Fate/Re

Сакура была очень лёгкой. Не знаю, сколько точно она весила, но по ощущениям тот чемодан, под завязку забитый бутылками, весил если не больше, то уж точно не меньше. Почему я знал, сколько весит Сакура? Ответ на этот вопрос весьма прост — прямо сейчас я, кряхтя от натуги, тащил её до призывно расправленной кровати. Когда Зокен ушёл, я развил бурную деятельность. Можно было сколько угодно говорить красивые, громкие слова о спасении — но о моей сестре следовало позаботиться прямо сейчас. Начал я с того, что всё же сделал то, ради чего отнёс сестру в ванну — дал ей принять ванну. М… Нет, не так. Я помыл её, аккуратно обходя стороной худшие на вид участки повреждённой кожи. Мыть волосы было особенно сложно — они спутались в грязные космы, распутать которые было почти нереально. Единственное, что хоть немного радовало — они были пусть и неаккуратно, но подстрижены, так что не пришлось страдать с длиннющей причёской. В остальном — всё было куда проще. Когда мои руки случайно задевали места укусов, девочка едва видимо вздрагивала, но продолжала хранить молчание. Сложно было определить, что она чувствует — весь её эмоциональный спектр сводился, по крайней мере сейчас, к безразличному молчанию. Но — не спокойствию. Когда я случайно уронил бутылочку шампуня, она вздрогнула как от удара, съёжившись и втянув голову в плечи. Даже малейший громкий звук вызывал у неё страх. И я мог это понять. Да, я до сих пор не понимал всего, что происходило с ней тут, но… Увиденного ранее было достаточно для вполне однозначных выводов. Но я не торопился. Удостоверившись, что моя сестра — Сакура, действительно Сапфир, я… Ничего не сделал. Кто-то мог бы назвать это трусостью — и, возможно, более безбашенные люди бы предприняли вполне однозначные шаги — например, прямо сейчас схватили бы девочку и бросились бежать. Через окно, например. Более того, возможно это даже сработало бы… Поначалу. Но что я буду делать, когда нам захочется есть? У меня есть, в пересчёте на йены, тысяч пятьдесят-шестьдесят. Для нас двоих, учитывая ночёвку — это не больше недели. Мне семь лет — никто на работу меня не возьмёт. У полиции, опять же, возникнут совершенно справедливые вопросы к тому, почему мы живём отдельно. И я даже не рассматриваю тот факт, что Зокен, очевидно, не станет просто ждать. Он будет искать. Искать, используя червей… И, возможно не только их. Он маг — древний, сильный маг, глава магического рода. Если я хочу бежать, мне необходимо придумать, как противодействовать его поиску. Простейший вариант — другой город. В идеале — другая страна. Я неплохо знаю английский — и даже какие-никакие связи, пусть и у всего-лишь обычного детского врача, у меня есть. Но побег в другую страну — вопрос сотен тысяч йен и людей, которые смогут приютить пару безродных сирот. Так что… Я не мог сбежать прямо сейчас. Не с Сакурой на руках — только не тогда, когда она в таком состоянии. Бежать одному? Я, почему-то, был относительно уверен в том, что смогу выжить на улицах, скажем, Токио. Пусть ищут моих родных где-нибудь на Кюсю, а не тут, в Фуюки. И, возможно, я бы даже так и поступил. Но… При мысли о том, что мне придётся просто бросить Сакуру — да и всех Пятерых… Нет. Неприемлемо. И даже помимо сказанного ранее — была и ещё одна причина, по которой я откровенно не хотел бежать. Страх. Если побег провалится… Что со мной сделает Зокен? Чем я расплачусь за своё легкомыслие? Мне не хотелось даже думать об этом. Страх парализовывал, как только я вспоминал безумно воющую девочку, что расцарапывала себя, повторяя одно и то же… Они внутри. Я вздрогнул. Нет. Никаких опрометчивых действий. Трусливо? Плевать. В данный момент я, кажется, единственный человек, знающий о том, насколько плохо Сакуре и способный хоть как-то помочь ей. Спасти? Возможно. Но пока что — просто сделать так, чтобы она не умерла. И не наложила на себя руки. Понятия не имею, как устроена психика ребёнка, и осознаёт ли он в полной мере концепцию суицида… Но будь на месте Сакуры я, то даже не знаю, как бы поступил. Надеюсь, никогда и не узнаю. Преследуемый этими тяжелыми мыслями, я попутно делал сразу несколько дел, занимаясь этим столь споро, что сразу становилось понятно — опыт в домашних делах у меня явно присутствует. Я ураганом прошёлся по своей старой комнате, исправляя то, чем, кажется, никто не занимался. Пока Сакура безвольно лежала в горячей воде — мне очень не нравилось, насколько холодной была тогда её рука, я занялся уборкой. Замочил хранящуюся специально для таких случаев тряпку и начал протирать пыль, выбрасывая из головы все страшные мысли. Попутно завёл стиральную машинку — изобретение богов, не иначе, в которую загрузил больше половины лежащего в корзине белья. Как достирается, надо будет развесить, а пока можно заняться постельным бельём — даже просто от недолгого контакта с грязной одежды оно сейчас уже не было столь удобным. Так что — заменить на новое — помнится, запасные комплекты лежат… Ага, правильно, вот в этом шкафу. Комната преображалась. Пыль, которая покрывала тонким слоем поверхности, сметалась и протиралась. Грязные разводы от мерзкой слизи безжалостно протирались. Может купить какой-нибудь растворитель?.. Покачав головой, возвращаюсь в ванну. Сакура всё также бессильно лежала в горячей воде, но… Она чуть отвела взгляд, стараясь не показывать того, что следила за мной. Я облегчённо выдохнул. Кажется, она уже понимает, что происходит. Может, попробовать поговорить?.. — Привет. — Мягко начал я, присаживаясь рядом и поднося полотенце. — Приподними голову, пожалуйста. Хорошо? Она молчала. Но голова слабо дёрнулась, чуть-чуть приподнимаясь. Расплывшись в улыбке, я ловко положил свернутое несколько раз полотенце между затылком девочки и твёрдой поверхностью ванны. — Отдыхай. — Всё также мягко повторил я, поднимаясь на ноги и оставляя её позади. Ей требовался отдых — без моего присутствия. Не уверен, что она сможет расслабиться и без незнакомца рядом, чего уж говорить о ситуации, когда я рядом. Аккуратно закрыв за собой дверь в ванну, осматриваюсь вокруг. Запасная одежда. В шкафу её нет. В комоде? Другом шкафу? Чёрт… Столкнувшись с этой проблемой, я задумчиво осматривал комнату. Взгляд упал на рюкзак. Ну… Почему бы и нет, полагаю? Подождав с десяток минут, вернулся в ванную комнату, аккуратно поднял девочку, вытер полотенцем, аккуратно обходя повреждённые места. Поскольку её одежды не нашлось, мне пришлось использовать свою — и поэтому на Сакуре были откровенно большие для неё, и потому мешковатые домашние брюки из какой-то мягкой ткани и чистая хлопковая футболка. Придирчиво осмотрев её, кивнул самому себе и, поднатужившись, поднял ребёнка и отнёс в постель. Сестра молча смотрела на меня. Что было в этом взгляде? Не знаю. Он был абсолютно пуст и холоден. Грустно покачав головой, я сел рядом и накрыл её одеялом. Она продолжала молчать. — Постарайся отдохнуть. — Шепнул я, подходя к окну и задёргивая шторы. С кровати раздался тихий, едва слышимой стон. Вздрогнув, резко распахнул шторы. Солнечный свет, яркий, разгоняющий тьму, ворвался в комнату. Стон прекратился. Сапфир не любит темноту. — И правда не любишь… — Пробормотал я, покачав головой. Взял рюкзак, закинув его за спину, проверил, на месте ли украденный кошелёк, бросил последний взгляд на Сакуру, безвольно лежащую на кровати… И вышел из комнаты, аккуратно прикрыв дверь и осматриваясь. Вчера ночью, проходя по этим пустынным коридорам, я из-за отсутствия света не мог ничего разобрать, но сейчас, днём… Ничего, в общем-то, не изменилось. Свет словно отказывался проникать внутрь этого мрачного особняка, оставаясь где-то там, за этими тяжёлыми каменными стенами. Неудивительно, что ей хотелось немного света… Но мне, на удивление, тут… Было комфортно. Сложно описать это чувство, но для меня это отсутствие света, вечный полумрак и даже какая-то царящая в воздухе сырость создавали непередаваемую атмосферу места, которое я звал домом. Домом, возможно, не лучшим — но и нельзя сказать, что неприятным. Наоборот, тут я мог, против всякой логики, расслабиться. Скользнув по коридору мимо ряда дверей, что вели в незанятые комнаты, спускаюсь по старой, чуть поскрипывающей винтовой лестнице вниз, на первый этаж. Сейчас мы находились в условном европейском крыле, как я его окрестил. Японское крыло было заброшено и не использовалось, в европейском жил я и Бьякуя — но на разных этажах, а всё русское крыло занимал Зокен. Я не был уверен, что его спальня находится там (более того, я даже не был уверен, что ему и вовсе необходим сон), но Зокен всё время находился в своём крыле. Выходил он оттуда, как мне подсказывала память — нечасто. Настолько нечасто, что я мог не видеть его и по месяцу — всеми делами для него занимался Бьякуя. Я понимал, что Зокен, скорее всего, занят своими магическими исследованиями, но никаких подтверждений этому у меня не было. Винтовая лестница привела меня в просторный холл, освещённый чуть лучше остального зданий. Тяжёлые шторы едва пропускали солнечный свет — но в пропущенных лучшая отчётливо виднелись столбы пыли — дом никто не прибирал уже очень давно. Может заняться этим самому?.. Почему то в отличии от явного желания помочь Сакуре и прибраться в, как я уже уверен, её комнате, никакого энтузиазма при мысли о том, чтобы полностью прибирать этот огромный, холодный и тёмный особняк, не возникало. Что, честно говоря — даже немного радовало. Я не был сумасшедшим, любящим уборку. Хотя она определённо бы не помешала этому месту. Прохожу по пустующему особняку, выходя в гостинную. Тут, в редкие моменты семейных сборов, собиралась вся семья. Не уверен, откуда это помню, но уверен, что это так. Мы втроём — Зокен, Бьякуя и я. Мы редко обсуждали что-то важное — скорее просто собирались вместе для того, чтобы ещё раз укрепить наше понимание нашего же места — инструменты. Его инструменты. В полутьме холла Мато Зокен был едва заметен. Скрюченная и сгорбленная фигура, сидящая в углу гостинной, совмещённой с библиотекой. Тут на бесчисленных полках до самого потолка стояли тысячи пыльных фолиантов на всех мыслимых языках. Подсознательно оттягивая встречу, медленно иду мимо полок с томами, бесцельно проводя рукой по корешкам древних манускриптов. На удачу достаю один, раскрываю на середине, начиная, сам не зная отчего, читать вслух. Великое светило миру, Блистая с вечной высоты На бисер, злато и порфира… — Порфиру. — Прервал меня скрипучий голос, раздавшийся с кресла. Даже не вздрогнув, я медленно кивнул, поднимая взгляд на Зокена. — Михаил написал это в тридцать три года, чествуя восшествие на престол Елизаветы. Как по мне — не лучшее его стихотворение… — Старик медленно поднялся, сделав ко мне пару обманчиво медленных шагов. Обманчиво — потому, что почти десять метров между нами он преодолел меньше чем за секунду — словно бы проскользил по полу, перемещаясь в воздухе с тихим шелестом и скрежетом. Я, против воли, вздрогнул. Не обращая на меня внимания, он забрал у меня книгу и аккуратно, бережно, поставил её на место. Только сейчас я заметил, насколько она древняя — казалось, что подуешь — и рассыплется в прах. — Поскольку ты многое забыл… — Прокаркал Зокен, не сдвигаясь с места и не сводя с меня взгляда почти светящихся глаз. — Я повторю правила Дома Мато. — Буду благодарен. — Склонил я голову, пряча скрытый в глазах страх. Не помогло. Боковым зрением я заметил, как в углу комнаты темнота зашевелилась и словно бы переместилась на несколько сантиметров вбок с тихим шелестом — с таким же перемещался Зокен. — Моё слово… — Негромко произнёс старик. — Выполняется. Меня не интересует, что ты делаешь с девчонкой или твоим отцом… — Старый маг на мгновение скривился. — Но моё крыло — запретное место. Поверь мне… — Он негромко, хрипло закашлялся. — Тебе не стоит там появляться. — Ваше слово — закон. — Ещё глубже склонился я. — Встань. — Повёл он рукой, сжимая в пальцах узловатое дерево трости. — Что ты помнишь? — Моё имя — Мато Синдзи. — Я был уверен, что он задаст этот вопрос, а потому успел подготовиться. — Дата рождения — двадцать седьмое ноября одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Принадлежу древнему Роду Мато — мы потомственные маги. К сожалению… — Мне даже не пришлось симулировать злость. Что-то внутри, игнорируя голос разума, стремилось к Магии, но я безжалостно давил это в себе. — Я рождён без магических цепей и не способен использовать таинства. — Этого достаточно. — Почти удовлетворённо кивнул Зокен. — Ты помнишь причину своего состояния? — Нет. — Быстро, даже слишком быстро ответил я. Внешне я был спокоен, но внутри… Дикий страх. Ками, пусть он не догадается. Умоляю… Зокен сделал шаг вперёд. Моё сердце замерло, как цыплёнок, сжатый в лапе ястреба. Старый маг остановился рядом, глядя на меня сверху-вниз, своими бледными, словно бы выцветшими глазами, казалось готовыми пожрать душу. — Нет… — Повторил он, стоя рядом. По виску скатилась капля пота. Глаза остекленели. Хотелось сжаться в калачик, закрыть голову руками и закрыться от этой хтонической жути, принявшей образ старика с узловатой палкой из дуба. Но что-то внутри — та часть меня, что считала Бронзу своим другом, не давала мне сломаться. Стержень — далеко не из металла, скорее из гибкой древесины. Раздавлен… Но не сломлен. Я поднял глаза и покачал головой. Зокен сощурился, сверля меня взглядом. Потом медленно кивнул самому себе… И всё закончилось. Безумное давление спало, ужас отпустил, а дышать словно стало проще. Голос Зокена стал деловитым, что было несколько неестественно — казалось, что единственный его тон — этот угрожающий скрежет, но нет. Он кивком указал на кресло напротив, и я быстро последовал его совету. — Тебе стоит знать несколько вещей о Фуюки. — Бесстрастно произнёс старик, прошаркав к библиотеке. — Это необычный город. Особенно сейчас. Грядёт… Ритуал. Война. — Его голос стал глуше, словно бы он погрузился в воспоминания. — Война за обладание артефактом… Представляющим определённую ценность. — Почему-то, несмотря на всю серьёзность ситуации, мне показалось, что он сейчас совершил самое большое преуменьшение в истории. — За этот артефакт будут сражаться несколько коалиций. Проявляй осторожность. — Мы участвуем? — Не смог сдержать любопытство я. Во мне говорила не моя рациональная часть — но часть семилетнего ребёнка. Сейчас я его не сдерживал. Понятия не имею, что обо мне думает Зокен, но почему-то это казалось неплохой стратегией. — Да. — Коротко кивнул Зокен, но даже это короткое согласие прозвучало… Зло. Разочарованно. Словно бы он ожидал куда большего. — Твой дядя сражается от имени Мато. — Разве это плохо? — Аккуратно задал я вопрос, прощупывая почву. Несмотря на весь ужас, который мне внушало существо передо мной, глупо было отрицать, насколько ценным источником информации он являлся. — Плохо? — Проскрипел Зокен, покачивая головой. — Нет. Разочаровывает. Он лишь тусклая копия былого величия нашего рода. Сотни лет назад я… Мы были способны создать величайшую армию Империи, а ныне не способны сдержать одного бешенного фантома прошлого. — С каждым словом его голос становился всё более нечеловеческим. Словно бы скрежет и треск миллиона насекомых складывались в речь. Прервавшись, старик покачал головой. — Впрочем, это неважно. Вся надежда на твою сестру… К слову о ней. — Зокен перевёл на меня взгляд, в котором парадоксальным образом сочеталась заинтересованность и полная безразличность. — Никаких непоправимых повреждений. Если она будет неспособна на тренировку вечером, её место займёшь ты. Я вздрогнул и абсолютно естественно поёжился, замотав головой, как бы говоря, что даже пальцем её не трону. — Она способна вызывать определённую… жалость. — Продолжил Зокен, внимательно следя за мной. — Не у меня. — Покачал я головой. И пусть я отчаянно врал — какая-то старая часть меня верила в этом. — Как может заслуживать сочувствия та, кто украла моё законное место? — Хорошо. — Неспешно кивнул Зокен, окончательно теряя ко мне любой интерес. Не искушая судьбу, я быстро поднялся с кресла, глубоко поклонился старику и, развернувшись, быстрым шагом вылетел из комнаты. Не стоило искушать судьбу и проводить тут больше времени, чем оно того стоит. Сердце колотилось в груди. Все моральные силы, дававшие мне возможность говорить с Зокеном как простой ребёнок кончились, и сейчас я просто старался убраться от него подальше. Маленькие детали, что наслаивались весь разговор, сейчас атаковали мой разум, убедительно демонстрируя, что общался я с кем-угодно, но не с человеком. Человек не может переместиться на десяток метров менее, чем за секунду без единого движения - словно подплывая. Человек не может шевелиться и двигаться столь неестественно, как марионетка в руках у не слишком опытного кукловода. Человек не может говорить так - словно тысячей скрипящих насекомых. И главное - человек не может шевелиться изнутри, колыхая одежды. Едва видимо в этой темноте - но отчётливо. Что-то перемещалось внутри него. Содрогнувшись, я почти бегом добрался до комнаты и захлопнул за собой дверь, вступая в уютный луч света, что яркой колонной падал на пол комнаты. Оглядываюсь. Всё верно - я вернулся в комнату своей сестры. Сакура, закутавшись в одеяло и не показываясь из-под него, лежала на кровати. Устало опускаюсь на пол рядом, закрывая глаза. И перед тем, как отдохнуть, понимаю ещё кое-что. Тот стих, который я случайно вычитал в книге... Я прочёл его в оригинале.