Грани равновесия

Вернувшаяся в столицу Вейни мало узнавала царский двор, и княжна Сердитого океана была вовсе не уверена, будто дело в улучшившемся зрении. Перемены, что принесла с собой царевна, виделись мелкими лишь малькам или тем, кому не с чем было сравнить. Вейни оглядывалась и находила все больше последствий, подобных расходящимся по воде кругам. Океания менялась в самом своем сердце, долгое время бывшем ледяным. Юная княжна не взялась бы сказать, где исток именно этих изменений, но душа нашептывала что-то о любви и семье. Чувствовала это не одна Вейни: Темстиале кружила над Нисом и Гвенн, как касатка, загоняющая рыбий косяк. Княжна Аррианской впадины, безусловно красивая по фоморским представлениям, кажется, возомнила о себе и вовсе до самой небесной поверхности. Её попытки поговорить с царевичем всегда оканчивались однообразно. Вейни пыталась убедить себя: она слишком мало находится при дворе, чтобы судить о закономерностях. Юная дочь князя Виннегана не была тут целых полгода, может быть, у Темстиале действительно есть шансы… Всякий раз, когда она становилась невольным свидетелем новой словесной баталии, Нис привычно отмалчивался на любые слова Темстиале, зато царевна отвечала за двоих, так остро и точно, что Темстиале синела, задыхалась от негодования и била несуществующим хвостом. По крайней мере так казалось Вейни. В звенящей непроизнесенными угрозами беседе царевны с княжной, Вейни не участвовала, только прислушивалась, потихоньку завидуя умению держать словесный удар и отвечать на него. У Гвенн получалось лучше, стоило признать это справедливо и непредвзято. К тому же волчица, говорят, умела драться, как не всякий воин. Вейни изредка в мечтах позволяла себе вызвать дерзкую береговую волчицу на совместную тренировку, поразить ее каким-нибудь своим несуществующим воинским талантом, получить признание как равной и, возможно, подружиться с ней на самом деле, а не как с Темстиале. Устроить потешный бой, где все оценят, особенно некоторые «все», как Вейни похорошела и повзрослела, стала самостоятельной и сильной, такой, на которую можно положиться во всех невзгодах! Но Вейни понимала, что это лишь мечты. К царевне ее не подпустят и на длину копья, тем более с сомнительными предложениями о совместных тренировках, которые, буде станут реальностью, обеспечат Вейни несколько часов неприятного осознания, что за означенные полгода можно научиться только хорошо падать. К тому же она уже собрала вещи, решив покинуть столицу, не увидев того, к кому стремилась ее душа. Вейни решила в последний раз пройтись по памятным местам и гуляла по парковым дорожкам, когда словно волна прошлась по Океании и стражи заторопились во дворец. Вейни услышала явственное: «Керраны!» «На царевича напали!», сама кинулась за всеми и увидела воронку водоворота, гигантского, на который способен только царь морской. Темные воды расходились широким кругом, повиснув в парке, как темно-синее зеркало. Соваться к тому «зеркалу» было опасно, издалека чувствовалась мощь скрученной в тугую плеть воды. Воронка пропала так же быстро, как и появилась, и вместо нее Вейни увидела Айджиана, держащего на руках какого-то ши-саа в совершенно ужасном виде. Айджиан легко держал тело, свесившееся слишком расслабленно для живого. Вейни заподозрила было неладное, но Морской царь исчез, наверняка переместившись в свои покои. Еще раз припомнив картину, контуром застывшую перед глазами, как видение сна, Вейни поняла, что на руках у царя был не царевич. Это было определенно женское тело! Княжна кинулась следом — будучи магом, она могла бы помочь тому, кто пострадал так сильно. Дядька Скат, воспитатель царевича, встал на ее пути непреодолимой стеной, хотя снизошел до объяснений, что морской царь влил в страдалицу силы немерено, и теперь все зависит от милости «темного Ллира и светлого Луга». Гвенн, береговая супруга их царевича, вышедшая замуж по велению долга, приняла на себя основной удар. «Царевна спасла его, — уважительно шептались ши-саа. — Она не боится достойной смерти, значит способна к достойной жизни!» «Она защитила царевича, не будь ее, умер бы он, никто бы не спас, хоть даже сам царь!» «Если у верхних живы наши ценности, может быть, и они достойны зваться ши-саа, если будут жить тут, конечно». Темстиале бурчала что-то отличающееся, гораздо менее благосклонное, к чему Вейни старалась не прислушиваться: казалось темные слова повиснут на ушах длинными водорослевыми ленточками. Отношение к Гвенн переменилось мгновенно — фоморы умели ценить смелость и стойкость. Керраны жили в Теплом море, и Вейни, по счастью, ни разу с ними не встречалась. Вернее, обожглась однажды о дохлую рыбу, отчего рука долго горела огнем. «Как печально. Она вряд ли выживет», — доложила Темстиале без особой скорби в голосе, а Вейни поежилась, никому не желая ни такой жгучей смерти, ни подобных страданий. Она повременила с отъездом, горячо сочувствуя своей подруге из мечты, и, когда через месяц Гвенн первый раз показалась на очередном празднике, подошла, первой спросила о здоровье, о том, как царевне живется в новом мире. Поправившаяся волчица ответила вежливо, одарила внимательным взглядом, припомнив имя и род, хотя видела Вейни единожды и мельком. От этого стало зябко, словно Вейни уже имела в глазах решительной Гвенн какую-то репутацию. Пока княжна Сердитого океана пыталась припомнить, кем и когда выставила себя перед царевной, та уже потеряла к беседе всякий интерес и перевела взгляд, вслед за вниманием, на Ниса. Вейни постаралась уйти как можно тише, потому что определенные взгляды тоже требуют уединения. Гвенн смотрела на своего супруга так, что Вейни показалось — шансы на взаимность у царевича есть. Новым подтверждением для всех, кто понимал, о чем идет речь, делал ставки или просто загадывал желания на совпадение чужой судьбы, стало то, что в эту же ночь царевич воспользовался защитным куполом в том месте, где все любуются на медуз, лежа на песке. Темстиале кусала губы, фыркала, но признавала — брак состоялся по всем направлениям. Иные новости радовали ее куда больше: царевич, то ли не желая давить на Гвенн, то ли принимая свободолюбие супруги, пообещал отпустить ее через год, если своенравной волчице станет невмоготу житье на дне морском. Новость опечалила многих при дворе, воды Океании опять похолодали, сияла одна Темстиале. Она уговаривала княжну Сердитого океана остаться в Океании, но долгую и очень холодную в этом году зиму Вейни решила провести дома, собрала вещи и уехала, не оставляя себе времени для сомнений. Пожалуй, именно на воды ее отца и матери перемирие с береговыми повлияло особенно сильно. Не стало больше повода для стычек с волками, и Виннеган радовался тому, что его жена проводит дома большую часть времени. Правда, неожиданно активизировались ваголеры, да и прочих напастей хватало — давали о себе знать создания морских глубин, похожие на выродившихся драконов, нападая изредка и страшно, но воины Сердитого океана поспевали всюду. Дома, во дворце, в мыслях о том, что она опять бездарно не воспользовалась своим визитом в столицу, Вейни быстро уставала. Однако как ни просилась Вейни, в патрули ее не брали. Причин тому была масса, хотя главную — за ее жизнь очень боялись! — никто не озвучил. Отец через слово повторял, будто Вейни быстро всех нарушителей переловит, одним укоризненным взглядом заставив устыдиться. Поэтому остальным ловить сразу станет некого! Вейни не верила, мама смеялась в голос, братья косились с разной степенью недоверия, а старший поклялся везде следовать за Вейни тенью, если она вздумает куда-то увильнуть. Не то чтобы она имела что-то против компании Лаунесса, но его вывернутые вперед рога и мрачная манера вести разговор плохо действовали на окружающих, на тех, кто не был ему родным. Зато на праздник начала года, первый день весны, хотелось или не хотелось, Вейни пришлось вновь посетить Океанию в свите отца. Праздник в столице, как обычно, обставлялся шумно, с размахом, повсюду пели и танцевали, то и дело раздавались выкрики-пожелания, бродячие артисты заглядывали по домам и ходили по дворцу в поисках тех, кому можно спеть праздничные куплеты. В первый день Вейни потерялась настолько, что ей показалось — она вернулась не туда. Это другая столица, другая Океания и другой подводный мир. На второй день все стало привычнее и проще, к тому же Вейни пообщалась с Гвенн, которая только что проводила супруга на берег — и выглядела так, словно у нее вырвали сердце… Опустошенный вид несчастной Гвенн наводил на другие мысли, у Вейни тоже был такой повод, чтобы смотреться бесконечно грустной большую часть оставшейся жизни. Разве что княжна имела на него в разы меньше прав: даже надеяться, будто единственный в Океании маг равновесия станет помнить о ней, было глупо. Вейни для него трижды никто — глупая девчонка, единожды встреченная в путаных переходах дворца, бестолковая и бесполезная, повсюду тянущая свои руки! Убедившая себя в полной своей несостоятельности, Вейни немножко успокоилась, и будто в наказание в первом же переходе наткнулась на Зельдхилла. Сохранять самообладание сразу стало трудно. Впрочем, так случилось бы скорее в какой-нибудь книге, поэтому она помахала рукой, вновь решив, что маг ей грезится. Греза не спешила рассеиваться, и Вейни прошиб холодный пот: это действительно был маг равновесия собственной персоной. Княжна волновалась, даже излишне волновалась, а потому не отметила в облике Зельдхилла ничего необычного. Сам маг, похоже, не волновался ни капли. — Ши-саа Наивность определенно повзрослела, — окинул ее взглядом с нечитаемым выражением. — И сменила жемчуг. Пожалуй, стоит пожелать вам счастья в браке, раз Барраккау смог зажечь эти глаза. Все внутри Вейни восстало после этих слов: Зельдхилл мог сколько угодно насмехаться над ней, она в своем жалком возрасте почти совершеннолетней была для него, наверняка, смешна, но упрекать или отдавать ее какому-то Барраккау?! — Я не… — О, нет-нет-нет! — заторопился маг, выставил перед собой руки, разве что уши не заткнул. — Простите меня, уважаемая княжна, я ничего не хочу знать о вашем замужестве. Позвольте мне напоследок эту маленькую слабость. Выглядел при этом так, будто с жизнью распрощался давно и прочно. Вейни еще раз пригляделась и отметила то, что не сразу бросалось в глаза. Немного небрежно повязанный кушак, слишком редко смыкающиеся веки, бледность кожи и еще осветлившиеся рога: все указывало на усталость, плохие условия, беспокойство и тоску. Фомор выглядел нездоровым и явно считал, будто Вейни вышла-таки за Барраккау. — Да послушайте же! — вскричала она, отчаиваясь по мере осознания. Не так она представляла себе эту встречу! Тут ее охватила такая злость, что перед глазами зашатались стены. Да, она так и не смогла подобрать последнюю утерянную жемчужину, а вдевать в ожерелье что-то иное показалось ей кощунством. Да, она ослепла и оглохла, увидев Зельдхилла, и растеряла все слова, но нельзя же так! С порога обвинять! — Воспитание ваше так и оставляет желать лучшего, уважаемая княжна, никакое обаяние, даже в исполнении ши-саа Обаяние, не способно его затмить или представить в новом свете, — Зельдхилл склонил голову и сделал шаг назад. — Подождите, прошу! — топнула она ногой, опасаясь хватать за руки. — Я! Вы! Вы все совсем не так поняли! — Понял, как смог, ши-саа Решительность. Подождать, увы, никак не могу, — сделал еще шаг назад Зельдхилл. — Я не принадлежу себе еще более, чем раньше, и совершенно точно не хочу быть причиной вашего неприкрытого огорчения. Ваш разлюбезный супруг наверняка вас ждет и печалится. Так что, простите меня… — запнулся, огляделся и, никого не увидев, продолжил неожиданно торопливо: — Княжна, заклинаю вас всем, что вам дорого, покиньте Океанию как можно скорее. Секунду назад разозленная, Вейни почувствовала, что остыла, причем так быстро, будто на нее вылили ведро льдистой воды! Маг говорил серьезно, за это она могла поручиться. — Может быть, назовете причину? — все еще сердито спросила Вейни и тут же забыла о своем вопросе, всматриваясь в мага, показавшегося еще более уставшим, чем раньше. — В Океании… — негромко произнес он, словно выдавливая слова. Закашлялся, потер запястье. — Океания вскорости может стать очень опасным местом. Вы можете выполнить мою просьбу? Не спрашивайте ни о чем, просто уезжайте! А лучше, сообщите родителям, что вы в настроении побыть дома и действительно там побудьте. Мой вам добрый совет. — Как и вы, я связана узами, пусть это узы приязни и долга, — вскинула голову Вейни, совершенно ничего не понимая в хитросплетении бессмысленных слов. — Я обещала Гвенн побыть с ней до возвращения Ниса, и я сдержу свое слово. — Конечно, — рассердился Зельдхилл так, как не злился еще никогда на памяти Вейни, побледнел. — Что для вас слова мага! Ши-саа Любознательность желает познавать! Темные круги вокруг глаз Зельдхилла сильно потемнели, из десен выскочили игольчатые зубы, щелкнули со смачным призвуком и снова втянулись, будто не было ничего. Осталось чувство, что Вейни только что наблюдала ту сторону Зельдхилла, которую удавалось увидеть немногим, совсем не парадную и редко проявляющуюся. Подобное доверие и искренность со стороны мага ей польстили. Может быть, она для него все еще что-то значила? Что-то особенное? Вейни подошла к нему совсем близко, заглянула в глаза. — Ваши слова для меня очень многое значат. Не будь вы так слепы, увидели бы, что и мое сердце все еще принадлежит вам, — зрачки его сузились и опять расширились, гораздо сильнее. — Но моя честь, честь княжны Сердитого океана, не позволяет мне покинуть царевну в столь тяжелый для нее момент. Расставание с любимыми пережить не так просто, хотя понятно это может быть не всем. Вейни вскинула голову и прошла дальше, коря себя за каждое слово. Отчего мужчины так уверены в своей правоте? Отчего женщинам нужно доказать, что существует другой взгляд на мир? Вопросы эти существовали гораздо раньше рождения Вейни, но теперь не давали покоя ей. Впрочем, как бы ни решалось это бесконечное уравнение, Зельдхилл предлагал ей зачем-то уехать. Вейни еще подумала, прикинула так и этак… Уехать? Как бы не так! Княжна Сердитого океана не знала, что Зельдхилл появился в столице месяц назад: просьба Айджиана, царя морского, совпала с желанием самого Дарриена, так что у мага наконец-то был повод увидеться с Нисом и поздравить царевича с браком. Зельдхилла же вовсе не занимало, что о нем нынешнем знает Вейни — жизнь его, как стременного мага князя Теплого моря, более не принадлежала ему, была подчинена интересам одновременно всех сторон, Айджиана и Дарриена, хотя должна была служить делу равновесия. С трудом удалось унять раздражение и посмотреть Вейни вслед без враждебности. Княжна похорошела, преобразилась и выглядела слишком сияющей, чтобы можно было полностью поверить ее словам. Как бы то ни было, сияющая или нет, замужняя или свободная, Вейни Зельдхиллу в сердце заговора вовсе не нравилась. Впрочем, как и следовало ожидать от ши-саа Решительность, слушать она его выстраданные предупреждения не стала. Руку до сих пор жгло огнем, там, где сходились магические кандалы, не одобряющие отчетливое отступление от приказов нынешнего хозяина. Зельдхилл привычным жестом потер запястье: за месяц при дворе он пытался предупредить всех, кого только смог. Прислушивались к нему все, но действия предпринимали единицы. Маг надеялся, что, если Вейни не уедет сама, догадается хотя бы словом перемолвиться с родителями — князь Виннеган и его супруга были известны как деятельные фоморы, умудрявшиеся одновременно воевать с волками и местной агрессивной фауной. Коридор давно опустел, а Зельдхилл поймал себя на том, что до сих пор смотрит княжне вслед. Меж тем, надо было идти и заниматься делами заговора, повторного воспитания царевича, теперь с поправкой на его жену, а также не забывать воспитывать его жену, с поправкой на Ниса, своенравную гордячку из верхних, сумевшую завоевать его уважение. По крайней мере, у царевны Гвенн существовал действительный повод собой гордиться: органично вписаться в дикую царскую семью представляло бы для многих благородных ши-саа нерешаемую задачу. Ноги сами понесли Зельдхилла в привычные покои, и единственное, о чем он сейчас жалел — там его не ждала чашка упоительно горячего и крепкого кэ-тана. Если быть до конца честным, хотя бы наедине с собой, хотя бы в мыслях, он скучал не только по кэ-тану, пусть и думал раньше, что подобное стоит в категории «невозможное, потому что не может случиться никогда». Скат бы над ним посмеялся, особенно знай он обо всех тонкостях обращения мага с собственным князем, но Зельдхилл неожиданно соскучился по своему дому в Теплом море. Маленькому и очень оживленному с тех пор, как там объявились три невоспитанные личности, чьим воспитанием маг активно занимался. Может быть, он соскучился по роли наставника, но правда была определенно больше подобного однобокого предположения. Глупости он последнее время делал как-то пугающе регулярно. Стоило вспомнить хотя бы, как он тут объявился, спустя много лет после обучения царевича. *** Зельдхилл, подходя к главному входу во дворец Океании, посмотрел на себя в зеркальный камень: кислая физиономия должна была отпугнуть кого угодно. Она и отпугивала — столичные жители весьма старательно обходили его стороной, а если в том была необходимость, даже когда необходимости не было, быстро перебегали на другую сторону улицы от мага. Он засомневался было, это из-за его громкого имени или тихой темной ауры? Впрочем, сомневаться не приходилось, сколько он тут не был? Ладно, если имя вспомнят, и то лишь потому, что мага Зельдхилла очень сложно забыть. Вот ауру никуда не денешь и не подделаешь. Потому и шарахались. Обитатели дворца, однако, вряд ли забыли бы его так скоро, да и компания у них тут всегда была теплая. Зельдхилл протянул грамоту Айджиана, перевитую сине-зеленой нитью, с коралловой печатью в виде волны, но акулы, побледневшие до цвета ши-айс, отшатнулись, пропуская мага безо всякого подтверждения. Ладно, что протазаны из плавников не выпустили. Глаза, правда, вылупили что спереди, что на затылке. Зельдхилл шел по Океании, немного изменившейся за время его отсутствия, одновременно узнавал и не узнавал дворец, парк, переходы и скульптуры. С неудовольствием отметил, что на галерею при парке снова пожалели пыльных камней — те, что тут лежали по углам, уже отожрались и прекратили наращивать свой размер за счет сбора пыли и грязи. Сделал себе заметку, сообщить о непорядке потом кому следует. Вздрогнул, когда на месте их знакомства с Вейни на него вылетела ши-саа, пискнула извинения и тут же растаяла в другом коридоре. Сами собой перед глазами пронеслись картины почти трехлетней давности — Вейни, колодец магии, огромная луна и величественные громады парка… Княжна Вейни, поправил он себя, ныне, верно, княгиня Аррианской впадины. Странно, что про это событие молчали новости. Наверняка уже и детки есть, у молодых фоморов все случается быстро. Полюбила-разлюбила, понравилась-женилась, полюбила-родила. Зельдхилл скрежетнул зубами так, что с его дороги разошлись и ближние, и дальние. Не вспоминал про нее столько времени, и слава Ллиру с Лугом, а тут, местность располагает, не иначе! Благо, идти осталось немного. Знакомые хитросплетения коридоров, обход разрушенного крыла, новая волна воспоминаний, теперь посвященная непростому взрослению царевича: это ведь он целое крыло разнес, шалопай. Зельдхилл на этот раз скрежетнул зубами почти не зло, несколько ностальгически. Однако в приемной Айджиана мага поджидали сам царевич и дядька Скат. — Рад тебя видеть, Зельдхилл, — сдержанно улыбнулся Нис, на шею не кинулся, значит, что-то все-таки в нем воспиталось. — Что это за выражение? — зато Скат хлопнул по плечу, в очередной раз не считаясь с правилами вежливости. — Совсем ты закис в своем Теплом море, старина! Правда, я слыхал, к тебе опять русалочки клинья подбивали? Или эта набольшая ваша, белейшая, так, что ли? Вот скажи мне, правда или брешут? Только что сдержанный, Нис весь подался вперед, слова не сказал, но глаза таким неприкрытым интересом засветились, что Зельдхиллу стало совсем нехорошо. — Не при детях, господин Скат, будет сказано, — смерил круторогого фомора холодным взглядом. — Так нет здесь детей, давно уже, старая ты развалина, — теперь Скат захохотал добродушно, точно зная, что раздражает этой искренностью Зельдхилла еще больше. — Вона, смотри, как наш взрослый царевич насупился. — А я имел в виду не царевича, — Зельдхилл улыбнулся как можно более гадко. — Царевич ведет себя как подобает взрослому, а вот вас, господин Скат, явно не коснулось благотворное влияние воспитания. Старый вояка только захохотал пуще, аж слезы утирая. — Так бы и сказал, что настроение у тебя сегодня мерзейшее, как у тебя обычно и заведено, великовреднейшество ты темное, — еще по спине похлопал, отчего-то признательный. — Зато теперь видно, что не подменили тебя у этого вашего Дарриена, угря скользкопузого! Зельдхилл только хотел окрыситься на «великовреднейшество», особенно «темное», как из-за спины старого вояки выплыла Лайхан. Дернула хвостом, до странного напомнив Синдрелл, смерила его неприязненным взглядом и проронила: — Чаще выбирайтесь к нам, ши-саа Зельдхилл. У Ската от тоски плавники засохли. Зельдхилл вздохнул. Знала бы, кто угробил ее бабку — точно прибила бы. Скат же посинел, прокашлялся и промолчал. Зато Зельдхилл молчать не стал, раз уж тут все настолько в курсе, что он прибыл. — Боюсь, госпожа Лайхан, в моем присутствии у господина Ската плавники не засохнут, а отсохнут. — Вот вы боитесь, а он не боится, даже стремится, кажется, — сирена положила руки на его плечи и спряталась за спину посиневшего фомора. — Не ведаю, откуда в нем это стремление к разрушению. Впрочем, в этом все мужчины одинаково хороши. — Я бы с вами поспорил, госпожа Лайхан, ибо знаю достаточно примеров со стороны женщин, — сама собой вспомнилась глупышка Вейни, которой втемяшилось лезть ближе к нему, опасному магу. — Но? — Скату стало интересно. — Но?.. — Лайхан загадочно-насмешливо блестела глазами из-за спины Ската. — Но?! — кажется, Нис был разочарован, что спора не воспоследует. — Но у нас гости, — Зельдхилл снисходительно договорил и обернулся к дверям. — Р-р-рад в-в-вас видеть, — промямлил тюлень Маунхайр, показавшись в проеме, и тут же уплыл обратно, да так резво, что вода за его хвостом закрутилась. Ну хоть кто-то реагировал как всегда! — Взаимно рад лицезрению вашего хвоста, господин Маунхайр, — маг пробормотал сквозь зубы, позабыв, что вокруг слишком много внимательных глаз и ушей. — Вот, видишь, Лайхан, это было важно, — Скат наставительно поднял палец. — Дать слово Маунхайру, чтобы иметь новый повод побрюзжать! — Это гораздо важнее долгого спора с тобой, Скат, мотай на ус, — селки смешливо блестела глазами. — Но далеко не так интересно, — Нис проговорил разочарованно. В голову Зельдхилла закралось подозрение, что по нему тут соскучились, возможно от этого, проявляют свою неумеренную эмоциональность столь неприкрыто. Он хотел ответить всем сразу, какой-нибудь колкой фразой, чтобы вспомнили — он вообще-то очень неприятный собеседник, когда рот залепило чем-то живым, по губам проехались присоски, а на спине образовался знакомый вес. Иными словами, на темного мага упало нечто кольцеобразное, взвыло от счастья и завопило дурным голосом: — Зельдхилл вернулся!.. Ваа, полуосьминог-полуфомор, редко находился в столице, да еще и во дворце, и то, что он ждал Зельдхилла, порадовало. — Конечно, вернулся, — подвинул теплые щупальца, чтобы было возможно разговаривать. — По царскому вызову я всегда возвращаюсь, стоило бы запомнить, господин Ваа. — Господин! — гибкий полуосьминог перегнулся через голову Зельдхилла, и его перевернутое лицо оказалось перед глазами. — Вот за это я тебя отдельно всегда любил! И люблю! Мы так тут все соскучились, Зельдхилл! Ты с ними, наверняка, уже поругался, но нам тебя не хватало… Дедуля! Повисла пауза, Ваа заблестел темными глазами совсем озорно и захохотал. Искреннее создание моря, Ваа веселился от всей души и всегда говорил правду, что не мешало ему быть гибким, хитрым и изворотливым, как не всякий угорь. Тут, однако, его слово погрузило окружающих в смущение, из которого следовало как-то выбираться. — Сколько лет прошло, а вы все не меняетесь, господин Ваа, — встряхнул его на плечах, чтобы распределить вес лучше. — Вечно мелете какую-то чушь и цепляете к собственным присоскам все, что ни попадя. — Это тебя, что ли? — уточнил Ваа. — Это всякую пыль, которая теперь переместилась на мой изначально чистый кафтан, — демонстративно отряхнул рукав. — Так что извольте хотя бы сидеть тихо и не мешать взрослым, раз уж вы сами признали мое право таковым считаться. Полуосьминог опять расфыркался, но загораживать вид перестал и замер на плечах, как особенно объемный шарф. Обниматься Ваа любил, отдирать его было делом бесполезным, да и Зельдхилл по природе своей питал необъяснимую приязнь к осьминогам. Ваа, как существо разумное, сочетающее лучшие качества фомора и осьминога, Зельдхилла раздражал редко, чем нагло пользовался и позволял себе иногда на маге кататься, висеть, прятаться или ползать. Теперь следовало отнести вещи. Те скромные покои, которые он занимал пятьсот лет назад, его бы вполне устроили, но… — Мне можно остановиться там же? — отодвинул особенно наглую щупку Ваа от своей щеки, со звуком, напоминающим звук поцелуя, поморщился. Ваа захихикал, Скат дрогнул усами, Лайхан спрятала лицо за спиной фомора. — Нет, — ответил Нис, с трудом сохраняющий спокойное выражение. — Мне надо к отцу и потом на собрание князей, поэтому все показать не смогу, мы тут тебе приготовили… Крошечным ярким вихрем в царскую приемную ворвался первый министр Айджиана, голожаберный моллюск Мигель. — Юный сир! Юный сир! Вас уже заждались в зале для приемов! Сир вас ожидает, а вы все не идете и не идете, юный сир! — тараторящий моллюск заметался перед лицом Ниса. — И позвольте узнать причину, почему вы еще здесь, нарочный вам послан был уже с полчаса назад! Сам Маунхайр вызвался доставить необходимое послание, неужто с нашим вторым министром что-то случилось! Ах, юный сир, да не молчите, скажите хоть что-нибудь?! Зельдхилл никогда не понимал семейной привязанности Балоров к этому голожаберному — первый министр был им скорее нянькой, чем помощником в ведении государственных дел, однако Нис усовестился, что-то пробормотал и разборчивее повторил, когда понял, что его не слышал даже мечущийся перед лицом Мигель. — Мигель, покажи Зельдхиллу комнату, он только что прибыл, а я пойду к отцу. Пока он сам сюда не пришел, — Нис слегка поежился, наверняка представляя, насколько опоздал, если Маунхайр был послан полчаса назад и все это время мялся под дверью, опасаясь мага. Маг равновесия царевичу немного посочувствовал: временами общество Балора становилось тяжелым даже для него, того, кто был старше Айджиана, старше, но не сильнее. Зельдхилл опасался, что и не опытнее тоже — царь Океании не зря назывался царем, и видеть его в расстроенных чувствах не хотел бы никто. Айджиан, всегда прошивавший Зельдхилла взглядом мало не насквозь, прекрасно видел его привязку к семье князей Теплого моря и никогда особо одобрительно к этому не относился. Царь вполне представлял, какие отношения связывают род Дуана и их подневольного мага, но в чужое дело не лез, лишнего остальным не говорил, за что сам Зельдхилл был ему весьма благодарен. Впрочем, так же ясно Айджиан представлял, что если кто-то их них встанет на пути мага равновесия, дилемма может быть решена им не в пользу царского семейства. Собственно, поэтому Зельдхилл приготовился не кривиться при взгляде на раковину самого мелкого размера, чулан или балкончик. — Ах, господин Зельдхилл, господин маг! Как удачно, что вы прибыли! — в отличие от второго министра, первый его ничуть не боялся. — Разумеется, я покажу ваши покои, прошу за мной! А вам, юный сир, стоит поторопиться, сир, конечно, примет во внимание, что вас задержала столь важная беседа, но наших князей, думаю, так легко в этом убедить не удастся! Мигель важно махнул плавниками и поплыл вглубь дворца. Зельдхилл, не слишком любивший перемены, насторожился, но пошел вслед за первым министром. Ваа сидел на шее и пугал акул-стражей, сменив расцветку в тон одежде Зельдхилла и притворяясь оживающим кафтаном, русалка и Скат двигались следом, отчего-то присоединившиеся к их компании. Долго молчать Скат в обществе Зельдхилла никогда не мог. — Там тебе и трупорезку подготовили, и самые быстрые водовороты установили, — догнал и пошел с ним вровень. — А то у тебя вечно что-то взрывается или замерзает. — Это было всего один раз и произошло не по моей вине, а потому, что некоторые юные царевичи любят соваться туда, где висят таблички «Опасно» и «Не трогать»! — вознегодовал Зельдхилл. — Думаю, эти привычки царевич Нис не изжил в себе до сих пор. — Не изжил, не надейся, — захихикал его кафтан голосом Ваа. — Мне определенно нужно заняться вашей безопасностью, — Зельдхилл обреченно подумал, какие таблички могли бы быть доходчивыми для взрослого Ниса. — А супруга царевича, воспитанием которой меня озаботили, надеюсь, менее легкомысленна, чем он сам? Ваа опять хихикал за спиной, Лайхан неопределенно повела плечами, улыбаясь, как гордая мать, Мигель упорхнул куда-то по своим министерским делам, а Скат открыл дверь туда, где мага ждала царевна Гвенн и представил мага по всей форме. — Это наш маг, Зельдхилл, маг равновесия, царевна, потому будьте с ним трижды осторожны, — Скат посерьезнел на момент. — Что взбредет в его серую голову, известно одним старым богам, да и то не всегда, он их постарше будет! Внимательно выслушавшая представление царевна была белокожая, не имела рогов, зато имела очень надменный вид. Поклонилась она, правда, с должным почтением, обозначив уважение еще и жестами. Значит, училась быстро, это радовало. — Я не уверен в правильности царского выбора, можно было вам такое испытание сразу и не подсовывать. Ужасную природу этого мага отлично чуют животные, бен-варра и дети, — договорил Скат, поглядывая на царевну. — Не стоит считать меня ребенком, девочкой или волчицей без крупицы разума! Надоело! — вспыхнула она и топнула ножкой. На Зельдхилла накатило ощущение, будто он это уже где-то видел, разве что там в центре комнаты стоял мальчик и топал ножками. — Господин Скат, остерегитесь от неверных выводов, вы-то от меня не шарахаетесь, — скривился Зельдхилл. — С чего это я шарахаться должон? — заподозрил подвох дядька Скат. — Как это «с чего»? Согласно вашим словам, по двум признакам из трех перечисленных совпадает: с интеллектом ребенка и повадками животного. — Сидел бы сиднем в этом своем море еще пару тысяч лет, кабы не я, так еще и насмехается, — буркнул Скат, а царевна смотрела во все глаза. — Очень оригинально, господин Скат. Разговор, видите ли, подразумевает обмен сведениями, обычно хоть сколько-нибудь неожиданными, чего не сказать о ваших словах. Тут забытую, но весьма приятную пикировку со Скатом прервала царевна. — Себя бы послушали, древний серый маг, — сложила руки на груди и сощурилась. — Спорите как ребенок, кривитесь, как младенец, а выводы делаете и вовсе бесподобно! Чему вы меня учить собрались? Так я и без вас могу! — Ой! — Ваа пискнул и мгновенно перетек на пол, почувствовал смену настроения. — Гвенн, ты бы поаккуратнее, Скат про него не пошутил! Глаза царевны округлились: явно еще не привыкла к выкрутасам Ваа, а может, видела его в принципе слишком редко, чтобы привыкнуть. Лайхан ненавязчиво подплыла к царевне, поправить воротничок, якобы, а на самом деле заслонить от предположительно разъяренного Зельдхилла. Скат тоже опустил руку на плечо, собираясь хотя бы удержать. Зельдхилл едва не рассмеялся. — Я подожду, пока вы сами поймете свою ошибку, царевна, уверяю вас, моего терпения хватало на непоседливого царевича, а на вас тем более хватит, — улыбнулся очень тепло, но Лайхан вздрогнула. — Ваш разум свободен от условностей, это прекрасно, но не знает рамок, это ужасно, поэтому наша работа с вами будет продолжительной и трудной. Надеюсь, к ней вы готовы так же хорошо, как и к изъявлению собственного невежливого негодования. — Пока что я вижу только одного обидчивого старика, — Гвенн, кажется, испугалась, и потому продолжила атаковать азартнее. — Не понимаю, из-за чего весь этот сыр-бор! — Вам пока и не надо понимать, вероятно, вы и не поймете, даже к концу обучения, раз не способны верно оценить ситуацию сейчас, — Зельдхилл пошевелил плечом, проверяя, насколько крепко его держит Скат, и обнаружил, что ноги запутаны щупальцами Ваа. — В частности, вы не способны углядеть то, что находится перед самым вашим носиком. — Это что же?! — Гвенн вскинулась высокомерно, не собираясь соглашаться. Зельдхиллу она понравилась, ее можно было уважать, но стоило проучить, ради ее же безопасности, пусть научится смотреть сквозь воду в этом царстве воды. — Вот это, — и переместился прямо к ней под нос, замерев, чуть не донеся когтистую руку до белого горла. — Как вас сейчас от меня защищают, даже готовясь пожертвовать своими жизнями. Жизнями, которыми вы продолжаете рисковать, находясь в безопасности сама. На плечах Зельдхилла висел Скат, тоже приставивший ему к горлу нож, ноги оплетал ставший видимым Ваа, а Лайхан закрывала царевну своим телом. — Пар-то спусти, серый маг, а то о каком равновесии тут речь пойдет? — Скат говорил хрипловато, наверное, все-таки думал, будто Зельдхилл всерьез. — Равновесие может быть только одно, — маг хотел пожать плечами, но едва пошевелился под весом Ската. — Да и о чем тут говорить? Судя по взгляду, царевна поняла, что учиться видеть ей предстоит заново, а это серьезное достижение для юного ума, осознание собственного несовершенства. Вот один мой ученик все к нему никак не придет. Зельдхилл ляпнул и прикусил язык. Не хватало еще о Флайборне тут распространяться. — Какой вы все-таки жестокосердный, маг, — Лайхан в негодовании повела плечами, колыхнула грудью, и хватка Ската ослабла. — Бедная девочка тут еще обвыкается, а вы! — А я прибыл ее учить и не намеревался причинять вред, но мне чрезвычайно льстит, что вы так бросились ее от меня защищать, — Ваа стыдливо сполз с ног, отпуская щиколотки и колени. — Впрочем, ваша вера в мою темную природу подарила вашей «девочке», нашей царевне бесценный урок. Всем спасибо, можете меня отпускать. Дядька Скат недовольно вбросил кинжал в ножны, заворчал и показал язык, выражая общее негодование: — Тьфу на тебя три раза, скотина ты, и сердце у тебя бронированное, вечно всех используешь! — Наконец-то вы пришли к осознанию моей истинной природы, господин Скат, может быть, и ждать неестественного для этой природы от меня перестанете? — Мужчины, — Лайхан вздохнула неподражаемо по-женски, вкладывая в одно короткое слово все разочарование мира. — Давно знакомые, — Ваа вздохнул согласно, благодаря своей гибкой природе и гибкому разуму способный лучше понимать женщин. — И вы это так оставите? — Гвенн не сердилась, но растерялась, и Зельдхилл зауважал ее больше. — Он же едва вас не убил! — Во-первых, не убил! — Скат пожал плечами гораздо убедительнее, чем это получалось у Зельдхилла просто потому, что плечи были в два раза шире. — Во-вторых, не хотел, — стыдливо прилепился к стене Ваа. — В-третьих, может быть, это вас отучит настолько явно подставляться под удар, царевна моя, — Лайхан произнесла это с интонацией, которой увещевают маленьких детей есть полезные для здоровья водоросли и не размазывать по столу кашу с комочками. — В-четвертых, царевна, практический опыт всегда запоминается лучше, чем сотня увещеваний, — Зельдхилл еще немного покривился, а потом все-таки показал язык Скату, чтобы уравновесить общение. — К тому же вы меня оскорбили, притом, что знали, с кем имеете дело. Вам следует научиться распознавать равного и неравного себе противника. — А теперь, может, пойдем выпьем кэ-тана? — Ваа скромно проявился на фоне стены. — Мы приготовили в твоих новых покоях, боюсь только, что он остыл! — Не остыл, я специально наложила заклятье, — селки улыбнулась персонально Зельдхиллу. — Кое-что мы все о нашем загадочном маге знаем, хотя бы то, что он любит горячий и крепкий кэ-тан. — Вы с ним еще и чай пить пойдете?! — Гвенн оторопела, явно открывая себе новые грани общественной жизни ши-саа. — Опомнитесь! — Ну тише, тише, верхнушка, ты чего так расстроилась? Хочешь, я с тобой побуду? — но предлагал Ваа так нерешительно, что стоило Гвенн качнуть головой, воспринял как отказ. — Вот и ладно! Не скучай! И первый вылетел в дверь. — Пока вам следует заняться чтением, царевна, — Лайхан ненавязчиво подвинула книжку. — И не злить серьезных противников, — веско договорил Скат. — А заниматься мы начнем с сегодняшнего вечера, — обозначил перспективы Зельдхилл. — Еще увидимся, не расстраивайтесь вы так. Покои, вопреки опасениям, оказались большими и светлыми, возможно, Айджиан не так уж сильно Зельдхилла недолюбливал. Расселись все кругом у стола, за разговорами и обменом новостями день промелькнул быстро, Зельдхилл не ожидал от себя узнать, что так сильно соскучился по этим фоморам! Через некоторое время, ближе к вечеру, когда на горячих камнях закипал третий отвар кэ-тана, в их компанию влился Нис, а следом за ним, еще через полчаса объявился царь собственной персоной. Разговоры от их присутствия не утихли, наоборот, приобрели новый размах, а потому, когда Зельдхилл вспомнил о Гвенн, был поздний вечер, с натяжкой именовавшийся именно вечером. — Как я мог забыть, — маг несколько торопливо поднялся. — Мне необходимо оценить уровень сил царевны еще сегодня! Все как-то разом притихли, переглянулись и тоже направились к выходу. Зельдхилл постарался скрыть самодовольную усмешку: как бы то ни было, эти фоморы по нему скучали, скучали тоже и так сильно, что забыли обо всем, обо всех, отложили дела и радостно приветствовали его возвращение домой. Как и предполагал, нашел он царевну в весьма расстроенных чувствах. Означенная для изучения книжка валялась истерзанная на полу, обгорелая штора сиротливо висела на окне, а сама Гвенн восседала спиной к двери, красиво, конечно, восседала, являя собой живую аллегорию обиды. — Вы очевидно не рады меня видеть, царевна, однако, добрый вечер, надеюсь, вы сделали выводы из нашей первой встречи? Гвенн повела одним плечом, не собираясь оборачиваться, обозначая, что выводы она сделала, но не те. — В таком случае спешу вас уведомить, царевна, что занавеси ваши никто заменять не будет, равно как и ваш экземпляр издания «Основ подводной магии», посему сделайте выводы заранее, прекратите портить собственные вещи. Гвенн дернула плечом еще обиженнее. — Хочу и порчу! Сам же сказал, я этим вещам хозяйка! Зельдхилл вздохнул, умиротворенный долгим общением с симпатичными собеседниками, смирился с тем, что общение с Гвенн простым, похоже, никогда не станет. — Я рад, что вы вняли моему предупреждению и были столь внимательны к моим словам, — отпустил заклинание, дождался его эха, развернулся к выходу. — А действительно работать мы начнем завтра. Сегодня я уже увидел все, что хотел. *** Как Зельдхилл и думал, Гвенн от природы была сильно одарена в магическом плане, но из-за действия Проклятья долго пребывала в неведении относительно своих талантов. Поэтому ему как наставнику достался огромный, совершенно необработанный алмаз. Очень острый, режущий все и вся, а главное, неуправляемый. Кровь бывшего бога, кровь Мидира, пусть и во втором поколении, должна была дать о себе знать, но время шло, а толку было чуть. Царевна-волчица все еще находилась в самом начале пути, на первом уровне силы, и обычные тренировки не помогали ей, хотя знания Гвенн воспринимала легко, но и требовала повышенного внимания, явно приученная быть в его центре. Это заставляло задуматься обо многих вопросах. Например, если она останется одна, без помощи царевича и Айджиана? Как тогда поведет себя бывшая земная принцесса? Стоит ли полагаться в вопросах равновесия Океании на юную ши-саа, чьи корни уходят так далеко от Океании, как это в принципе возможно? Эти вопросы тянули за собой другие, Зельдхилл хмурился на неудачи Гвенн в магии, а мысли его были заняты иным. Может, кровь Балора ослабла, и пришла пора править роду Дуана? Борьба за власть в Океании дело обычное, разве что за царскую власть никто не боролся всерьез уже очень-очень давно. Кто знает, возможно, настал тот момент? К тому же, был у мага слабый шанс — если кто-то окажется достойнее Дарриена и Дроуна и сможет победить князя в столкновении, Зельдхилл будет освобожден от цепей старого долга. Возможно, он окажется в цепях нового долга, но любой представлялся ему сейчас лучшим, чем безоговорочное служение Дарриену: фомору без чести, совести и хоть намека на стыд. Конечно, этот шанс был призрачным еще более, чем тени Балора Первого и Нуаду Однорукого, порой проходящие по саду Океании, однако Зельдхилл не мог изжить надежду из глубины своей души. Дни плыли за днями, капали по порядку, как время в клепсидре Черного замка, о которой Зельдхилл столько слышал. Теперь слышал и от живой волчицы, зачем-то считающей нужным посвящать его в свои воспоминания. Это оставалось необъяснимым фактом, ведь Зельдхилл знал Гвенн как неплохую интриганку, оставалось ровно до тех пор, пока мага не просветили насчет возраста царевны-интриганки. В семнадцать лет, конечно, все еще хочется получить внимание уважаемых взрослых, и это нормально. Другое дело, что в перечень «уважаемых взрослых» каким-то чудом затесался он, Зельдхилл, но неудачный выбор был полностью на совести самой царевны. При общении с Гвенн у Зельдхилла складывалось пренеприятнейшее ощущение узнавания, уловить которое он смог далеко не сразу, а когда понял, то едва сдержал невеселый смех. Угораздило же его воспитанника втрескаться в ту, что была точной копией своего папочки. То есть обладала острым, живым умом, магической силой, необычайным природным обаянием — но и заносчивостью, высокомерием и нетерпимостью к чужим ошибкам. Правда, свои ошибки признавала, чего не умел делать сам волчий король. Это открытие позволило по-новому взглянуть на душевные ресурсы Гвенн. Возможно, она ждала вызова, ей, как ее отцу, требовались трудности, чтобы расти не на пустом месте, а в постоянном преодолении чего-то. Впрочем, даже это знание не слишком помогло Зельдхиллу. Обучение шло ни шатко ни валко. Маг день за днем пытался вынудить Гвенн стать сильнее, умнее или хотя бы хитрее противника, но то ли с Гвенн ему не везло, то ли ей с противником, которым выступал сам маг. Всякий день он уходил в свои покои — надо признаться, шикарные — со смешанным чувством. То Гвенн ему казалась достойной быть царевной, то чаша весов склонялась в противоположную сторону. Равновесие никак не желало проявить себя, а решать судьбы мира Зельдхиллу никогда не улыбалось. В конце концов, он обычный престарелый маг, которому только и надо, что добиться равновесия, чашечку горячего крепкого кэ-тана и спокойную тишину в библиотеке или лаборатории. Дополнительным фактором, который не способствовал сосредоточению или успокоению как Зельдхилла, так и Гвенн, выступал надоедливый княжич Теплого моря, вознамерившийся если не влюбить в себя царевну, хотя бы отвратить ее от царевича. Мага одолевали тяжкие мысли: от семейства Дуана, кажется, избавиться ему было вовсе невозможно. Фоморы княжеской линии Теплого моря вечно напоминали о себе в самые неподходящие моменты. Вот и Дроун таскался за Гвенн в то время, когда рядом с ней не находился супруг. Улыбался так, что на месте царевны Зельдхилл скорее опасался быть съеденным, хотя улыбка княжича Теплого моря была на редкость обольстительна. Дроун временами пытался завернуть что-то особенно умное, причем обязательно при Зельдхилле. Тот молчал, но молчание давалось непросто: то и дело дергалось веко или кровь отливала от лица. Видимо, по таким приметам Дроун понимал, что нес чушь, но уже не мог удержаться и заливался, как касатка по весне, требуя признания его ума еще и от стременного мага своего отца. — Разумеется, княжич, очень занимательные рассуждения, я и не думал, что вы на такое способны, — порой выдавливал маг, умалчивая о причине этой занимательности, но Дроун понимал и отворачивался в оскорбленных чувствах. — Если вашей единственной целью было повеселить нас, вы своего добились, — Гвенн сыпала соль на раны княжича. — Можете удалиться, чтобы найти новый повод для столь занимательной беседы, — и откровенно зевала. Гвенн не упускала случая напомнить Дроуну, кто есть кто, что шутов не заведено ни в Черном замке, ни в Океании, и княжич отставал, хоть ненадолго. В целом царевна производило впечатление достойной преемницы для всех Балоров вместе взятых, но Зельдхилл не мог избавиться от ощущения, будто что-то идет очень не так. Вот и Дарриен не покидал пределы Теплого моря, что тревожило Зельдхилла всегда, особенно когда он не мог проследить за целями князя хотя бы издали. Не то чтобы его цели были необыкновенно разнообразны, нет, но что придет на ум князю, неизвестно. Каким способом он решит осуществить очередную часть своего плана или жестокое развлечение. Позже Зельдхилл не раз укорял себя за такие мысли: то ли они обрели плоть, то ли Дарриен соскучился по своему лучшему исполнителю, но через пару месяцев с начала обучения Гвенн ему доставили послание. Шустрый электрический скатик, коричневый в белую крапинку, постучал хвостом в дверь и передал приказание явиться перед светлые очи Дарриена немедля. То есть прямо сейчас, ночью, срываясь из Океании безо всякого предупреждения. Князь озаботился о средстве передвижения для мага, приготовив красно-синюю колесницу с личным возничим. Ничего хорошего это не сулило. Сборы были недолгими, все, что было Зельдхиллу строго необходимо, умещалось по карманам кафтана, зато на составление записки о своем неожиданном отъезде маг истратил непозволительно много времени — целых полчаса вместо пяти минут. Слишком явной представлялась радость Дроуна, разочарование Гвенн и Ваа, а также молчаливое осуждение Ската, Лайхан и Ниса. Отдельно коробило видение будущего, в котором второй министр будет плясать от радости, разве что могильного камня Зельдхилла в этой картине не хватало. Как бы то ни было, выбора ему не оставили, поэтому маг уложил записку на видном месте, развернулся и покинул свои комнаты не оглядываясь. Неизвестно, вернется он сюда еще или нет. Дорога обычным путем занимала всегда уйму времени, зато гарантировала прибытие на место, исполнение чужой воли и ограничение свободы мага. Зельдхилл смиренно сидел в колеснице, считая коралловые рифы, все увеличивающиеся в количестве по мере приближения к Теплому морю. Вместе с остановками на сон для пассажира, возницы и животных, дорога заняла всего три дня, что было весьма быстро для огромного океанского расстояния. Добравшись до Теплого моря, Зельдхилл сначала завернул к себе, в свой бывший дом, где еще недавно в течение пары месяцев обитало аж трое постояльцев, занимая все мысли и все свободное время мага равновесия. Мелкий, но такой забавный фоморчик, подраставший не по дням, а по часам — сказывалась наследственность селки; сама его сердитая мама-селки, у которой из-за любого пустяка пропадало молоко; и Флайборн, планктон, безмозглый, прилипчивый и навязчиво-добрый, зато умеющий унять и мать, и дитя, обоих. Там, дома, без всех оказалось неожиданно темно, пусто и как-то непривычно одиноко. Лежали на полу возле двери письма от князя, от Синдрелл, от осьминога-библиотекаря… и не было ни одной весточки от Флайборна. Зельдхилл остановился и задумался. Его ученик во время каждого своего продолжительного отсутствия писал ему каждый день, не давая позабыть, за какой чушью и как надолго отправил его туда Зельдхилл. В конце концов маг перестал давать мажонку такие большие поручения, потому что на письма приходилось тратить больше времени и внимания, чем на самого мажонка, присутствующего тут во плоти. Писал Флайборн всегда подробно, иногда и не по разу в день, ночь или вечер. Зельдхилл отогнал темные и очень нехорошие подозрения, затмевавшие ясность мысли. Он уже ошибся однажды в просчетах, хватит. На всякий случай Зельдхилл проверил магически, вдруг письма все-таки были. Не нашел никакого отсвета, хоть крошечного отклика, мелкого эха — Флайборн не писал никому, даже Синдрелл. Потом, тратя магию понапрасну, попытался дотянуться до бирюзовой с черным отливом искорки Флайборна — и не получил никакого ответа. Он может быть, оказался очень, очень далеко. Или мертв, как подсказал безжалостный, бесстрастный разум. Зельдхилл в очередной раз очень явно осознал собственную проблему: он сам, в отличие от собственного разума, бесстрастным не был. Под ложечкой похолодело, захотелось немедленно съездить до флайборновой родни, но медлить или дольше тянуть время ему не дал бы возница от князя. Нельзя было тянуть. Зельдхилл вышел из дома, враз ставшего чужим, и черные колючки, чувствительная к магии растительность, сомкнулись за его спиной. Возница ждал с кислым видом и, как только Зельдхилл уселся, щелкнул кнутом по спинам задиристых кельпи, словно хотел поторопить не их, а мага. Те привычно огрызнулись в ответ, ударили хвостами по воде, вздымая песок и пытаясь вырваться из сбруи. Разумеется, безо всякого толка. Зельдхилл усмехнулся иронии происходящего: кажется, в Теплом море свободой не обладал никто, а меньше всего высшие маги и низшие животные. — Во дворец? — старательно скрывая недовольство, спросил возница. — Разумеется, не стоит заставлять ждать его сиятельство, — нравоучительно произнес Зельдхилл, раздражая возницу еще больше. — Остановите у парка. — Где? Мне было приказано — во дворец! — Где приказано, я с вами не спорю, я уточняю. Разумеется, наличие у вас двух ушей не дает вам шанс услышать все, что говорится. Или вы хотите оспорить, что княжеский парк относится к княжескому дворцу? — Что? Да что вы себе позволяете?! С князем спорить? Тут самоубийц нет! — возница боялся, а оттого становился очень несговорчивым. — Я себе позволяю лишь то, что могу позволить, —он поднял голову. — И если ваша наблюдательность вас подводит, напоминаю, что являюсь стременным магом князя, у которого могут быть ко мне приказы, неизвестные вашей значительной персоне, уважаемый возница. Фомор предсказуемо оскорбился, но поехал, куда было велено. Зельдхилл поправил кафтан, перетянул кушак потуже и закрыл глаза. В парке, среди водорослей и рыб, которые все понимали, слушали и молчали, Зельдхиллу находиться нравилось. Нравилось не только ему — было при кухне место, где болтали не по делу стражники, не опасаясь быть подслушанными. Никого, кроме стражников, не пропускали заросли. Никого, кроме стражников и мага Равновесия. Колючки сами сворачивались и поджимали ветки, чувствуя приближение Зельдхилла как холодное течение. Ледяное, прямо-таки, судя по тому, что отдельные кустики вдобавок затряслись. Сейчас на ракушках, из которых была сложена скамья, отполированных множеством сидящих, не было никого. Сходились и расходились по дну актинии, жадно поедали отбросы со дна мелкие рыбки, не боящиеся жгучих прикосновений хищных цветов. Зельдхилла неимоверно тянуло к князю, невыполненный приказ болью отдавался в мышцах, словно он сопротивлялся огромной волне, вдобавок, волне почти его накрывшей — сказывалась близость к цели. Впрочем, это была еще не та боль, которую нельзя стерпеть. Тревожило мага, кроме нехороших примет, найденных сегодня, еще кое-что. Одно-единственное воспоминание: перед самым отъездом Флайборн, этот навязчивый планктон, подавая лично им приготовленный кэ-тан, задел левое предплечье Зельдхилла. На свою беду, магией его ученик обладал уже в достаточной мере, чтобы понять и силу клятвы, и ее суть. Схватился за Зельдхилла всей ладонью, чтобы удержать равновесие, но вместо этого, похоже, еще полнее разобрал письмена в магических кандалах своего учителя. Охнул, опрокинул напиток и забормотал что-то насчет Дарриена, который может снять их. Кроме того, Флайборн задался совсем неприятными и нехорошими в теплом море вопросами: как светлейший князь позволяет своему стременному магу находиться в подобном, противном всем законам, безоговорочном подчинении? Знал ли об этом морской царь, Балор Второй? И вовсе нехорошо прозвучало, что Айджиан, если бы знал, подобное бы не одобрил. Зельдхилл постарался отвлечь безмозглую мелюзгу, отговорился тем, что дана клятва еще Дуану, отцу Дарриена, причем в приснопамятные времена при Балоре Первом, да и не вмешивается Айджиан в дела княжеств, доверяя собственным князьям разбираться с проблемами их масштаба. Флайборн подозрительно быстро притих. То есть теперь Зельдхилл осознал, что это было подозрительно и быстро. Тогда, занятый сборами, маг не обратил на ничтожно короткое столкновение внимания — Флайборн тоже собирался к родне, по счастью, не имеющей ничего общего с князем Теплого моря. А сейчас маг вспомнил — и корил себя за то, что сам не взял с ученика какую-нибудь ужасную клятву, например: Флайборн никогда и ни с кем не заговорит о том, что связывает род Дуана и мага Равновесия. Зельдхилл присел подле изумрудных водорослей, плавно шевелящихся под слабым течением и прислушался к тому, что говорилось на этом месте с момента его отъезда. Отсек треп насчет сирен и их обманчивого очарования, стенания по поводу того, какие стервы эти жены и почему так быстро уходит жалование… В шуме слов и мыслей его задела лишь радость по поводу выплаченной премии. «Возиться пришлось долго» — «Надо же такое ляпнуть светлейшему» — «Все хорошо, что хорошо кончается» — «Особенно если это не твой конец под камнями»… Тут Зельдхилл на миг прервал контакт, собирая себя и мысли: имя своего ученика он услышал отчетливо, как и приказ князя, а потом доклады по исполнению. Течения вокруг разом стали еще холоднее. Флайборн, Флайборн! На что рассчитывал этот глупый ши-саа? На снисходительность владыки Теплого моря? На то, что он побоится зачернить свои белые одежды? Да, Флайборн обдумал свой план, обратился к Дарриену не наедине, а в присутствии многих ши-саа. Но эти многие составляли княжескую свиту, а двум послам из других океанов были принесены извинения «за этого не совсем здорового темного мага». Для темного мага Флайборн был сущим неумехой — он совершенно не умел постоять за себя, и если он сопротивлялся, то недолго и единственно ради него, Зельдхилла. И умер ради него.