Грани равновесия

Вейни была жутко сердита на мага. Хотя, надо признать, то, что он видел, ему наверняка не понравилось. Она не сберегла его подарок, жемчуг и еще, он не мог не ощутить — она не имела ни капли магии. Ни искры, ни намека, ни проблеска. Разумеется, Вейни, не выросшая за время разлуки в магических науках, заслуживала лишь презрения. Но она на самом деле росла! И старалась! Просто… Она истратила всю себя на то, на что не должна была тратить, по мнению всякого разумного мага, той же Банзелины. Вейни даже не знала, сможет ли она восполнить свой потенциал, вернуться хотя бы к тому, с чего начинала, но ни о чем не жалела. Она редко сопровождала царевну во время прогулок Гвенн, но одна проходила недалеко от границ Теплого моря, и Вейни попросилась поехать вместе. Как ни странно, за проведенное при дворе время, они почти стали дружны с царевной. Поспособствовали тому не военные таланты Вейни, конечно, она сама не могла точно понять, за что оказалась замечена и приближена, однако дела действительно обстояли так. В качестве партнера на боевых тренировках Вейни была для Гвенн на один зуб, но царевна взялась в чем-то стать княжне наставницей, так что часть глупой давней мечты, конечно, исполнилась. В тот раз, на самой границе с Теплым морем, гулявшая среди живописных рифов Вейни загляделась вместо стаек глазастых кальмаров на валуны, и неожиданно увидела край одежды и руку — руку, изувеченную и придавленную камнем. Крикнула царевну, та припрягла свою стражу, и дюжина крепких фоморов помогла освободить тело. Ши-саа был совсем молод, вряд ли старше несовершеннолетней Вейни, и не дышал. Душа не так давно покинула его тело, и княжна, сама не зная почему, кинулась следом. Просто потому, что могла это сделать! Да, это было неправильно, так не должны поступать маги, но Вейни видела возможность что-то исправить и сделала для этого все, что могла. Путешествие на границу мира-под-водой, морского мира теней никогда не обходилось дешево, но Вейни успела перехватить бирюзовую искорку с черным отливом до того, как она оказалась бы погребена под лопастями неподвижной мельницы душ. Отчего и почему встала мельница, никто не знал, хотя все подозревали. Так или иначе, запропавшие туда огоньки душ ши-саа, селки или бен-варра никогда не перерождались — с тех пор, как мельница встала. Возвратившаяся с добычей Вейни очнулась все равно раньше спасенного ею фомора, успокоила рассердившуюся царевну, с любопытством заглянула в лицо пострадавшего. Отчего-то остро стало интересно: какие у него глаза. — А вы, ой, наверное, добрый дух мира-под-водой, вот да? — странный фомор, у которого местами кожа была стесана до мяса, дышал трудно и по ощущениям вновь пытался умереть. Глаза, кстати, у него были обычные, никакой потусторонней поволоки, но самочувствие явно оставляло желать лучшего. — Нет! — Вейни перепугалась такого исхода, будто собственной смерти. — Мы все еще в этом мире. Держитесь! Я пока вас полечу, а вы мне скажите, что с вами произошло?! Хватать незнакомых нездоровых фоморов за руки было, конечно, ужас как неправильно, но и позволять ему умереть Вейни не собиралась. Пострадавший только хрипел и попеременно моргал, Вейни с ужасом разглядела, как тает, съеживается опять искра его души, а потому осуществила то, о чем ей и читать-то пока не полагалось, но княжна, конечно, любопытствовала и читала. Вейни опустошила свой дар, вычерпала весь в пользу умирающего неизвестного фомора. Рядом оказавшаяся Гвенн попыталась это предотвратить, но не преуспела, только фыркнула и отвесила Вейни подзатыльник. Позабытое ощущение детства не позволило ощутить себя такой уж героиней, но и раскаяния княжна тоже не почувствовала — бирюзовая искра теперь разгоралась обратно, ровно и ярко, с черным и белым светом поблизости. — Я пытался, нет, вы понимаете… я пытался, но Зельдхилл… — пострадавший произнес, окончательно закатил глаза, оставив Вейни в душевном разладе и сомнениях. Княжна попросила стражей, и полуживого ши-саа поместили сначала в самую удобную повозку, а потом в покои княжны, под ее личный надзор. В лекарском деле она немного разумела, но главное было не в этом, а в том, что теперь несчастному необходимо было находиться рядом со своей спасительницей. Родство через магический дар сейчас способно было поддержать его вернее любых лекарств. — Зельдхилл, вы что-то говорили о Зельдхилле, — затормошила она фомора, когда он немного пришел в себя, уже по приезде в Океанию. — Маг, он серый маг равновесия! У него желто-белые глаза и седые волосы, и еще он очень много говорит! — Зельдхилл? — почесал в затылке спасенный. — Никогда не слышал это имя. Вейни на миг ужаснулась: уж не Зельдхилл ли его и избил? А она лишила себя магии, но оживила это чудо, бормочущее о Зельдхилле, который чего-то там… то ли не хотел, то ли расстроится, то ли опечалится. — Вы меня с кем-то путаете, вот ну, спасибо за помощь, — сказал ши-саа спустя неделю, а в ответ на ее расспросы опешил: — Я не говорил ни про какого Зельдхилла! И только Вейни думала на него рассердиться, почесал в затылке и добавил наивно: — А вы не знаете случайно, как меня зовут? Вейни не знала, ни случайно, ни специально, и, хотя тревожилась за Зельдхилла, за этого молодого фомора, за всю Океанию скопом, не решилась прогнать беспамятного ши-саа. Опустошенный маг был чрезвычайно слаб, а на его лице княжна читала благородство и честность. Правда, если Зельдхилл стал виновником злоключений настолько хорошего фомора, возможно Вейни подводили зрение или память. Либо она помнила мага лучше, чем он был, либо глаза ее выглядывали уже то, чего нет. Расспросить Зельдхилла при встрече она просто не успела. Заснула она с мыслями о маге, не удивительно, что он ей приснился. Вейни возмущенно к нему подошла, тряхнула за кафтан и выпалила сердито:  — Я вас видеть не хочу, — Зельдхилл опешил от ее приветственных слов, виделось очень ясно. — И очень хочу одновременно. Вы на всех так действуете? Зельдхилл в ее сне покачал головой, и видение развеялось. — На всех, он такой, — пробормотал спящий поблизости найденыш и перевернулся на другой бок. Найденыш не вспоминал имя и не мог вспомнить ничего о прошлой жизни, кроме того, что жил в Теплом море. По крайней мере, Вейни была уверена в его памяти днем. Вечером или ночью, стоило ему уснуть, начиналось форменное безобразие. То разговоры во сне, то рассказ о маге, то продолжительные уговоры не связываться с ши-айс. Вейни все больше терялась в догадках и все больше волновалась, а потом все-таки отписала родителям, прося поверить дочери на слово — и усилить все патрули возле ледяной границы. *** Зельдхилл пришел в себя от жжения в пальцах и понял, что давно уже вместо мелких овальных голышей перебирает жгучих актиний, а те старательно отодвигаются от мага, в этот момент очень и очень темного. Возились, значит, долго! Флайборн же еще совсем ребенок! Зельдхилл непроизвольно ухватился за спиральку-подвеску, и боль в пальцах прошла, поселившись в сердце. Флайборн, как темный маг, прожил короткую жизнь и, как когда-то вещал учитель Зельдхилла, ныне покойный, погиб ради великой цели. Маг встал, оправил одежду. Сунувшиеся было на любимое место стражники, завидев его, разбежались быстрее рыбьей стаи, преследуемой акулой. Князь позвал своего стременного мага явно не для того, чтобы поделиться сведениями о судьбе его ученика. Песок скрипел под сапогами, золотые рыбки, парящие в воде парка, давали слабый свет, а время, за которое Зельдхилл медленно, как мог, шел до дворца, окончательно дало возможность принять решение. Он и так тянул преступно долго, преступно — против всей Океании. Размяк, находясь в иллюзии семьи и любви. Оказывается, Дарриен все это время задевал Зельдхилла и равновесие недостаточно сильно, недостаточно ощутимо, чтобы маг очнулся. Перед входом в покои Дарриена задержался еще на пару вдохов, оглядел себя в зеркала, коих было в избытке, изгоняя дрожь в руках, ненависть во взгляде и надевая привычную маску равнодушной усталости. Князь, сидящий в глубоком кресле, не улыбался — никого не было рядом, кроме его же стременного мага и еще одного фомора, стоявшего спиной к Зельдхиллу со скрещенными на груди руками. Контуры фигуры, широких плеч и рогов показались магу смутно знакомыми. — Долго же ты добирался, — недовольно процедил Дарриен. — Пол-океана могло утечь! — Только ваше княжеское терпение способно простить мою задержку, — ответил Зельдхилл, прикидывая, кем может быть незнакомец. Судя по одежде, этот фомор знатен и явно не из свиты князя. — Продолжим то, что мы начали до твоего отъезда. Чисто теоретически, мой маг, — Дарриен сложил руки домиком. — Есть ли сейчас возможность сменить правящую династию? — О, мой князь, — предупредительно подхватил тон Зельдхилл. — Принимая во внимание наши чисто теоретические умозаключения, конечно, в данный момент это допущение как нельзя более кстати. — Так что полезного мой стременной маг узнал на время последнего визита в Океанию? Или только напрасно тратил мои деньги и мое время? — Ваш покорный слуга узнал, как Океанию можно заморозить. Чисто теоретически, — заговорщицки понизил голос Зельдхилл. — Морской царь пребывает в печали по поводу отъезда наследника, что делает его уязвимым. — А все потому, что Нис — не настоящий ши-саа! — развернулся к Зельдхиллу фомор, стоящий у окна, и выбросил вперед руку, словно меч. — Не настоящий! Еще в жены взял береговую! Безрогую и безмозглую! Пришла пора перемен! Вернее, возврата к корням! Зельдхилла окатило льдом. Насколько же глубоко поражена столица заговором и заговорщиками, если старший брат дядьки Ската, воспитателя самого царевича Ниса, сейчас разговаривает о смене династии, правящей Океанией неисчислимые тысячи лет? — Рад приветствовать, вас, Маххольмиган, — коротко кивнул маг. — Маххи, — небрежно повел плечом фомор. — Тут все свои, а имена нам отец все-таки подобрал зубодробительные. — Царевна, кстати, оказывается в тягости, — задумчиво протянул Дарриен. — Балор Четвертый, это ли не чудо? Это ли не знак, что воспитывать его должны те, кто этого заслуживает? Первый был ужасен, второй слишком рогат, третий — бесполезен, зато четвертый, о, как много может сделать четвертый, пусть и не явился еще на свет! Кстати, почему я узнаю об этом не от тебя, Зельдхилл? — Может быть, потому что это знаменательное событие произошло не так давно, а может быть, потому что ваша милость не давала мне распоряжения доверять подобные сведения почте… — Уймись, — махнул рукой Дарриен. — Не передал и не передал. Есть источник понадежнее. Ши-саа, наш уважаемый Маххи, к тому же, с недавнего времени занимается стражей Океании. Это так удобно, ты согласен, маг? Зельдхилл кивнул, особых каких-то слов от него не требовалось, а Маххольмиган произнес: — Нис был настолько глуп, что сделал свою жену, эту Гвенн, полноценной царевной, вот нам и наследница, даже царский род прерывать ни к чему, достаточно выдать ее потом за кого надо. Царь наш, Айджиан, воспринял отъезд сына на берег, к его настоящему отцу, очень тяжело. Если Темстиале задержит царевича, не даст вовремя вернуться, если мы перехватим пару писем, то и делать почти ничего не надо. — У княжны Арриана водятся подобные мысли? — справился Зельдхилл. Он никогда не принимал Темстиале за очень серьезную фигуру на политической арене, да и планы по завоеванию Ниса она вроде как уже оставила. — Нет! — отрубил Маххольмиган. — Это ее отец, глупец, все еще думает, что его дочка хоть немного интересна Нису! Это многое объясняло, князья Аррианской впадины могли стать роду Дуана хорошими соперниками по властолюбию и амбициозности. — Оставим дела сердечные, — наконец улыбнулся Дарриен. — И глупого князя глупой Аррианской впадины, который не понимает, в чем его выгода и с кем ему нужно объединяться. К примеру, я, как будущий правитель Океании, уже пообещал своему верному союзнику место при дворе и пощаду его наивного и слишком верного Балорам брата. У нас союзники посильнее, посерьезнее, и, — усмехнулся князь, постучав пальцами, унизанными перстнями, по подлокотнику, — определенно, более холодные рассудком. — Вы общались с ними? — заинтересованно спросил Маххольмиган, располагаясь в широком кресле напротив Дарриена. — Вы говорили с ши-айс? Это правда? Это осуществимо? — В том-то и дело, что пока только говорил, — откинулся на спинку высокого кресла Дарриен. — Но мой стременной маг обещал исполнить мою волю и открыть ледяную границу. Оба взгляда обратились на Зельдхилла одновременно, маг пожал плечами: одними обещаниями горю не поможешь. — Открыть полностью нельзя, да и опасно, — добавил словами к выразительному жесту. — Но приоткрыть проход возможно. Иначе ши-айс могут забыть все договоренности и счесть, что им принадлежит вся Океания. Я не вижу, что творится в мире-подо-льдом, но определенно могу сказать, что их войска стягиваются к границе. Лишь бы у ши-айс хватило ума не звать с собой Блатриста. При упоминании древнего ледяного чудовища князь поморщился, будто маг пытался запугать его детскими сказками, а начальник стражи Океании нахмурился, привычный к сражениям со всяким противником. — Оставим сказки сказкам, Зельдхилл, право, не ожидал от тебя. Вернемся к плану. Если Океания будет заморожена, ледяные фоморы и некоторые ши-саа… — повел рукой Дарриен в сторону мага. — До десятка, — кивнул Зельдхилл. — … все равно смогут передвигаться по столице. Гвардия на нашей стороне, пусть не вся, к сожалению, далеко не вся. Им будет хуже, конечно, но столько хлопот, столько хлопот! И не забудь защиту от себя же! — погрозил пальцем Дарриен. — Я не сомневаюсь в твоей безусловной преданности, Зельдхилл, не делай такое лицо, но страховка не помешает. — Разумеется, уважаемый князь. Однако, стоит обратить внимание, я предупреждал вас не раз, — осторожно сказал Зельдхилл, продолжавший стоять, так как ни попить, ни присесть ему не предложили, — что разлом ледяной границы — это нарушение воли Айджиана и самого равновесия, он может стоить вам многого. Вы готовы на этой пойти? — Мой сын женится на Гвенн и получит весь водный мир! Конечно, я готов заплатить за это! Ты услышал меня? — недовольно спросил Дарриен. — Если не услышал, я еще разок повторю, Зельдхилл, но лучше меня не раздражай, только настроение наладилось. — Услышал, понял и готов исполнять, — поклонился, прикладывая руку с растопыренными пальцами к груди, жест полного согласия, уважения, принятия. — Я прослежу и за тем, чтобы Маххольмиган получил свое место рядом с вами. Это было подло — ловить князя на его же слове, но угрызения совести мага не мучили. Дарриен не гнушался никаких методов, не останавливался ни перед чем и за один лишь договор с ши-айс уже полностью заслужил любую расплату. Зельдхилл прислушался к водам Океании — они бились ровно, подтверждая сказанное. Пусть так и будет. Почему-то всем кажется, что платить будут не они. Или потеряют жемчуга или серебро. Как наивно, как неимоверно наивно. Дарриен только что подписал себе смертный приговор и даже не понял, чем заплатил за нарушение равновесия. — Нис вернется через месяц, — покачивая ногой, произнес ни о чем не подозревающий князь. — Или не вернется. Чудесное время, не правда ли? — Не проще ли перебить большую часть тех, кто выступает сейчас за Ниса? — предложил Маххольмиган. — Я хотел бы идти по закону, — ответил Дарриен. — Чем ближе к закону, тем проще. Будем размораживать по одному, так куда легче договориться. Из двух вещей — жизнь или преданность — большинство выберет жизнь. Всем на самом деле глубоко все равно, кто стоит во главе, особенно если есть кормушка и от нее не отталкивают. — Но, — прокашлялся Маххольмиган. — Как ни мала моя магическая сила, но даже я знаю, что заморозить столицу практически невозможно, тем более после нового года, после праздника благословения воды. Дарриен придирчиво смерил взглядом Зельдхилла, пришлось прояснять подробности. — Вы сомневаетесь в моих способностях? Князь — нет. Предвосхищая дальнейшие расспросы: невозможно, да, теоретически, но я использую ледяную воду. — Что за ледяная вода? — не слишком довольно спросил Маххольмиган. — Она холодит не тела, а сердца. Айджиан не находит себе места, он ждет Ниса. Если вы сделаете так, что наследник задержится, морской царь оледенеет — и тогда заморозить всех жителей Океании не составит труда. Вы будете нас ждать со своими воинами, а потом все пройдет, как озвучил князь. Единственное слабое место плана, что мы будем делать, если Нис все-таки вернется? На продолжительную секунду повисла тишина, в которой Зельдхилл уловил присутствие четвертого заговорщика на мгновение раньше, чем тот явился сам. — Если он вернется, — ворвался Дроун в покои отца. — Но это будет просто чудесно! Всегда мечтал увидеть на физиономии нашего бирюзового мальчика хоть что-то, кроме недовольства. А еще лучше, чтобы на ней вообще не отражались мысли! — Не соизволите ли пояснить мне вашу умную мысль, княжич, — подсказал Зельдхилл говорливому юнцу тем более, что правда не понял, чего следует опасаться. — Рядом с моими покоями наконец оборудована совершенно замечательная комната! — еще светлее улыбнулся Дроун. — Вам нужно только сделать так, чтобы все водовороты — а Нис, поняв обманку, будет торопиться! — привели его туда. — И чем рядовая комната сможет удержать наследника Айджиана? — Зельдхилл не верил и тревожился. — Хотя бы тем, что она вся выложена из сверхтяжелых камней, — Дроун счастливо хлопнул в ладоши. — Очень, очень дорого. Ужасно, непередаваемо опасно! Он будет болтаться там, без ощущения пола и потолка, верха и низа, сдавливаемый своим же чувством равновесия! Ну, как вам эта идея? — Не уверен, что свести с ума Ниса — это хорошая идея, — поморщился Маххольмиган. — Это просто гениальная идея! Вы не понимаете! Никаких смертей, просто недееспособный царевич! — Дроун уселся в третье кресло, продолжая рассматривать Зельдхилла. — Чего скучный такой, маг? Опять будешь молчать и думать, что я чушь несу? А может, — прищурился Дроун, — приказать тебе вылизать мои сапоги? Повисла тяжелая пауза, во время которой Дарриен и Маххольмиган обменялись странными взглядами. — Сын, успокойся, — Дарриен морщился действительно недовольно. — Стременной маг нам нужен для иных целей, ты и сам прекрасно знаешь. — Пока. Нужен пока, — разглядывая ногти, украшенные серебряными пластинами по последней моде, произнес Дроун. — Папа, мне не нравится, как он на меня смотрит! И что говорит! Он меня вечно при дворе выставляет невеждой и неумехой! — Ну что вы, что вы, — поклонился Зельдхилл. — Я ничего для этого не делаю, я просто делаю замечания, чтобы для вас было более понятно, как вы смотритесь в глазах окружающих. А сейчас как раз хотел выразить вам свое восхищение и, более того, полное одобрение всех ваших действий. Нездоровый блеск в глазах княжича пугал даже привыкшего ко всему мага. Нис — сильный фомор… Сильный-то, конечно, сильный, однако еще он очень уязвимый, особенно теперь, когда у него есть Гвенн и дела семейные почти наладились. Зельдхилл спрятал тревогу за воспитанника очень далеко и произнес: — Раз мы все выяснили, я могу вернуться в Океанию? Или существуют еще какие-нибудь срочные поручения, непозволительные для передачи их на бумаге? — Можешь, — махнул рукой Дарриен. — Встретимся через месяц, на границе у Змеиного клыка. Будь готов со всеми своими заклинаниями! — Если мне будет дозволено дать вам совет, — дождался кивка. — Не стоит связываться с Белейшей или другими темными магами. Моей силы вам вполне хватит, прочие же могут вмешаться совершенно не к месту. Князь с сыном быстро переглянулись, маг сделал вид, что не заметил. — Успокойся, Зельдхилл, — улыбнулся покровительственно Дарриен. — Никто не отнимет у тебя звание моего стременного мага. — Я в этом не сомневаюсь, — с поклоном ответил Зельдхилл. Одну магическую подстраховку они уже ввели, что само по себе не хорошо и не плохо, а значит, только на пользу Равновесию. Дарриен поднялся, вместе с ним поднялись Дроун и Маххольмиган. — Мы стоим на пороге больших перемен, — провозгласил князь и положил руки на плечи стоящих рядом. — Мы — те, кто откроет дверь в новый мир, в лучшую, совершенную Океанию! Мы — знамя новой эпохи! Зельдхиллу места в кругу объятий не нашлось, чему он, признаться, был только рад. К тому же высокопарные слова, под которыми таилась обычная корысть, давно на него не действовали. А вот в глазах Дроуна и Маххольмигана блеск горел нешуточный. — Да, Зельдхилл, — произнес Дарриен в спину уходящего мага, — я дал твоему Флайборну особое задание. Надеюсь, ты не в обиде. Это было неожиданно и жестоко, в стиле Дарриена, нечему удивляться. — Самую малость, — произнес Зельдхилл, не оборачиваясь. — Что?! — Мой ученик достиг возраста поглощения. Лакомый кусок для каждого темного мага, — Зельдхилл обернулся, показал в улыбке от уха до уха змеиную пасть и вышел в полной тишине. — Я найду тебе другую закуску! — выкрикнул Дарриен смыкающимся створкам. — Все-таки я ему не доверяю, — произнес Дроун за закрытыми дверьми. «Как хорошо, что они не помеха одному очень темному магу», — думал Зельдхилл, спускаясь по лестнице и слушая ответ князя. — Не беспокойся, твой отец уже все придумал. Его будет страховать тот, кто его учил. К тому же, помни, он не может сделать ничего, что бы повредило нашему с тобой здоровью… «От-лич-но», — звучало в голове уходящего Зельдхилла. Пожалуй, лучшего и желать нельзя. Его учитель жив. И он должен быть очень зол на своего ученика, а это все в сочетании с присутствием белейшей, которую теперь они обязательно позовут, не сулило Дарриену совсем ничего хорошего. Его князь желает переворота? Он его получит, а уже насколько и где будет перевернуто, не предскажет ему и сам Балор. Возвращался Зельдхилл в Океанию магическим порядком, сулившим, конечно, потерю в силах, зато и обещавшим быстрое перемещение. Оказался он в дворцовом парке уже к вечеру: водовороты пришлось создавать с передышками да воспользовался оказией найти красивых ракушек для воспитанницы. Раз уж Вейни не желала беречь его подарки, следовало хотя бы поучить более восприимчивую и более уважительную с его вещами или подарками ши-саа. Встреча в Океании блудного мага его не разочаровала — первым натолкнувшийся на него второй министр Маунхайр унесся в далекие дали, чуть не впереди своего хвоста, а примчавшийся на его отчаянные крики Скат, наоборот, чуть не сломал Зельдхиллу спину, признательно похлопав по лопаткам. Скат рад был ему так искренне, так верил в то, что Зельдхилл на их стороне и безоговорочно принадлежит дикой семейке, собравшейся вокруг Балора Второго, что Зельдхиллу становилось больно уже от одного осознания. Вдобавок, теперь мага мучило абсолютное спокойствие Ската относительно его же брата, который на самом деле являлся одним из главных лиц назревающего заговора. Впрочем, как и сам Зельдхилл. Обстановка накалялась медленно, кроме обучения Гвенн, стычек со Скатом в фидхелл или в словесных баталиях, споров с Лайхан по теме воспитания детей, продолжительных объятий с Ваа, который попросту от него иногда не отлипал по полдня, Зельдхилл был занят подготовкой заговора. Это сокращало ночной сон, отнимало душевные силы, но все обязано было пройти так, чтобы Дарриен до последнего ничего не заподозрил, а прочих удалось бы обезвредить. Единственный в природе Океании маг равновесия отчетливо осознавал, что и ему подобный размах может стоить жизни, однако представлял нашествие ши-айс, воскрешал в памяти картины давнего-давнего прошлого, собственной погибшей деревни, поголовно вырезанный род Белого Рифа — и продолжал работать. Кем бы он был, если бы позволил истории повториться, да еще с собственной воспитанницей, да еще когда она забеременела от того, кого полюбила всем сердцем? Временами, правда, Зельдхилла подводила и его знаменитая выносливость, присущая всякому приличному темному магу, а уж Зельдхиллу — в особенности. Когда Зельдхилл первый раз потерял сознание, он даже не успел понять, что происходит или что с ним произошло, пол попросту оказался как-то сразу перед лицом, а потом стало темно. Очнулся он в собственной постели, раздетым до нательного белья и заботливо укрытым. Рядом, на тумбочке, распространяла тепло чашка горячего кэ-тана, а слева сидел на табурете нахмуренный дядька Скат и придирчиво разглядывал лежащего мага. — Что случилось? — он спросил или попытался спросить, скорее прохрипел, отчего Скат поморгал, поморщился, напоил его, поддерживая голову. — Что произошло? — Это я тебя должен спросить, доходяга! Какого благого ты лишаешься чувств посреди беседы с воспитанницей?! Гвенн из тебя на месте чуть душу не вытрясла, хорошо хоть, меня догадалась позвать! — Картина проясняется, но припомнить не могу, не обессудьте, — Зельдхилл честно пытался, но не смог. — А что я делал? — Да я-то почем знаю, я ж не маг, — Скат поджал губы недовольно. — Что-то свое, магическое, как водится, отвратительное и убийственное возможно. — Вероятно, лучше нам не длить более наш разговор, ибо разговор, видите ли, подразумевает обмен сведениями, обычно хоть сколько-нибудь неожиданными, — Зельдхилл устало потер глаза, чувствуя, как раздражает сейчас Ската, который и вздыхает еще одновременно с облегчением. — К тому же, кажется, я вам сейчас несколько неприятен. — Ага, ты-то нас обожаешь, конечно, всех, — Скат ерепенился, но без огонька, как будто чтобы не сдаваться так просто. — И уж новой информации от тебя просто завались! — Я хотя бы избегаю самоповторов, — говорить со Скатом было легко, а лежать и говорить, практически невесомо. — И никогда не лгу. — Конечно, ты просто мерзки расчетливо недоговариваешь! — Никогда не горел желанием быть рабом — чужих намерений или собственных слов. — Извини, если повторюсь, — Скат говорил предельно саркастично, — ты невыносим, треска узколобая! — Извиняю, — сохранять невозмутимость порой самое сложное в этом общении, — тогда что, господин Скат, вы забыли у меня в покоях? — Тебя спросить забыл, водоросль заморенная! Вот и пришел! Спросить! — Скат подбил магу подушку. — Никто за тебя, конечно, не волнуется, не воображай, но имей в виду, что встать ты должен до завтра, а то царевична нам точно всем плешь проест, у тебя, гада придонного, обучилась, малявка! Зельдхилл закашлялся, с трудом втягивая воду, так что подсунутая опять кружка пришлась как нельзя кстати. — Надо сказать, — маг отдышался после питья, — вы еще поразительно противоречивы, господин Скат, — сполз по спинке кровати вниз и укутался в одеяло поплотнее. — Ты главное не сдохни, знаток, — Скат вздохнул, уже явно раскаиваясь, что вообще поддержал разговор, но подоткнул магу одеяло. — Не сдохнешь, обещаешь? А то Нис с меня шкуру спустит, как вернется, хоть бы поскорее уже… Да и Лайхан расстроится, а Мигель вообще тут устроит ерунду с оплакиваниями, ты его знаешь, голос, когда верещит, мерзкий… Неохота слушать. — Так и быть, исключительно ради вашего удобства и не пострадавшего слуха, я, как вы выразились, «точно не сдохну». На следующее утро Зельдхилл поднялся, как и обещал, много не сделал, но самое сложное пережил и с облегчением упал опять, уже под вечер. В постели снова оказался неожиданно, опять поругался со Скатом, после чего валялся уже неделю, обучая царевну в собственных покоях, не слишком часто поднимаясь при этом с кресла. Объяснений от него не требовали, отчего на душе становилось совсем гадко: эти ши-саа ему доверяли и искренне полагали, что Зельдхилл для них тоже совершенно открыт, захочет, сам расскажет, что с ним происходит такое загадочное. Он действительно попытался как-то представить сведения о приготовлениях к заговору, но магическая клятва незамедлительно ему отомстило, едва не загнав в мир-под-водой, поэтому Зельдхилл продолжил свое молчаливое сопротивление в одиночку. Приготовления к замораживанию Океании требовали от Зельдхилла иногда довольно странных визитов, и в одно из своих ночных путешествий по дворцу он наткнулся на Маунхайра со Скатом, резавшихся в фидхелл, причем второй министр, кажется, дядьку натаскивал перед реваншем с Зельдхиллом. Никто не выглядел довольным встречей, но все одинаково вежливо обменялись пожеланиями доброй ночи, разве что тюлень попытался спрятаться от Зельдхилла где-то под столом. Подобный трепет не был для мага чем-то особенно выдающимся: бен-варра, еще сохранившие сильную связь с животными инстинктами своих предков, были особенно чувствительны к магическому восприятию собеседника, ощущали странное слияние белого и черного в ауре одного мага, знали, всей шкурой чувствовали, скольких он погубил лично, а потому шарахались и обходили его по большой дуге. Маунхайр был лишен вариантов — обходить не имел возможности, второму министру не положено чуждаться магов, да еще воспитывающих подрастающих наследников. Зельдхилл и не нашел бы ничего интересного в этой встрече, но тюлень отличался изрядной проницательностью, мог что-то заподозрить, а потому маг, уходя, прислушался к послушным течениям: — Манни, да прекрати ты трястись, — Скат подхватил тюленя за шиворот его жилета. — Ушел он, ушел, все. — Отрад-да м-моих у-уш-шей, — тюлень сам, судя по голосу, осознал, что начал как-то плохо. — С-сердц-це м-моих ус-ст? — Да спроси ты нормально, честно, я никому не скажу, — Скат явно злился на Зельдхилла за этот невысказанный и невыносимый ужас их придворного тюленя. — Он т-точно уш-шел? — Маунхайр, хитрющий второй министр, сейчас трясся, как голожаберный. — Точно-точно! И всего-то, никаких подозрений, никакой информации, даже никаких обсуждений, как его, Зельдхилла, в фидхелл победить! Впрочем, нельзя было сказать, что маг остался так уж недовольным тем, что подслушал. Определенная радость в этом была: он по-прежнему пугал! Хотя бы уважать его здесь не перестали. Подготовка занимала много времени и сил: на амулеты защиты требовалось наложить лунные руны в строгом соответствии с фазами, обработать ракушками, хранить исключительно с новыми фильтр-камнями, каждый день находя и заменяя старые. Другой мерой предосторожности был алхимический состав, который маг начал готовить заблаговременно и все равно чувствовал себя так, будто не успевал. В качестве предосторожности по противодействию заговору маг подбросил в комнату со сверхтяжелыми камнями, которой хвастался Дроун, несколько несбалансированных тяжелых, мелких фильтр-камней и один горячий — такой набор походил на случайный, но при этом мог хоть немного и почти естественно повредить целостную структуру, от которой становилось дурно уже с порога, при том, что маг даже ногу в проем ставить не рисковал, забросил издали. Зельдхилл посреди ночи разрисовывал стены незаметными рунами, облегчающими прохождение холода, которые, при оказии, можно было использовать и как проводники воли мага, когда неожиданно встретил Ваа, в очередной раз мимикрировавшего под стену, да так ловко, что полуосьминога совершенно не было видно. За это Ваа поплатился красивой новой полоской поперек всего туловища. Ну и, конечно, мелкое недоразумение сразу происходящим остро заинтересовалось. — О! Зельдхилл, а я-то думал, чего ты такой сонный по утрам ходишь, — свернулся и развернулся, незаметно переползая на плечи. — Не думал, правда, что у тебя свои шалости имеются, но мне приятно! — М-да? И от чего это, интересно? — маг ответил максимально незаинтересованно, корректируя линию, пострадавшую из-за Ваа. — Это не шалости, к вашему сведению, юноша. — От того, что у тебя тоже, оказывается, нормальные увлечения есть! — Ваа гибко перетекал и переливался по плечам, не хуже очередного течения. — А больше ты ничего мне сказать не хочешь? Например, почему коридор и именно посреди ночи? Тут твою живопись вообще никто не углядит! Разве что ты ее как-то магически упакуешь и передашь на расстоянии, возможно, как царский указ, сразу через месхат… Очередная мысль по противодействию заговору включала месхаты, и Зельдхилл постарался намекнуть. — Ваа, вы должны знать свою природу. Она не подвержена тому, что ломает ши-саа, — щупальце нашло его щеку, мазнуло поперек рта. — Щупки уберите, с вами разговаривает маг равновесия, а не какой-нибудь школяр-недоучка. — Ну и на что ты, магическая равновесная душа, намекаешь? — перед лицом показалось чужое лицо. — Ни на что, — глубоко вздохнул Зельдхилл, ощущая, как сдавила руку клятва. — Просто вы можете то, чего не могут другие. Помните об этом впредь и уразумейте на будущее, что обволакивать меня мало не целиком не стоит никогда. Месяц истекал, истаивал, Зельдхиллу казалось, что это истекает и истаивает ледяная граница или его собственная жизнь, такой ужас вызывало в нем естественное течение времени именно сейчас. Месяц истекал, а Зельдхилл словно бы оставался там же, где пребывал все это время. На самой большой глубине отчаяния. Когда срок, отмеренный Дарриеном уже истекал, Зельдхилл отговорился делами, покинул заскучавшую из-за долгого отсутствия Ниса Гвенн, старательно — уже в который раз! — избежал встречи с Вейни, набросал туманнейших намеков Скату и Маунхайру, но все труды пропали втуне. Первый был слишком занят своими наладившимися отношениями с Лайхан, а второй слишком откровенно трепетал при виде Зельдхилла, независимо от его намерений. Говорить с Айджианом на близкие к заговорщицким темы было просто опасно, хотя бы потому, что царь не имел обыкновения задавать наводящие вопросы, да и в принципе разговаривал вслух мало. Несколько спасало, конечно, что писал он при этом весьма бойко, но Зельдхиллу бы не пригодилось. Одним словом, существовала реальная опасность поплатиться за неуместную болтливость жизнью, но не помешать при этом Дарриену ни на каплю, разве что лишив его талантливого исполнителя, ну да при разработанном плане искусство исполнителя уже не настолько сильно влияет на результат. Как бы Зельдхилл ни откладывал, какими бы делами ни отгораживался, момент настал, и единственный в Океании маг Равновесия отбыл по направлению к Змеиному клыку. Дорога не заняла много времени: перемещался он с помощью водоворотов, и самым длительным делом тут было устраивать передышки между нырками, чтобы не растерять все силы до прибытия к месту событий. Зельдхилл слишком долго планировал и подгадывал место последнего упокоения князя Теплого моря Дарриена, чтобы сейчас пустить все на самотек. К вечеру означенного дня маг вынырнул из последнего водоворота, наткнулся на личную гвардию князя в красно-синих одеждах, с алебардами и секирами. За мощными фигурами воинов загадочно и завораживающе мерцала стена из единого ледяного пласта, возведенная в незапамятные времена Айджианом и отделившая диких ши-айс от умеренно-взбалмошных ши-саа. Бирюзовые и голубые холодные блики скользили по дну, плавно перетекали по лицам собравшихся, среди которых Зельдхилл без удивления нашел парочку подозрительных личностей в слишком глубоких капюшонах — наверняка Банзелина и Лаур, что бы их сюда ни привело. — Ну, где тебя носило, все тут тебя одного ждут, — князь нетерпеливо замахал рукой, командуя подойти. — Прошу простить, старался отбыть как можно менее подозрительно, — склонился, не замедляя шага. — Сроки были означены несколько размыто, а потому я позволил себе определенную вольность трактовки… — О, только не начинай, я не желаю вспоминать, до чего ты можешь быть отвратителен в долгом разговоре! — князь действительно не был сейчас в настроении мириться с чем бы то ни было. — Быстрее-быстрее, я хочу видеть перед собой настоящего ши-айс, а не только побасенки о них или пергаменты с неподдельными печатями! В таком состоянии Дарриен очень напоминал себя же в детстве, неизменно вызывая у наивных старожилов Теплого моря умилительную улыбку. Да вот беда, из присутствующих старожилов никто не был наивным: Зельдхилл слишком давно не верил видимости и обаянию в отсутствие подходящего наполнения, Банзелина сама кого угодно могла в актерстве перещеголять, ну, а Лауру, если это был он, жизнь вообще улыбалась всегда исключительно жестоко, пожалуй, слишком похоже на Дарриена, чтобы теперь не оценить истинное настроение князя. — Для сотворения заклинания мне потребуется ваше новое согласие и ваша рука, — Зельдхилл посмотрел нарочно подозрительно. — Вы точно готовы к последствиям? Дарриен все-таки насторожился, приобнял себя обеими руками, словно ему стало по-настоящему холодно: — А мои руки останутся при мне? — и смотрел этак с прищуром. — Ты у меня ничего лишнего не оттяпаешь? — Нет, разумеется, вы же просили изыскать подходящий выход, — Зельдхилл нарочито оскорбился. —Я всего-навсего приложу вашу ладонь к ледяному куполу. Это будет стоить свою цену на условиях сохранения магического Равновесия, но вы совершенно точно останетесь единым организмом. Утешения ли сработали, поверил ему князь или позволили Банзелина с Лауром, Зельдхилл задумываться не стал. Сейчас наступил момент действий, не мыслей, следовало отбросить все лишнее и рассчитывать разве что на удачу. Если Банзелина не передумает, если Лаур окажется не настолько озлобленным… Маг покачал головой, разгоняя несвоевременные мысли, как стайку прилипчивых мальков. — Уважаемый князь, я попрошу вас подойти к ледяной границе, а если вас сопровождают иные маги — им следует подойти ближе, для нарушения Равновесия понадобится как можно больше сил. Дарриен без затей шагнул вперед, подозрительные фигуры в капюшонах спрятались за широкие спины стражи, и Зельдхилл остался возле князя совершенно один. Пока все шло по плану. — Ну, Зельдхилл, и что тут делать, эй, да как ты сейчас-то спать можешь? Нетерпение Дарриена становилось все более очевидным. — Это обвинение несправедливо, уважаемый князь, — Зельдхилл взял его за руку и очертил магические руны его пальцами. — Если вы полагаете, будто нарушать волю царя Айджиана одновременно с равновесием магических сил Океании легко, вынужден вас разуверить. — Ох, да, теперь я чувствую, — потряс выпущенной рукой. — Может, потом левую возьмешь? — Никак не возможно, увы, но не переживайте, это временный эффект, — снова взял ладонь князя. — Теперь вы служите средоточием моих сил, как наконечник копья служит проводником заготовленного удара. Воспользуйтесь амулетом, прошу вас. Князь высвободил амулет из-под воротника, позволяя забрать необходимую вещь. Зельдхилл с трудом подавил улыбку: Дарриен уже давно не спрашивал его, что это и зачем, хотя ему следовало бы так делать постоянно. Амулет, созданный для слома ледяной стены, выступал накопителем магического заряда подобно тому, как высокие шпили наземных зданий собирали энергию бури. Соответственно и потянет он заряд, когда освободится от прошлого, очень быстро, заполняя образовавшиеся пустоты. Ближайшим магом к Дарриену был Зельдхилл, но едва распознав обман, Банзелина и Лаур атакуют его, переключить амулет на подпитку из них являлось самой ненадежной и слабой частью плана, но Зельдхилл в себя верил. Ладонь Дарриена коснулась амулета, завершая магическую подпись, выводя всех на дорогу расплаты, потом события закрутились довольно быстро. Амулет коснулся ледяной поверхности, засиял, но не в стороны, а вглубь, освещая лед на многие сажени внутрь, проявляя собравшиеся за границей тени, очерчивая силуэты ледяных союзников. Свет распространялся, набирал в яркости, лед стал невыносимо голубым, глубоководные фоморы зажмурились, отворачиваясь, а потом заклятая громада дрогнула и начала плавиться. Лед менял форму, стекал, собирался под ногами в жидком виде, не смешиваясь с течениями, проем разрастался, через него потянулись хорошо различимые тени. На сердце поселилась новая тяжесть: сейчас Зельдхилл почти своими руками выпускал в открытую большую воду тех, с кем даже Балор Первый не смог бы сравниться в жестокости. Сквозь препону проходили ши-айс, ровно в том количестве, которое мог обеспечить нарушенный одним Дарриеном договор, то есть, как надеялся Зельдхилл, не очень много. Первый ши-айс показался через минуту, по видимому, это тоже требовало от них сил — громадный, выше любого ши-саа, кроме Айджиана, мощный, в полном боевом облачении. Рядом с готовым атаковать ши-айс личная гвардия князя смотрелась бледно. — Мы-э тут-э, все-э как-э ты-э обещал-э, князь-э, хорошо-э, — ши-айс тяжело было выговаривать звуки их языка, голос прогудел из-под шлема, а потом переговорщик снял его и предстал перед обществом во всей своей красе. Ши-айс были гораздо больше похожи на рыб, чем ши-саа, возможно оттого, что действительно вели свой род от местных созданий. Широко поставленные, выпученные глаза напоминали акул-охотников, гребни из плавников на голове заменяли волосы, сплюснутый нос сливался с лицом и обозначался только прорезями, а в пасти теснили друг друга и торчали в разные стороны треугольные клыки. Нижняя челюсть выдавалась вперед, как у всякой хищной породы, и Зельдхилл не мог отогнать воспоминания, где подобные ши-айс разрывали живых ши-саа, пренебрегая помощью оружия, втягивая кровь этой пастью и жабрами. Жаберные разрезы на шее тоже виднелись отчетливо, наверное поэтому были прикрыты со всех сторон пластинами доспехов. Вслед за первым, командиром, потянулась вереница ши-айс, от одних силуэтов которых к Зельдхиллу возвращались самые страшные воспоминания. Считать он выходящих перестал, когда понял, что взгляд все одно упирается в предводителя и упирается враждебно. Следовало отвлечься. По счастью, сила амулета иссякала, а с ней вместе иссякало время открытой границы. Ши-айс заторопились, начали толкаться, прибывшие выдернули почти дошедших за руки, но несколько последних все равно остались вморожены в лед. Дарриен огляделся посреди своего нового воинства, довольно, гордо обвел их взглядом. — У меня получилось! Получилось! — в первый раз радость Дарриена была не наигранной. В первый раз в Океанию проникли не духи, не разговор, а сами ши-айс. Кроме рыбьей внешности, их сразу отличала сизая кожа, алые глаза. Острые иглы холода, отчего и родилось их название, при боевой трансформации, может, и легко очерстветь сердцем, если все, к чему прикасаешься, превращается в лед. Зельдхилл поморщился: холодно было уже сейчас. Следовало опять обратиться к оценке угрозы: один, два, три, дюжина, другая… Много, слишком много для замороженной Океании. — Наро-э-д-э ошира, — одно слово прозвучало отчетливо, видимо, родное языку ши-айс, — благодар-э-н теб-э, князь-э. А потом план по избавлению мира от Дарриена, что мог поспорить холодом сердца с настоящим ши-айс, вошел в последнюю стадию. Все, что Дарриен просил, сбылось, теперь было время расплаты. — Ни в коем разе не желаю омрачать вашу радость, уважаемый князь, но вы кое-что забыли, — снова взял его за руку с амулетом. Князь повернул голову. — Эй-эй, отпусти, ты чего выдумал? — За все полагается расплата, помнится, вы готовы были ее принять. Так вот, момент настал, когда плата будет стребована с вас, князь. О нет-нет, не подумайте, не мной, — поправил кушак. — Равновесием Океании. вы заключили магический договор с очень опасными силами и согласились на все, лишь бы получить царский венец. Допускаю, вы не подумали, что ценой окажется ваша жизнь. Амулет разгорелся прямо в руке, теперь высвечивая все вокруг оранжево-красным, цветом огня и вражеской крови. — Нет! Ты не говорил! Ты не сказал, ах-х! — магическая вещь сделала первый глоток чужой жизни, Дарриен едва не упал. — Да что вы стоите, союзнички?! Не видите, какая пришла беда?! Ши-айс не тронулись с места, сохраняя отстраненный вид, не обнажив оружия, но и позвал Дарриен не их. Две фигуры в капюшонах оказались близко. — Ты еще глупее, чем я о тебе думала, Зельдхилл, — Банзелина красиво подняла руки к поверхности, призывая светлое пламя луны. — Наконец-то шанс с тобой посчитаться, ученичок, — Лаур скинул капюшон, показывая окаменевшее лицо и охваченные каменными наростами шею и руки. — Я долго ждал, надеясь не сдохнуть раньше тебя! Видимо, Лаур сам себя проклял, чтобы суметь превратиться в камень и дождаться момента мести спустя столько тысяч лет. Зельдхилл закрыл глаза и приготовился к удару. Главной сложностью было пропустить его сквозь себя, пропустить к Дарриену и амулету, втягивающему достаточный объем сил, чтобы компенсировать нарушение, вернуть мир к равновесию. Белое пламя Банзелины и темный огонь Лаура ударили в Зельдхилла, прямо в грудь, в средоточие жизни, забившееся за ребрами. Темный маг парализовал темную часть дара, белейшая обездвижила светлую, а из серой, переходной, Зельдхилл черпал силы, чтобы не умереть сразу. Он будто бы горел и леденел одновременно, первый вдох получился весьма судорожным и болезненным, потом дело пошло на лад. Пришлось сразиться с собственным телом, чтобы выставить перед собой руку с ладонью Дарриена и амулетом, но маневр удался, а не успевшие среагировать маги оказались втянуты в ту же цепочку передачи сил, позволив Зельдхиллу быстро из нее выскользнуть. Он продолжал служить проводником, но обессилевали заговорщики, осталось уговорить собственные магические кандалы, что он по-прежнему бережет здоровье князя, стоя рядом и попросту позволяя ему расплатиться, чтобы вернуть в Океанию равновесие. Амулет черпал силы из князя, быстро втягивал в себя светлое и темное пламя, не отпуская ни одного из магов. — Что ты делаешь, Зельдхилл! Остановись! — Банзелина попыталась прекратить атаку, и амулет потянул магию напрямую из ее искры, из ее души. — Я могу сделать тебя счастливым! Спаси меня! Лаур умирал молча, а Дарриен, кажется, больше не воспринимал этот мир вовсе: глаза его побелели, ослепли и закатились, из ушей пошла кровь, окрашивая воду вокруг в глубокий синий. — Все вы сделали для Океании слишком много, заботливые и неостановимые в своей заботе, особенно о таких, как Флайборн, — имя юноши, попавшего в жернова политики, репутации и жестокости Дарриена, помогло удержать собственное меркнущее сознание. — Нет, нет, не-е-ет! — с Банзелины облезала кожа, а прекрасные черты фоморки искажались. — Нет! Я буду жить вечно! Её искра погасла первой, потом затух пыльный Лаур. Дарриен, как самый вовлеченный в нарушение основного магического закона, сгорал в огне, плавился, до последнего не потерявший искру. Даже навидавшийся всякого Зельдхилл назвал бы эту смерть мучительной, но заслуженной. Дарриен попросту сгорал в огне своей жестокости, глупости и амбиций. Три тела упали на песок и ил, мгновенно разлетаясь прахом. Вслед за ними в пыль распался амулет, вычерпавший три жизни и передавший их Океании. Гвардия Дарриена замерла, не опуская алебарды и секиры, ши-айс ждали, кто и что им скажет, Зельдхилл неторопливо отряхивался, размышляя, что растворившихся тел ему несколько жаль: можно было бы съесть чье-нибудь сердце, подкрепить силы, руки бы так не дрожали. Когда молчание затянулось настолько, что стало неуютным даже для ши-айс, из водоворота появился Дроун. — Нис в комнате-без-верха-и-низа. Айджиан не дождался его, замерз, закоченел, все как ты сказал, Зельдхилл! Не почуял и Нис отца, а ведь наш бирюзовый мальчик был совсем рядом! Ха-ха, теперь он заморожен в глыбе из собственных слез навечно! Суетливый Дроун разрядил ситуацию, мимоходом напомнив Зельдхиллу, что расставание с родом Дуана еще не завершено: от присутствия нового хозяина слегка разыгралась дурнота, это формировалась связь. По счастью, видимо, связь была не такой и сильной — от подчинения воле Дуана маг лишился чувств, от призыва под стяг Дарриена едва не потерял сознание, с Дроуном обошлось легкой дурнотой. — О, я смотрю, ледяные фоморы! Как все вовремя и славно, — огляделся, как рыба, ищущая собственный хвост. — А где отец? Ох! На шее хозяина материализовался серебряный талисман, выражение магической привязки в символическом и ощутимом виде. Цепочка вышла тонкой, слишком большой на шее княжича, показывая и то, что Зельдхиллу не хватало самой малости, очередной глупости Дроуна, чтобы ее оборвать. — Это значит, он мертв? — с последним словом голос княжича чуть дрогнул. — Я и надеяться не смел! Теперь ты мой! Теперь каждый тут мой! И вы, эй, вы, ши-айс, вы тоже мои, за вас заплатил мой отец! Рыболикие переглянулись, вперед опять вышел командир. — Наша-э цель-э вернуть-э свой-э мир-э, е-эсли поможешь-э, тогда-э ты-э наш-э, а-э мы-э твои-э. — Вот и договорились! — Дроун хлопнул командира ши-айс по плечу, для чего вытянулся в струнку. — Значит, вы мои! Действуйте по плану! Океания будет нашей! А ты, слушай мои слова, маг: верни меня в Океанию. Немедленно. И тебе нужно срочно там оказаться. Не знаешь, почему? — блеснул медью глаз. — Для того, чтобы узаконить мой брак с царевной. Маг оценил подозрительный взгляд командира ши-айс, удаляющиеся спины его отряда, махнул гвардейцам, чтобы возвращались в Теплое море, а сам закрутил водоворот, поддавшийся неожиданно легко. Зельдхилл шел за княжичем по переходам Океании и все сильнее понимал — Дроун задействовал всю силу того амулета, что он передал Дарриену, ныне покойному, на заморозку воды столицы, причем не самой воды, а ее души. Айджиан благословлял воду не столь давно, так почему же каждый вдох давался магу с трудом, словно вода вновь стала просто обычной водой, непригодной ни для чего, кроме плавания? Перестала наполнять легкие, давила на грудь и виски. Зельдхилл быстро потер голову, но сознание очищаться не желало. Может, его сущность, сущность темного и светлого мага одновременно негодовала, плакала и страдала над оскверненной ледяными фоморами Океанией? Дроун не сделал ничего, чтобы привязать мага лично к себе, привязка к роду болталась так, что любое неосторожное движение княжича — и оковы слетят с Зельдхилла. Дроун должен сделать что-то, крайне противное равновесию Океании. Это означало, скорее всего, что освобождение мага должно стоить кому-то жизни. А после этого… Вот оно как, вот оно — целостность себя, подвластность лишь собственным мыслям и желаниям. Кто будет сидеть на троне Океании сейчас, в тяжелый для нее момент, когда Нис и Айджиан — оба на краю смерти? Кто достоин этого? Кто, как не мудрый и справедливый маг, всегда готовый защищать равновесие? Соблазн был велик. Белая магия трепетала плащом за спиной, призывая помочь всем: селка, бен-варра и ши-саа, которые сейчас не задыхаются лишь потому, что не дышат. Черная магия расправляла крылья, призывая жестоко наказать, извести нечисть, возомнившую себя вправе распоряжаться троном древних богов. Зельдхилла распирало от скопившейся силы так, что он, казалось, вновь ощущал ледяной кинжал, воткнутый между ребер. И эта сила готова была вырваться на свободу. А уж куда она устремится… Зельдхилл молча шел за Дроуном.