Одною кровью, одною тайной

      Заложив руки в карманы, Алан стоял, прислонившись к каменному фасаду дома, и с показным равнодушием разглядывал Чарльза с ног до головы. Тот, словно в отместку, ответил пристальным взглядом, отработанным на десятках преподавателей, студентов и просто несчастных, удостоившихся звания «раздражитель Ксавьера».       – Похоже, ты не слишком удивлен, – протянул профессор.       – Представь себе.       – Почему? – Чарльз не лез в голову брата, но чувствовал, что того переполняют эмоции, и не очень-то радостные.       – Почему нет? – он неприятно усмехнулся. – Потому что знаю о тебе. Не точно, но о твоем существовании осведомлен, знаешь ли.       – Откуда? – вырвалось у профессора.       – Оттуда.       – Подожди, послушай...       – Нет, это ты послушай меня, как тебя там...       – Чарльз, – Ксавьер сделал шаг вперед.       – Чарльз, – Алан перекатился с пятки на носок, и Рейвен внезапно сдавленно охнула, чувствуя, как ее с головой накрывает непроглядной склизкой пеленой. – Ты многого не знаешь.       – Почему ты исчез из нашей жизни? – он почти что кричал.       – Исчез? Теперь это так называется? Убирайся!       Рейвен судорожно пыталась вдохнуть. Не получалось, и девушка замедленно, как в кино, начала опускаться на каменный тротуар, сжимая голову. Перед глазами мельтешили разноцветные фигуры и темные линии, сжимавшие горло и делавшие слабыми ноги.        В мгновение ока Чарльз оказался рядом. Пальцы одной руки на ее лоб, пальцы второй к своему виску. Паника, ужас, черный водоворот боли. Профессор инстинктивно окинул мысленным взором окружение и наткнулся на неожиданный блок брата. Вязкий, какой-то странный, но, несомненно, имеющий ту же природу, что и вихрь в голове Мистик.       – Отпусти ее!       – Что? – Алан дернулся к девушке.       – Отпусти!       Думать было расточительством – Рейвен медленно оседала на его руках, и он ударил. Сначала телепатически, а потом, когда чернота только сгустилась, банально – в лицо. Паника исчезла.       – Придурок! – убедившись, что девушка приходит в себя, Чарльз, мстя за пережитые секунды страха и беспомощности, пнул сидящего на заднице после удара брата. – Придурок! Ты же так мог ее убить!       – Как ты это сделал? – синие глаза медленно теряли в себе бездну.       – Кажется, я начинаю кое-что понимать, – профессор отбросил со лба волосы и помог Рейвен подняться. – Тут есть, где поговорить?       – Да, – поколебавшись, кивнул он, – да. Я только отпрошусь с работы.              Чайник закипал. Алан, стараясь поменьше смотреть на застывшую в кресле Рейвен, поставил перед гостями чашки. Профессор в последний раз провел рукой по светлым волосам.       «Как ты, Рей?»       «Плохо. Мне страшно, Чарльз. Что это было?»       «Не уверен точно, но думаю, мы с ним похожи»       «Это были его эмоции?»       «Я не знаю. Тебе просто страшно?»       «Да...»       «Позволишь?»       «Да»       Снова поднеся пальцы к виску, телепат вгляделся в общую картину, минуя частности. Мысли, память, чувства... И черные пятна не выветрившихся эмоций. Они как бы плавали сгустками, то соединяясь вместе, то распадаясь на отдельные. Аккуратно убирая эту гадость из головы Рейвен, Чарльз вздохнул. Сильно. Не показать картинки, не вызвать из прошлого пережитые ужасы, а только заполнить разум безотчетным страхом. Просто и со вкусом. Он сам так не мог. Хотя, может, просто не пробовал.       – Прости, – Алан сел на продавленный диван. – Как ты?       – С ней все будет нормально, – Чарльз взял чашку. – Что ты сделал?       – Я не знаю, – он неловко пожал плечами.       – Как это не знаешь? Ты ведь сделал.       – У меня это не всегда получается осознанно. Лучше объясни, как ты это остановил.       – Если упрощенно, – менторским тоном отозвался профессор, – то просто выкинул тебя из ее головы.       – Я думал, я один такой урод в семье, – Алан примял короткие волосы. Чарльз поморщился.       – Это не уродство. Это дар.       – Ага, конечно. Только вот родители посчитали иначе.       – В каком смысле? – Рейвен, наконец, обратила внимание на чай.       – В прямом, – старший снова поднялся и застыл у занавешенного окна. – Когда я сказал матери, что у отца в лаборатории случится взрыв, она посмеялась. А когда это произошло, сочла случайностью. Затем еще одна и еще. А потом... Потом я сделал то же самое, – он кивнул на Мистик.       – Внушил страх?       – Да. Отцу. А самое паршивое в том, что я понял, что это сотворил именно я, и признался.       – И что сделал отец? – Чарльз уже знал ответ.       – Он решил, что я чудовище, и уговорил мать отдать меня в детский дом, – Алан пожал плечами. – Хотя, особо уговаривать не пришлось.       Рейвен опустила голову на руки, отказываясь верить в подобное отношение людей к собственному сыну. Чарльз молчал, только застывшая на полудвижении ложка выдавала чувства телепата. Еще раз оглядев улицу, старший Ксавьер вернулся на место и с грустной улыбкой встретил наполненный болью взгляд собственных глаз.       – У тебя такого не было?       – У меня несколько другие способности, если я правильно понял, – профессор закончил-таки размешивать сахар. – Да и проявились они позже. Мне было около пяти, и я быстро понял, что это не то, о чем стоит болтать.       – Что именно ты умеешь?       – Я телепат в чистом понимании: читаю и передаю мысли и память, – Чарльз говорил так просто, словно это было в порядке вещей. – Могу ненадолго перехватить управление телом. Ну и все вытекающее. А ты?       – Сложно сказать однозначно, – он сделал глоток уже порядком остывшего чая. – Но вообще умею видеть будущее и прошлое, но почти неконтролируемо. Ну, внушаю эмоции, это ты уже понял.       – Какие?       – Страх, паника, злость. Ничего хорошего, в общем, – усмехнулся Алан. – А еще я вижу людей.       – То есть? – Рейвен усилием воли вернула себя в реальность.       – Ну, если я знаю человека или хотя бы представляю его как-нибудь, то могу увидеть его на расстоянии. Очень коротко, но могу. Я так тебя увидел.       – Узнал о существовании? – ответно усмехнулся Чарльз.       – Вроде того, – кивком Алан то ли подтвердил слова брата, то ли предложил печенье. – Я хотел найти маму, а рядом с ней был ты.       – Ясно.       Они снова молчали, и стук металлических ложек о фарфоровые стенки кружек неправдоподобно громким звоном разбивал тишину в комнате. Рейвен огляделась. Гостиная, она же столовая, она же, судя по письменному столу и шкафам, кабинет. Одна дверь на кухню, одна в маленький коридорчик, из которого еще две ведут в спальни. Похоже, здесь жили по меньшей мере трое, если не четверо. Учитывая, что расположена квартира была в том же доме, где и мастерская, скорее всего ее снимали работники оной. Скромно и до крайности уютно. Непривычно по сравнению с огромным, в большинстве своем пустым особняком Ксавьеров, в котором только приведений не хватало для полного антуража европейских родовых гнезд графов и баронов. Впрочем, роль приведения порой вполне удачно исполнял шатающийся ночью после стакана виски и тонны переведенной бумаги Чарльз.       – Знаешь, Алан, – профессор, кажется, впервые назвал брата по имени. – Мы должны возвращаться в Уэстчестер. Полетели с нами.       – Зачем? – тот смял в пальцах салфетку.       – Ты мой брат. И то, что сделали родители, ужасно, – Чарльз покачал головой.       – Хочешь восстановить справедливость? – в исполнении Алана это прозвучало как «хочешь еще чаю?». Так же сухо и равнодушно. – Зачем? У тебя своя жизнь, у меня своя.       – Моя жизнь – это моя наука, моя школа.       – Школа? Решил стать благодетелем?       – Полетели, – Рейвен уловила в голосе профессора нотки мольбы. Ему не хватало, ему ужасно не хватало кого-то, с кем можно было поздним вечером сыграть в шахматы за бокалом коньяка. – Я все объясню.                     – Ааа... ээ... – глаза Саммерса стоили полуторачасового убеждения старшего брата младшим. – П-профес-ссор?       – Да, Алекс? – Чарльз словно не понимал причин абсолютного культурного шока ребят. – В чем дело?       – А... Кто это? – первым пришел в себя Шон. Собственно, наверно, будь здесь Хэнк, первым стал бы он, но профессор заранее попросил Зверя скрыться на первых порах. Хотя за восьмичасовой обратный перелет вдвоем с Мистик они просветили Алана насчет школы и учеников, эпатировать брата явлением синего шерстяного существа с высшим техническим образованием он счел излишним. Как оказалось десять минут спустя, все-таки зря. Две творческие, пусть и в разных областях, натуры поладили быстро, и остаток дня выспавшийся в самолете Ксавьер провел в обществе устроившего ему экскурсию по своим задумкам Маккоя...       Часы на стене пробили одиннадцать, когда Чарльз оторвался от работы заочно знакомого коллеги-генетика из Англии, потер слезящиеся глаза и уперся лбом в сцепленные руки. От научных изысканий, если говорить откровенно, уже тошнило, и хотелось, чтобы дверь распахнулась и кто-нибудь закрыл перед ним книгу, взял под локоть и насильно вывел на свежий воздух. Или хотя бы куда-то, где нет гипотез, формул и бесконечных рядов напечатанных букв.       Заставив себя отодвинуть все на край стола, профессор поднялся и, плюнув на оставшийся на спинке кресла пиджак, с наслаждением размял спину. Сразу после прилета, даже не заглядывая домой, Рейвен уговорила его съездить к врачу, с которым у Чарльза состоялся длинный и до сухости во рту нудный разговор на предложенную сестрой тему «что и как не надо делать». Итог, однако, оказался прямо противоположным ожиданиям Мистик: после быстрого обследования Ксавьер выторговал медицинское заключение о возможности обходиться без инвалидного кресла, конечно, при условии отсутствия излишних нагрузок, которое он тут же, скрестив за спиной два пальца, и пообещал. Рейвен дулась, Алан посмеивался, а Чарльз чувствовал себя самым счастливым человеком во Вселенной. До тех пор, пока не переступил порог особняка, и тому было несколько причин.       Во-первых, напряженная атмосфера никуда не делась. Саммерс и Кэссиди старались быть тише воды, ниже травы, а Хэнк не вылезал из лаборатории, рисуя и строя мини-макеты Церебро и нового самолета. Во-вторых, что откровенно поставило в тупик профессора, не все из оставшихся дома приняли его брата так уж радушно. Реакция Алекса Чарльза несколько напрягла. Не то чтобы тот высказался резко против или хоть как-то дал понять, что не рад прибавлению в особняке, но холодная отстраненность Хавока давала повод для размышлений.       На ходу закатывая рукава, Ксавьер спустился в гостиную, искренне надеясь, что прохлада первого этажа остудит разгоряченную генетикой и прочими глупостями голову. В комнате его ждал сюрприз – на диване развалился Алан.       – Полуночничаешь? – Чарльз залез в бар.       – Беру пример с тебя, – брат приподнял голову. – Ты-то что?       – Закончил работать, – нет, пожалуй, пора отучаться пить на ночь крепкое.       – И всегда ты так?       – Иногда позже, – профессор сел в кресло.       Алан хмыкнул, окинул взглядом окружение и улыбнулся.       – Давай сыграем? – он глазами указал на доску на журнальном столике.       – Давай.       Два кресла напротив друг друга, прогорающие поленья в камине, черно-белая доска и тридцать две фигуры на исходных позициях – Чарльз с трудом выдавил из себя подобие улыбки. Слишком знакомо, слишком остро, слишком больно. Нет, он играл в шахматы часто и со многими, исключениями не были и Рейвен, и Хэнк, и даже порой Алекс. Но ночь была временем партий Леншерра, временем минимума разговоров и максимума взглядов. И Алан пока, как бы низко это ни звучало, в эту картину не вписывался. Может, внезапно пришло в голову профессору, потому Алекс так и встретил старшего Ксавьера. Посидевший в тюрьме Саммерс к Эрику относился с долей сочувствия, которое почти не замечалось, большим уважением и мыслью об их схожести. С Аланом, впрочем, Хавока тоже многое роднило, хотя бы тот же детдом, и Чарльз надеялся, что рано или поздно это проявится.       – Знаешь, ты это хорошо придумал, – брат переставил пешку.       – Что именно? – снова пришлось выныривать из отвлеченных мыслей.       – Школу, – Алан хрустнул пальцами, – сбор мутантов, их обучение. Это здорово.       – Я рад, что тебе нравится.       – А еще было бы здорово, если бы ты и меня чему-нибудь научил, – он как бы смеялся, но за смехом Чарльз и без телепатии чувствовал напряжение и понимал его причину. Она была такой же, как и у многих других: страшно понимать, что ты не контролируешь свои способности, особенно если можешь ими убить.       – Конечно, если ты согласен.       – Хоть сейчас.       – Алан... – вдруг пришедшая в голову мысль остановила профессора на середине каких-то других размышлений.       – А? – брат поднял синие глаза.       – А ты можешь кое-что сделать сейчас?       – Что?       – Ты говорил, – он вернул на место поднятую фигуру, – что умеешь находить людей на расстоянии.       – Ну, относительно «находить», – покачал головой Алан. – Если человек не стоит под Эйфелевой башней, то я вряд ли скажу тебе, где он.       – Алан, мне надо найти одного человека. Мне надо хотя бы знать, что он жив.       – Ну... Я ведь его не знаю, да?       – Пожалуйста, – Чарльз подался вперед, чуть ли не сползая с кресла на ковер, – пожалуйста, Алан. Я покажу его тебе. Пожалуйста.       – Ладно, давай, – Ксавьер откинулся назад, и телепат, поколебавшись немного, поднес пальцы к виску.       Спокойнее, Чарльз, только спокойнее. Ему не нужны лишние подробности, поэтому не надо вспоминать то, что ты видел в голове Эрика, не надо показывать просиженные за шахматами здесь же вечера. Просто образ, отвлеченный образ молодого мужчины тридцати лет, мутанта, которого хочешь найти. Просто...       Он отодвинулся, вглядываясь в застывшее лицо брата. Минута, другая... Наконец Алан открыл глаза.       – Знаешь, Чарльз, – он потер переносицу, – мне становится жутко интересно, кто это.       – Почему? – профессор молился, чтобы голос не сорвался и не выдал его напряжения.       – Картинка впечатляющая.       – В смысле?..       – В смысле, что этот человек только что хладнокровно и в упор кого-то застрелил.