Грани равновесия

Новое зрение оказалось одновременно и даром и проклятием, как и предупреждал ее Зельдхилл, маг, которого все считали темным. Настолько, насколько может быть темным маг, который когда-то уложил всех магов Теплого моря «одной левой», в прямом смысле, потому что правая на тот момент была у него сломана. С тех пор за Зельдхиллом закрепилась репутация живого воплощения древнего Ллира, и было это очень давно даже по меркам самой Океании, не то что юной княжны. Вейни, родившаяся слабенькой, любимица родителей и братьев, мало что видела и знала до того за пределами своей семьи, но была с мнением о Зельдхилле категорически не согласна. В данный момент она пользовалась щедрым подарком «темнейшего мага всех четырех океанов» и рассматривала Океанию с гостевого балкончика, наслаждаясь четкостью мира. Перламутровые переливы света, плывущие по песчаному дну, перемежались косыми лучами солнца, падающими на светлый город. Изумрудно-лазурные переливы жемчужных тридакн манили загадочным блеском, шевеление алых — именно алых, не розовых и не ярко-розовых рыбок завораживало и притягивало взгляд к другому концу картины. Вейни отчетливо видела каждую веточку коралла, каждый водорослевый стебелек и с наслаждением ловила разницу в оттенках и форме лепестков актиний. Дома, похожие на ракушки, камни или постройки наземных жителей, отливали при полуденном свете то синим, то светло-голубым. Жители столицы скользили в течениях по своим загадочным ежедневным делам, вели беседы, договаривались о покупках, ругались и мирились. Вейни могла бы поклясться, что видела даже отчаянно синеющую парочку целующихся юных фоморов! Океания, как подробная мозаика, складывалась и раскладывалась под внимательным взглядом княжны. Подобная картине, столица, однако, была живой и не на шутку нравилась прозревшей Вейни. Это было красиво и это было истинно. С окружающими ее ши-саа все оказалось куда сложнее. Охранники Барраккау, раньше казавшиеся незаметными тенями, устрашили Вейни. Она видела — именно видела! — что они легко выполняли слишком многое, пусть и повинуясь приказу княжича. И что души их были черны. Поджидавшего ее жениха она сначала даже не узнала, попыталась обойти, до того неприятным, более того, отталкивающим предстало для нее лицо признанного глубоководного красавца. Ярко-синий Барраккау был непривлекателен до тошноты. Улыбка казалась приклеенной, взгляд насыщенно-синих глаз — похотливым. Комплименты, к которым до этого она старалась не особенно прислушиваться — глупыми и плоскими, а цели — коварными и далекоидущими. Возможно, даже дальше, чем сама княжна, по задумке Барраккау. Конечно, Вейни не могла знать, какие цели вели ее жемчужного мага, как она, отчаянно синея, стыдливо называла про себя Зельдхилла. Но его цели точно не могли состоять из того, чтобы очаровать бестолковую дочь бестолковых родителей, а втайне от нее наслаждаться объятиями сирен — и желательно, не тратиться на мамок и нянек для будущего законного потомства. Вейни вгляделась в собственные перспективы и решила, что подобный бездарный тупик ее не устраивает, как и необходимость делиться обществом предполагаемого супруга с теми, кто ему действительно нравится. Мягкий характер, который так не устраивал маму, теперь пришел Вейни на помощь: сцен она, конечно, и сейчас не хотела устраивать, но непоколебимо отстоять отмену помолвки теперь казалось ей необходимым, а значит, сопутствующие огорчения можно было в расчет больше не принимать. Когда Вейни намекнула: им стоит подождать, Барраккау, нимало не смутившись, выпалил, что в его семье все решают мужчины, посему не стоит Вейни, которой сделал честь самый знатный, достойный, красивый жених всей Океании, морщить носик и забивать головку сущими глупостями. Вейни не ощутила, как было раньше, вину за собственные мысли, вполовину не такие умные, как у собеседника. Не ощутила и печали за чужое, причиненное ею, огорчение, разве за свою наивность. Слишком это огорчение было наигранным, к тому же происходило от потери наиболее подходящей жены, всего лишь варианта, хотя и лучшего, а не самой Вейни в частности. Глядя в широко распахнутые от удивления глаза прекрасного княжича, она произнесла слова отречения от помолвки, добавив, что полностью согласна с Барракау — она ни умом, ни внешностью, ни характером просто не достойна стать его супругой и матерью его детей, которым он уже начал подбирать схожие со своим имена. Спокойно выслушала бурю негодования отвергнутого жениха, еще раз принесла извинения и заперлась в своих покоях. Лишь тогда Вейни расслышала, как колотится в груди сердце, и почувствовала, до чего дрожат колени. Посмотрела в щелку, как уходит ее несостоявшаяся семейная жизнь и стала с ужасом ждать родителей. Не потому что не оправдала их ожиданий, нет, Вейни страшно было смотреть на них новым зрением. Вдруг окажется, что мать на самом деле просто использует отца, а у него для времени ее воинственных отлучек и битв с ваголерами на самом деле есть еще одна супруга? Родители, однако, вернули своей непутевой дочери уходящую из-под рук воду и внезапно оказались такими, какими она привыкла их видеть, может, чуть постаревшими — новое зрение выявило морщинки у глаз отца и жесткую складку у материнского рта, появившуюся, видимо, после смерти их первенца — и все на этом. По взглядам, которыми они обменивались, по едва заметным движениям души, отраженным в жестах, в чертах, и лишь друг другу предназначенным улыбкам Вейни поняла многое. Матушка, тысячница их войска, прославленная воительница Лауррия подчинялась неумолимой мягкости отца, а Виннеган, непредсказуемый князь Сердитого океана, мирный ши-саа, от души восхищался своей супругой. Они на самом деле любили друг друга, пусть этот брак казался окружающим странным. — Ну и что же сподвигло нашу крошку наконец проявить характер? — вопросила мама. Вейни, и без того распережевавшаяся, не удержала слезы, позорно разревелась и призналась: — Это не что! Это кто! Я хочу, чтобы любовь, чтобы великая, а Барраккау совсем не этого от меня хочет, он от тебя, папа, хочет, — отец вздохнул тяжело, но не удивился. — А я хочу великую любовь! — Это как у Балора и Аэморы? — насмешливо вздернула бровь Лауррия. — Нет? — преувеличенно удивилась мотанию головой. — А! Поняла! Как у Мидира и Этайн! — Девочки, не ссорьтесь, — папа попытался призвать их к порядку, но он пока только примеривался, поэтому его оставили без внимания. — Мама! — вознегодовала Вейни вместо ответа отцу. — Дочь! — мама гордо вскинула голову, тряхнув скопом мелких светящихся косичек и высокими синими рогами. — Ты меня не дослушала, мама, — Вейни стало досадно. — Ты мне не ответила, дочь! — мама нахмурилась сердито. — Ты действительно хочешь этот ужас?! — Мама хочет сказать, что великая любовь часто несет великую печаль или смерть. Правда, дорогая? — все же вклинился отец. — Именно это я и хочу сказать! — сверкнула глазами мама. — А сами-то! — в запальчивости выкрикнула Вейни. — Вам-то хорошо говорить, у вас-то все давно устроилось! Мама откинула голову, качнув всеми мелкими косичками, вздохнула, но ничего не ответила Вейни. Вместо этого оглядела отца, привычно смягчаясь от взгляда на него. Впрочем, сейчас, новым зрением, Вейни увидела и пронзительную нежность, и легкую горечь взгляда, словно бы маме пришлось пожертвовать ради папы чем-то очень ценным, но она раз за разом приходила к выводу, что потеря многократно того стоила. — Я за кэ-таном, Винни, а ты пока вразуми нашу крошку, ладно? — развернулась, отчего косички хлестнули по спине, и ушла. — Хорошо, акулка моя, хорошо-хорошо, — отец откликнулся маме в спину, но догонять не стал, посмотрел на Вейни. — Ты бы понежнее, мама все-таки, она у нас ранимая, хоть и не скажешь ни на первый, ни на второй, ни на сто тридцатый взгляд. — А ты откуда знаешь тогда? — разговоры с отцом были безотказным средством от любых тревог. — А я оттуда, что больше раз на нее смотрел, так много и так внимательно, что больше всех, она мне даже сначала чуть рога не открутила, настолько надоел со своими взглядами, — отец поежился и засмеялся. — Но тут видишь, какая штука, Вейни, дочка, я в нее с первого взгляда и влюбился, а вот она в меня даже не со сто тридцать первого! — Значит, это нормально, — Вейни лихорадочно вспоминала свою встречу с Зельдхиллом. — Так, а сколько раз посмотреть надо, чтобы тебя в ответ тоже полюбили? — Вейни-Вейни, не в количестве же дело… — отец начал было, но осекся. — Да неужто! То-то ты и Барраккау отвергла! Вейни, дочурка, неужто влюбилась? Вместо ответа она только посинела и опустила глаза, мимолетно радуясь, что мама с кэ-таном задерживается, потому что признаться, хотя и без слов, в присутствии матери она бы не смогла. — Ну вот я знал же, знал, это глаза тебя, может, подводят, а сердце у тебя зоркое, — отец обнял радостно и тихо. — Право слово, если он примется тебя расстраивать, я всю армию на ноги подниму, а пока, Вейни, дочка, скажи мне, с кем тебе повезло? Конечно, не с Барраккау, но вместе с твоим прошлым женихом у нас столько приятных глазу фоморов перебывало, что достойных несколько затесалось. Не томи, дочурка, кто тебе приглянулся? Папа ни на миг не усомнился, что выбор Вейни пал на тех фоморов, что бывали у них в гостях, поэтому княжна Сердитого океана едва сумела вымолвить имя своего суженого. — Здлхл… — и поскорее уткнулась носом папе в воротник. — Что ты сказала? — папа недоумевал. — Я сказала, что он меня сразу любить отказался, сказал, что нет и все, что мы не подходим друг другу, не пара, не должны быть вместе! Не должны! — Я понял, понял, доченька, тебе повезло с искренним чувством, а вот твоему избраннику пока не повезло, но это дело поправимое, твоя собственная матушка живое тому подтверждение, — погладил по голове. — И кто же счастливчик, Вейни? Скажи мне, прошу тебя, как-нибудь разборчиво? Пришлось говорить. Вейни не хотела, но видит Луг, не смогла отказать родителю. Имя прогремело в гостиной, как гром среди ясного моря. Папа замер, переводя дыхание почти насильно. Едва явившаяся в дверях мама сжала поднос так, что его аж перекосило. Светящиеся косички встали дыбом, уподобляясь рогам. — Вейни! — мама чуть не выронила напитки. — Что?! Зельдхилл? Ну скажи, что ты в нем нашла? Винни! Я же просила вразумить нашу дочь, а не лишать последнего! — Все, мама, все я в нем нашла! — Акулка моя, ты несправедлива! Княжна переглянулась с отцом: оправдываться перед мамой у них всегда почему-то выходило как-то похоже. Сама мама ни с кем переглядываться не собиралась. Грохнула подносом об столешницу с такой силой, будто собиралась кого-то им убить. Кэ-тан расплескался. — Пойми, дочь, — расцепила пальцы на ручках, — ты просто видишь в нем отца! И я тебя понимаю, отец у тебя что надо, сама выбирала, но твой предполагаемый жених! Да это просто ни в какие ворота! — А вот и нет! — Вейни стало за Зельдхилла ужас как обидно. — И он хорошо во все ворота пройдет, он вообще худой очень! На этот раз переглянулись отец с мамой. — Пойми, доченька, мама имела в виду, что этот выбор излишне, э-э, непредсказуемый и неожиданный даже для нашей семьи, тем более для тебя, такой юной и нежной. Ну сама подумай, ну какой тебе Зельдхилл? — заглянул в лицо. — У него и со здоровьем все не первый век не слава Лугу, да и принципы жизни, не сказать, что редкие, но, Вейни, понимаешь, выборочные, а из тех выборочных еще и темные. — Это ты не понимаешь, папа, — чувствуя очень маленькой, надулась, не в состоянии контролировать лицо. — Он всем таким кажется, и тебе тоже, но я его вижу! Вот как вас сейчас! Папа открыл рот, чтобы ответить, но мама успела раньше, тряхнула всеми косичками, сложила руки на груди и рубанула, как мечом. — Он же черный! Чем ты думаешь, скажи мне, дочь? Ваши дети будут с двумя рядами зубов! — Зато пережевывать будут все, что подсовывают, — припомнила детские обиды Вейни. Подрастать единственной сестре в окружении семи воинственных братьев было непросто. Оторвалась от объятий отца, прошагала обиженно к дивану, упала на него и старательно принялась думать о порядке праздников в Океании, уж больно хотелось расплакаться от всеобъемлющего непонимания. Рядом звякнула ложка, папа всунул в руки чашку с кэ-таном, горячую и слегка липкую от пролитого. С тяжким вздохом присел рядом. Мама четко простучала каблуками ближе, тоже примостилась на подушки, побренчала ложкой в своей порции. — Разбаловали мы тебя, — но в голосе не было прежней непримиримости. — Это из-за меня все, лучше меня потом поругай, акулка моя, — папа положил руку на плечи Вейни, притянул к себе. — Так, доченька, любишь ты нам с мамой задачки позадавать… Да хоть поплачь, чего насупилась? Не враги мы тебе, не враги, оттого и беспокоимся. Слезы не удержались в глазах и сорвались по щекам вниз, губы сами обиженно вывернулись и задрожали. — Я честно, папа, честно, он хороший, я вижу! — Ну-ну-ну, верю, верю, — папа прижал крепче. — И почему бы тебе не посмотреть на фоморов попроще? Может, тогда уж за самого Айджиана замуж выскочить? — мама погладила по голове. — Горе ты наше прибойное. А все потому, что красивая. Вейни замотала головой, отказываясь от всех и всяческих возможных указаний в сторону ее красоты. — Да ты еще хоть раз подумай, дочь! Подумай, как женщина, о главном: он же зануда! — всплеснула мама руками. — Вейни, он же фразу говорит так долго, что забываешь, что там было вначале! Вы до детей не дойдете! Винни! — обратилась она к мужу. — Скажи уже что-нибудь! Папа завздыхал, но ничего не сказал, хотя, Вейни была уверена, и сам полагал, что дочь вычудила. — Ты ей потакаешь, — Лауррия поняла молчание супруга по-своему. — Прекрати ей потакать! — Но акулка моя, Вейни еще совсем крошка, к тому же дочурка, не сын, с ней помягче надо, — потрепал ее за плечо. — Чем благой не шутит, вдруг и передумает. — Папа! — возмутилась Вейни. — Конечно, папа, не сомневайся, мама вон там сидит, — отец хмыкнул, а мама разозлилась. — Винни, не шути такими вещами! А ты, Вейни, вся в папу! Даже мужа себе выбираешь, как он — сразу! А я не сразу согласилась! Ты этого своего Зельдхилла вообще спрашивала? — Я несколько раз спрашивала, но он не очень согласился, так, что почти отказался, — Вейни стало интересно. — А про вас с папой ты никогда не рассказывала. Но я так и знала! — Нет, ну ты погляди, Винни, она в свои тридцать юных лет все уже знает! Да ничего ты не знаешь, чтобы нам с папой вместе быть, пришлось пройти через!.. — Дорогая, это слегка неуместно, — папа говорил спокойно, а потому очень отрезвляюще. — Нет, я ей скажу! — Нет, ты мне скажи! — Вейни теперь было интересно, вечно эти взрослые недоговаривают самое нужное. — И меня еще спрашивают, почему наш океан называется Сердитым. Вот правда? Кажется, сейчас тут выйдет маленькое цунами, — мягко вклинился отец. — Разреши тебя поправить, рыбка моя, я не мужа выбирал, а жену, да и проходить с тобой все вместе мы пошли не сразу. — Неважно! — Вейни сначала ответила, а потом поняла, что прозвучавший эхом голос принадлежит маме, которая тоже выпалила это слово. — Конечно, конечно! Неважно, — замахал папа на них руками. — Ты же согласен, что наша дочь могла выбрать кого-то иного? — мама поглядела на отца испытующе. — Конечно, дорогая, — тот и не думал спорить. — Папа! — Вейни почувствовала себя обманутой. — Ты говорил, что согласишься с моим выбором! — Конечно, милая, — отец вполне искренне кивнул. — Муж, ты со мной согласился, с ней согласился, — мама помрачнела и притопнула каблуками в раздражении. — Знаете, вы обе правы! Как я могу с вами спорить? — прижал к себе обеих князь Хейлиса. — Винни, прекрати, ну что за сцена, — впрочем, мама не вырывалась, только посинела слегка. — Вейни! Ты должна понимать, что я, как мать, желаю тебе только хорошего! Так, Винни? — Вне всяких сомнений, дорогая, — отец почти проурчал, кажется, просто счастливый, что они обе при нем и не бегут никуда из его объятий. — Поэтому послушай меня внимательно, золотая наша рыбка, синенький перламутр и единственная дочь! — мама вздохнула с надрывом. — Так, Виннеган? — Безусловно, акулка моя, — отец продолжал счастливо улыбаться. — Так вот, мы, как твои родители, очень опасаемся за твою судьбу и жизнь! Твой выбор пал на темного мага, одно это неразумно. И из самых темных ты выбрала старшего, темнейшего! Мы с отцом недовольны, так, Виннеган? — Как скажешь, милая. — Но папа! Я же люблю его! — не сдержалась Вейни. — Мы тебя поддерживаем, — погладил ее отец по голове, — просто по-своему. Мама хочет сказать, что мы переживаем, волнуемся и просто пытаемся привести тебя к другому решению. Я прав, Лауррия? — Я об этом ей и толкую! Не знаю, почему она не понимает… — теперь мама натурально надулась, внезапно становясь похожей на саму Вейни. — Да ты не обо мне печешься, а о братьях! — резкие слова вырвались от раздражения, она не успела сдержаться. — Я тебе и не нужна особенно! — Да что ты можешь знать, еще дитя неразумное, вот доживешь до моих лет… — мама заледенела и засверкала глазами. — Тише, тише, девочки, милые, — папа опять обнял их обеих. — Дорогая, мы тут и говорим с Вейни, чтобы она хотя бы дожила. Вейни, мама любит нас всех, даже меня, хотя я не сын и не дочь, представляешь? — Папа! — Дорогой! — Ну что, что, милая? Просто шутка! Раз уж вы тоже принялись шутить… Лауррия перестала гневаться, вертикальная морщинка перестала искажать ее лоб. Княгиня обратилась к дочери тихо, может оттого неожиданно убедительно. — Ты видела его в минуту слабости, этого своего «хорошего» Зельдхилла, — покивала удрученно. — Ты просто не знаешь, что он совершил за всю свою жизнь, доченька. Вейни отчаянно замотала головой, отказываясь соглашаться хоть бы и неподвижностью. — Он был добр к тебе, потому что это ему ничего не стоило и потому что это наверняка каким-то краем касалось милого его сердцу равновесия, но! — мама повысила голос, как на плацу. — Но если ему прикажет его князь, он убьет тебя, не моргнув глазом. — Дорогая, вряд ли Дарриен решит убить княжну Хейлиса, — укоризненно произнес отец. Вейни промолчала. — Зрение поправил, вот и… — мама оглядела их с отцом, — спасибо ему скажи! Да и хватит на том! — Я люблю его, — тихо и грустно подвела итог Вейни. — Раз уж наша дочь настолько плохо воспитана, тогда иди и делай предложение! — мама фыркнула. — Я? — ошеломленно спросила Вейни. — Но это же обычно мужчины, а значит… — Я, — грустно поправил отец. — Твоя мама обращалась ко мне. *** Князь Сердитого океана в который раз потянул через трубочку благодарственный напиток, принесенный с поклоном изящной селки. Кэ-тан был в должной степени крепким, самую малость — сладким, и никогда не заканчивался. Секрет подобного магического изыска, по слухам, заключался в том, что в похожий на рог Балора сосуд впаивали частичку его же рога, дающего изобилие всей Океании. Плохо было только одно — определить по мере испития напитка, сколько прошло времени, не представлялось возможным. Как и стены, кресла в Нефритовой гостиной тоже стояли нефритовые, выложенные мягчайшими губками. Сидеть в них было одно удовольствие, высокие думы приходили сами собой, а фантазии рождались исключительные. Недаром это место слыло источником вдохновения для художников и поэтов. Виннеган потер ручку кресла из белого, полупрозрачного нефрита и ощутил, что, несмотря на все спокойствие этого места, его охватывает совершенно неподобающее князю раздражение. В первую очередь на себя. Его малютка Вейни, которой прочили в мужья княжича Аррианской впадины Барраккау, оказалась глубоко влюбленной. И в кого! В страх и ужас не только Океании, но и всех известных Нижнему миру вод. Как это случилось и почему, не укладывалось в голове. Как и то, что преданная дочь, боясь огорчить отца, молчала до последнего. Князь Сердитого океана только вздохнул, представляя, сколько потребуется времени, жемчуга и уверений в собственной дружбе, чтобы Артмаэль не изменил своего отношения к Хейлису. Политический союз был выгоден обоим: Аррианская впадина служила источником теплых камней, Сердитый океан — препятствием на пути благих ши, обладателем наиболее значимой армии и поставщиком опытных в боях воинов; а если бы Темстиале все-таки смогла поймать в сачок царевича… Хоть это казалось все более и более маловероятным. Дела сердечные, как на собственном опыте понял Виннеган, часто оказываются вне политики. И именно в это дело он вляпался по самые жабры! Виннеган вздохнул, последил путь солнечного луча, перетекшего на очередной квадрат пола из молочного камня, и понял, что Зельдхилл, видно, потерял всякое понятие не только о приличиях, но и о вежливости. Князь Сердитого океана порадовался только тому, что разузнал, где может находиться маг Теплого моря. И именно к нему отправил слугу с просьбой о встрече. Он сердитой волной выплеснулся в каморку, где коротал дни Зельдхилл. — Приветствую вас, ваша светлость, уважаемый князь, — ничуть не удивленно произнес маг, продолжая что-то резать скальпелем. — Чем обязан? Виннеган сменил гнев на ярость, осознавая, что с этим фомором, скорее всего, ему придется породниться. Кто бы не претендовал на руку его дочери, отдать ее она решила этому странному, заносчивому, высокомерному фомору, который уже довел князя до девятого вала. — Я прождал два часа! Вам незнакомо понятие вежливости? — Отчего же не знакомо, знакомо, — меланхолично ответствовал Зельдхилл, порезав на мелкие куски нечто зелёное и шевелящееся. Лицезрение пищащих комочков несколько отвлекло князя от темы беседы. Маг подобрал каждый отрезанный кусок, бросил в небольшие, наполненные водой разного цвета сосуды и каждый заткнул пробкой своего цвета. Загудел водоворот, очищая помещение. — К вам не заходил Костас? — недоуменно спросил Виннеган. — Заходил, — кивнул маг. — И не передал мое приглашение? — сто могло воспрепятствовать еще, оставалось только гадать. Маг взболтал сосуд, посмотрел на черный осадок и вздохнул. — Крайне невежливый молодой юноша. Хотя чего еще ожидать от каменных окуней? Он передал, что вы можете со мной встретиться пополудни в Нефритовой гостиной. — И что? — еле сдержал ярость князь. — Я принял эту информацию к сведению, — кивнул головой маг. — К сожалению или к счастью, у меня нет ни малейшей причины видеться с вами, ваша светлость. — А желания? Зельдхилл взболтал второй сосуд, где кусочек зелени стал расширяться в размерах, зашипел, открыл цилиндр, стоящий подле стола, бросил шипящую склянку туда, прикрыл и придавил крышку двумя руками. Она дрогнула, будто внутри что-то взорвалось, и только тогда маг отнял руки. Водяной смерч в ладонях князя Сердитого океана умер, не успев родиться. — Новый вариант зеленой пади, — не глядя пояснил Зельдхилл ошеломленному князю.  — Никак не мог оторваться. Пожирает все, а размножается, как первичный планктон… Мои желания, как и моя жизнь, принадлежат не мне, — наконец посмотрел он на Виннегана. Серые зрачки расширились до края радужки, потом сжались в точку, и так еще раз, словно Зельдхилл моргал зрачками. — Хорошо, тогда я скажу сам, — начал Виннеган. — Моя дочь отчего-то решила, что вы — тот единственный фомор, с которым она хочет… — Нет-нет-нет! — поднял руки Зельдхилл, оторвавшись от своих пробирок. — Не говорите мне, что вы решили потакать причудам, — посмаковал он по слогам это слово, — княжны Вейни. И вместо того, чтобы найти ей достойного мужа, идете на поводу у ее глупой привязанности. — То есть вы отказываетесь? — внезапно успокоился Виннеган. — Вы не хотите стать князем Хейлиса, столицы всего Сердитого океана? — пожалуй, это ошеломило его больше всего. — Или ши-саа Вейни недостаточно хороша для вас?! — Не будем обсуждать достоинства и недостатки ши-саа Вейни, все в степени очаровательно, — устало закрыл глаза маг. Виннеган всматривался в его лицо, пока была возможность. Пепельные волосы — или седые? — мешки под глазами, резко опущенные уголки губ, весь вид — само высокомерие и недовольство. И что в этом фоморе нашла его дочь? — Должен признаться, что ши-саа Вейни, непосредственная в чистоте своей юности, заслуживает самого лучшего, что может дать Океания, — резко открыв веки, закончил Зельдхилл. — Она просила передать вам, — через силу продолжил Виннеган, лишь из-за того, чтобы не нарушать слово, — если вы не можете покинуть Теплое море, она готова последовать за вами или ждать вас столько потребуется. Маг хрипло рассмеялся. — Как вы это допустили? Вы, ее отец? Вы что, не знаете Дарриена? Не думаете, что он использует любую возможность, а уж тем более, супругу мага, чтобы еще больше привязать его к себе? Мага, от которого шарахаются все ши-саа, бен варра и селки, и которого никогда не зовут на Великий совет ни белые, ни черные? — Вам это будет странно услышать, — откашлялся еще более ошеломленный Виннеган, — но я очень счастлив со своей женой. И да!.. Я хотел того же для дочери, как бы ни был для меня странен ее выбор. — Я бы тоже хотел счастья для Вейни, — неожиданно мягко произнес имя Зельдхилл. — Ши-саа Наивность и я, очень старый и очень невезучий маг! Вдумайтесь, это смешно. Не стоит тратить ее молодость на совершенно бесполезные действия и неоправданные безрассудства. Я не волен себе давно и не могу позволить себе слабости, так что и ждать не имеет смысла. — Так что передать Вейни? — Чтобы она вышла замуж. — Но не за вас? — Не заставляйте меня усомниться в том, что мыслительный процесс — штука затруднительная не только для князя Теплого моря, но что корона мешает думать всем князьям Океании, — свел руки за спиной Зельдхилл, принимая обычный отстраненный вид. Виннеган откланялся и не видел, не мог видеть, что самый серый маг Океании достал нефритовую подвеску, прощальный подарок Вейни. — Какая же ты глупая, Вейни. И твой отец не лучше. Зато он, кажется, тебя любит. Виннеган возвращался от покоев мага самой длинной дорогой. Поднялся продышаться на смотровую площадку, но взгляд скользил по радиальным улицам Океании, а в ушах все еще стоял занудный голос Зельдхилла. Выдержка изменила магу лишь в конце, когда Виннеган передал слова дочери о том, что она будет ждать, сколько потребуется. Подбирал слова для беседы с Вейни и не находил их. Дочь проявляла все фамильные задатки, упрямство Лауррии, помноженное на непробиваемое спокойствие Виннегана и некоторую странность честной натуры, присущую всем ши-саа их рода. Виннеган вздохнул еще, успокаиваясь окончательно: для начала надо поговорить с женой. — Акулка моя, — сказал князь по прибытии домой, выпив две чашки кэ-тана мелкими глотками. — Скажи, я невыдержанный ши-саа? — Дорогой, ты спокоен, как буревестник, — Лауррия выглянула из соседней комнаты, тряхнула светящимися косицами и отставила копье, которое до того начищала, в угол. Иначе говоря, заинтересовалась беседой. — Это как? Впервые слышу про буревестника, — заинтересовался Виннеган. — Кругом буря, а ты реешь над ней, — подкралась, упала в кресло и прижалась к нему его акулка. — И успокаиваешь. — Ты понимаешь, этот маг… — Виннеган выдохнул удрученно. — Я готов на многое ради Вейни, ради нашей семьи вообще, но этот маг! Он сильно не любил выходить из себя. — Он чем-то обидел тебя?! — вскипела Лауррия словно бы за них двоих. Виннеган открыл рот, чтобы подтвердить, таки да, его обидели, но ни единого оскорбительного слова или жеста точно не было, иначе он сорвался бы прямо там, не считаясь с последствиями. — Он был изысканно, просто беспредельно вежлив, — хмыкнул князь по итогу размышлений. — Но?.. — Лауррию невозможно было бы обмануть, даже задайся он такой целью. — Еще немного, и был бы убийственно вежлив. Довел меня до того, что я чуть было смерч не сотворил. — Значит, нет? — супруга несколько расслабилась, потерлась носиком о его шею. — Нет, — погладил светящиеся волосы жены Виннеган. — Пока такого зятя у нас не ожидается. — Это хорошо потому, что я мог бы легко прибить новоявленную родню. А Вейни огорчится. — Да ла-а-адно, Винни, — вздохнула облегченно, — темного мага так просто не прибить. Он бы сопротивлялся. Ни к чему тебе эти глупости. Виннеган погладил жену, приобнял одной рукой, задумчиво перебрал косички. — Не знаю, темный ли он. Я даже не понял, что он чувствует к Вейни… — Но? — Он, несомненно, нашу дочь бережет. *** Вейни ожидала последствий знакового разговора и обещанной возможности помолвки, как давно ничего не ждала. Вернулся отец сердитый и недовольный, пообещав все рассказать дочери после праздника. А потом Вейни увидела своего жемчужного мага на день Благословения воды и все поняла сама. Она поняла бы это, даже не имея того замечательного зрения, которое ей подарил Зельдхилл… К Айджиану подходили представители всех морей и океанов, конечно же, князь Аррианской впадины со своей несравненной Темстиале, красавицей, которую Вейни не любила и оттого старалась быть с ней поприветливее: ведь глубоководная княжна ей ничего плохого не сделала! В итоге Темстиале считала ее чуть ли не лучшей подругой и если не привечала, то относилась ровно и звала на различные увеселения, на которые в праздники была так щедра Океания. Вейни то слушала музыку, которая ей не очень нравилась, то танцевала то, от чего была не в восторге, и проклинала собственную мягкость. К тому же Темстиале обожала обсуждать все пары, особенно те, которые, по мнению Вейни, сошлись по любви, обязательно находя корыстные мотивы и расчетливые доводы. Темстиале, стоящая за отцом, окинула взглядом Вейни и неожиданно скривилась. Вейни опешила, улыбнулась приветливо, ощущая себя виноватой лишь потому, что стала предметом чужого огорчения. После Аррианской впадины к Айджиану и его сыну, на вид скучавшему не менее Вейни, подошла знать Теплого моря. Вейни, тщательно выглядывавшая Зельдхилла и много про него выяснившая за это время, не узнала его сейчас. Нашла взглядом, прикипела, сжала руки, ощущая, как дико колотится сердце. Да, он несомненно отказал ее отцу и она должна была ненавидеть мага, но видеть его было сладкой мукой. Рука отца сжала плечо Вейни. Он сверлил стременного мага князя Теплого моря самым холодным из своих взглядов. Зельдхилл, словно что-то ощутив, поднял опущенную голову и внезапно дрогнул. Маг остановился, увидев Вейни, глаза вспыхнули узнаванием и приязнью. Князь Дарриен, его сын Дроун и еще три именитых гостя прошли вперед, а Зельдхилл так и стоял на месте. Взгляд его стал затравленным и таким больным, что Вейни пробрала дрожь. Дарриен обернулся — и маг дернулся следом. Бело-лимонные глаза поблекли, наполнились обычным льдом. Зельдхилл пошел следом за своим князем. Вейни повернулась к отцу, прижалась к груди, не в силах больше видеть мир без ее мага, каким бы прекрасным этот мир ни был. Подаренное зрение позволило увидеть все, даже то, в чем отказывался признаваться себе Зельдхилл — Вейни была ему небезразлична. Он был невероятно одинок среди тех, кто мог именоваться для него «своим домом» или хотя бы своим кланом, он казался прикованным к Дарриену, несвободным — и не хотел, чтобы кто-то делил его судьбу. Его глаза сказали Вейни больше, чем могли бы сказать слова, что Зельдхилл рассыпал лихо, по большей части прикрывая истинные чувства. — Мы уезжаем завтра, — произнес отец, а Вейни молча кивнула. Она узнает все-все про магические привязки и способы избавиться от них. Мама права в том, что ей нельзя быть слабой. Вейни очень постарается стать равной тому ши-саа, которого полюбила.