Проклятые

9:31 Дракона, 17 солиса. Вечер. Храмовничий склад       — Похоже, мне всё же придётся помочь тебе хоронить труп.       Амелл прополз по полу к ближайшей стене — по крови, блевотине и останкам Рилок — и прислонился к ней спиной.       Андерс чувствовал себя отвратительно. Все его силы ушли на то, чтобы исцелить Амелла. Он ощутил характерные признаки потери крови: головокружение, слабость, но кожа у него была тёплой, дыхание — в относительной норме, поэтому, очевидно, в шоковом состоянии он не находился. Из его руки по-прежнему торчал кусок чужой кости, а нос был без сомнений сломан, но поскольку Андерс мог через него дышать, значит, срастётся тот быстро. Вот уж чему он был действительно рад. Андерсу нравился его нос. Что касалось всего остального... кровь была повсюду: стекала по запястью, рукам, запекалась в носу. Дыхание Создателя, а вонь-то какая вокруг стояла! Гниющая плоть Рилок, её заражённые внутренности, дерьмо и моча двух других храмовников, которые от страха перед смертью потеряли контроль над собственными кишечниками; Андерса с Амеллом и самих вырвало, после того, как они были отрезаны от Тени...       — От Рилок даже не осталось ничего, что можно похоронить, — сказал Андерс. — Я не этого хотел. Мне была нужна всего лишь возможность самому распоряжаться своей судьбой.       — Андерс, она бы нас убила, — напомнил ему Амелл.       — Да знаю я! — огрызнулся Андерс. — Думаешь, я этого не понимаю? Не так всё должно было произойти. Намайя... Я же знал, что всё это выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой, и всё равно ей поверил. Я так хотел ей верить. Я так... — Андерс запустил руку под рубаху и одним резким рывком сорвал с шеи подвеску Ферренли, после чего с презрением швырнул её в сторону. — Я хотел ей довериться. И у меня действительно хватило на это ума, и из-за меня нас чуть не убили.       — Мы нечто большее, чем те оплошности, которые совершаем, — произнёс Амелл.       Андерса это не утешало.       — Только глянь на это, — он махнул рукой в сторону всей той разрухи, всей той смерти, что их окружала. — Это не оплошность. Разбил тарелку? Оплошал. Разлил выпивку? Оплошал. В этой комнате, кроме нас, находятся три мёртвых тела, и утром их кто-то найдёт.       — О телах я позабочусь. Я же некромант, ты не забыл?       — Нет, я тебе верю, но вот эта лужа — это всё, что осталось от Рилок. Ты, кстати, случайно не лужемант? — язвительно спросил Андерс.       — Тела я прятать умею. Доверься мне.       Меньше всего на свете Андерс хотел услышать фразу «доверься мне» после фразы «я умею прятать тела».       — Даже спрашивать не буду, где ты этому научился. Но дальше-то что? — Андерс засмеялся, чувствуя, что находится на грани истерики. — Кто-нибудь из Церкви будет её здесь искать, и потом...       — Андерс, — Амелл сжал его лодыжку, поскольку руки Андерса были ранены. — Сомневаюсь, что Рилок была здесь по приказу Церкви. Тебя завербовали в Стражи в присутствии короля у неё на глазах. Она была тобой одержима. Давай, скажи, что я не прав.       Андерс промолчал.       — И поэтому мы не знаем, будет ли Церковь вообще её искать, — сказал Амелл в попытке его успокоить. — А если и будет, то скажем им, что не видели её с того самого дня, как тебя завербовали, и что она, вероятно, попала в руки порождений тьмы, которыми в последнее время кишит Амарантайн. Если будет нужно, скажу, что я сам её убил. В порядке самообороны.       — Что значит «я»? — переспросил Андерс, делая ударение на местоимении. — Ты хотел сказать «мы» убили её в порядке самообороны?       — Нет, Андерс, «я». Ты слышал, что сказала Рилок. Эта женщина лишилась рассудка, но она была права: тебя уже и без того заклеймили малефикаром. Семь попыток бегства. Год в одиночном заключении. Если кто-то узнает, что ты к этому причастен, — тут уже даже Стражи тебе не помогут. Поэтому да, если до этого дойдёт, я скажу, что убил её сам.       Андерс смотрел на него в изумлении; неужели спустя всего лишь месяц осторожного флирта Амелл стал столь тепло к нему относиться? Он бы пошёл на такое ради любого другого Стража? Любого другого мага?       — Поверить не могу, что ты до сих пор рядом. После всего, что я натворил.       — Дело не только в тебе.       Андерс выдохнул с облегчением. Будь всё дело лишь в Амелловой к нему симпатии — Андерс бы не знал, что и думать.       — Я готов помочь любому магу. Если тебе покажется, что в какой-то момент я колеблюсь... Андерс, ты мой друг. Я устал терять друзей.       — Я же тебе сказал, что никуда не ухожу.       — Так или иначе, с этим нужно что-то делать, — сказал Амелл, не обращая внимания на слова Андерса. — В таком виде ты в таверну не пойдёшь. Роб здесь наверняка хватает. Возьмём одну, никто даже не заметит. Кроме того, нам нужно по меньшей степени два лириумных зелья: поднять тела и вылечить твои раны.       — А что ты? — Андерс махнул рукой в сторону окровавленных доспехов Амелла. — Тебе в таком виде в таверну возвращаться, значит, можно?       — В каком таком? — Амелл опустил взгляд на свои доспехи. — Я всегда так выгляжу. Забери свою подвеску: нельзя, чтобы её здесь нашли.       — Точно.       Андерс поднял подвеску, сунул её в карман и принялся осматривать склад. Он потратил кучу времени, прежде чем смог обнаружить лириумные зелья: те были привалены горой сундучков с самыми разнообразными припарками. Будь Амелл ранен, Андерс так и не успел бы их найти. Он принёс зелья Амеллу, и с помощью одного из них тот воскресил двух храмовников — тех самых, у которых осталось что воскрешать. Второе зелье ушло на то, чтобы Андерс смог залечить себе нос и порезы на руках. В той же комнате они нашли шкаф, забитый самыми разнообразными робами; некоторые из них были в стиле Тевинтерской моды. Андерс смерил жадным взглядом ту, что была с перьевыми наплечниками, и через силу взял обычную бежевую робу Круга. Смысл был в том, чтобы не привлекать к себе внимания. Андерс сбросил окровавленный дублет и без задней мысли принялся оттираться от грязи, пока не заметил на себе пристальный взгляд Амелла.       — Прости, — Амелл откашлялся и отвернулся.       — Понимаю. Так сложно устоять, — поддразнил его Андерс. — Это всё кровь, да? Подчёркивает мой румянец.       — Вроде того.       — Или ты после магии крови всегда в настроении? — Андерс снял штаны и надел свою новую робу. Она оказалась ему самую малость не по-размеру, но на то и нужны были пояса.       — Вроде того, — повторил Амелл. — Наверное, мне стоит извиниться.       — Не нужно. Ты не первый мой пациент, который хочет меня поцеловать.       — Уверен, у тебя найдётся несколько интересных историй. Ты переоделся?       — Ага. Ну что ж... я не то чтобы ставлю под сомнение твоё мастерство, но... — Андерс посмотрел на обезглавленного храмовника; голову свою тот, как шлем, держал подмышкой. — Серьёзно?       Храмовник попытался приделать голову на место, и Андерса едва снова не стошнило. Дважды ходячий мертвец промазал мимо шеи, а от скрежета кости о кость у Андерса пошли мурашки по коже. Со временем храмовнику удалось вернуть себе голову, и благодаря какой-то хитроумной магии Амелла та держалась на месте. Второй мертвец принялся подбирать доспехи Рилок.       — А с кровью что делать будем? — спросил Андерс. — Собственноручно соскребать?       — Это всего лишь кровь, — с помощью простенького заклинания Амелл вытянул кровь из половиц — всю до последней капли. — Будто ничего и не было.       Если бы только всё было так просто.       Андерс вернулся в таверну. Одному лишь Создателю известно, куда в то же время со своими храмовниками отправился Амелл.       Андерс согласился выпить вместе с Огреном. Он пил что-то, что по вкусу больше напоминало воду, старательно избегал Огреновых вопросов и со временем отправился спать, хотя сна не было ни в одном глазу. Около двух часов он просто лежал в постели, прислушиваясь к шагам прочих посетителей, после чего снова поднялся на ноги. В передней было пусто, за исключением одной девицы, что работала в ночную смену. Андерс отдал ей всё до последней одолженной монеты и пил до тех пор, пока эль не потерял у него на языке свой вкус.       Полчаса спустя девица решила обратить на него внимание.       Одна короткая беседа — и официантка была у него на коленях, из-под корсета торчали её налитые грудки, её пальцы были у него в волосах, зубы покусывали его ухо, и Андерс смог с концами позабыть о том, что он теперь малефикар и убийца. Руки его блуждали у неё под одеждой, ласкали грудь, нажимали на плечи, и она сладко, сладко тёрлась об его член.       В этот момент, наконец, вернулся Амелл. Храмовников с ним не было, но сам Амелл выглядел ужасно. Кровь высохла, однако в одной руке он по-прежнему нёс свой шлем, на который его совсем недавно стошнило. Перчатки и поножи его были полностью перепачканы густой грязью, пылью и прочими нечистотами, и Андерсу стало любопытно, где и что Амелл сделал с трупами. Хуже того — он где-то умудрился получить ушиб на челюсти и порез на губе.       Хихикая, официантка поспешила прикрыться.       Андерс даже не знал её имени.       Амелл бросил на них быстрый взгляд и, не обронив ни слова, прошёл мимо. Ну и какое Андерсу до этого дело? Вот Амеллу, наверное, вообще никакого не было. Андерс же не с другим мужиком только что обжимался. Самое большее, на что Андерс рассчитывал в отношениях с Амеллом, это секс. Но это не значило, что в то же время Андерсу было запрещено заниматься сексом с другими.       — Уф, — завязывая корсет вздохнула официантка, когда Амелл ушёл. — Гляди, сколько грязи за собой оставил. Вот так всегда. Надо идти отмывать, а не то Макей с меня утром шкуру спустит. Вторая дверь от прилавка ведёт ко мне в комнату. Ну что, красавчик, дождёшься меня?       — Я... мне, в общем-то, спать пора, — соврал он, и девица поцеловала его в щёку. — Да, да, я люблю помучить.       — Если передумаешь, знаешь, где меня искать.       Первой мыслью Андерса было пойти отыскать Амелла, вот только он понятия не имел, что ему сказать и при этом не выглядеть как последнее ничтожество. «Я совсем перестал понимать, что вокруг творится, и мне кажется, что моя жизнь больше от меня не зависит, и мне просто нужно, чтобы кто-нибудь меня обнял, и чтобы мне не пришлось обо всём этом думать». Нет, это совсем не делало его последним ничтожеством. В конце концов, жизнь Андерса от него никогда и не зависела.       Он вернулся к себе в комнату, лёг обратно в постель и не сомкнул глаз до самого рассвета.       Утром они все вместе вернулись в крепость; о том, где Андерс с Амеллом были вечером, их никто не стал спрашивать, и только Огрен отпустил по этому поводу пару безобидных шуток. Андерс нашёл сэра Ланселапа у себя под кроватью, в маленьком домике, который он для него смастерил, и потащил котёнка с собой в Церковь Башни. Местная Церковь нравилась ему куда больше, чем та, что была в Круге: мало того, что здесь было меньше храмовников, но и магов тоже — меньше. Андерс считал себя андрастианином, к тому же он был магом, но он прекрасно помнил, какого рода маги по обыкновению посещали Церковь в Круге. Кейли, Маркус, другие. Все они были сторонниками Церкви, все они раскаивались в своей магии, будто та для них не дар, а истинное проклятие.       Магия это дар.       Андерс в этом не сомневался.       И поскольку дар этот ниспослал на них Создатель, маги были обязаны использовать её во имя его. Андерс следовал этому предписанию, пусть и не слепо. За исключением редких случаев — скажем, толики электричества в постели — он не прибегал к магии развлечения ради. Он не использовал её как прямой путь к цели. По наставлению Андрасте человек сам должен искать свой путь к Создателю, но какой путь может быть у того, кто владеет магией крови?       А с другой стороны, почему с её помощью Андерс столь легко, столь беспрепятственно спас Амеллу жизнь?       Что же в этом недоброго?       Что же недоброго в Амелле?       — Что мне ещё оставалось делать? — обратился Андерс скорее к сэру Ланселапу, чем к Создателю — с куда большей вероятностью он получит ответ на свой вопрос от котёнка. Однако даже котёнку было нечего ему сказать: он предпочитал мурлыкать и тереться Андерсу об ноги. Разумеется, ответ на его вопрос мог быть лишь один — «ничего».       Андерс подобрал котёнка и, усадив его к себе на колени, достал из кармана новый ошейник.       — Гляди-ка, что папочка тебе принёс.       Он надел маленький ошейничек с крохотными колокольчиком сэру Ланселапу на шею, но даже это не спасло его от мыслей о том, что он превратился в малефикара.       — Какой же ты у меня красавчик!       — Я? — прервал его размышления Амелл.       — Амелл! — напугавшись, Андерс резко вскочил на ноги, напугав в свою очередь сэра Ланселапа. Котёнок рванул куда-то в сторону и скрылся за одним из гобеленов, украшавших церковные стены. Андерсу чуть было не захотелось последовать за ним. Неудивительно, что он не услышал, как Амелл к нему подошёл: тот был облачён в официальный сине-белый дублет Стражей, а вместо тяжёлых сапог из драконьей чешуи у него на ногах были лёгкие чёрные ботинки из кожи. Он даже волосы назад зачесал, но это, вероятно, больше связано со страшно важными эрлскими делами.       — Я не мешаю? — спросил Амелл. Он прошёл между лавочками и встал рядом с Андерсом — слишком близко. Андерс хотел, чтобы Амелл ушёл — столь же невыносимо, сколь он желал, чтобы тот остался. У Амелла на губе по-прежнему была рана, после которой, вероятно, останется шрам, раз уж Андерс с самого начала её не залечил. При взгляде на рану Андерс чувствовал себя виноватым.       — Нет, — ответил он. — Не то чтобы.       — Я с подарками, если это поможет.       — Не уверен, — Андерс вздохнул и опустился на лавочку. Амелл присел рядом, оставляя между ними пару сантиметров. — Лишнее напоминание о том, что я хотел что-нибудь тебе подарить, но потом отдал всё до последней монеты Намайе.       — Если тебе нужны деньги, я могу одолжить ещё.       — Отличный способ разориться, — посмеялся Андерс. — Ты в «Алмазный ромб» с нами играл в последний раз? Кажется, я всё ещё должен Сигрун пятьдесят серебряных, если не больше.       — Возможно, однако, как ты мог заметить, я богат и могу высосать всю кровь из целого эрлинга.       Несмотря на всю невинность шутки, Андерс сомневался, что был в состоянии смеяться над магией крови. В итоге он издал крайне неловкий смешок.       — Пожалуй, это было лишнее, — решил Амелл.       И действительно, но по какой-то причине Андерс смог найти отдушину в несуразной улыбке Амелла: она напомнила ему о том, что Амелл всё-таки тоже был человеком. Амелл вручил ему подарок.       — Книжка? — проницательно заметил Андерс. — Откуда ты знаешь, что я умею читать?       Он пролистал пару страниц и прочёл название вслух:       — «Филактерии: История, написанная кровью». Ну что ты, не стоило.       — Я подумал, тебе захочется узнать побольше о том, что ты так преследуешь, — пояснил Амелл. — И насколько «запретна» магия крови на самом деле. Церковь будет и дальше смотреть на неё сквозь пальцы, покуда с её помощью ей удаётся угнетать магов.       — Интересно, — признался Андерс, хотя сам он не был до конца уверен в том, что разделяет мнение Амелла по поводу магии крови. Андерс всегда считал филактерии подходящим примером зла, порождённого такого рода магией. Угнетать и управлять — в этом заключалась истинная природа магии крови. И совершенно очевидно, что Церковь, при всём своём лицимерии, опирается на её свойства. — Почитаю как-нибудь.       — Рад это слышать. Можно спросить, о чём ты молился?       — А, да о том же, что и всегда, в общем-то, — затараторил Андерс. — Просил Создателя послать мне гарем, свежий яблочный пирог и низвергнуть Орден храмовников.       — Андерс...       Амелл поднял руку, будто хотел к нему прикоснуться, но не решив, что с ней делать, положил её обратно себе на колени.       — Я знаю, что ты предпочитаешь осязать, а не разговаривать, но... надеюсь, ты понимаешь, что я рядом. По крайней мере мне бы этого хотелось. Я знаю, что ты не спишь по ночам. Знаю, что история с Рилок не даёт тебе покоя. И мне известно о том, что далеко не все в Башне хорошо к тебе относятся.       — Огрен разболтал тебе о Сере, — догадался Андерс.       — Огрен не умеет молчать. С Серой я поговорил. Впредь она не станет отказывать тебе в припасах.       Андерс вздохнул и отложил книгу в сторону.       Где-то неподалёку сэр Ланселап игрался с кисточками на гобеленах, и в это мгновение Андерс больше всего на свете хотел, чтобы в его собственной жизни всё было так же просто.       — Смотри, я рад, что ты обо мне заботишься, правда-правда рад, но для таких серьёзных разговоров я не лучший собеседник. Ну не моё это, понимаешь? Хочешь поболтать о магии или перекинуться парой-тройкой остроумных шуток? Всегда рад. Но всё остальное...       А здесь уже всплывала причина, по которой Андерс носил подвеску Ферренли — до тех самых пор, пока в незрелом порыве не сорвал её с шеи. «Коль заботишься — делись», думал себе Андерс, а потом дозаботился до такой степени, что вдруг решил, будто стоит ему разок спасти Намайе жизнь да провести вместе с ней в бегах пару отличных месяцев, и она, конечно же, не сдаст его храмовникам при первой же возможности. Амелл не Ферренли и не Намайя, но...       — Помнишь, было время, когда учеников в Круге выпускали на улицу? — спросил Андерс. — Раз в две недели нас выводили к берегу подышать свежим воздухом. Помнишь?       — Смутно, — ответил Амелл, не став возражать, когда Андерс сменил тему. — Они прекратили так делать, когда мне было десять или одиннадцать.       — Погоди, ты что, шутишь? — Андерс уставился на Амелла, в голове у него отчаянно задвигались шестерёнки. — Сколько тебе лет?       — Двадцать один.       — Да ну нет.       Амеллу — как минимум! — было двадцать пять, если не все тридцать. Он совсем не выглядел на двадцать один. Тень в его светло-коричневых глазах, казалось, больше никогда их не покинет; и пусть он и был довольно поджарый, в нём не было той привычной худобы, свойственной мальчику, который лишь недавно стал мужчиной. В нём не осталось ничего юношеского. Будь у него проседь в волосах или морщины на лице, Андерс не дал бы ему меньше сорока.       — Андерс, меня завербовали спустя несколько дней после Истязаний.       — Но ты же такой... ну то есть... — залепетал Андерс. — Я никогда не смогу от этого отойти, да?       Амелл улыбнулся:       — Не сдавайся. Я уверен, что где-то здесь кроется комплимент.       — Ты такой... зрелый? — предложил Андерс — Мудрый не по годам? Вот тебе комплимент. Так вот, во время одной из таких «прогулок» я впервые сбежал. Мне было пятнадцать. Я спрыгнул в озеро прямо с доков и принялся грести, как ошалелый. Один из храмовников прыгнул за мной, да вот только доспехи его тут же ко дну потащили. Я чуть сам со смеху не умер. Переплыл я, значит, на другой берег, а там Кестер, тот старый перевозчик, со смеху по земле катается, глядя на то, как я мимо пробегаю — мокрый насквозь, да ещё и метра полтора робы за мной следом тащится. Выхожу я на Имперский тракт — и давай бежать куда глаза глядят. Похоже, мой пятнадцатилетний мозг решил, что мне удастся пешком добраться обратно до самого Талло. Внешность, чувство юмора, мозги: из трёх пунктов пришлось выбрать только два, ну ты понял. Бегу я, значит, по Герленовому перевалу и вижу, как какого-то аристократа разбойники окружили, человек пять. Люди этого аристократа лежат рядом, мёртвые. Ну я давай колдовать первое пришедшее мне в голову заклинание, кидаюсь на них с огнём в руках и кричу уже сам не помню что. Вспоминаю сейчас об этом... и думаю, что чудом остался жив. Парни решили, что не в настроении драться с магом и дали дёру. Тем мужчиной, которого я спас, был банн Ферренли. Он был на пути к наземным рынкам Орзаммара. Взял меня с собой, купил мне новую одежду... стал мне первым другом. Он позволил мне выбрать себе какую-нибудь подвеску, и я выбрал серебряную с гномьими чарами. Он сказал, что это будет мне наградой за службу и дружбу. Неделю спустя он вдруг понял, что ему больше не нравятся маги, а я понял, что мне больше не нравятся аристократы. А потом он сдал меня храмовникам. Как-то так я и усвоил, что людям-то доверять особо не стоит. Грузишь их своими проблемами, грузишь, грузишь, и со временем им становится настолько тяжело, что они тебя кидают.       Где-то в середине истории к ним вернулся сэр Ланселап, и Андерс усадил его к себе на колени.       — Так и так, — продолжил Андерс, — если в последнее время я был в плохом настроении — нестрашно. Пройдёт. Я уже взрослый мальчик. Могу о себе позаботиться.       — Я никогда не утверждал обратного, — ответил Амелл. — Но, Андерс, я не Ферренли. Я надеялся, что к этому времени ты сможешь мне довериться. Мы пожимали друг другу руки, помнишь?       — Было дело, — сказал Андерс и позволил себе смешок. — Ты так сильно хочешь знать правду?       — Я так сильно хочу знать правду.       — Мне кажется, я поступил правильно, — сказал Андерс. — На складе. Когда исцелил тебя, а не когда привёл нас туда, очевидно. Я знаю, что человек ты не слишком верующий, но я вот верю. Отчасти. В «Песни Света» предостаточно утверждений, с которыми я не согласен. Например, я не верю в то, что нога Тевинтерского мага когда-либо ступала на земли Золотого города. Не верю в то, что порождений тьмы наслал на мир Создатель в наказание за гордыню какой-то кучки магов. А вот магия крови... это исчадие демонов. Зло. Она оскверняет. И всё равно я считаю, что поступил правильно.       — Андерс, хочешь знать, где я этому научился?       — У демона, — предположил Андерс.       — Опять мои фразы воруешь? Да, магии крови меня обучил демон. Помнишь, я рассказывал тебе о своём друге? О том, что с филактерией.       — Пиши пропало, если б я так быстро забыл, — засмеялся Андерс. — Ты мне об этом вчера говорил.       — Я сказал, что он сбежал, изменил имя и начал помогать беженцам, но всё было далеко не так просто. Его поймали и предложили ему выбор: либо отравить эрла, либо умереть самому. С эрлом он сблизился через эрлессу. Её с эрлом сын был магом, и эрлесса не желала отдавать его Кругу, и мой друг открыл мальчику одну тайну. Пытался, но не смог, поскольку не очень хорошо владел такого рода магией. Мальчик стал одержим демоном, и этот демон... уничтожил целый эрлинг. Он призывал орды порождений — одну за другой — и создал самую настоящую армию, властью над которой обладал лишь один маленький маг. Демон с лёгкостью поработил разум несчётному количеству мужчин и женщин, и я был... поражён, — Амелл осёкся на мгновение. — Необученный маг, обладающий необузданной силой. То, чего так боялась Церковь. Мы провели ритуал, который позволил мне попасть в Тень и снять с мальчика одержимость.       — Снять одержимость? — Андерс моргнул. — Я и не знал, что такое возможно.       — Церковь предпочитает об этом умалчивать. Для ритуала необходимо много лириума... или много крови, и ещё много чего другого, но, в целом, это возможно. Встретившись с демоном, я с ним заговорил. Казалось, мы разговаривали целую вечность. Он не нападал на меня. Не пытался подчинить мой разум. Не пытался неожиданно в меня вселиться. Я понимал, что этот демон владеет силой, способной победить Мор, и поэтому заключил с ним сделку. А потом победил Мор. Ты даже представить себе не можешь, сколько раз победа зависела от тех знаний, которые открыл мне демон. Я не стану отрицать, что магия крови опасна, что она привлекает демонов, искушает, но это просто магия. Спроси у любого мага, который прошёл Истязания. Магия крови это... всего лишь второе истязание.       — Честно говоря, я ещё от первых Истязаний не отошёл, — ответил Андерс. — Сомневаюсь, что готов ко вторым.       — В таком случае хорошо, что ты не маг крови.       — Ну нет, теперь-то я точно малефикар! — возразил Андерс, и признание оставило на его языке горькое послевкусие. Несмотря на всю свою пользу, магия крови развращала, она исходила от демонов, и демоны не имели ничего общего с Милосердием. — На складе...       — Ты использовал заклинание, — прервал его Амелл, — для которого тебе понадобилась кровь. Это не делает тебя малефикаром. На худой конец — с помощью крови ты усилил исцеляющее заклинание. Молись сколько хочешь, но Создатель тебя не услышит. Никто не накажет тебя за то, что ты спас мне жизнь, поскольку, кроме нас двоих, здесь никого нет, а я тебя осуждать не стану.       — Дело не только в Создателе, — сказал Андерс: признание сорвалось с его губ вопреки здравым расчётам. — Я волнуюсь за Милосердие. Ещё со дня Посвящения... Её всегда ко мне тянуло, она существует в пределах моих снов. Но в последнее время все мои сны это сплошные кошмары о порождениях тьмы. Представь, на что я обрекаю дух Милосердия? А когда мне не снится скверна, то снятся разбойники из Покинутого убежища, и я не в состоянии ей объяснить, каким образом смерть одних способна в будущем спасти других. Она дух. Она не мыслит наперёд, потому что не умеет этого делать. Теперь я ещё и за магию крови взялся. А это я ей как поясню?       — Легко, — ответил Амелл. — Андерс, мой друг многие годы практиковал магию крови. Приняв решение помогать беженцам, он стал духовным целителем, и, насколько мне известно, магию крови при этом он использовать не прекращал. Духам нет дела до такого рода магии. Им важно то, какое мы ей находим применение. Ты хороший человек. А всё остальное не имеет значения.       Андерс хотел ему верить.       Амелл улыбался, как улыбается уверенный в своих словах человек, да и к тому же не каждый день Андерса называли хорошим. И вот хорошим человеком его назвал малефикар, но Амелл был для него чем-то большим.       Он был ему другом.       Амелл поднялся на ноги и собирался было уйти, но по какой-то необъяснимой причине Андерс схватил его за руку.       — Амелл, — что он собирался сказать? «Надеюсь, ты не подумал, что раз уж я тискал официантку, потому что истосковался по человеческому общению, то это значит, что я перестал думать о твоём предложении»? Или может «знаешь, я тут подумал, ты, конечно, Страж-командор Ферелдена и эрл Амарантайна, но, может, ты со мной понянчишься, всякий раз когда жизнь Серого Стража становится мне невмоготу»?       — Спасибо за беседу.       — Обращайся.       Ночью Андерс спал, так и не поняв, что помогло ему уснуть: урчание котёнка, пригревшегося у него на груди, добрые слова Амелла или просто-напросто обычная усталость. Он почти сразу же узнал коричневатые тона, изумрудное небо и парящий высоко-высоко вдали Чёрный город. Ему снился «Приют паломника», а в нём — та самая официантка, чьё имя он так и не узнал. После всех кошмаров, слёз Милосердия, тесных темниц и сдавливающих руки кандалов это была приятная отдушина. Его рука скользнула ей под одежду — точно так же, как и в прошлый раз, — и Андерс тщетно понадеялся, что это призрак, висп, воссоздавший недавнее воспоминание, позволяя Андерсу насладиться хотя бы этим. Он никак не мог вспомнить, какого цвета у официантки были глаза, но Андерс сомневался, что золотистого. Он вздохнул.       — Милосердие.       Придётся обойтись без эротических снов. Вместо этого его же дух собирался перемыть ему косточки.       — Почему ты выбрала именно это воспоминание?       — Я не понимаю, — ответила Милосердие, сбрасывая с себя облик официантки. Она была собой всего долю секунды, после чего превратилась в Амелла. Что-то Андерсу подсказывало, что доселе ему не доводилось видеть Амелла в одной лишь тунике, что открывала его грудь, и облегающих, тесных штанах. — Почему не он? Ты был напуган. Хотел утешения. Эта, другая форма, она ничего для тебя не значит. А он тебе нравится. Мне он нравится.       — Ради Создателя, да я же с ней даже не спал!       — Потому что он вернулся. Потому что ты чувствовал свою вину. Почему ты пытаешься отыскать Милосердие совершенно не в тех местах?       — Давай ты не будешь говорить его голосом? — Андерс всё никак не мог решить, столкнуть Милосердие с колен или нет. Эта туника сбивала его с толку. — И я не хочу искать в Амелле ни «утешения», ни «милосердия», ничего такого. Он мне нравится. Он мой друг. Я не собираюсь всё усложнять. Мне того поцелуя по горло хватило. Если бы я вчера да в том настроении, в каком был, к нему в постель залез, то это уже что-то бы да значило. Я знаю, что ты не понимаешь, почему это так плохо, но это плохо. Что бы между нами ни происходило, оно должно оставаться в пределах дружбы.       — Ты напуган.       — Да что ты такое говоришь! — огрызнулся Андерс и тут же об этом пожалел.       Милосердие была способна испытывать лишь одно чувство — милосердие. Она над ним не издевалась. Он крепко её обнял, и это было странное чувство, ведь Милосердие всё ещё находилась в образе Амелла. Хотя бы его запах ей не удалось воссоздать верно.       — Мы убили трёх храмовников, и одному лишь Создателю известно, где сейчас их тела. Стоит мне выйти из-за спины Амелла — и меня сразу же прикончат, поэтому мне снова придётся бежать. Я отступник и отступником останусь, Милосердие. Теперь ты понимаешь, почему мне нельзя привязываться к людям?       — Не понимаю, — ответила Милосердие. — Я желаю тебе счастья.       — Я буду счастлив, если ты перестанешь меня избегать. Ты первая женщина, с которой у меня всё серьёзно.       — ...ты преисполнен скверны, — прошептала Милосердие и, наконец, приняла своё истинное лицо.       Таверна растворилась, и их окружили причудливые заросли.       — Тёмная... грязная скверна. Там нет места Милосердию. Я хочу быть рядом, но мне страшно.       — Тебя пугает скверна порождений тьмы? Она не причинит тебе вреда.       — Я не боюсь за себя. Мне страшно за тебя. Эта скверна, будто семя, даёт в твоей душе побеги, ты истлеваешь изнутри, перестаёшь быть собой.       Милосердие коснулась ладонью его щеки и наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб — так, как это всегда делала его мать.       — И поэтому я так хочу, чтобы ты отыскал Милосердие в других, мой милый маг. Боюсь, в тебе его скоро не останется.