Hell to the Liars

Эмили видит силуэт человека, идущего по крыше большого кирпичного здания. Впервые за несколько дней ей встретился кто-то, кто так же, как и она, гуляет по крышам. Она заинтересовывается. Достаёт подзорную трубу и рассматривает его. Человек торопливыми шагами пересекает полкрыши и на мгновение останавливается к ней спиной, бегло оглядываясь по сторонам. Плащ и выправка этого человека вдруг кажутся знакомыми. Эмили ругается сквозь зубы: она как раз шла к «Двум лебедям», думая, как найдёт комнату Корво и вонзит кинжал ему в живот, едва он откроет дверь. Но вместо того, чтобы быть в трактире, Корво присаживается на корточки рядом со стеклянной конструкцией, выпирающей из крыши, будто горб. Эмили замечает на его спине небольшой металлический арбалет. Он смотрится так чудно и необычно, точно его сделали на заказ. Эмили бросает взгляд на свой арбалет с дротиками ядовито-зелёного транквилизатора. Если что-то пойдёт не так, она успеет усыпить Корво прежде, чем достанет кинжал из сапога. Интерес опутывает все мысли — и Эмили, не выдержав собственного любопытства, появляется на крыше около Корво, опираясь одним коленом оземь. — Подожди, — глухо произносит он, едва последние угольно-чёрные клочки растворяются в воздухе, — может, тебе не придётся убивать меня. — Что? Эмили поворачивается к нему лицом, но Корво даже не двигается; его профиль всё так же скрыт плотным глубоким капюшоном. — Может, это сделает кто-то из них. Или я упаду с крыши. Эмили опускает взгляд вниз, за стекло, и видит бандитов: говорящих друг с другом, ходящих из стороны в сторону и просто сидящих на стульях. Она насчитывает пятнадцать человек. И вновь обращает глаза к Корво. — Ты смеёшься надо мной? — Разве похоже на то, что я смеюсь? Он поворачивает голову — и на месте его лица Эмили видит металлические кости черепа, искривлённые в зловещей ухмылке, и круглые глазницы линз вместо знакомых карих глаз. Все внутренности вмиг скручивает от неожиданности и страха, но она не подаёт виду — лишь линия её губ на мгновение дёргается, но этого не видно за тканью банданы. Корво долго смотрит на неё. — Пошли, — говорит он наконец и встаёт с корточек, начиная шагать к парапету; его поступь беззвучная, словно подошвы его сапог чем-то пропитаны. — Почему ты думаешь, что я пойду за тобой? — спрашивает она; Эмили пытается вложить в вопрос скепсис и насмешку, но собственный голос предаёт её и окрашивает всё в заинтересованные тона. Корво поворачивается к ней вновь. — Потому что тебе интересно. Эмили готова поклясться, что за маской он улыбается. Её взгляд вдруг цепляется за его плащ. Такие уже не носят как минимум лет пять. Вся мода, вся архитектура, всё искусство уходит к острым геометрическим формам, а этот плащ словно пришёл из прошлого — с золотистыми, выцветшими от времени вставками, высоким воротом, отсутствием резких углов и излишне облегающих деталей. На мгновение ей кажется, что она видела его и держала в ладони — ткань была гладкой и приятной на ощупь, — но это было давно, так давно, что она уже не помнит, было ли это на самом деле. Тогда плащ был ярче, и это что-то значило. Для него, для других. Обрывки мыслей сменяют друг друга быстрее, чем Эмили может их осознать. Всё заканчивается — резко, словно кто-то переключил тумблер, — когда Корво ступает вниз с крыши. Эмили становится у парапета, чтобы посмотреть, что будет дальше. Корво осторожно идёт вперёд по широкому воздуховоду. Толкает приоткрытое окно и, схватившись за косяк, оказывается внутри. Эмили взвешивает все «за» и «против» — и интерес без колебаний перевешивает чувство самосохранения. Эмили глубоко вздыхает и с безотчётной улыбкой переносится на подоконник. Она едва ли не падает внутрь, когда Корво ловит её за левую руку, не давая склониться ещё сильней, — её правая рука тотчас упирается в стену снаружи. Она переводит дыхание; её сердце заходится учащённым, гулким биением. Корво стоит справа на воздуховоде и спустя миг, не говоря ни слова, помогает Эмили присоединиться к нему. В тишине она слышит, как в маске Корво пробуждаются механизмы — обычные линзы сменяются увеличительными. Эмили осматривается. В здании высочайшие потолки, под семь ярдов, к которым крепятся массивные лампы на длинных кабелях, но не все из них рабочие, поэтому помещение окутывает полутьма, особенно сгущающаяся около стен. По всему периметру расставлены громадные стеллажи, чьи нижние полки заставлены бутылками, пыльными ящиками, съеденными молью шкурами; где-то лежат готовые меховые шапки и рукавицы. В середине находится оборудование — небольшие чаны, центрифуги, дисковые ножи и прочее, о назначении которого Эмили может только догадываться, — и между ними стоят бандиты — те самые, что она видела на крыше. Убить столько человек в одиночку не слишком просто даже со способностями Чужого. Эмили не знает, на что рассчитывал Корво, когда шёл сюда. Он ничего не говорит: приставляет указательный палец к улыбке своей маски, призывая к молчанию, затем указывает на себя большим пальцем и отводит его вместе с кулаком вправо — он пойдет там, по стеллажам, — после направляет указательный палец на Эмили и тычет на ряд ламп прямо перед ними — она будет переноситься по ним. Эмили кивает. И ждёт, пока Корво бесшумно проползёт по стеллажам ближе к четырём бандитам, громко обсуждающим некую Аннабель, которая провинилась два дня назад. Эмили почти не слышит их разговор: всё её внимание приковано к Корво. Он замирает над бандитами. Лампы находятся ниже, чем верх стеллажа, поэтому вся его фигура скрадена тьмой. Эмили ждёт, когда он прыгнет на них или начнёт расстреливать их из арбалета. Проходит полминуты. Ничего не происходит. Корво оборачивается, недолго смотрит на Эмили, а после продолжает идти вперёд. Ничего не происходит. Бандиты начинают говорить о том, как проведут будущий праздник Фуги. Корво не планировал их убивать, по крайней мере, сейчас. Эмили даже представить себе не может, зачем он здесь. Когда Корво оказывается в самом конце этого помещения, Эмили перемещается на последнюю лампу. Ей нестерпимо хочется спросить, зачем они пришли сюда, но это не самый подходящий момент для расспросов. Она прикусывает щёку, чтобы не выдать ни звука. Помещения на этой фабрике отделяются между собой только стенами — потолок везде общий. Поэтому впереди открывается вид на другое помещение — в нём стоит большой металлический барабан и несколько широких столов. На стуле рядом с одним из них, вытянув ноги и сложив руки на груди, сидит бандит. Корво переползает со стеллажа на широкую стену и опять на стеллаж. Эмили ждёт, когда он дойдет до половины, и перемещается на лампу посередине. Под ногой Корво вдруг начинает с характерным звуком покачиваться стеклянная бутылка. Бандит поднимает лысую голову вверх. Эмили не успевает даже осознать, что она делает, когда дротик со снотворным вонзается прямо в его крупную шею. Корво вновь оборачивается на неё, но смотрит уже намного дольше, будто поражён тому, что она сделала. Эмили думает, что если бы его лицо не скрывала маска, она бы увидела, как его брови поднялись в полунасмешливом удивлении, а в уголок губ пробралась улыбка. Эмили не знает клясть маску Корво за это или благодарить. В следующем — в последнем — помещении нет ничего, кроме трёх рядов клеток, пригодных для того, чтобы держать животное размером с волка. И нет ни одного бандита. Эмили видит мужчину, лежащего на полу в одной из таких клеток. По его телу ползают мухи, а он даже не пытается их от себя отогнать. Она со смешанными чувствами понимает, что он мёртв. У китобоев есть подобие бетонных ям, в которых они когда-то держали пленных, но сейчас они не используются. Эмили ни разу не видела, чтобы кого-то сажали в них. Томас рассказывал, что раньше, когда Аббатство Обывателей существовало, они держали в этих ямах смотрителей. Но смотрители сами нападали на дом китобоев, издевались над ними, прибегая к музыкальным шарманкам, и крайне жестоко убивали их — они никогда не ограничивались простой смертью. Эмили всегда считала, что смотрители это заслужили. Но эти люди, заточённые в клетках, не кажутся сумасшедшими фанатиками. Они всего лишь обычные люди, не заслужившие таких страданий. В другой клетке она видит женщину, забившуюся в угол. Корво почти бесшумно спрыгивает вниз и идёт к этой клетке. Эмили материализуется поблизости. Женщина поднимает на неё мутные глаза. Эмили замечает на её испачканной серой куртке меховую нашивку, а в светлых волосах, убранных в хвост, засохшую кровь. — Что вы здесь делаете? — Спасаем тебя, — отвечает Корво и присаживается перед клеткой на одно колено, начиная копаться в замке отмычками, спрятанными у него под рукавом. — Она прячет все бумаги в сейфе за картиной, — опустив взгляд на свои колени, бесстрастно сообщает пленница, так, словно у неё уже не осталось сил на эмоции. — Она шантажирует всех, чтобы мы работали на неё. Обещает уничтожить всё, что тебе дорого: убить родных или рассказать им правду о том, куда ты пропадаешь по ночам, кого ты успел убить; некоторые приходят к ней за лучшей жизнью, а потом она шантажирует их прошлым. Она не пачкает руки. Заставляет нас пытать людей и наслаждается этим... Чужой её забери. — Ты знаешь код от сейфа? — негромко спрашивает Эмили. Пленница отрицательно мотает головой. Спустя мгновения замок поддаётся, и дверь в клетку открывается. Пленница на четвереньках выползает; её затёкшие конечности с трудом двигаются. Корво помогает ей встать, придерживая за руку. — Здесь есть чёрный ход, — замечает он, глянув на дверь сбоку. — Он рабочий? Пленница кивает. Её взгляд кажется пустым и безжизненным, даже когда она смотрит на свою возможность выбраться отсюда. Так, будто она не видит разницы между клеткой и свободой. — Его кто-нибудь охраняет? — уточняет Эмили. — Нет, — отвечает Корво вместо пленницы. Эмили смотрит на него, сузив глаза: он спланировал всё заранее. Затем она переводит взгляд на пленницу, застывшую словно в ожидании их приказаний. — Иди через него, — говорит ей Эмили и, не задумываясь над словами, добавляет: — Мы что-нибудь придумаем. Корво достаёт из своей сумки склянку с кроваво-красным эликсиром Соколова. — И возьми это. Пленница берёт из протянутой ладони Корво эликсир своей разбитой и грязной рукой. — Вы спасли мне жизнь, — лепечет она, сжимая склянку как настоящее сокровище. — Спасибо. — Ещё рано благодарить. Корво поднимает голову на металлическую коробку помещения, стоящего на балках в углу фабрики. К его входной двери ведёт железная лестница. — Она одна. Надеюсь, вы убьёте её, — с твёрдыми нотами в тоне произносит пленница и на одеревеневших ногах уходит к чёрному ходу. Эмили перемещается к двери, ведущей в помещение со спящим бандитом, и проворачивает в ней кем-то забытый ключ, закрывая замок. Когда она перемещается обратно к Корво, пленница пропадает за дверью чёрного хода. Корво кивает Эмили и беззвучно поднимается по лестнице вверх; она следует за ним. Несколько мгновений Корво, пригнувшись, смотрит в замочную скважину, а после поворачивается к ней. Он вновь указывает на себя большим пальцем и отводит его на дверь за своей спиной, затем тычет в Эмили указательным пальцем и расправляет ладонь, безмолвно говоря оставаться на месте. Эмили несогласно качает головой. Маска долго смотрит на неё своими линзами — Эмили кажется, что Корво устало прикрывает глаза и пытается решить, как выбраться из этой ситуации. Когда внимание Эмили ослабевает, Корво вмиг оказывается внутри и бесшумно закрывает дверь прямо перед носом Эмили. Она злится, грязно ругается одними губами, но не спешит идти за ним: у Корво есть план, и она не видит смысла нарушать его. Спустя ровно пятнадцать секунд — Эмили знает это потому, что достала часы, — в помещении под женский вскрик громко бьётся стекло, а спустя полминуты Корво открывает ей дверь и театрально предлагает войти. Эмили фыркает. И проходит внутрь. В нос тотчас ударяет яркий запах вина. Комната хорошо освещена, а её стены обиты деревянными досками. В глаза Эмили бросается чучело волчьей головы, повисшее на самой дальней стене, — его морда обезображена хищным оскалом острых, точно битое стекло, зубов. Там же стоит большой письменный стол, заставленный бумагами, аудиографом и тёмно-зелёной бутылкой, и кресло, в котором сидит женщина, чуть склонив голову к плечу. На её тёмной одежде с меховым воротником виднеются свежие пятна. Эмили идёт к ней, желая посмотреть, как Корво убил её, и ожидая увидеть рваную рану в животе, но носок сапога вдруг находит алую лужу и осколки разбитого бокала. Остановившись, она поднимает взгляд с пола на предводительницу «Тивианских волков» и замечает, как миниатюрный дротик сидит у основания её шеи, совсем рядом с мехом воротника, и как плавно вздымается её грудь. — Ты её не убил, — сухо констатирует Эмили, опустив бандану на шею. — Она ещё может нам пригодиться. «Нам» — тебе и мне, убийце и жертве — срывается с его губ ровно, непоколебимо, легко. Корво подходит к картине ярд диаметром с изображением бухты Карнаки. Он чутко проводит пальцами по задней стороне крупной рамы, и через пару мгновений картина открывается, как дверь. Эмили остаётся на месте: картина висит на одной линии с ней; её ноги прогреваются жаром от печи, возле которой разбился бокал. За картиной оказывается небольшой чёрный сейф с дисковым кодовым замком. Корво снимает свою маску, вешая её на пояс, и становится у лакированного стола, начиная перебирать бумаги. Эмили подходит к картине, подталкивает обратно, к сейфу, и пристально разглядывает её, вгрызаясь взглядом в каждый мелкий мазок масла. В ветряки, озарённые солнцем, в зелёные холмы, в очертания белых домов и птиц, что замерли в бирюзовом небе. — Никогда ещё не видел человека, который бы так сильно интересовался картиной, а не содержимым сейфа, спрятанного за ней. — Я знала аристократа, у которого по всему дому были развешаны картины с зашифрованными цифрами. — Это самый странный способ хранения кода, о котором я только слышал, — тихо усмехается Корво, скользя взглядом по документу. — Ты ведь вскрыла тот сейф? — Разумеется, — повернувшись к нему лицом, отвечает Эмили и вдруг находит у себя в тоне ноты какой-то непонятной обиды, словно её оскорбили этим вопросом, но Корво этого не замечает или не показывает виду, что заметил. — И самый бесполезный. Эмили подходит к столу, опирается на него бедром и начинает следить за тем, как светлые пальцы Корво касаются пожелтевших бумаг с разными печатями и подписями, перелистывают записную книжку и открывают ящики стола, не находя в них ничего, что может быть похожим на код от сейфа или натолкнуть на мысль о нём. Периодически её внимание переключается на лицо Корво. Она замечает, как иногда его брови хмурятся, так, словно он пытается разобрать, что написано в письме, иногда правое крыло его прямого носа неуловимо морщится, так, словно в записной книжке подробно описаны все пытки, и как один край его губ едва заметно поднимается вверх, когда он произносит: — Я был бы благодарен, если бы ты оторвалась от моего лица и помогла мне. Эмили хочет что-нибудь возразить, но тотчас теряет все слова, видя, что взгляд Корво всё так же направлен на документы. Она ещё раз осматривает комнату, думая, где и как может быть спрятан код. Спустя минуту её глаза цепляются за медальон, висящий на шее спящей в кресле женщины. Он выделяется на фоне дорогих одежд своей простотой и незамысловатостью: серебряный овал без узоров и драгоценных камней на длинной серебряной цепочке, достигающей груди. Заинтересовавшись, Эмили аккуратно, чтобы не натянуть цепочку, берёт медальон в руки и открывает его. Внутри, на левой половинке, изображена семья с тремя детьми (у двоих из них лица перечёркнуты крестами-царапинами), а на правой — сама предводительница «Тивианских волков», совсем юная и солнечно улыбающаяся. Около края её портрета Эмили находит едва заметные цифры и буквы. — У неё в медальоне какая-то дата, — говорит она, и Корво поднимает на неё внимательный взгляд. — «4-ый день месяца сетей 1821 год». Попробуй: сорок три*, восемнадцать, двадцать один. Корво тотчас отрывается от бумаг и подходит к сейфу. Его пальцы быстро набирают комбинацию, и сейф с щелчком и приглушенным звуком отворяется. — Из нас вышла неплохая команда. Эмили невольно улыбается уголком губ. Весь сейф оказывается без исключений заполнен компроматом. Они быстро просматривают все бумаги и прослушивают все аудиограммы, которые состоят из одинаковых предложений, произнесённых тягучим женским голосом, будто смакующим на языке каждое слово: номера аудиограммы, имени человека и фактов из его прошлого — обычного, не связанного с криминалом, но связанного по рукам и ногам нищетой, — и его настоящего — тёмного и кровавого. В слух Эмили навсегда впиваются те сладкие интонации, которыми предводительница «Тивианских волков» расписывала пытки, сотворённые её людьми. Бумаги большей частью являют собой нарушения стражников: взятки, намеренное закрытие глаз на мелкие происшествия, кражи казённого имущества — всё, что ставит под удар престиж стражи. Уже вскоре бумаги горят в печи и аудиограммы ломаются, превращаясь в осколки, которые больше никому не под силу собрать. Когда весь компромат становится воспоминанием, Корво осторожно вытаскивает транквилизатор из шеи женщины и кладёт его на стол; та всё так же продолжает крепко спать. — Мы открыли сейф без её помощи. — «Мы» — я и ты, убийца и жертва — ложится на её языке неровно, робко, неуклюже. Когда Эмили задумывается об этом, ей становится некомфортно, и она тотчас старается придать своей речи ленивой незаинтересованности: — Она больше не нужна. Почему ты её не убьёшь? — Потому что мы можем обойтись без убийства. Тон Корво пропитан спокойствием и уверенностью. Он не отрывает взгляд от предводительницы «Тивианских волков», размышляя о чём-то своём. Эмили понимает, что он не шутит, и осознание этого действует на неё как катализатор. — Кому ты это говоришь? Себе? Она пытала с десяток человек и стольких же убила, а ты жалеешь её? — спрашивает Эмили, не веря в услышанное, но Корво молчит, и она едко добавляет: — Боишься запачкать руки? Ты, убийца императрицы? Она готова убить предводительницу «Тивианских волков» собственноручно, если Корво не убьёт её сам. Это не в её принципах — убивать кого-то, кроме цели, — но в этот раз она готова поступиться ими. Эмили не желает даже думать о том, что сейф, спрятанный за берегом лучистой Карнаки, может заполниться вновь. Она видит, как что-то в лице Корво меняется, будто по нему скользнула мрачная тень. — Я не судья и не палач, — холодно говорит он, не смотря на неё. — Пусть этим занимается закон. Эмили ощущает себя по горло стоящей в клоаке. Она не знает, в чём провинилась, кроме случайно вырвавшейся желчи, потому что сказала правду, как бы та ни резала глаза: женщина, спящая в своём кресле, не заслуживает жизни, а Корво является убийцей — так же, как и Эмили. Не больше, не меньше. Проходит полминуты, прежде чем она аккуратно спрашивает: — И что ты предлагаешь? — Мы отправим её прямо капитану стражи домой. Раньше к ней никто не мог подобраться, но теперь... — Корво обращает взгляд на календарь, стоящий на столе, и его лицо вмиг светлеет, словно он вспомнил о чём-то. Спустя мгновения он с довольной ухмылкой добавляет: — У него сегодня юбилей: двадцать пять лет службы, большая часть гостей будет состоять из стражников. Они давно точили на неё зуб. — Замечательный подарок, — беззлобно усмехается Эмили. — Не хватает только открытки. Они пересекаются взглядами, и на мгновение Эмили чувствует что-то похожее на замешательство. — Именно. Корво выглядит так, точно она подала ему гениальную идею. Он быстро находит чистый лист бумаги и перьевую ручку и выводит своим каллиграфическим, с небольшим наклоном вправо почерком: «Весь компромат уничтожен. С юбилеем». — Невероятно лаконично, — улыбается Эмили; она просто не может не улыбаться. Корво аккуратно прикалывает записку к кофте предводительницы «Тивианских волков» тем дротиком, что усыпил её. Затем он надевает маску, и Эмили вторит ему, натягивая бандану до носа. — Помнишь пятиэтажный красный дом в центре? Ты вчера ходила по нему, пока следила за мной. Можешь переместиться на его крышу? Эмили щурит глаза. — Это ловушка? — Или предложение занять лучшие места для того, чтобы посмотреть на реакцию стражи, — с улыбкой в голосе замечает Корво. — Ты можешь перемещаться куда угодно в любой момент. Не думал, что при таком умении существует понятие «ловушка». В любом случае я не настаиваю. Ей кажется, что он насмехается над ней, и это всё ещё похоже на заманивание мыши в мышеловку мыслью о том, что она намного умнее бездушного механизма. Эмили настороженно вглядывается в его лицо, но не видит ничего, кроме оскала маски. Спустя несколько мгновений она недоверчиво спрашивает: — Как ты попадёшь туда незамеченным? — У меня есть пару обходных путей. Если ты хочешь, то я могу показать их, — учтиво предлагает Корво — и Эмили теряется. Это не похоже на ловушку. Его план зависит от слишком многих случайностей, которых он не мог предсказать. Если бы он хотел её убить, он бы попытался сделать это ещё вчера, заведя в тупик, или сегодня, не спасая её от неминуемого падения из окна прямо в руки бандитов. Эмили думает, что если это и ловушка, то её существование просто выше человеческого понимания. — Хорошо. Я буду на крыше. Через мгновение Эмили растворяется в угольно-чёрных клочках переноса. Последнее, что она видит, — это Корво, который выглядит как смерть, тянущая руки к покойному, чтобы забрать его в своё царство. Первое, что она видит, глотнув свежего морозного воздуха, — это большой зелёный дом, украшенный плакатом, и стражников, стоящих у забора возле него и смотрящих прямо перед собой. После она замечает Корво перед входной дверью. На его руках лежит предводительница «Тивианских волков». Эмили не представляет, не догадывается, не имеет ни малейшего понятия, как он мог пройти мимо стражи. Корво бережно укладывает женщину на скамейку, расположенную рядом с главным входом, и нажимает на дверной звонок. Он исчезает — буквально испаряется в голубоватом сиянии — ровно за секунду до того, как дверь открывается и из неё показывается усатый стражник. Эмили непонимающе смаргивает и вглядывается в место, где стоял Корво, а теперь стоит стражник и рассматривает записку, приколотую к кофте предводительницы «Тивианских волков». Это сияние вдруг напоминает Эмили цвет Бездны — и всё встаёт на свои места. — Меченый, — цедит она сквозь зубы, — ну конечно. Как я должна убить меченого? В следующий же миг её горло оказывается в тивианском захвате, а левая рука вывернута и прижата к собственным лопаткам. Её носа касается тонкий аромат сандалового дерева с сладковатыми нотами, а шеи — тепло чужого тела. Корво не начинает её душить — лишь держит, не давая возможности ни выбраться, ни переместиться. — Попробуй застать меня врасплох. Он уже успел снять маску — его дыхание задевает пряди её волос. Она слышит в его словах насмешливую улыбку. — Теперь ты ещё будешь советовать, как мне лучше убить тебя? — рычит Эмили, безнадёжно пытаясь вырываться из захвата. Корво прислоняется к ней ближе. Эмили замирает, словно мышь, которая попала в мышеловку и, постаравшись выбраться, смирилась со своей участью. Сердце делает несколько гулких ударов, прежде чем Корво опаляет её ухо горячим шёпотом: — Кто-то же должен выполнить работу Дауда. И исчезает. Вокруг предводительницы «Тивианских волков» скапливаются изумлённые стражники, но Эмили не обращает на них внимания. Её мысли зыбко скользят возле тепла, оставшегося клеймом на мочке уха, и мириады мурашек, рассыпанных по телу сахарной пудрой.

***

— Дауд поручил мне убить меченого, — глухо подаёт голос Эмили, когда Билли заходит в её каюту с двумя кружками в руках. — И Корво знает, что я китобой. Билли протягивает ей кружку, над которой вьётся пар. Эмили встречается с ней глазами. «Что с тобой?» — взгляд Билли полон беспокойства. «Неважно». Эмили берёт кружку, тотчас пряча взгляд на дне кружки рядом с чаинками и пёстрыми кусочками фруктов. Билли хмыкает и садится рядом, на кровати, застеленной пурпурным пледом. От неё едва уловимо веет запахом сигаретного дыма. — Мы не знали, что он меченый. До недавних пор мы даже не знали, что он жив. То, что он знает, кто ты, не меняет дела. Билли невозмутимо отпивает из своей кружки. Раньше они так же иногда сидели по вечерам в кровати Билли и разговаривали: рассказывали, как прошёл день, обменивались сплетнями и слухами, выслушивали переживания друг друга, грея ладони о горячие бока кружки с чаем. Эмили всегда была счастлива таким вечерам. Бывало, она, разморенная общением, даже засыпала в кровати Билли, сквозь дремоту чувствуя, как та накрывает её одеялом и желает спокойной ночи, а затем уходит по своим делам. Эмили рада, что между ними ничего не изменилось после вчерашнего. Она очень быстро истосковалась бы по общению с Билли. Но в данный момент этот факт не так занимает её, как мог бы, — все её мысли сконцентрировались возле другого человека. В горле Эмили вяжутся сотни вопросов, но только один из них оказывается озвучен: — Как можно убить меченого, имея лишь половину его сил и способностей? Эмили знает, что она увидит в тёмных глазах Билли, поэтому не поднимает голову. — Ты не обязана делать это в одиночку. Ситуация осложнилась, — сурово констатирует Билли. — Если бы Дауд был здесь, он бы взял это дело в свои руки, но его здесь нет. Я вместо него. И я считаю, что ты не должна подвергать себя такой опасности. Тебе не нужно никому ничего доказывать. Мы — все мы — знаем, что ты достойна звания мастера. Ты никогда не допускала ошибок, ты одна из лучших. Это задание всего лишь формальность. Тебе не нужно никому ничего доказывать, Эмили, — вкрадчиво повторяет она. На периферии зрения Эмили видит, как Билли хочет приблизиться к ней, чтобы в ободряющем жесте положить ладонь на плечо, но её рука останавливается на полпути, а после неловко возвращается на край кровати. Это движение неотчётливо укалывает Эмили в сердце. Она старается сделать вид, что ничего не заметила. — Я допустила ошибку, не убив его в первый день, и я должна её исправить. Это моя вина. Если бы я не была настолько... — Ты не можешь знать наверняка, — отрезает Билли. — Мы никогда не убивали меченых. Эмили поднимает на неё удивлённый взгляд. — Значит, это может быть... невозможно? Какая-то крупица её радостно трепещет от этой мысли, но Эмили заставляет себя думать, что этого не происходит. Этого не должно происходить. Это настолько неправильно, что просто не может быть правдой. Билли долго и пронзительно изучает её лицо, словно пытаясь найти в нём какие-то подсказки, а после отвечает проникнутым спокойствием и серьёзной уверенностью тоном: — Нет ничего невозможного, Эмили. Если захотеть, можно убить даже бога.