Это она!
Хотя разум настойчиво советовал погодить с выводами и не торопиться, Учиха чувствовал прикосновение нереального чуда и, оказывается, очень боялся это чувство потерять. Изо всех сил желал, чтобы они оказались правдой. Он хотел верить, настолько, что и сам не знал, что в нём, спрятавшемся в броне сдержанности и трезвого разума, настолько жива эта надежда — найти, узнать её. Мито. Оказалось, что эта надежда настолько сильна, что сейчас его душа трепетала в предвкушении: с каждой минутой он всё больше утверждался в этом, это чувство захватывало его всё сильнее, с каждым брошенным осторожным, внимательным взглядом, с которым ему узнавались и её легкая мягкая поступь, и наклон головы, и изящные грациозные движения, и скромная улыбка, и спокойный негромкий голос, когда она уклонялась от настойчивых расспросов подруги. И особенно взгляд — немного печальный, способный увидеть самые глубины души. Да, его Мито всегда была такой — удивительной, манящей, обворожительной. Мадара шёл за Мито, верил и не верил своим глазам. Абсолютно противоречивые желания раздирали его на части: ему хотелось бежать без оглядки и в то же время стоять на месте и любоваться ею; хотелось, чтобы они так и продолжали куда-то идти, разговаривая, — Тока говорила достаточно громко, — давая ему возможность услышать как можно больше и убедиться окончательно, и чтобы Мито побыстрее осталась одна. Ловил себя на том, что завидует и ревнует Мито к подруге, которая вот так просто идёт рядом: разговаривает, смеётся, берёт за руку, обнимает на прощание. Ему необходимо было убедиться, увидеть, что он действительно не ошибся, хотя ликование внутри уже давно за него всё решило. Мадара смотрел, как жена, поклонившись, уходит к себе домой, и понимал, что не сможет уйти отсюда.Она…
Мито тоже увидела его возле фонтана. Но узнала ли? Вспомнила? Судя по овладевшей ею задумчивости — нет. Хотя причиной этой задумчивости может быть многое. А может всё-таки она? Как бы ему сейчас хотелось, чтобы было именно так! Но до сего момента он управлял своими желаниями, не наоборот. И даже сейчас Мадара, уже стоя возле её дома, убеждал себя быть аккуратнее, не делать торопливых выводов, а только наблюдать, не вмешиваться — самой большой глупостью было бы сейчас напугать её своим появлением, — но его подхватило вихрем, сильным течением и несло вопреки всем доводам рассудка. Он еле дождался, пока свет погас и Мито легла спать, потому что он не мог не прийти хотя бы в её сон, ведь это оказалось легче, чем, например, увидеть прошлую жизнь человека. Гораздо сложнее было войти туда, где она живёт. В тот момент, когда она исчезла в подъезде, до Мадары вдруг дошло, что у неё может быть семья, люди, которые её любят и ждут. Это охладило его пыл, но ненадолго: когда она появилась у окна на третьем этаже, он уже просто не смог уйти. И когда включился свет, Жнец увидел, что она делала, стоя у окна: рисовала его портрет. И именно в эту минуту Мадара окончательно убедился в том, что это действительно его Мито. И все сразу стало лишним.Он нашел ее!
Теперь вообще ничто не имело значения. Ведь это его любимая женщина, его жена. Учиха, оказавшись в её сне, утвердился в этом ещё раз и понял, что он в ловушке: она его совсем не помнит. Но разве это для него было важно? Ведь во сне она ждала его и встретила с такой любовью и нежностью! Постепенно, приходя по ночам в её сны, раз за разом выясняя подробности её жизни, Мадара убеждался, что так оно и есть. Это погрузило его в невероятное счастье — их неразорванная связь, которая сохранилась за десятки лет разлуки! Надежда, спрятанная где-то в самом дальнем уголке души, оказалась сбывшейся реальностью! Он поддался, забыв всякую осторожность, позволил нахлынувшим разыгравшимся чувствам взять над собой контроль. На несколько дней и ночей Мадара окунулся во вновь обретённое доверие и счастье с головой. Около недели он пребывал в эйфории, почти не спал и не помнил, что ел. Использовал даже малейшую возможность, чтобы быть поближе к ней, видеть ее издалека днем, а ночью и до самого утра разговаривать с ней во сне. А потом пришло понимание. В тот день, когда подруга приехала ночевать к Мито и Учиха решил не тревожить её сон, он впервые серьёзно задумался над тем, что же делать дальше. Думать не хотелось, и любую мысль эти несколько дней Мадара беспощадно отгонял, желая продлить радость и не омрачать и без того недолгие встречи — его уже скоро должны будут призвать обратно в Шигоу, этого он не мог не понимать. Но размышления той ночи были полны печали и вылились в горечь понимания: для них ничего не изменилось, реальность отличается от снов настолько же резко, как ночь отличается ото дня. Эти мысли вылились в песню — грустную и призывную, ту, что он редко, но всё же пел за годы одиночества, когда не мог справиться со своей памятью.Когда предчувствием разлуки Мне грустно голос ваш звучал, Когда, смеясь, я ваши руки В моих руках отогревал, Когда дорога яркой далью Меня манила из глуши — Я вашей тайною печалью Гордился в глубине души…
И вот он увидел ее. А как жить и что делать с этим дальше?.. На следующий день, когда на концерте рядом с Мито появился мужчина, Мадара до конца понял всю призрачность вновь обретённого счастья: она в мире живых, в реальной жизни она не помнит его. «А обязательно ли, чтобы помнила?» — вступил в окончательные права разум, когда он увидел одухотворённое лицо Мито, слушающей музыку. И рядом был не он. Потому что в принципе не мог быть рядом. Лишь приступ жгучей ревности, всколыхнувший самые затаённые чувства, заставивший подавлять в себе неистовую злость, помог осознать, насколько он бессилен. И перед собственным выбором Мито, и перед их прошлым и настоящим. Всё повторялось, только уже по новому кругу, но от этого не было не легче: опять выбор между долгом и сердцем, между необходимым и недоступным. В этот раз нельзя ошибиться. Воспоминания о прежней жизни стали для Мадары решающими. Вся жизнь Мито в клане Учиха была омрачена нападками и придирками старейшин и его родителей, особенно матери. И хотя Мадара изо всех сил пытался оградить любимую от этого, старейшины и мать все равно добирались до нее. И хотя их брак подарил им любовь, но в то же время принес страдания. Мито никак не могла забеременеть, и именно это стало главной причиной непринятия Мито кланом Учиха. Разве Мадара готов вновь испоганить ее вторую жизнь? Он не сможет быть всегда рядом, не сможет оберегать. Ничего не сможет. Кроме как приходить к ней иногда. Разве этого он хотел для неё? Разве это она заслужила?! У него впереди целая вечность, а у неё — от силы восемь-девять десятков лет. Мадара с болью понял, что его присутствие в ее жизни принесет Мито только грусть и ожидание. Она в их прошлой жизни достаточно натерпелась, чтобы в этой жизни стать счастливой. И он принял твердое решение: их встреча ограничится его пребыванием в мире людей и её сновидениями. Пока она считает его придуманным и ненастоящим, всего лишь человеком из своих снов, пока не вспомнит его — ей ничего не будет стоить забыть. А он… сможет исчезнуть. Само решение далось ему с трудом, но ещё тяжелее оказалось бороться с желанием быть рядом, видеть её: сердце огрызалось, не слушалось, изводило его несбыточными, бессмысленными надеждами. В этот душевный разлад большой вклад внесло ещё и то, что она каждый день рисовала его. Она постоянно думала о нём, — он видел, знал, — и это отзывалось в сердце ноющей болью. Он должен, просто обязан покинуть её, из них двоих ответственность принимать и следовать решениям принадлежит ему. А раз должен — выполнит, справится. У него хватит сил, потому что так необходимо, а в его долгой жизни это, к сожалению, не самая последняя необходимость. Но никогда ещё слово «должен» не приносило ему столько боли, а сейчас она стала умело истязающим палачом. И прекрасный сезон ханами превратился в пытку, жестокую и мучительную. А когда шла неделя подготовки к выставке, Мадара понял, что Мито видит сны о прошлой жизни без его помощи. Днём он не показывался ей на глаза, полностью погрузился в работу, чтобы потихоньку приучить себя к вынужденному уходу из ее жизни. Даже во сны приходил не каждую ночь, еще не готовый совсем не появляться. Но Мито начала в своих сновидениях обращаться к нему по имени и смотреть на него так, будто помнила, кем он является — покидать ее сны после этого стало ещё тяжелее. Мадаре оставалось лишь верить, что к реальной жизни их встречи не относятся, и надеяться, что они так и останутся для неё просто снами, и с его исчезновением Мито забудет их, как мимолётное видение. Последний день пребывания в мире людей быстро приближался. И когда его внезапно сменили его на пару дней раньше, то Мадара и сам не думал, что появление другого жнеца отзовётся всплеском эмоций такой силы, что желание немедленно и грубо послать куда подальше сменщика стало почти невыносимым. Но Мадара смог справиться и с этим — зачем оттягивать неизбежное? Ему оставалось только попрощаться. Учиха нашёл Мито в парке рисующей. Чудесный, очень спокойный и тихий весенний день, наполненный солнцем; прозрачный воздух, подёрнутый прохладой прошедших дождей, тихо и медленно опадающие лепестки сакуры, рисующая Мито с удивительным взглядом — сосредоточенным и острым; и всё ближе подступающее время прощаться… Он забылся настолько, что попался ей на глаза. Отступать было поздно, поэтому Мадара разрешил себя нарисовать. Как же ему хотелось просто подбежать, заключить ее в свои объятия и никогда не отпускать! Но это было так же невыполнимо, как, например, забрать её с собой. И он просто исчез при первой возможности: заметив её взгляд, в котором увидел радость, мольбу и такую смесь надежды и благодарности, что осознал — ещё чуть-чуть, и ему придется сдаться. Почему она видела его — осталось для него тайной, которую оставалось принять как факт. Мадара решил, что это будет последний раз, когда он влез в жизнь Мито, а она позабудет его, потому что сны так и остаются для неё грезами — волшебными, но бесплодными. Просто стереть память было невозможно и жестоко — Мадара понимал, что сохраняя ей воспоминания, он втайне надеется всё вернуть, но был уверен, что ему хватит благоразумия не воспользоваться этим. К тому же, у неё был его портрет, и не один, а теперь ещё картина, а рисование было смыслом её жизни. Он уже многое знал про её сегодняшнюю жизнь, и меньше всего ему хотелось сделать хуже, чем уже есть. И уж тем более не хотелось, чтобы, утратив воспоминания о нём, Мито терзалась от непонятных загадок и думала, что сходит с ума, найдя у себя картины, которых не помнит или якобы не рисовала. Даже если он сотрёт память и её подруге, есть другие люди, способные напомнить ей о нем. Пусть лучше в памяти Мито останется таинственная встреча, похожая на сказку. Однажды именно таковой, просто загадочной сказкой в сезон ханами она для неё и станет. Он не испортит ей жизнь. Не в этой жизни. Ему будет тяжело, но он справится. Ради Мито. Он выдержит ради неё все что угодно. Неважно, что будет с ним. И он вернулся в Шигоу, уже желая забыть их встречу. Две недели он пытался не вспоминать о прошедшем. Но всё оказалось труднее, чем Мадара себе упорно внушал, и сложнее, чем представлял. Ему казалось, что он давно привык к одиночеству, но все оказалось совсем не так. Две недели он отмахивался от расспросов своего напарника и подозревающих взглядов внимательного брата. Мадара просыпался разбитым и измученным от преследовавших его снов. Ничего не помогало: ни алкоголь, ни долгие, до дрожи в ногах и головокружения, прогулки, ни выматывающие тренировки с напарником; ни монотонная работа с карточками имен покойных. Окончательным в понимании того, что он не может следовать собственному решению, стал разговор с младшим братом, Изуной. Однажды вечером, войдя к нему в комнату, он задал лишь один вопрос: — Брат, ответь мне честно. Что случилось с тобой в мире людей? Мадара сделал вид, что не знает, о чём речь. Но если уж Изуна не выдержал, то это значило только одно — он лжет сам себе. Врет настолько, что хуже не будет. И как только его напарника, Хоши, послали в мир людей на принятие сотни человеческих душ, обладатели которых умерли в результате крупной железнодорожной аварии, Мадара провернул так, чтобы принять их самому.Ему необходимо увидеть ее. Просто увидеть, а дальше будь, что будет…