальнице темно, но, глядя на статую матери, Ойкава всё равно содрогнулся от желания упасть на колени и обнять живую мать за ноги, умоляя никуда не уходить. Это как-то странно било по лёгким, не давая дышать, хотя он давно смирился с тем, что родители мертвы. «Говори меньше, улыбайся больше, не позволяй никому узнать, что ты думаешь» — девиз Королевы был выведен прямо над датой её смерти. Боги, Иваизуми сделал его таким мягким. За несколько лет слова матери позабылись и стёрлись из памяти, оставляя лишь некоролевское желание кривляться, когда кто-то раздражал, и улыбаться так, чтобы все читали его выражение лица. Это ложное ощущение безопасности действительно убило его. Он открыл каменный сундук, достал урну, и оттуда быстро почерпнул прах матери, всё ещё поблёскивающий в свете факела крошечными остатками костей и магии. Высыпал в специально заготовленный мешочек, который кинул в инвентарь. Закрыл урну, поставил на место, закрыл каменную шкатулку. Поглядел на статую матери ещё раз, пытаясь усмотреть что-то важное в глазах. Но всего лишь камень... Ойкава поморщился. Всего лишь камень и прах. Ничего настоящего от его родителей. Тем не менее, он поклонился на прощание. (ни разу не взглянув на статую отца). Это было гораздо проще эмоционально. Какое-то оцепенение напало на него там, внизу, но уже проходя по коридору Ойкава понял, что скорее груз спал с его плеч. Дышалось немного легче, и мелкие иголки по всему телу — это душа восстанавливала ток после такой тяжести. Маттсун и Маки тут же подпёрли его сзади с обеих сторон, не спуская с него глаз, будто Ойкава мог куда-то убежать от них. Король усмехнулся, но позволил им, ничего не говоря вслух. Ива-чан заслужил много отдыха, так что настолько раннее утро было лучшим временем для его сна. Ойкава прошептал себе заранее заготовленное заклинание под нос, и резкая боль в глазах заставила его на секунду сбиться с шага. Теперь было главным постоянно не смотреть куда-то поверх голов, чтобы демоны не заподозрили... что-либо. Это был чистый магический язык, начинавшийся со значения «команда для системы», но в остальном Тоору не был уверен. Впрочем, заклинание сработало как надо, пусть и со странным хрустальным звуком вместо обычного хлопка возле губ. Ментальные заклинания слишком сложные для его понимания. Теперь над головой Маки вертелось «Верный рыцарь», как и над головой Матсукавы. Этот факт заставлял Ойкаву немного горделиво улыбнуться: он сделал правильный выбор, он не прогадал с ними, как... с другими. На глаза то и дело попадались надписи «Слуга», «Помощник слуги» и даже «Сын любовницы слуги». Они проходили сквозь стены, плывя прямо на Ойкаву, и хотя тот знал, что это всего лишь в его голове, он всё ещё слишком часто оборачивался, сканируя демонов за стеной. — Мы просто... ходим и осматриваем стены? — Маки не выдержал на следующем этаже, когда Ойкава завис возле комнаты Яхабы, который, оказывается, не прочь поделить её с Кьётани. Прямо так, что их статусы накладывались друг на друга. Хотел ли Ойкава подробностей? — Бешеный Пёс в последнее время не подлизывался к Яхабе-чи? Конечно, да. Он будет ущемлён, если не будет знать, что происходит среди его действительно Верных рыцарей. Маттсун покосился на него с истинным презрением во взгляде. Ойкава внутренне фыркнул. Тот не имел подобного права, особенно когда подошёл поближе к двери в один из вечеров, когда Тоору стоял на коленях перед Хаджиме. — Ты же не изобрёл заклинание, чтобы смотреть сквозь стены? — Маки скорчил рожу, отодвигаясь от Короля на шаг. Несмотря на клоунаду, рыцарь действительно задумался над вопросом, нахмурившись. — Я ничего не слышал об этом. — Кошмары. Проклятье, — со вздохом пробормотал через несколько секунд Маттсун. — Долгая история. Лучше не спрашивайте. Они продолжили путь, и спустя полчаса, останавливаясь возле комнаты их лекаря, Ойкава даже не нашёл в себе сил, чтобы действительно удивиться. Поломанная, будто рассыпающаяся, но такая яркая и сверкающая зелёным светом надпись «Goddess» пульсировала в глазах, вызывая головную боль. Где-то на другом конце связи Ойкава сначала ощутил беспокойство дрожью по спине, а затем то, как Иваизуми проснулся от эмоций мужа. Надо было заканчивать быстро. Он постучал в дверь, одновременно посылая волны успокоения для Ива-чана. Ячи открыла ему дверь заспанная, с мешками под глазами и колтуном вместо волос. Такая маленькая. Такая... знакомая. Как он с ней раньше разговаривал? Ойкава на секунду растерялся, отменяя заклинание, смотря в глаза Ячи. Как давно он смотрел на неё сверху вниз? Ещё совсем недавно... Ах. Так много смысла теперь. Смысла не имеют запах соли на щеках Ячи и её грустная улыбка. — Ваше Величество? Вам что-то нужно? — Ячи-чи, не могла бы ты сварить одно зелье? Маттсун и Маки в коридоре немного дёрнулись, чуя подвох то ли сердцем, то ли единым разумом. Ячи уставилась на него, как на больного, сканируя глазами. Могла ли она правда сканировать его? — Но вы ведь обычно сами... — Оно довольно трудоёмкое и долго варится, а в нынешней ситуации я не могу уделить этому должное внимание. Так ты мне поможешь? Она пристально глядела на него, забывая свою неуверенность на мгновение, но потом помотала головой и нацепила слегка кривую, такую грустную улыбку, кивая. — Как я могу отказать Королю? Ойкава запустил руку под плащ, делая вид, что достал рецепт из какого-то несуществующего скрытого кармана, как и прах матери вместе с землей из аномальной зоны. Ячи быстро пробежала глазами по списку ингредиентов, что-то бормоча под нос, а затем резко посмотрела на Короля. Ойкава продолжал ей улыбаться. Что он мог ещё сделать? — Это... будет готово к вечеру. Я могу подойти в малую столовую, чтобы отдать его вам. — Конечно, это будет замечательно, — Ойкава кивнул, ощущая, что вместе с закрытой дверью обрывалось нечто важное между ними. Неважно, какими вопросами он задастся сейчас, ответы он всё равно узнает к своему времени. Кажется, к этому вечеру. — Что это было? — спросил Маки. — Это бессмысленно, — пробормотал Маттсун. Ойкава не хотел дать понять, как близко они подобрались к его собственным мыслям.***
Ойкава — удивительный мальчик. Ячи дрожала, смешивая ингредиенты, и бормотала себе под нос, отстраняясь от того, что делала. Она знала, что это. Ни разу не пробовала, ни разу не пыталась нарушить ход вещей. Такие зелья ломают пути. Но она знала. У них не было принято пользоваться системой — они были в ней, но их действия были вне её. И если даже с таким фактором Акааши ослеп для Ойкавы... Она ощущала ножи меж рёбер и укусы зимнего ветра. В ней веры было больше всего и всех. Богам вера не нужна — ни внутри, ни снаружи, — но демоны, души так хрупки без неё. Однако вера, вот странно, крошится по краям и рассыпается первой. Ячи добавила щепотку праха, и коричневая жижа резко дала температурную реакцию, а затем запахом — цветы, прямо как в комнате вокруг, — а потом сделалась более жидкой, изменив цвет на кристально-зелёный. Хитока выключила огонь, вдыхая обжигающие пары зелья, и попыталась успокоить мелкую дрожь. Она так часто вынуждена напоминать, кто она по своей природе, что сама стала в этом сомневаться. Но вот оно, зелье, которое могли сварить только Боги, прямо перед её носом. Сама она никогда не интересовалась рецептом. Ойкава — удивительный мальчик. От самого рождения до самой смерти. Он понял, кто она. И продолжал улыбаться. — Он был бы... удивительным, великолепным... Она поджала губы, оттолкнулась от стола, на пятках повернулась к соседнему шкафу и достала приличную склянку. Науки. Возможно, учения или даже разум. Что-то подобное. В нём было так много понимания сути существ: демоны или люди, неважно. Без пелены эгоизма перед глазами он был бы с ними до конца. Она вдохнула, выдохнула и расцвела. Растения, повинуясь её наклону кисти, тут же собрались вокруг неё, растворяясь в дымке, а вещи исчезли немедленно. Удивительно, она и правда принесла сюда личные вещи. Жидкость перелилась в склянку, и Ячи вышла из комнаты с высоко поднятой головой и расправленными плечами, сохраняя грацию и твёрдый шаг в течение пути. Один шаг — и камень отзывался песней жизни, второй — в углах что-то трескалось под натиском залетевшего когда-то семечка, расцвётшего в прекрасный цветок, другой — запах озона флёром покрыл плечи, оставляя шлейф по самому полу. Она никого не видела перед собой. Никого не слышала. Никого не чувствовала. Огромные двери перед ней набатом звонили в голове «Нет возврата», но она приподняла подбородок и улыбнулась им. Те тут же распахнулись аккуратно, негромко хлопая. Как только Ойкава поднял глаза, она увидела там это. Понимание. Ни страха, ни поклонения, будто он сейчас равен ей. — Я сделала это, но... — она обернулась к нему, и мягкая улыбка, такая, какая бывала на губах Киёко, смотрящей на жителей столицы с балкона, коснулась её губ. — Это всё будет бесполезно. Ойкава подошёл к ней, игнорируя недышащего мужа и оцепеневшего советника. Шагом таким бесшумным, будто боится спугнуть. Он забрал у неё зелье, одними губами прошептав «Спасибо». Она уже повернулась, думая навсегда запечатлеть в памяти именно этот образ, прежде чем хватка на её запястье остановила всё. Видимо, это было что-то в её осанке. Или расправленных, но покатых плечах. Возможно, это яркость света глаз. Она не знала. (возможно, сверкающая слеза, упавшая на пол) — Почему ты уходишь? Ячи ощутила, как её подбородок задрожал, а перед глазами всё совсем поплыло. Она выдернула руку из совсем слабой хватки, всё-таки позволяя слезам начать течь по щекам. — Вы ведь сами всё испортили. Связи между нами были всегда важными, и когда мы с Киёко только узнали, что новый... родится здесь, мы сразу же пришли. Сначала она, потом я. Шимизу растила вас! Она забирала вашу магию, когда кристаллы не справлялись! Она думала, что станет тем, кто наставит вас на тот самый путь, когда придёт время. Но теперь? — она оглянулась вокруг, находя глаза сестры в противоположном конце зала, зовущие её туда, куда она должна уйти. — Теперь ничего не имеет смысл. Я не хочу смотреть на это. Я должна вернуться, иначе связи с остальными порушатся, а связи между нами слишком важны. Она служила ему. Всем сердцем и душой, она верила, что он станет кем-то новым, кто принесёт в их небольшую семью больше веселья среди этого застоя, больше мира среди этих войн и интриг, которые позволительны из-за свободной воли, и больше страсти, которой им так не хватало в этой вечной жизни. Даже Акааши, пришедший просто посмотреть, остался здесь на долгое время, обретя Бокуто. Бескорыстно исполнил просьбу из желания помочь. А теперь всё разваливалось из-за... Она посмотрела на Иваизуми, и тот позвал её: — Хитока... Она не могла винить его. Но кроме него винить и некого. Совершенно беззвучно она растворилась в воздухе — в этот же момент исчезла и Киёко, даже не шевельнув губами. На их стороне были Боги, а они проиграли.***
Кагеяма никогда не понимал Ойкаву-семпая. Тобио смотрел вдаль, болтая легко ногами туда-сюда в такт повозке, которая наконец тронулась, чтобы довезти их до столицы. Кагеяме не хотелось действительно убивать Ойкаву. Кагеяме не хотелось брать власть в свои руки. Кагеяме не хотелось восстановить справедливость. Кагеяма хотел понять. Почему? Ему не больно. Ему не очень-то грустно, ему не плачется, ему не одиноко. Это просто тихо, постоянно тихо рядом, и все люди вокруг обращались с ним странно. Больше похоже на то, будто Хината отошёл в туалет и потерялся, а Кагеяма не пошёл его искать. Это никак. Они приняли план Хинаты в качестве посмертного желания: на самом деле переговорить, а в случае неудавшихся переговоров убить. Кагеяма знал, что они всё равно попытаются убить. Ойкава тоже это знал. Утверждал, что никого не подсылал лично убить «ребёнка», и приглашал убедиться в этом самому. Вторая записка пришла час назад, и Кагеяма сжёг её, подражая своему учителю. Ойкава любил огонь. Если бы он захотел убить, он бы просто сжёг их всех магическим огнём, и виновные сгорели бы до пепла. Это был только Хината. Как целенаправленный удар. Это не были специальные демоны, присланные следить за ними. Это не была магия вообще, а Ойкава — воплощение всего магического, что Кагеяма когда-либо видел. Смерть Хинаты остудила его. Заставила думать. У них слишком много денег, их основной состав так молод и так легко контролируем, Такеда-сан получает письма раз в день, и в те дни, когда не получает, пропадает в городе. Кагеяме, впрочем, плевать на страну. Хината давал какую-то видимость дальней цели. Хинаты нет. Видимости тоже. — Эй, Кагеяма, — Ноя потрепал его по плечу, заставляя перестать смотреть на пыльную дорогу, — ты заставляешь нас нервничать. Кагеяма молча привстал и сел на обычное место внутри. Киношита избегал его взгляда, тут же отвернувшись туда, где Кагеяма раньше сидел, резко и неловко, будто Тобио мог ударить его прямо сейчас за лишний вздох. (возможно. он не уверен) — Слушай, я знаю, что тебе сейчас тяжелее всего среди всех, и если тебе надо поговорить о чувствах или других реально важных вещах, я буду здесь, ладно? — Нишиноя хлопнул его по плечу. — Мы все здесь. Но Нишиноя был не здесь. У него связь с кем-то, кто не из лагеря, и больной блеск в глазах, как и у Танаки. Кагеяма не верил им. Они опасны. Больны. Но он кивнул, приняв миску каши из опасных рук. Они остановились на привал возле последнего участка леса, где не шастали патрули каждые полчаса. Разбили лагерь, как в очень старые времена, когда ещё не захватывали богатые усадьбы, и легли спать под открытым небом. Когда дыхание каждого из них успокоилось достаточно, и только Асахи-сан остался у углей, а Нишиноя и Танака сбежали глубже в лес, Кагеяма прошептал заклинание с лёгким свистом для отвода глаз, встал и пошёл в противоположную сторону. В сторону столицы. Где-то посреди пути его встретило небольшое искажение пространства, будто лунный свет не знал, куда должен падать, и Кагеяма без опасений шагнул в излом, заканчивая шаг уже в коридоре замка. Темно. И немного сыро. Он сделал ещё один шаг, прежде чем услышал лёгкий смешок впереди и звук шуршащей ткани плаща. Ойкава изменился. Стал как-то выше, волосы короче, и рога гораздо заметнее. Подбородок более отточенный, и ухмылка до клыков обречённая. Ойкава... состарился. Не слишком быстро повзрослел для демона. Он постарел. Это подтверждает ладонь с выступающими, как у стариков, венами, которой Король помахал ему в приветствии. Кагеяма только через мгновение осознал, что видел слишком чётко для ночи, и заклинание улучшенного зрения прошло сквозь всю защиту без вопросов. — Давно не виделись, Кагеяма-кун. Ты сильно вырос. Кагеяма знал, что у него два шрама на спине новых, а ещё ладонь теперь не так дрожала, когда он держал нож. Но он не знал, куда и зачем шёл. Ойкава же, судя по расправленным плечам и прямому взгляду, другой. — Вы сильнее. Где Иваизуми-сан? Ойкава показушно застенчиво почесал щёку и отвёл взгляд на пару секунд, выдавливая смешок. Некоторые вещи не менялись. — Ива-чан не знает. Он бы тебя не отпустил, наверное. Знаешь, слишком меня опекает после недавних событий, — Ойкава отмахнулся от этого, как от мелочи, и Кагеяма вздрогнул. При взгляде на Короля демонов он не чувствовал ничего. Ни ярости, ни отчаяния, ни даже страха или ненависти. Это было ничего. Пустота. Ему не за что прощать демона, потому что он никогда не обижался на него. — Если бы вы отреклись от престола, то смогли бы жить с Иваизуми-саном где-то, — задумчиво произнёс Кагеяма, и Ойкава в ответ только фыркнул, приблизившись. Они никуда не шли, просто стояли в коридоре; это будет быстрый разговор, не переговоры или долгие задушевные объяснения. — Невозможно отречься от власти, которая дана Богами. Иначе последует наказание, Тобио-кун, — он резко перешёл на имя, словно ощущая, что рамки куда более размыты, чем могло показаться. Кагеяма сам этого не осознавал. — Я люблю Королевство. — Королевство не любит вас. Ойкава снова фыркнул, прислонившись к стене спиной. — Меня не любит Ушивака. Ах, теперь это имеет так много смысла. Кагеяма уставился на своё правое запястье, прокручивая его, а затем распрямляя пальцы. Несколько из них остались в странном, полусогнутом состоянии, а указательный слишком быстро выгнулся наружу. — Зачем вы сделали это? Ойкава тоже посмотрел на руку, цокнув. Теперь это не излечит никакой целитель, даже зная проблему, и риски не стоили того, чтобы даже одарённый демон брался за операцию. — Я боялся, что ты мог победить Ива-чана, став моим рыцарем. У тебя талант к магии, но нет упорства, чтобы развивать его. У меня было мало веры. И много страхов. Короли не извинялись. Наверное. Кагеяме это было не нужно. У него наконец было понимание, почему в детстве всё окропилось серым. — Я могу под заклинанием сказать, что не отдавал приказ убивать твоего коротышку. Возможно, это был прощальный подарок от кого-то из моих сбежавших поданных. Если так, то сожалею, — Король сделал небольшую паузу, и Кагеяма тоже посмотрел вперёд, на витраж. Люди, демоны, эльфы, вампиры и Боги, сидящие на одной поляне, улыбающиеся друг другу. Скорее витраж для воздушного замка, чем замка демонов. — Ты хороший ребёнок. Попробуй пожить. Не приходи завтра на переговоры. Там не будет ничего хорошего ни для кого. Ойкава оторвался от холодной стены, резко взглянув на Кагеяму. Так что. В убийстве Хинаты действительно нет никакого смысла. Кроме того, что он, вероятно, был слишком ярким для кого-то, чтобы просто смотреть в его сторону. Возможно, всех в том зале убьют. Возможно, Король демонов по определению обречён. Кагеяма не знал, но и не хотел знать. Теперь он не хотел иметь ничего общего ни с демонами, ни с людьми. Он кивнул. — Не могли бы вы... открыть портал от моего лагеря куда-нибудь... возможно, ближе к границе Инаризаки? Пожалуйста. Ойкава задумчиво протянул «хо», но потом кивнул с настоящей улыбкой, будто не было всех этих лет, перерезанных запястий и убийств. Пространство рядом исказилось, и портал к лагерю открылся. — И, Тобио-кун, подарок на прощанье. Когда не будешь знать, что делать в жизни, просто помолись и резко отведи правую руку. Возможно, ты увидишь что-то интересное. Кагеяма заторможено кивнул, думая, что это не имеет смысла, и задаваясь вопросом, всегда ли Ойкава был таким набожным, но потом отбросил всё в сторону. Он ошибся. Ойкава не постарел. Он немного сломался. Тобио резко поклонился и произнёс: — Спасибо за всё, Ойкава-семпай. Король толкнул его ногой в портал. Кагеяма чуть не упал лицом в свою собственную палатку, вовремя подставив руки и сгруппировавшись. Трава с камнями оцарапала ладони, но Кагеяма быстро встал и зашёл внутрь. В мешок с собой он кинул все книги, немного провизии, сменную одежду. В руки попала книга про Богов, подаренная Кенмой Хинате. Парень смотрел на обложку пять секунд, прежде чем вспомнить прощание Ойкавы и пихнуть её в мешок. Рука задержалась на подаренном металлическом обруче, резкий выдох вырвался сквозь зубы. Он не позволит им забрать у него что-либо ещё. Возможно, он бы перековал это под себя позже. Возможно, нет. Сейчас он кинул его в мешок к остальным вещам, раздражённый, что Хината даже после смерти продолжал доставать его без повода. Листок и карандаш лежат перед ним, когда пространство рядом снова искажается. Это, впрочем, не так уж важно на самом деле, поэтому он царапает лишь пару слов напоследок. У вампиров другой язык, который он никогда не практиковал с носителями. У них нет рабства и нет последних достижений науки. Но у них много сильных магов и настоящая магическая школа. «Я нашёл цель.» Кагеяма делает шаг вперёд. Он хочет попробовать жить.***
Жизненный Квест: Спасти Королевство или умереть Награда в случае выполнения: вторая жизнь. Наказание в случае провала: уничтожение души (Вашей), уничтожение души (Рыцаря), уничтожение Королевства. Описание Жизненного Квеста: Вы так долго стремились сделать Королевство лучше, что должны дойти до конца. Повстанцы мешают вам и могут уничтожить Королевство из-за незнания божественных законов, однако убить всех один раз не поможет править вам в дальнейшем. Вы должны либо искоренить причину недовольства, либо предотвратить божественную кару и дать Рыцарю убить вас. Однако вы любите Рыцаря. Сделайте правильный выбор. Ограничения: нельзя первому убить Рыцаря, нельзя убивать повстанцев.