Грани равновесия

Океания побывала на грани разрушения, царевич и царь — на грани гибели, все ши-саа — на грани уничтожения, а Вейни узнала обо всем самой последней. Светяшаяся от любви и беременности Гвенн горделиво рассказывала, как она смогла одолеть Дроуна и вытащить мужа из комнаты безумия, как Зельдхилл, каким-то образом оказавшийся в центре заговора, счел царевну достойной служения, помог, вместе со Скатом поддержал и не бросил до самого последнего момента, хотя истратил ну совершенно все силы! Гвенн, которую когда-то приняли настороженно, сейчас боготворили все, от грозных воинов до последней ехидной мурены, и бывшая волчья принцесса купалась в этом океане тепла, принятия и обожания. Вейни, как ее фрейлина, находилась рядом. Она очнулась много позже, чем вся околдованная, замороженная, а потом согретая новым светом Океания. Восстанавливать ничего не требовалось, помогать никому уже было не нужно, волноваться за раненых и то оказалось поздно. Княжна Сердитого океана, всего лишь еще одна спасенная чужими силами ши-саа, чувствовала себя ненужной мелкой рыбешкой. Единственное, что она сделала верно, так это загодя успела сообщить родителям об опасности, и Ледяная битва, закончившаяся окончательной победой фоморов, прошла при активном участии войск Сердитого океана. Если бы не вовремя прибывшие подкрепления, любых подвигов гвардии и пограничных войск могло бы не хватить в противостоянии с такими опасными противниками, как ши-айс. Усугубляло ее уныние главным образом то, что маг равновесия, единственный и неповторимый, одновременно герой и злодей, виновник и спаситель, Зельдхилл, ее жемчужный маг, не желавший обладать ничем, но владевший ее сердцем, продолжал Вейни тщательно избегать. Она пыталась поговорить с ним, подстерегая возле лаборатории, но он мастерски скрывался, не показываясь целыми днями или, наоборот, оттуда не вылезая. Вейни одно за другим посылала ему письма, которые так же одно за другим возвращались к ней в руки нераспечатанными. Не помогали даже записки, подсунутые под дверь, краска на стенах и сам Ваа, затолканный непосредственно в лабораторию через щель между косяком и створкой! Она вовсе бы отчаялась, но прибывшая в столицу семья и оказавшийся у нее на поруках пострадавший безымянный фомор успешно отвлекали Вейни от самых отчаянных мыслей и действий. Царевна, успевшая совершить ещё несколько подвигов, отправилась в длительное путешествие. Без фрейлин, зато с довольным царевичем. Лаунесс, получивший несколько новых шрамов в Ледяной битве, а сейчас тоже со всеми оказавшийся в столице, вовсе не оставлял сестру одну, раз за разом предлагая обсудить причины ее несчастного вида, а потом вместе поискать способы их устранения. Устранял всех и вся Лаунесс всегда очень хорошо, и через какое-то время Вейни поддалась на убедительные уговоры... *** Теперь, когда спокойствию Океании ничего не угрожало, мага тоже ничего особенно не беспокоило. Кроме разве ши-саа Вейни, ускользать от которой становилось все сложнее и сложнее. Она отчего-то искала встречи, хотя знала обо всех обстоятельствах жизни Зельдхилла, пусть и не омраченной теперь клятвой полного подчинения князьям Теплого моря. Дроуна не нашли ни живым ни мертвым, единственным подтверждением его смерти оставалась отрубленная рука. Правая рука, потеря которой, как и потеря головы или сердца, означало полное растворение огонька жизни в безбрежном океане. Теплое море в знак скорби приспустило флаги, а Даргун от имени всего княжества в очередной раз принес извинения его морскому величеству, Айджиану, Балору Второму, и повторил клятву безусловной верности царской семье. Верность была принята, извинения выслушаны благосклонно, однако с некоторыми нюансами. Теплое море почти волшебным образом оказалось лишено привилегии отправлять своих магов равно на Темный и Светлый совет, а также расширять или закрывать свои границы магическим образом. В первый же месяц население сильно поредело за счет потерявших разум от счастья, торопливо бежавших куда гребут плавники селки и бен-варра, больше не обязанных оставаться именно тут, где смешанные браки не одобряли не одно тысячелетие и только фоморов считали истинными детьми моря. По всей видимости, в доброту нового князя Даргуна верили немногие, слишком привычные к старым опядкам Дарриенуа и Дуана. Тут уж зеркальная память обитателей океана сыграла не на руку новому князю. В биении новой волны возвращения Зельдхилла в Теплое море никто не требовал, а потому маг оставался в Океании и медленно, спокойно восстанавливал силы. Силы, основательно подорванные, и душу, ещё более потрепанную. Время плелось затянувшимся сном — тянулось и тянулось, будто Зельдхилл что-то забыл, смазывалось, скрадывая какие-то важные детали действительности, которые он никак не мог разглядеть. Тут бы пригодилось новое зрение Вейни, однако разобраться Зельдхилл хотел не настолько сильно, чтобы вновь приблизиться к излишне очаровательной и давно уже чужой княжне. Она же почему-то не торопилась к своему Бараккау, не спешила домой, оставаясь в свите отца и периодически появляясь где-то на приемах или прогулках со своим воинственным братом, прожигавшим в маге очередную дыру своим взглядом. Зельдхилл отсиживался в своих покоях, по нескольку дней кряду исследовал тела ши-айс или народа ошира, как они сами себя называли. Силы восстанавливались медленнее, чем он привык, будто в наказание за что-то, хотя редкие поручения Гвенн он исполнял исправно, а прочих хозяев у него сейчас не имелось. Это приводило лишь к новым вопросам, а ответа на них не находилось. И если за русалку, ее славного ребенка и их чрезмерно активного, но очень преданного мужа и отца оставалось только радоваться, то иные свежие потери не давали собраться телу и духу. Сердце, в наличии которого сам маг долго сомневался, тоскливо ныло памятью редких встреч в Вейни, огненным кораллом терзало из-за гибели лопорогого фомора, ставшего как-то неожиданно близким ему. Многие, в том числе и он сам, теряли куда больше, Зельдхилл бы сам сказал это любому и повторял себе, однако легче не становилось. Так или иначе, а вернуть себе дееспособность следовало как можно быстрее, поэтому Зельдхилл отмел брезгливость и пользовался безотказным способом темных магов. По счастью, тела ши-айс появились в неограниченном количестве и он, немного нарочито, поедал сердца поверженных. Царевна морщилась, убегала-уходила подальше, справляясь с повышенной чувствительностью беременной. Ската, напротив, ничего не брало, он только ухмылялся, словно признавая право мага быть таким, каким ему хочется или можется. С тех пор, как им пришлось сражаться вместе против общего врага, Скат стал общаться с Зельдхиллом еще чаще, и маг уже начал строить планы по развенчанию своего излишне посветлевшего в чужих глазах образа. К исходу первого месяца Вейни наконец перестала мелькать в поле зрения Зельдхилла, но спокойствия ее исчезновение почему-то не прибавило. Наоборот, он сам стал оглядываться и разыскивать княжну в смутной тревоге. Единственное, что радовало — смутная тревога не становилась явной, а защитников у Вейни и так имелось предостаточно, хотя бы тот же воинственный брат. Никакие увещевания разума не смогли вернуть Зельдхиллу потерянное спокойствие, и маг уже собирался отринуть гордость и узнать, куда подевалась Вейни, когда к магу обратился сам Виннеган. Князь явился в покои мага, не предупредив о визите, который сразу становился очень деловым и частным, никаким не политическим. — Скажите мне честно, вы виделись с моей дочерью?! — ни приветствия, ни вежливых пожеланий, сразу к делу. — Где она! — Прошу простить, уважаемый князь, не понимаю ваших подозрений, — Зельдхилл вытер разом задрожавшие руки о полотенце и отошел от стола с новым экспериментом. — Я не виделся с вашей дочерью уже около месяца, ваш вопрос звучал бы куда уместнее, если бы вы задали его своему старшему сыну, они, кажется, довольно много времени проводили вместе… — Да я бы и спросил! — убитый горем отец с размаху упал на свободный стул. — Было бы у кого! Но Лаунесс тоже пропал! Все привычные слова растворились в водах Океании. — Как пропал? — Зельдхилл поморгал, щелкнул всеми зубами, но растерянность не прошла. — И Вейни пропала? — Да я же о том и спрашиваю! — Виннеган горестно заломил руки, но ругаться с растерянным магом не стал. — Ох, крошка-потеряшка! Ну вот куда ты опять запропастилась! Я так наделся, что в следующий раз ты будешь мотать нервы уже своему мужу! Вопреки сердитым словам, князь Сердитого океана выглядел скорее расстроенным или отчаявшимся, почему Зельдхилл как-то неожиданно вспомнил, что их океан еще называется Странным. — Давайте я их поищу, только принесите мне какую-нибудь ее вещь, — Зельдхилл и сам упал на свободный стул. — А что значит «мужу»? У княжны ведь есть муж? Виннеган поднял голову и поглядел на мага совсем уж странно. — Нет, правда, не соврала Вейни, понимаете вы все как-то очень по-своему, — покачался всем корпусом вперед-назад, принимая спорное решение. — Вот, возьмите, браслет ее, любимый, не так давно появился, боялась затаскать, редко надевала, но всегда с собой носила. И протянул Зельдхиллу жемчужный браслет из серых, интересного, весьма знакомого оттенка жемчужин. — Нет у Вейни мужа, Бараккау себя не оправдал, — Виннеган говорил об этом очень скучно, — Вейни сказала, что никогда его женой не станет, но и за любимого не вышла, она его еще ждет. Второй раз за неполных десять минут Океания пошатнулась прямо под ногами, Зельдхиллу стало так плохо, как не было очень давно. Лишь бы ошибку можно было исправить! — Разумеется, я ее найду, — Зельдхилл кивнул. — Разумеется, вы ее найдете, — Виннеган смотрел со смесью отчаяния и надежды. — Я был бы рад, если бы живой и невредимой! Зельдхиллу стало окончательно плохо: неужели все настолько серьезно? Он поднялся, решив пренебречь более сложными способами, выбрал самый грубый, самый быстрый и самый рискованный. Сегодня выдался день невероятных открытий или день возвращения Зельдхилла в привычную бездну отчаяния, сказать сложно. Зато просто описать происходящее: Дроун был жив. Вот отчего так давило на мага ощущением хозяйской воли, вот почему выздоровление шло медленно, вот какую именно деталь он упускал! Оторванная рука — это не весь Дроун. Князья Теплого моря всегда отличались невероятной живучестью и желанием кого-нибудь извести. Маг пытался продлить разговор, рассматривая связанную и очень сердитую Вейни, конец веревки за поясом Дроуна и сжатый в его руке медальон. — Убей ее! — вновь приказал паршивец. Сердце в очередной раз доказало Зельдхиллу, что оно у него есть и вот ради этой одной ши-саа, одной-единственной на всем морском свете, он готов пойти на все. Самое меньшее — это отдать свою жизнь. Слова лишь оттягивали неизбежное, вернувшись к нему в своем обычном виде. Пока Дроун ничего не сделал княжне, следовало лишить его послушного исполнителя. Холод магического кинжала коснулся груди. Время словно бы застыло, запечатлеваясь единым мгновением, огромной многофигурной, подробной картиной, в которой застыла что-то очень важное кричащая Вейни, радостный Дроун, сам Зельдхилл и еще один фомор, появившийся словно бы из-под самого ила. Зельдхилл усилил давление, но рука не шла, клинок опирался на чужую магию, невесть каким образом свившую защитный кокон на его сердце. Магию знакомую и незнакомую. Зельдхилл слишком давно лишился этой защиты, но она тут же вспомнилась, словно бы и не минуло с десяток тысячелетий. - Вейни? Как ты смогла? Сейчас его спасала магия его же рода, его семьи, которой у него не было и быть не могло. Сердце дрогнуло, рука вслед за ним, камзол, рубашка и кожа на груди разрезались наискосок. — Да убей же! — Дроун еще ничего не замечал и не видел, хотя руки, огромные как лапы ши-айс, замерли возле его шеи. — Это вряд ли. Быстрое движение, и обмякший Дроун с удивлением, застывшим на его лице, упал в ил. Вокруг запястья мертвого княжича поднялось облако серебристой магии, оставившей форму медальона. Зельдхилл успел увидеть, как прибывший фомор разрезает ее веревки, а потом упал сам, прибитый к воде расставанием с тысячелетним ярмом. Сначала потемнело, а потом Зельдхилл видел все словно бы сверху и наконец-то мог не волноваться. Взгляд его обратился к столице, без труда преодолевая водяные толщи, оценил яркий свет воды, искр-душ, магии в колодце, поднялся к луне и вернулся к смутно знакомому месту. Маг прислушался. — Я в порядке! — воскликнула девушка. — Это мне лекари скажут, тогда поверю, — ответил фомор с вывернутыми рогами и выпуклыми крупными глазами, неприятно напоминающий о ши-айс. — Лучше подумай, как сейчас переживают родители! Да и тот твой спаситель аж зарезать себя хотел! — Зельдхилл! — девушка подскочила, но опять оказалась в руках громилы. — Да пусти, Лаунесс! Что с ним? — Не дергайся, тогда пущу, — мрачное выражение, похоже, было привычным на некрасивом лице. — Сейчас отдышится и приползет. Лаунесс обернулся куда-то, из-за его плеча показалась очаровательная встрепанная головка, и оба лица опять стали обеспокоенными. — Ну или не приползет. Кажись, все же задело, — громадный и похожий на ши-айс фомор быстро подхватился с места, в два шага оказался около чего-то серо-синего. — А ну не смей помирать! — Лаунесс! Зельдхилл увидел замах огромных кулаков, а потом в груди стало больно, легкие загорелись, его куда-то потащило… Маг закашлялся, почти целый, но оглушенный и, похоже, совершенно лишенный силы. — Лаунесс, ты его добьешь! — встревоженный голосок Вейни прозвенел очень близко. — Кхе, отпусти… — пробормотал кто-то странно, ломко и незнакомо. Разум, сердце, равновесие — все кричало о том, что слишком много сделал Зельдхилл в своей жизни, слишком много зла накопил во время служения роду Теплого моря и наконец выполнил свой долг перед Океанией. Душа рвалась на отдых, в мир-под-водой, но тут его раз тряхнули, а отчаянный голос продолжал звать изо всех сил: — Зельдхилл, вернись! Зельдхилл, ты мне нужен, очень нужен! Не смей умирать! Я вообще-то в любви призналась, чтобы вес оков уменьшить! — Дома поговорим, душа моя, — бормотнул сердитый фомор, смутно похожий на Вейни. — Достоин ли этот синий заморыш моей сестры. Ладно, достоин, не реви только! Маг разлепил веки, узрел опускающиеся к его груди кулаки и приготовился расстаться с жизнью. Руки замерли, тяжелый голос отвесил слова: — А, таки очнулся. — Зельдхилла усадили с опорой на чужое плечо. — Только помирать опять не соберись, до столицы я тебя мигом домчу. — Благодарю покорно, юноша, весьма признат-тха! — попытка Зельдхилла поступить вежливо и склонить голову закончилась поражением. Право же, целую вечность прожил грубияном, нечего и начинать… Но тут прозвучал нежный, взволнованный голос Вейни, что-то спрашивающей о его здоровье, и грубить расхотелось. — Как он? — прозвучало ближе и более разборчиво. — Оклемается, — ответил брат Вейни. — Кабы не ваши великосветские занудные беседы, я бы не успел. Чую-то я хорошо, бегаю быстро, но княжич этот уж больно далеко убег. Так что я тебе признателен, шурин! Кашель Зельдхилла возобновился сам собой, а бледное лицо Вейни, показавшееся над широким плечом брата, залилось румянцем. Тут, словно в ответ на мысли серого мага, все вокруг тоже посерело, а очнулся Зельдхилл определенно уже в Океании и спустя какое-то время. День? Два? Три с половиной. Все-таки определять пространство и время получалось хорошо. Лежалось на губочном матрасе тоже в кои-то веки хорошо, мысли о неизбежной гибели Океании и о том, все ли он сделал, неожиданно не клевали мозг. Магам, принявшим решение пресечь свой морской путь, крайне трудно давалось возвращение. Слишком манило беспамятство и близкое перерождение. Зато мешал чей-то голос, который серый маг узнал бы из миллионов чужих голосов. — Ох, Зельдхилл, ты ужасно меня взволновал! И Гвенн напугал! И Ниса! И Ваа! И… всех напугал! Больше никогда так не делай! Пообещай мне это немедленно! Не смей больше умирать никогда! Зельдхилл разлепил веки, увидел Вейни и уже открыл было рот съязвить, что ничего он никому обещать не будет, тем более немедленно, но тут из-под локтя Вейни показалась знакомая физиономия с оттопыренными рогами. Маг, не так давно переживший ментальную смерть, ощутил, как под ним закачался мир и противно зачесались веки. Потому что этого быть не могло, потому что это было бы слишком хорошо как для Океании, так и для него лично. Однако Флайборн выглядел измученным и похудевшим, но определённо живым, что можно было смело считать чудом даже по меркам нынешних событий спасения морского мира. — А где тот великий маг, с которым ты, мам, хотела меня познакомить? Зельдхилл, привет! — Флайборн? - обрадовалась Вейни. - Ты вспомнил! — заобнимала его, счастливая, а потом развернула к магу. — Вот же он! На его спасение я истратила все свои силы. Да, я назвала тебя мужем! А вот его, — указала на Флайборна, — сыном! — Ши-саа Вейни, — вышло почему-то упрекающе. — Не ругай ее, она спасла меня. Только я все забыл, но вот сейчас вспомнил, ну? — А можно без ну? — не сдержался Зельдхилл и встал с постели. Все-таки как много фоморов может поместиться в одних покоях! Дядька Скат и Маунтайр, Лайхан и Ааа, Гвенн и Нис. И Флайборн с Вейни. — Так ты обещаешь? — прошептала Вейни. Маг равновесия огляделся. В окружении тех, кому стала неожиданно дорога его жизнь, в свете расставания с последним представителем рода Дуана, Зельдхилл готов был согласиться на что угодно. — С превеликим удовольствием, ши-саа Очарование. С превеликим удовольствием.