Грани равновесия

Как из всего сказанного, несказанного, случившего и не воплощенного вывернулась Банзеллина, оставалось для серого мага загадкой. Шума вокруг Белого совета отзвучало много, так много, что он долетал до скромной обители Зельдхилла. Слухи об этом и о том, что белейшая теперь одинока, ему доносил мажонок. Правда, место белейшей она удержать смогла, видимо, светлые маги в очередной раз перессорились и не смогли выяснить, кто из них более достоин, поэтому по сложившейся традиции оставили того, кто уже занимал почетное место. Иначе говоря, опять Банзеллину. На фоне происходящего в Океании, в Теплом море и в мире вокруг, Флайборн стал раздражать самую малость меньше. Правда, беспокойства от него стало в разы больше. Зельдхилл пытался осознать взаимную связь одного с другим, выявить закономерности, предугадать зависимости, приливы и отливы, но с мажонком любые методы работы планомерно давали сбой. Единственное, что не подвергалось сомнению: при всей своей недалекости, наивности, приводненности, Флайборн умел делать истинно магические вещи. Порой, смотря своим странным, очень простым взглядом на сложные вещи, этот планктон видел их основу, не приукрашенную и настоящую. Зельдхилл с ужасом ждал, когда Флайборн разглядит реальный облик их пресветлого князя, исполненного заботой обо всех обитателях Теплого моря. С мажонка, не обремененного особой тягой к раздумьям, станется в своей странной прямоте высказать то, что совершенно не понравится Дарриену. Вдобавок, в лицо. И для полного счастья, при свидетелях, желательно, многочисленных. Картина слишком легко рисовалась в воображении, отчего Зельдхилл переживал в разы сильнее. Как оградить мажонка от княжеского двора и при этом не вызвать ничьих подозрений, Зельдхилл не решил. Проблема не собиралась сама растворяться в бескрайних водах Океании, по мере того, как осознавший себя планктон учился быть магом, назревала лишь больше. Поэтому, когда Флайборн, очень довольный собой, прибыл после недели пребывания у родни, Зельдхилл безо всяких объяснений запретил ему появляться близ Дарриена. Не поленился дополнительно обозначить и расшифровать безопасное расстояние в вершках и саженях. Флайборн не проникся, но хоть удивился, что для начала было неплохо.  — К вашему сведению, обучающееся и бессознательное создание, добавлю: не ходить за мной ни в коем случае, даже если меня не будет долго. Где «не ходить» означает также «не плыть», «не преследовать», «не догонять» и тем более «не искать», это вам ясно, юноша? Помните, что вы ученик мага, а потому должны сохранять подобающее статусу достоинство и исполнять все мои приказы. Даже те, особенно те, что кажутся поначалу необъяснимыми и нелепыми. Как вы уже успели осознать, я льщу себя надеждой на это, магия во многом противоречива и переменчива, подобно весенним течениям или сердцу нашей белейшей Банзеллины… Отвлекся, помешивая новый состав, слишком поглощенный множеством действий сразу. В голове теснились нерешенные проблемы, на столе — склянки, рядом норовил толкнуть под локоть Флайборн, и это все следовало держать под контролем. Флайборн покачал головой, пробормотал: — Вы не отдаете нелепых приказов, — и задумался так, что Зельдхилл слегка взволновался. Волноваться ему было сейчас ни в коем случае нельзя, руки и голова были заняты двумя задачами: как выполнить самый свежий приказ Дарриена и как сделать так, чтобы этот приказ можно было обойти? Суть приказа состояла в скорейшем изготовлении для ши-айс талисманов защиты как от замораживания, так и от него, Зельдхилла. Маг обещал, что все сделает в лучшем виде, но лучшим видом для ши-айс в его представлении являлся вид неживой. Защита от холода у ледяных фоморов существовала природная, поэтому вопрос скорее ставился — как подвергнуть их действию заклинания. Для холоднокровных ши-айс, как всегда, требовалось нечто особенное. Зельдхилл где-то давным-давно слышал, будто месть — это блюдо, которое нельзя подавать горячим, а может сказано было по-другому, но символичность заморозки отморозков моря ему нравилась вдвойне. Стройный ряд зловещих мыслей то и дело прерывал мыслящий планктон, одним существованием опровергавший теорию о невозможности жизни сложных организмов без активных нервных центров. Зельдхилл надеялся, что у малыша-планктона хотя бы ком рефлексов, спаянных с инстинктами, в голове остался, однако юноша раз за разом заставлял в подобном сомневаться. Вот и сейчас Флайборн выбрал момент пристать, не в первый раз, но опять не вовремя: — А вы тоже видите, тоже, вот да? — Я вижу многое, юноша, хотя бы потому, что у меня есть два глаза, и я умею ими пользоваться, — маг покосился на радостно взбудораженного планктона. — Правда, моя зрячесть способствует в основном унынию, в то время как ваша, напротив, счастью. Впрочем, и неудивительно, ваша благословенная натура подобна теплому течению, все омывает, согревает, но порой слишком торопится. Постарайтесь осознать это. Повисла пауза, пока юноша осознавал ответ, и Зельдхилл спокойно вернулся к реактивам, очень надеясь, что хотя бы сегодня закончит опыт. — Спасибо, вы меня всегда, ну вот, престранно так, то есть, странно, нет, пространно, вот! — хвалите… — замялся, но вопреки ожиданиям продолжил. — Только я все равно не понял, вы знаете, что Синдрелл беременна, или нет? Рука Зельдхилла дрогнула, реактивы смешались в нечто недопустимое и ехидно плюнули фиолетовым облачком прямо в лицо магу. Зельдхилл поперхнулся и отчанно закашлялся. Затем посмотрел на себя в зеркало и потер щеки: собственные чары его не задевали, но фиолетовый цвет явно быстро не стереть. — Повтори, что ты сказал, — обратился он к мажонку. Тот подозрительно молчал, и не потому, что прикусил язык от уважения, а потому, что выпущенная неудачно магия заморозки действовала очень даже неплохо. Проверять на практике, сколько продержится несносный планктон в состоянии ледяной статуи, Зельдхилл не стал и решил было разморозить Флайборна, как тот расколдовался своими силами. Зельдхилл отшатнулся от мажонка, который яростно зачихал. — Теперь, юноша, вы сможете объявить принародно, что маг, у которого вам не повезло учиться, держал вас в виде ледяной статуи, — сгреб поломанную посуду и выбросил в мусорное ведро. — Чем едва не довел до смерти по причине продолжительного чихания. Юноша чихнул еще два раза, похоже, утвердительно, и радостно вскинулся. — Да? — поразительно очевидно возликовал Флайборн. — Это хорошо! А то мне говорили, что предыдущих учеников вы вот, ну, превращали в коврик, и я уже вот, переживать начал. Почему меня в коврик не превращаете? Как-то это даже обидно, вот, видимо, я совсем маг никудышный… — повесил нос, непредсказуемое безмозглое. — Не перетрудите свои извилины, и не заставляйте меня в очередной раз усомниться, будто оные у вас отсутствуют, — придержал крышку, дожидаясь, пока ведро само уничтожит неудачный эксперимент, — а еще присмотритесь. Оцените обстановку и особенно уют этой обстановки, если сумеете. Флайборн замахал головой во все стороны. Зельдхилл остро заинтересовался: вдруг открутится? Это многое бы объяснило… — Что видите, юноша? Как бы вы описали данное помещение? — Да вроде все как обычно, вот, ничего из еды, ну, куча магических штучек, вот ну, неудобный стул… И один великий, страшный темный маг! — быстро договорил Флайборн, выпучив глаза. Зельдхилл вздохнул, смиряясь с тем, на что и так не надеялся. В очередной раз ему придется объяснять очевидные вещи, и на этот раз действительно ясно видные глазу. — Вы, молодой человек, опять смотрите и не видите. Я просил вас оценить уют, что должен быть, по вашей логике, наполнен неудачниками-коврами, однако ни единого тут нет. Многочисленных, суетящихся бестолково и постоянно задающих вопросы, надоедливых юношей и девушек здесь тоже нет. Что подводит нас к выводу: здесь нет других учеников, кроме вашей персоны, никто дальше коврика не продвинулся. Полежали у входа… — маг призадумался, — с месяц, а потом сами домой поползли. Снял крышку, потрогал воду. Из толстостенного ведра повеяло прохладой и больше ничем. Значит, все было безопасно. — Но я тоже становился не собой! Юноше очевидно втемяшилось продолжить беседу. — А кем же вы были? Не припомню такого, — Зельдхилл переложил тяжелую крышку, выпрямился осторожно, чтобы не защелкать суставами. — Если вы имеете в виду то досадное недоразумение, когда вам пришлось побыть креслом, спешу разочаровать. Так вышло по случайности и по случайности же было исправлено. На самом деле Зельдхилл тогда слишком устал от трескотни юного и бойкого фомора, а потому случайность была хорошо подстроенной, но произошедшей без его прямого участия. Ничто на Зельдхилла, в общем, не указывало. — И я сам расколдовался! Сам! — юноша гордо надул щеки. Выходило, что если его не похвалить, придется слушать дальше. — Хорошо, умеренно хорошо, вы расколдовались, хотя не должны были вовсе попадать под мое заклятие, — выдал он, уж слишком довольная была физиономия у Флайборна. — К тому же не забудьте несколько испорченных зелий, пять подожженных свитков и один начисто залитый чернилами том из моей библиотеки. Вам повезло, не будь у меня второго издания, быть бы вам после кресла ковриком всю оставшуюся жизнь. — Но я молодец? — балбес слышал только то, что хотел. — В мире ваших бесконечных мечтаний — да, разумеется, молодец. В подводном просторе Океании, всего лишь преуспевший ученик. — Но преуспевший ведь! — и опять засиял с силой тысячи лун или одного глаза Балора. Зельдхилл вздохнул очень медленно и глубоко, прикрывая глаза и считая до десяти сразу на трех языках. — Ой, вы наверное устали! Подождите, я подушку принесу! — засуетился так, будто Зельдхилл прямо у него на глазах принялся разваливаться на части. — Или у вас рога чешутся? Весна же! Так давайте я почеш… — Я вам почешу, юное безмозглое, знаете, что я вам почешу? Позвоночник, предварительно его оголив. Еще неуместные вопросы? Если нет, не стойте соляным столбом, отправляйтесь туда, куда должны. Или вы соизволили управиться с текущими делами, — бросил взгляд на маятник часов, — до полудня? Все сделали? Зельдхилл примостился в кресле и постарался отогнать слишком честные мысли, что он попросту пытается оттянуть момент визита к Синдрелл. Нельзя сказать, что селки относилась к магу как-то необычно, скорее, как все селки в этом действительно бурном море. С уважением, опасением и недоверием, а под тонкой пленкой осознанных реакций таился глубинный ужас и такое же невытравливаемое отвращение. Маг равновесия давно смирился, исправить не пытался, ибо не видел смысла и перспектив. Ситуацию в его глазах осложняло лишь одно: от этой селки уйти или избавиться стало невозможно, она жила в его доме, питалась на его кухне и старательно перекладывала пыльные камни по углам его комнат. Флайборн принялся вспоминать порядком: — Ну, вроде все сделал, ну, корзину сплел заново, коврик выбил, окна протер, за покупками сходил… — Заниматься чистотой окон — это обязанность Синдрелл, — Зельдхилл лениво подпер подбородок кулаком. — Так она, ну, вот, то есть в положении, никак не возможно допустить, — Флайборн даже не оправдывался, он настаивал. Пенять мажонку за своеволие было неохота, поэтому Зельдхилл решил, что если хочет тянуть обязанности сразу за всех — это его дело. — Допустим, я принял это во внимание, допустим, — погрозил пальцем, потому что проклятое безмозглое снова заулыбалось от уха до уха. — Что дальше? — Устриц ваших любимых наловил… А вы недовольны! — неловко переступил, ойкнул и запрыгал на одной ноге. — А я старался, а вы все равно, вот, как обычно! Зельдхилл поймал себя на пакостном ощущении, что мстительно радуется грусти Флайборна, и одновременно ощутил стыд за недопустимое для мага равновесия чувство. В очередной раз придя к неутешительному выводу, что самый безмозглый тут как раз он сам, так как сумел организовать себе неуютные и ненормальные условия в собственном доме по собственной глупости, Зельдхилл переборол душевную слабость и поднялся с удобного сиденья. — Пойдемте, горюшко мое глубинное, навестим нашу непредсказуемую селки. Флайборн не прекратил подпрыгивать, но все равно разулыбался, как будто Зельдхилл уже обработал его рану или снял боль. Что там, на ноге, пряталась рана, Зельдхилл подозревал уже некоторое время. Фиолетовая, прямо в тон нынешнему цвету лица Зельдхилла, Синдрелл, стоило ему зайти, судорожно забилась на край постели, завернув вокруг себя пурпурный хвост. Лишь события при дворе Дарриена да Банзеллина, вынудившая мага равновесия поговорить, не дали ему вовремя усмотреть очевидное. Живот селки округлился, аура начала слоиться, хвост заблестел очень глянцево — по всем признакам перед Зельдхиллом сидела будущая мать. Чтобы не сосредотачиваться на осознании, что он перед ней нынешний маг-лекарь, Зельдхилл тоже присел. Роды он в жизни никогда не принимал и надеялся, что не придется. Впрочем, все надежды его только что канули в огне глаза Балора, а Зельдхилл остался здесь, напротив Синдрелл, не знающий, что сказать нервной рыбке. Что он не так страшен? Что он не собирается причинять вред? Что ему можно верить? Если бы Зельдхилл услышал такое от любого другого мага-фомора, он бы рассмеялся тому в лицо. Следовало также принять во внимание, что он не был беременной испуганной русалкой, готовой на все ради своего нерожденного еще потомства. Молчание затянулось, прервать его с каждой секундой хотелось все больше, но представлялось все менее реальным. Когда Синдрелл уже готова была помочь Зельдхиллу со своей стороны — наморщилась, чтобы зашипеть, слово неожиданно взял мыслящий неизвестно чем планктон. — Может, вот, попробуем ее через границу перекинуть? — сунулся под локоть Флайборн. — Ваше предложение со всех сторон интересно, юноша, особенно с той, где вы явно не подумали. Объясню проще: если не получится? — Зельдхилл был Флайборну благодарен, но сознаваться не собирался. — Что осенит вашу светлую голову тогда? Что мы должны будем сделать? Убить Синдрелл вместе с мальком по приказу князя? Никогда не подозревал в вас подобной жестокости, юноша, милосерднее избавить Синдрелл от страданий прямо сейчас. В другое мгновение Зельдхиллу пришлось зажмуриться и схватиться за спинку стула поудобнее, чтобы не слететь: Синдрелл, как и все селки, воспринимала слова слишком близко к сердцу, и теперь закричала, сотрясая воду, словно пыталась всколыхнуть и отбросить самого мага. — Это было грубо, — отряхнул кафтан на коленях и штаны. — Впрочем, я тоже был груб, примите мои извинения. Русалка оторопела, но Зельдхиллу было недосуг рассматривать весь спектр ее выражений лица, он уже отвернулся к Флайборну. — К тому же, юноша, учтите, без личного дозволения князя никто не имеет права пересечь границу его владений, и хотя наша уважаемая Синдрелл слегка переродилась, мы не в состоянии проверить, насколько сильно довлеет над ее очаровательной пустой головкой княжеское дозволение. — Почему? — Флайборн его никогда не разочаровывал. Никогда не понимал быстро. — Потому что можно повредить или будущей матери, или ее ребенку, — Зельдхилл повел рукой в сторону селки. — Игры с магией, юноша, особенно по неизвестным правилам, никогда не приводят ни к чему хорошему. Я бы и от процедуры переименования отказался, если бы знал заранее или мог найти другой, столь же быстрый безотказный способ сохранить ей жизнь. Однако, что сделано, то сделано, поэтому будем исходить из имеющихся обстоятельств. Синдрелл прикрыла руками округлившийся живот и оскалилась как глубоководная змея, давая понять, что жизнь ребенка отдавать не собирается. — Не менять, девушка, исходить, — Зельдхилл на всякий случай повторил, вдруг его недослышали. — Мы будет работать с тем, что есть. И первый пункт для разъяснения, отчего вы сохраняли тайну с упорством, достойным лучшего применения? Селки предсказуемо промолчала, спасибо, в лицо не плюнула, однако заставила задуматься о дальнейшем общении. — Почему вы смолчали? И сбежать не попытались? Столь откровенный страх, живое отвращение, но и готовность оставаться здесь, не понимаю, почему? — устало спросил маг, голосом на порядок ниже, уже понимая бессмысленность вопроса: сейчас ее точно никуда нельзя ни перевозить, ни даже выпускать из дома. — И не хотите никуда, ведь так? На миг представил себя принимающим русалочьи роды, и его пробрала дрожь. За что ему все это? Впрочем, и этот вопрос ответа не требовал: за то, что Зельдхилл в очередной раз самостоятельно нарушил равновесие Океании. При подобном рассмотрении становилось понятно, что и принимать роды придется именно ему, потому что ни лекаря, ни другого мага не позвать к безвестной селки, в дом к серому магу, признанному темнейшим. — Говорят, что в первый месяц маги могут вызвать… — Флайборн покашлял, отвлекая, отвечая за селки. — Ну в общем, навредить. Но родственники-то ее теперь не узнают! И она вроде как умерла же. И никому беременная селки на поруках не нужна, всяких у нас жителей хватает, вот, ну, выгнали бы, чуть узнали. Озвученный перевод ее мыслей несколько прояснил ситуацию, но Зельдхилл жаждал услышать голос самой Синдрелл. — То есть при всей моей ужасающей репутации, вы все же предпочитаете остаться в моем доме, под моей крышей и с моим учеником в помощниках? Я правильно вас понял? — Зельдхилл еще раз оглядел предельно сжавшуюся Синдрелл. — Признаться, не люблю наглость, но в вашем случае скорее назвал бы ее отвагой. Отважных принято уважать. Итак, Синдрелл, мы будем говорить или вы снова прибегнете к услугам переводчика? Девушка снова зашипела, так враждебно, как только могла. Отчего-то очень живо вспомнилось, что сильный удар хвостом разъяренных дочерей моря может переломить спину акуле-стражнику или подломить какую-нибудь неудачливо стоящую каменную колонну. Сама поза Синдрелл недвусмысленно сообщала, что хвост подобрался именно для удара, а беречь нерождённое дитя мать собирается пуще собственной жизни, не то что чужой. — Так дело не пойдет, уважаемая Синдрелл, — задумчиво откашлялся, отвлекаясь на шипящего Флайборна, шипящего от боли, разумеется. — Во-первых, вы должны были уже понять, что находиться в моем доме сейчас для вас безопаснее всего. Для вас и вашего дитя, немаловажное уточнение. Русалка затаила дыхание, зрачки ее сузились и расширились, как под гипнозом. Хороший знак: Зельдхилл нашел правильные слова, чтобы дозваться ее разумной части, ее мыслей и сознания, а не голых инстинктов самозащиты, что сработали из-за одного его приближения. — Уже неплохо. Продолжим, — пересел поудобнее, — во-вторых, как вы наверняка заметили, никого в собственном доме я не убиваю и тем более не убиваю без веской причины. Иначе вы давно отправились бы к мельнице душ, а проклятия вашего возлюбленного в мой адрес имели бы под собой какие-то основания. Упоминание возлюбленного, чьи имя и внешность Зельдхилл уже три раза забыл — сколько вокруг него таких напыщенных остолопов ошивается каждый день? — сработало. Синдрелл смягчилась откровеннее, хвост вместо напружинившегося хлыста перелег уютным кольцом. — В-третьих, Синдрелл, где вы найдете другого мага, способного и готового вам помочь? В свете того, что вы сейчас беременны, фиолетовы, неприкаянны и даже не можете уверенно сказать, где живет ваша семья. Я предлагаю помощь, Синдрелл, не в ваших интересах и не в интересах ребенка отказываться. После этих слов она посмотрела на мага в упор, так, как умели смотреть по-настоящему заинтересованные селки: без всякой магии вызывая собеседника к истине. Дополнительную силу взгляды придавали слезы, наполнившие фиолетовую радужку блеском и неотразимостью. — Вы говорите правду? Вы не причините нам вреда? — голос ее тоже поменялся, завибрировал грудным тоном, всколыхнул воду. — Мы в безопасности рядом с Магом-Убийцей, с Магом-Тьмой, Магом-Пожирателем? Флайборн разохался как-то очень громко, напоминая о себе. Видимо, не смог сдержать удивление от смелости Синдрелл: бросить самому Зельдхиллу в лицо все его прозвища, плавающие в массах морского народа. — Похвально, что вы девушка образованная, по крайней мере знаете, с кем связались, — потер глаза, уставшие от бессонных ночей и опытов. — Так вот, учтите, третий раз предлагать не буду. А пока предлагаю. Предлагаю помощь, приют, покровительство. Не скажу, что будет легко, не буду обещать, что вы не столкнетесь с отголосками моей темной славы, но могу сказать и обещать, что со мной самим не столкнетесь точно. Русалка наконец успокоилась, хвост вытянулся по кровати, но когда она убирала руки от живота, они дрожали. Зельдхилл с трудом переборол порыв закатить глаза, были у него сейчас заботы и поважнее, и поинтереснее, и поближе. — Рад за вас, Синдрелл, у вас есть работа, дом и маг, который сможет позаботиться о здоровье, теперь отдыхайте, — отвернулся, вызывая у нее вздох облегчения. — Юноша, что касается вас, не могу сказать того же. Хотя бы потому, что магом вы должны быть для себя сами. — Ой-ой, я постараюсь, ой, вот ну честно, — и непринужденно запрыгал на одной ноге, делая вид, что ему так совершенно удобно. — Да я честно, не смотрите так, вот ну! — Не смотреть как, юноша? Так, чтобы было очевидно для вас, как для меня, что это плохое состояние здоровья для мага? Оставьте Синдрелл ее собственным заботам, нам нужно проверить, не нацепляли ли вы чего-то на себя вовсе неприглядного, в доме беременная, за здоровьем нужно следить не только ей. — Какой вы умный, ой, уф, — захромал за поднявшимся Зельдхиллом, но все равно умудрился на ходу обернуться, чтобы подмигнуть или улыбнуться русалке. — Я так и думал! Я знал всегда, ну, вот. Что вы умный, да. Маг с трудом отвлекся от очередной зародившейся в уме нотации: словами делу не поможешь, если они, конечно, не волшебные. Однако и никакие волшебные слова не помогут с Флайборном, случай уникальный, с любой стороны. — Мне льстит ваша оценка, — сказал просто потому, что его ответа ждали. — Мне кажется, вы смеетесь, — подозрительно забежал вперед и скривился больше. — Ай, нет, хорошо все, спасибо, я не буду садиться. Зельдхилл, который жестом предлагал планктону безмозглому присесть, взмахнул рукой иначе — и Флайборна протащило до указанного высокого кресла. — Если бы я был в настроении вас слушать, я бы спросил, — Зельдхилл зашипел не хуже селки. — В данном случае ваше мнение не принимается во внимание, вы слишком временами самостоятельны, хотя рассуждения даются вам с большим трудом и оказываются слишком далеко заводящими и слишком опасными для вашей безмозглой жизни, на мой вкус. — Ой, ой-ой, — когда понял, куда Зельдхилл клонит. — А может, вот ну, не надо? — в голосе прорезалась слабая надежда. — Надо, еще как надо, — сдернул сапог тоже магией, не особенно прицеливаясь, поэтому грубовато. — Иначе, боюсь, мы лишимся такого дивного переводчика для Синдрелл. Наша селки неразговорчива или ведет себя так со мной, разницы по итогу нет. Теперь просветите меня, юноша, где можно добыть столь глупые и одновременно опасные раны, если посылал я вас самое дальнее на рынок? — Да вот, пока устрицы собирал, что-то под ногу попалось, ёж или уж, не знаю… — всхлипнул, но скорее от ужаса, не от боли, Зельдхилл боль в ноге уже перекрыл. — Коли сам раздирать не будешь, так пройдет, — но вопреки своим словам внимательно осмотрел рану и не выпустил Флайборна, даже когда тот задергался. — Ёж, уж… Чему вас только учат, молодежь? Это был шипохвост, который очень хотел сочной свежатинки, до сих пор хочет, скорее всего, однако я склонен оставить его без обеда. — О, правда? А что он тогда будет есть? — сказал и опять запищал, переживая приступ боли, Зельдхилл взял пятку покрепче. — Не моя забота, что он будет есть, главное не вас и не вашу ногу, юный бессознательный планктон, — оценил частоту засаженных в плоть иголок. Вся пятка была воспалена и утыкана черными точками. Как он при этом создавал видимость ходьбы, непонятно.Если тянуть столько, от пятки ничего не останется, да и слишком больно, раз привычное заклинание не оказало эффекта. Не хватало еще с хромым возиться, он и так убогий, этот так называемый ученик. Зельдхилл присмотрелся и в очередной раз ужаснулся. — Зачем, позвольте уточнить, вы тянули иглы наружу? — тон его упал до недоброжелательного. — Чтобы вытащить, — Флайборн сразу почуял изменения, втянул голову в плечи. — Смею напомнить, юноша, вы давно не ребенок, должны понимать, что при вытаскивании каждая игла работает как гарпун, расширяет рану, в которую проходит больше яда, сопровождающей грязи и в редких случаях другие маленькие паразиты… Маг осекся. Бледный, очень впечатлившийся Флайборн молчал. Зельдхилл счел, что жизненный урок получился в достаточной мере назидательным, а доводить до обморока — дурной тон, наложил должную мазь, от которой иглы просто растворятся, и ушел думать. После пары бессонных ночей и дня, насыщенного экспериментами, в голову ничего не лезло, кроме как женить Флайборна на Синдрелл и отправить обоих куда подальше от него, от Дарриена и от всего двора Теплого моря. Впрочем, от Дарриена хотелось отгородить всех его подданных, что сделать пока было невозможно. День опять пролетел незаметно, Зельдхиллу казалось, он думал очень быстро, но единственным результатом стало заклятье на замораживание льда — явно рабочее и против ши-айс. О ране ученика он вспомнил ближе к ночи, а потому решил проверить, не избавился ли любопытный и бестолковый юнец от повязки. Когда Зельдхилл заглянул к вроде как спящему Флайборну, осмотрел повязку и прощупал рану магией, развернулся уходить — бесшумно! — оказалось, шалопай не спал. — Я так и знал, что вы добрый, — сонно прошептал в спину. Плечи мага закостенели, словно схватились магическим льдом, лицо перекосило, а клыки сами вытянулись из десен, но он не обернулся — вряд ли после такого зрелища Флайборн смог бы уснуть или выздороветь достаточно быстро, чтобы помогать с Синдрелл. — Вам кажется, и ничего вы обо мне не знаете, — бровь подрагивала, руки дергались, а держать себя в них, дрожащих, удавалось все менее хорошо. Едва удалось выйти, не грохнув дверью.