*
– Я понимаю, – Рувик не планировал развивать эту тему. Паника Себастьяна уже заполнила воздух между ними, и он не знал, что произойдет, если он не сумеет ее погасить. – Ты бы не смог этого принять, верно? Твой взгляд на мир очень ограничен. Лаура смотрела на него в ответ. Он не мог отвести глаз – больно было даже моргнуть. Она была такой красивой и осязаемой, и заполняла собой пространство куда убедительнее прочих призраков, которых он мог создать. – Но я сумел, – сказал он; каждый ее вздох смешивался с его вдохом. – Она снова со мной. Вот только… Лаура склонила голову, ожидая, что он договорит. И от этого простого движения лопнули швы, сдерживавшие его сомнения. – Вот только я не могу вспомнить звук ее голоса, – сознался он и попытался воспроизвести его в своей голове. На его лице отразилось напряжение, которое он больше не мог скрывать. – Я помнил, каких-то пару дней назад. Она говорила со мной, предупреждала меня. Я слышал ее так четко, так почему… – он наклонился вперед, стиснул пальцами свои колени. – Скажи что-нибудь, – приказал он ей, по-прежнему пытаясь вспомнить тот момент, когда несколько дней назад она была так близко от него. – Хоть что-нибудь. Себастьяна качнуло, словно его подвели колени, но он устоял. – Рувик... Улыбка Лауры стала кривоватой, но вместо того, чтобы подчиниться, она подняла руки и протянула их к нему. Рувик отступил назад. Чем больше он старался выцарапать из памяти простые воспоминания об уюте и доме, тем сильнее разъедал ноздри запах гниющей плоти. Она больше не была той нежной девочкой, любившей его всей душой, утешавшей его, качая на руках, закутав в одеяло. Каждая ее пора была готова вот-вот исторгнуть пламя. – Быть может, ты и прав, – пробормотал он. Надежда увяла. Он уже чувствовал монстра под ее кожей, и ожидание того, что он сейчас вырвется на волю, медленно сводило его с ума. – Ты был прав, Кас. Эта Лаура жива не больше, чем Лэсли. Себастьян подошел ближе. – Рувик… Но он рванулся вперед, хватая протянутые руки Лауры. Она дернулась в его хватке, и тут, как Рувик и опасался, ее кожа стала чернеть и осыпаться под его стиснутыми пальцами. Пламя, бушевавшее когда-то в амбаре, вырвалось из тесной клетки ее тела, опаляя их обоих. Ослепляюще-рыжее пламя поползло к локтям и дальше, обнажая почерневшую от сажи, искаженную тварь, в которую он ее превратил. В считанные секунды вспыхнули ее платье и волосы, и он наконец-то услышал ее голос: она пронзительно закричала в агонии. Но и сейчас он не мог отвести от нее взгляд. Он заставлял себя смотреть, как огонь и ярость пожирают ее без остатка, не обращая внимания даже на то, что на собственных руках и груди множатся ожоги. Он сотворил с ней это, теперь он должен был наблюдать. Он заслужил испытать на себе каждое мгновение того ада, через который пришлось пройти ей. И это сорвало с него ложный облик, оставив его таким, каким ему и положено было быть: искореженным и гротескным, разобранным на части и онемелым, с выставленным на показ мозгом. Пусть его и уничтожила стая падальщиков, но он уничтожил ее, и в своем сознании продолжал делать это снова и снова, обратив светлую память о ней катализатором мести. Себастьян был прав. Он сотворил из нее монстра, и только огонь способен показать их истинный облик. Но вдруг он оказался свободен. Когти Лауры царапнули поперек ладоней, когда Себастьян дернул его прочь от нее и принялся гасить пламя, распространившееся от их соединенных рук. Рувик не сопротивлялся. Он позволил Себастьяну обнять себя и продолжил смотреть, как билась Лаура. Но вдруг она замерла и начала исчезать. Обнажившиеся под лопнувшей кожей жилы и мышцы отслаивались и облетали хлопьями, волосы покоробились прогоревшими свечными фитилями. Ее голос рвался наружу сквозь ширящиеся дыры в груди и горле, пока она окончательно не пропала в облаке пепла. – Прекрати, – велел Себастьян. Его руки хватали больно и тряслись, когда он рухнул на колени, утягивая за собой Рувика. – Остановись, довольно. «Себастьян. Ну конечно, – Рувик привалился к нему. – Ему знакома эта боль». И он открылся, упиваясь этим кошмарным, разделенным на двоих, воспоминанием о бушующем пламени и удушающем дыме. Рувик увидел выгорающий дом с маленькой скрючившейся фигуркой внутри – он ощутил горячий выдох, опаливший его скальп рядом с пластиной плексигласа, и пережил кошмар товарища по несчастью вместе с ним. Себастьян, скорее всего, и не слышал никогда, как его дочь кричит посреди полыхающих развалин, но Рувик оказался готов поделиться с ним своим опытом тысяч бессонных ночей, когда просыпался от звенящего в ушах вопля. Но ответный «подарок» Себастьяна получился даже еще более жестоким: невыносимая беспомощность от навалившегося камнем горя, что приходит следом за отрицанием смерти. Там, на улицах города, он обманул сам себя, поверив в реальность дождя, который сам же и сотворил, но от правды прятаться было некуда: его последняя надежда оказалась пустой фантазией. Лаура умерла навсегда. Рувика затрясло. Он смотрел в пустое пространство, которое только что занимала его сестра, хотел, чтобы она появилась там снова, но ничего не изменилось. – Нет, – зашипел он, отпихивая от себя руки Себастьяна в попытке освободиться. – Нет, нет! – не сумев вырваться, он впился в его руки ногтями, но тот вытерпел и это. – Нет! – Рувик продолжал выть, даже перестав бороться. Он позволил Себастьяну притянуть себя ближе, да и сам зарылся в это объятье, накрепко вцепившись пальцами и оскалив зубы. Слова закончились, и он закричал, пытаясь погасить свою ярость о поддерживающее его тело. Он не плакал, лишь только давился и выл, пока ненависть жрала его живьем.*
Себастьян знал, что сейчас испытывал Рувик. Он обхватил его руками и попытался успокоить, прижав к груди, но каждое судорожное всхлипывание, вибрацией отражающееся внутри, лишь сильнее тянуло его к тому кошмарному воспоминанию. Он не был до конца уверен, что это именно его горе, ревущее в легких, наконец-то обрело голос. Ребра распирало изнутри, таким сильным оно было; он едва дышал. «Дьявол не может так скорбеть», – думал он, пока Рувик цеплялся за него, оставляя синяки. «Он и не какая-то жестокая тварь», – механическое соединение, которое предлагал СТЭМ, терялось и блекло в сравнении с тем, как близко он сейчас чувствовал Рувика и как глубоко сопереживал ему. Каждый злой и горький импульс, который тот пытался подавить, всплывал теперь на самую поверхность, и ему тоже захотелось закричать. «Он просто еще один забытый богом несчастный человек, переломанный этим сволочным миром, в котором мы живем, – он положил ладонь Рувику на загривок, и скривился от ощущения перевитой рубцами кожи. – Он до сих пор видит себя именно таким, но где-то там внутри есть настоящий человек. Маленький мальчик, любивший свою сестру. Если бы ему только никогда не пришлось столкнуться с этим адом…» Мысли подпитали его гнев. Всю свою сознательную жизнь он провел, стараясь уберечь несчастные души, но какой, блядь, в этом был смысл? Две погибшие семьи, два сломанных человека. Это просто не честно. Он не мог принять того, что они оказались настолько беспомощными. «Когда-то он был обычным человеком, – снова подумал Себастьян, захваченный неясной и отчаянной надеждой. – Возможно, он все еще здесь, подо всем этим. – Он впился пальцами в покрытую рубцами кожу Рувика, собирая ее складкой. – А даже если и нет, то ты можешь его создать». И потянул. Он понятия не имел, почему решил, что это сработает, но он отчаянно хотел обнаружить под грубой шкурой мягкую, незапятнанную болью кожу, принадлежащую уязвимому и не испорченному человеку. Он желал этого. И когда шрамы разошлись, он увидел розовую кожу и тонкие, едва заметные волоски на шее Рувика. Он скользнул пальцами под слои треснувшей оболочки и провел ими вдоль бешено пульсирующей яремной вены. Рувик вздрогнул и затих. Его мысли все еще были в беспорядке, и Себастьян чувствовал его замешательство от неожиданных тактильных ощущений. Себастьян воспользовался его недоумением, чтобы содрать еще одну полосу кожи, открывая чувствительное горло. Но когда он попытался продвинуться дальше, сковыривая отмершую оболочку с дергавшегося кадыка, Рувик схватил его за запястье. – Себастьян? – его голос охрип, был таким же, каким детектив впервые услышал его в разрозненных фантомных воспоминаниях внутри СТЭМ, но в то же время звучал так, словно растерял всю свою силу. – Что ты… – Подожди, – попросил Себастьян и, ведомый зудящей неотложностью процесса, подключил вторую руку. – Просто подожди. Он цеплял ногтями деформированное ухо Рувика, пока шрамы не поддались и не отошли, как и предыдущие. С замирающим сердцем Себастьян убрал отставшую кожу – под ней оказался гибкий хрящ. Мягким движением большого пальца он счистил остатки с аккуратного уха, которое словно только и ждало, чтобы его освободили. Рувик схватил и эту руку. – Прекрати, – приказал он, но стоило ему почувствовать свое новое ухо, как он растерялся и отпустил чужую руку, чтобы потрогать его. – Как ты… – Просто подожди. Позволь мне… И он продолжил тянуть и отделять мертвую кожу от шеи Рувика. Тот не сопротивлялся, но стоило Себастьяну освободить участок под подбородком, как Рувик обрел ясность мысли и снова принялся отталкивать его от себя. – Нет, – упорствовал он, но его руки дрожали. Хоть он и удерживал Себастьяна за запястья, он не находил в себе сил, чтобы отвести их в сторону. – Перестань… Отпусти меня! – Рувик, – прикрикнул Себастьян, и неожиданная грубость остановила протесты, – не шевелись. Обе ладони Себастьян прижал к челюсти Рувика, просунул пальцы под изуродованное лицо, будто приподнимал маску, давая свободу чувствительному и румяному. Он провел большими пальцами по чужим узким губам, по крыльям носа, по краям глазниц, чувствуя всё то же самое, что и Рувик, словно чьи-то руки обнажали его самого. Они перепутались между собой. Себастьян задержал дыхание так же, как Рувик задержал свое, и дрожал он так же мелко, пока наконец не снял последний лоскут омертвелой кожи, открывая то, что скрывалось под ней. Лицо Рувика. Высокие скулы и острые углы – таким должно было быть его лицо, он должен был стать другим человеком и прожить другую жизнь. Он был красив и ничем не походил на своего отца. Себастьян поглаживал нежную кожу костяшками, внимательно наблюдая, как Рувик боролся с принятием такой перемены. Слишком многое нужно было осознать за раз, у обоих от неверия в произошедшее кружилась голова. Но Себастьян притянул его к себе, крепко целуя новые губы, и одновременно почувствовал, как из груди вверх по горлу рвется крик. Он понял, что должен сделать. «Мне не нужно убивать его», – думал он, хватаясь за изорванное больничное рубище, – Рувик всегда это носил? – и сдернул его с плеч. «Мне даже не нужно его ненавидеть», – он снова поцеловал Рувика и впился ногтями в его спину, счищая с нее шрамы. Рувик шипел и извивался в его руках. «Я могу просто изменить его, – он прочертил ногтями вдоль его позвоночника и глухо зарычал, ощутив как тот выгибается под ладонями. – Я изменю его». – Себастьян, постой, – выдохнул Рувик ему в рот, но когда он снова попытался высвободиться, Себастьян лишь прижал его к себе теснее. Он стиснул его плечи и потянул кожу вниз, вместе с драным халатом: освободил бицепцы и локти Рувика, узкие предплечья и деликатные запястья. Он уделил внимание каждому пальцу, каждой впадинке между костяшками, прикосновениями забирал все сомнения. В ладонях сидела чужая щекотка, усилившаяся, когда Рувик потянулся к его лицу, проверяя свои новые руки, и потрогал щетину на его щеках. Следующий поцелуй он встретил с гораздо меньшим сопротивлением. А большего Себастьяну было и не нужно. Ободренный очевидным успехом, он продолжил высвобождать Рувика, свежуя его грудь и ребра. Он счищал следы травмы с его талии, стиснул за бока, вынуждая прижаться к себе сильнее. Особое внимание он уделил пояснице Рувика, тому месту, где у него самого был шрам, тяготивший его много лет. Чувство, одолевшее его в этот момент, неожиданно напоминало освобождение, и ему хотелось, чтобы Рувик ощутил то же самое. И, кажется, у него получалось. Тихое жалобное бормотание сменилось тяжелым дыханием, Рувик слепо искал его губы, напрашиваясь на долгие яростные поцелуи, пока Себастьян разбирал его на части. «Видишь? Он этого хочет не меньше тебя, – Себастьян поднял Рувика с колен, чтобы снять с него штаны. Он стянул мертвую оболочку с его ягодиц и дрожащих бедер. – Он больше не хочет быть этой тварью». Он стиснул чужие голени и счистил отходящую шкуру со ступней, оставляя следы ногтей на обновленной коже. Когда он дотронулся до паха, Рувик зарычал сквозь зубы. Себастьян был рад отвлечься на поцелуй, на язык и острые зубы – он не хотел смотреть. Мягким движением он провел рукой вниз, убирая мертвое; в его собственных штанах неустанно рос интерес, когда под ладонью начал стремительно набухать член Рувика, чувствительный к малейшему касанию. Себастьян языком ощутил вибрацию удовлетворенного стона Рувика, от чего земля едва не ушла из-под ног. Но оставался еще один, последний барьер. Себастьян впился голодным поцелуем в рот Рувика, отвлекая его внимание, пока сам тянулся руками к его голове. Прежде, чем Рувик успел осознать, он просунул большой палец под плексиглас и дернул пластину со всей силы. Фальшивый кусок черепа отошел легко. Рувик резко вздрогнул, кусая Себастьяна за губы, чтобы задавить рвущийся наружу вопль. «В конце концов, это всего лишь метафора», – подумал Себастьян про себя и отбросил пластину в сторону. Когда он снова дотронулся до головы Рувика, то обнаружил, что дыра уже затянулась, как он и предполагал. Он провел ногтями по скальпу, и под его ладонями проросли светлые волосы – именно такие, какие принадлежали бы самому Рувику, а не были бы им позаимствованы или украдены. На ощупь они были густыми и жесткими, так и ухватил бы горстью в кулак, оттягивая голову. Он зарылся пальцами в соломенную копну, удерживая Рувика на месте для еще одного долгого поцелуя. Тот стал человеком, за симпатию к которому Себастьян не стал бы испытывать жгучий стыд. Не будь в его прошлом той трагедии, Рувик был бы красив и умен, а без жажды мести худшим его преступлением стала бы дурная манера обращения с пациентами. Себастьян не стал отстранять от себя Рувика, впившегося в его рот, даже после того, как исчез последний дискомфорт для него. Эта его страсть была единственным качеством, за которое ему можно было простить все. И когда Рувик в очередной раз толкнул его, Себстьян уступил. Он упал на спину, позволяя Рувику нависнуть над собой, не разрывая злого поцелуя. – Как ты это сделал? – потребовал ответа Рувик, пока просовывал руки под рубашку Себастьяна, чтобы задрать ее наверх. – Как ты смог? Себастьян выгнул спину, зашипел, когда Рувик оставил на его коже глубокие царапины. – Я не знаю, – признался он. – Понятия, блядь, не имею… Он поднял руки, и Рувик стащил с него рубашку до локтей, но затем перекрутил ее, спутывая ему руки. Детская уловка, но Себастьян был так морально истощен, что повелся. Пока он пытался высвободить заведенные за голову руки, Рувик, не встречая никакого сопротивления, поднялся с него и ухватился за ремень. И, прибегнув к своей вновь обретенной силе, перекатил Себастьяна на живот. Пыхтя и покрываясь испариной, Себастьян все-таки высвободил руки из громоздкого вороха рубашки. Рувик прижался к его спине, кожей к коже, покрывая затылок жалящими поцелуями. Себастьян чувствовал восторг, смятение и злость – всё одновременно, и не мог понять сколько в этих чувствах его собственных эмоций, а сколько пришло от партнера. Каждое прикосновение зубов жгло, словно клеймом. Он сделал глубокий вдох, пытаясь хоть как-то сконцентрировать мысли, но Рувик скользнул грубыми руками вниз по его пояснице, и перед глазами снова поплыло. – Надеялся ли ты, что я, в свою очередь, заберу и твои шрамы? – пророкотал Рувик, задевая костяшками полоску бугристой кожи у самого пояса. – Заставлю тебя забыть об этом стыде? Я тоже могу тебя переделать, если это именно то, чего ты хотел, начиная все это, – он огладил старую рану подушечкой большого пальца, и ее запекло, будто она была совсем свежей. – Но не думаю, что тебе понравится то, чем ты станешь. Себастьян вздрогнул, по спине прошлась волна мурашек, когда Рувик развернул запястье и просунул ладонь под край штанов. – Не в этом дело, – заговорил Себастьян, но чужие длинные пальцы, втиснувшиеся между ягодиц, отвлекали от мысли. Тело перестало слушаться и само прогнулось в пояснице, проигнорировав тревожные звоночки. – Я хотел, чтобы ты… – Стал более приемлемым для тебя? – Рувик грубо мял пальцами его задницу, давил на вход, и Себастьяна затрясло от понимания, что его ожидает. – Хотел перековать меня в «подходящего» любовника? Хотел избавить себя от чувства вины? – Нет! – Себастьян попытался подтянуть под себя руки, чтобы обрести упор и перекатиться на спину, но Рувик лишь сильнее навалился на него. Он был сильнее, чем Себастьян помнил. Сильнее, чем Рувик сам ожидал, и трепет, порожденный его осознанием собственного превосходства, захватил их обоих. Это было настолько хорошо, что Себастьян забил на инстинкт самосохранения, хоть и был на принимающей стороне. – Нет, я хотел… Хотел дать тебе почувствовать себя человеком, – выговорил он. – Ради твоего же блага. – Лжец, – выплюнул Рувик. – Ты забыл, что я могу читать твои мысли? Не тратя время на подготовку или хотя бы предупреждение, он протолкнул два пальца в задницу Себастьяна. Тот снова дернулся и рыкнул ругательство, когда проехался рожей по ковру. Прошла чертова прорва времени с тех пор, как он оказывался в таком положении, и тело вспыхнуло, зажалось, сопротивляясь вторжению. Себастьян все силы бросил на то, чтобы выровнять дыхание и не потерять голову, но даже в таком состоянии он чувствовал, как трясло Рувика за его спиной. То, что отдавало мучительной ностальгией для Себастьяна, для Рувика было в новинку, и на какое-то мгновение тот показался ошарашенным, не готовым к дальнейшему. Это было больно, но Себастьян смаковал эту боль, будто она была его собственной, и это наслаждение ушло по обратной связи к его партнеру, гуляя по безумной петле боли и удовольствия, с которыми никто из них не в силах был совладать. Рувик облизал губы – Себастьян ощутил их вкус у себя на языке. Их нервы переплелись между собой самым предательским образом. Когда Рувик начал двигать пальцами внутри него, он как будто инстинктивно чувствовал как глубоко нужно войти и под каким углом. У Себастьяна прежде не было любовника, который так хорошо знал бы его тело; от каждого движения по коже искрами рассыпалось удовольствие. Даже когда костлявые пальцы Рувика растягивали его шире, он упивался и этим жжением в потревоженных мышцах. Он говорил себе, что он не какой-то извращенец, чтобы заводиться от боли, тем более от того, что причиняет ее. Но Рувик опьянел от новых ощущений – от безраздельного контроля, от податливости, от проникновения в чужое тело, от познания того же на собственной шкуре – Себастьяна тащило следом, одурманивало наведенной новизной чувств так, что он и не заметил, как миновал пограничный столб стыда. – Ты этого хотел? – задыхаясь между произнесенными словами, спросил Рувик. Он терся о Себастьяна всем телом, и его кожа казалась детективу горячее собственной, хотя и сам он, по ощущениям, горел. В приступе исступленного обожания Рувик покрыл легкими поцелуями лопатки Себастьяна, продолжая безостановочно трахать его пальцами. – Это значит «чувствовать себя человеком»? «Нет, – Себастьян бессловесно зарычал в пол и развел колени шире, игнорируя занывшую ногу. – Я чувствую себя животным». – Я просто хотел… помочь тебе, – выдохнул он. – Ты помог, – Рувик убрал от него руку и принялся стаскивать с Себастьяна штаны. – Боже, еще как помог. Не так, как он собирался. Сигнал шел в обе стороны – Себастьян мог увидеть и прочувствовать весь масштаб одержимости Рувика, испытать все приятные аспекты обладания, экспериментирования, и чужой восторг от их партнерства. Всё это было важным для него. Но когда Рувик снова встал сзади, вжимаясь в него, он отчетливо понял, как низко пал. Рувик потерся головкой члена об анус Себастьяна. Головка истекала смазкой, но не то чтобы от этого кому-то из них было проще. Рувик колебался. Себастьян не мог понять, то ли тот сам нервничал, то ли реагировал на его волнение, однако, оба варианта были странным образом обнадеживающими. По-крайней мере, неуверенность и уклончивость являлись человеческими чертами. Если бы Себастьян хотел, то мог бы прекратить это прямо сейчас, и он был уже близок к этому. Он горел отчаянным возбуждением, но остатки здравого смысла его еще не покинули. Но рука Рувика, нерешительно тискавшая его бедро, доломала его самообладание. – Давай уже, сделай это, – сказал Себастьян, вскидывая бедра. – Трахни меня. Рувик вбился в него жестко. Было чертовски больно, и Себастьян, что есть силы впился зубами в мякоть ладони, чтобы заглушить свой голос. Пот стекал по трепещущим ресницам и жег глаза. Но стоило подумать, что все это как-то слишком, он ощутил дрожь Рувика под своей кожей. Опавший от боли стояк, снова вздрогнул и налился кровью, когда эхо горячей тесноты обрушилось на него. Если бы Рувик не держал Себастьяна так крепко, то он непременно качнулся бы вперед, словно под ним было распластанное жаждущее тело. Этот зеркальный экстаз заглушал растущую усталость в мышцах. Рувик подался назад, и он заерзал, приподнимаясь на колеях выше и ниже опуская плечи, чтобы лучше подстроиться под обратное движение. Пусть практики у него было немного, но это был не первый его раз, и он таким образом направлял партнера. Рувик подстроился просто идеально и на новом толчке дразняще провел головкой по простате Себастьяна. Последовавший разряд удовольствия был умопомрачительным, он не мог не поймать его отклик: дыхание сбилось, а в голосе появилось гортанное урчание. Все сомнения были позабыты, когда он толкнулся внутрь снова, ожидая испытать то же ощущение повторно. Он быстро нашел нужный ритм. Позволив инстинктам Себастьяна направлять себя, он вносил коррективы в каждое движение, пока они не совпали друг с другом идеально. Себастьян заглушил стон ладонью. То, как Рувик угадывал все неназванные желания его тела, выносило последние мозги почище пули. Каждый электрический импульс, разделенный на двоих, захватывал с головой: в то время как Рувик трахал его, сам он чувствовал себя так, будто прямо сейчас в какой-то параллельной вселенной это он берет Рувика, распластанного под ним на животе, наказывая его снова и снова. Во всех отношениях потрясающее было чувство, и не менее безумное, и поэтому, когда Рувик вдруг замер, каждая его жила взвыла от разочарования. – Блядь… Не останавливайся, – выпалил Себастьян, задыхаясь. Только он собрался взглянуть через плечо, как Рувик схватил его за локоть, переворачивая обратно на спину. Обретя большую свободу в движениях, Себастьян подтянул колени выше, давая Рувику строиться между его ног. Они оба медлили, переводя дыхание, и в образовавшейся паузе Себастьян взглянул в лицо Рувика. Острые черты, жесткие светлые волосы, тяжелый, потемневший от похоти взгляд, и алые покусанные губы. Он был невыносимо прекрасен, настолько, что от прошившего Себастьяна чувства, у него поджимались яйца. Но это было не то лицо, которое Рувик прятал под своими шрамами – это был не Рубен Викториано в лучшей своей ипостаси. Он вылепил из себя что-то совершенно новое, человека, который никогда не существовал. Рувик стиснул зубы и толкнулся вперед, снова растягивая раздраженные мышцы. Себастьян поморщился, но когда они вернулись на прежний темп, всякая боль позабылась. Глушить собственные стоны больше не было никакой возможности: одной рукой Себастьян придерживал раненную ногу, другой хватался за плечо Рувика. Он стонал в голос, давился непристойностями, пока Рувик с нарастающей уверенностью вбивался в него, едва не таская по ковру. Кожа шлепками встречалась с кожей, мышцы от напряжения горели огнем, и вдруг Рувик сбился, толчки стали беспорядочными и отчаянными, его затрясло. – Ох, блядь, – прохрипел Себастьян, призывая своего любовника двигаться быстрее и сильнее, пока внутри него стремительно нарастало напряжение, ищущее выход. – Блядь, Рувик, пожалуйста… Рувик толкнулся еще раз, так глубоко, как только смог – Себастьян стиснулся вокруг него – и на обоих обрушился оргазм, вспышка за вспышкой, сотрясая их крупной дрожью. Весь чертов мир смело приливной волной. Горячее белое марево вытягивало последние силы из уставших конечностей, оседало щекотным сиянием в каждом потрепанном нерве, множась эхом в клетке их объединенных чувств. Себастьян зажмурился, с силой сжимая веки, пробуя сделать сознательную попытку нормально дышать – вдох и выдох – пока все вокруг не перестало кружиться, и собственные легкие не перешли под его контроль. Сердце еще заходилось, и он стащил с себя Рувика, чтобы выпрямить ноги. Рувик рухнул на пол рядом с ним. Частота его дыхания изменилась, и когда Себастьян открыл глаза, то внутри у него все перевернулось: тот вернул себе свое юное лицо и шелковистые волосы. Густой пунцовый румянец на щеках – полыхающие щеки были по-своему очаровательны, не говоря уже о сытом блеске в полусонных голубых глазах. Но затем он замер. Посмотрел на свои руки, а потом потянулся к лицу, обводя пальцами челюсть и нос. Его лицо потемнело, когда он осторожно сел. Себастьян наблюдал за ним, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Его еще не отпустило после оргазма, но, глядя как Рувик трогает руками свои уши и волосы, он ощутил, как уверенно поднимает голову чувство вины. Их связь испарилась – он больше не чувствовал влияния Рувика на свой разум, и это разделение напугало его. Он прочистил горло. – Рувик?*
Рувик обернулся. Он заметил на лице Себастьяна выражение виноватой обеспокоенности и не знал, что с этим делать. Он вообще не понимал, что теперь делать. Его тело всегда было ему словно чужое, не считая периода детства, но испарина, адреналин и боль вносили рассинхрон в его самоощущение способом, которого он прежде не испытывал. Какие-то мгновения назад он был чем-то совсем другим. Он пошел на поводу у привлекательной лжи, которая принадлежала даже не ему, а теперь он ненавидел себя, что позволил себе настолько увязнуть в ней. Но это выражение на лице Себастьяна – следы, оставленные им на чужом теле, еще тлели на его собственном. Как только он мог выглядеть таким виноватым и готовым предложить утешение, после того, как сотворил это с ним? Рувик пытался разжечь в себе ярость, но он понимал мотивы Себастьяна лучше, чем хотел бы. Но злость все равно кипела в нем, и он сжигал себя в ненависти раз за разом за неспособность простить всю ту ложь, что СТЭМ ему обещала. Его сестра, его тело, его потребованная обратно жизнь – он никогда этого не получит. – Как ты посмел…– Рувика трясло, чувство было слишком сильным, чтобы его идентифицировать. – Как ты мог… – Мне жаль, – Себастьян взял его за руку и не отпустил, даже когда Рувик попытался ее отобрать. – Прости меня. Рувик взглянул на его настороженно, но когда Себастьян потянул его на себя, он не стал сопротивляться. Он прижался к его теплой груди и позволил уставшим рукам обнять себя. Незамедлительно легкие свело острой пронизывающей болью, как будто в грудь воткнули нож и принялись накручивать на него внутренности. Он испугался – не растерять бы свой гнев, но Себастьян гладил его по спине, и понемногу он успокоился. Он вдохнул запах Себастьяна и постарался сосредоточиться на отголосках посторгазменной неги, еще гулявшей по его крови. «Он все еще со мной». Рувик ткнулся носом Себастьяну под челюсть, поерзал, подползая как можно ближе. На языке еще горчил привкус желчи, но зато его руки больше не дрожали. «Несмотря ни на что, он все еще со мной».***
Майра слышала, как открылась дверь, но взгляда не подняла. Ей было и не нужно: только двоим людям хватило бы наглости войти без приглашения, а Лим не носил обувь на каблуках. Она не отрывала глаз от мониторов, слушая, как эти самые каблуки стучали по ковру, приближаясь, пока Татьяна не склонилась над ней через спинку стула, царапая ее плечи ногтями. – Всё еще работаешь, смотрю, – голос у нее всегда был слишком спокойным, она всегда следила за реакцией. – Они прорывались на юг, – сказала Майра, показывая ей виртуальную карту города, которую она просматривала вот уже несколько часов. – Значит, с юга они и пришли, – на втором мониторе был открыт список отчетов полиции и анонимных звонков по району. – Следовательно, они нашли надежное и безопасное укрытие. – Ода прослушивает полицейскую частоту. Теперь, когда мы знаем, что они действуют вместе, долго ждать нужной информации не придется, – она чувствительно ткнула Майру в затылок. – Я же говорила, позволь нам этим заняться. Майра откинулась на спинку. – Если бы я считала, что ты не справишься, я бы давно бросила полевую работу, – ответила она. – Я просто пытаюсь использовать во благо свой опыт общения с ним, – она начала пролистывать список арендодателей в домах, где заявили о взломе. – В чем тогда смысл всей моей разведывательной деятельности, если я даже не попробую? – Май-ра, – нараспев произнесла Татьяна и оперлась локтями на спинку стула, ее руки повисли над грудью Майры. – Ты ведь знаешь, что я вижу тебя насквозь. Она знала. И в большинстве случаев это знание являлось необходимым комфортом, за который она бы билась ценой собственной жизни. – Я не собираюсь делать глупости, – сказала она, но Татьяна и так это понимала. – К тому же, Адам все равно меня и близко к нему не подпустит без должного надзора. – И я тоже, – Татьяна прижалась щекой к ее уху. – Мне нужен этот человек, Майра, живым. Он станет ключом ко всему над чем мы трудились, – Майра почувствовала, как ее губы растягиваются в улыбке. – Не переживай. Когда я с ним закончу, он даже не вспомнит, что был человеком. Он больше никогда тебя не обидит. Майра отвлеклась на мысль, а знакома ли вообще Татьяне концепция боли за пределами базовых понятий? Не придумав ответа, она сменила тему. – Как справился Джозеф? – Он молодец, – Татьяна выпрямилась и отошла, сменив точку опоры на стол. – Ты оказалась права насчет него: немного подлечим его, и он тут освоится, – она задумчиво хмыкнула. – Но меня беспокоит Кидман. – Позволь мне беспокоиться о ней, – ответила Майра. – Лим и его команда подчиняются мне. – Уж я-то знаю. Тон у нее был четко выверенный, она все еще следила за реакцией. Майра продолжила поторапливать разговор: – Я слышала, Администратор был недоволен количеством внимания, которое вы привлекли сегодня. Ему звонили из Вашингтона. Татьяна насмешливо фыркнула. – Ты же не переживаешь из-за Бюро всерьез? Мы на шаг впереди них вот уже как полвека, и это не изменится. – Не становись самоуверенной только потому, что мы подобрались к решению проблемы ближе, чем когда-либо, – предупредила Майра. Она уже не обращала внимание на информацию на экране, но продолжала переключаться между вкладками. – Именно в такой момент все норовит пойти наперекосяк. – Вы оба слишком сильно волнуетесь. Если они отправят кого-то с проверкой, то будем действовать по стандартному протоколу – Бюро получит свою дозу забвения. Татьяна умолкла, а затем протянула руку, коснувшись двумя пальцами щеки Майры. Майра перестала щелкать мышкой и повернула голову ровно настолько, чтобы продемонстрировать, что это прикосновение ей приятно. – Я могу сделать то же и для тебя, если хочешь, – предложила Татьяна. – Тебе нужно только попросить. Предложение было очень уж соблазнительным, но Майра хорошо знала, какие это повлечет последствия. – Когда все закончится, – заговорила она, – когда их доставят сюда и все нормализуется. Тогда я и захочу забыть. Татьяна знающе улыбнулась. – Разумеется, – она оттолкнулась от стола. – Мне нужно закончить дела в лаборатории, на случай, если Лим вдруг доставит нам наших мальчиков. Но я еще зайду к тебе попозже. – Приходи, – согласилась Майра. – Я здесь на всю ночь. – Всегда рада немного отвлечь тебя, – Татьяна стиснула ее плечо и направилась к двери. – В следующий раз захвачу с собой перекусить. Сомневаюсь, что ты вообще сегодня ела. Майра лишь пожала плечами и вернулась к просмотру сайта. Ее деланная сосредоточенность закончилась, стоило Татьяне закрыть за собой дверь. Оказавшись наедине с собой, она откинулась на спинку стула. Монитор расплылся перед глазами. Тишина вокруг гудела и потрескивала белым шумом, и Майра позволила ему нарастать, пока он не зазудел у нее под кожей. Татьяна всегда получает то, что хочет. Отталкиваясь от этого факта, можно было прийти к логическому заключению, что рано или поздно она заполучит и Себастьяна. Возможно, она будет втыкать иголки ему в череп, накачав наркотиками и химикатами, а может – вскроет, как Рувика, расфасует его органы по стеклянным банкам. Может, они смогут навещать его легкие и печень и слушать, как молодые агенты перешучиваются между собой, что этому экземпляру стоило больше заботиться о собственном здоровье. А он даже не узнает, кто это с ним сотворил. Майра вскочила на ноги. Тяжело дыша, она опрокинула стол. Мониторы разбились, разлетелась по углам канцелярская мелочевка. У нее вспотели ладони. Она принялась мерить шагами комнату. Он никогда не узнает. Эта мысль занимала ее многие месяцы, все глубже врезаясь в мозг с каждым повтором, а утешение, что она приносила, стало пыткой. Но рядом с ней росла другая мысль, норовящая исключить предыдущую: может, ему стоит знать. Может, он заслужил узнать – может, она заслужила, чтобы он знал. В «Мобиусе» не осталось никого, кто смел бы осудить ее. Только у Себастьяна осталось это право. И как она собирается жить дальше без этого? В дверь постучали. Она ответила, открывая дверь ровно настолько, чтобы увидеть визитера, не дав тому заглянуть в комнату и увидеть устроенный ею бардак. Сердце пропустило удар – за дверью стоял Джозеф. Он часто дышал, будто бежал сюда, и взгляд был взволнованный. Она мгновенно поняла, что он хотел ей сказать, и от этого зазудели ее шрамы. – Мне нужно с тобой поговорить, – сказал Джозеф. – Ты по дороге не видел Татьяну? – спросила Майра прежде, чем успела сознательно связать мысли между собой. Джозеф покачал головой. Должно быть, он понял, к чему был этот вопрос, потому что дальше он сказал: – Я еще никому не говорил. И я считаю, что тебе лучше в этот раз пойти с нами. – Хорошо, – Майра подхватила с пола пиджак и вышла в коридор. – Пойдем, – сказала она, – по пути возьмем всех, кто нам нужен и необходимое оборудование.***
Себастьян дремал, то погружаясь в сон, то поплавком выскакивая на его границу с реальностью. Он не знал, как долго это продолжалось, однако, когда он открыл глаза, солнце уже село, и в комнате было темно. Рувик спал, облапив его на манер осьминога. Стараясь не тревожить его, Себастьян аккуратно потянул затекшие ноги и спину. Болело всё. «Дебильная была затея, – подумал он и поморщился, подсчитав все, что болело, включая ковровые ожоги. – Лучшего времени не мог найти, чтоб позволить выдрать себя насухую?» Рувик заворчал во сне, и Себастьян бездумного погладил его по спине, пока он не затих. Это немного отдавало безумием, то, каким естественным казалось желание предложить Рувику, из всех людей, такое элементарное утешение. Отстранившись, он недолго разглядывал лицо своего партнера. Лицо, правда, было не его – украденное – обманчиво юное и невинное. Себастьян огладил мягкий контур его щеки и ощутил странное чувство в груди, подозрительно напоминавшее смирение. «Это не настоящий Рувик, – думал он, пока чужое дыхание щекотало кожу. – Может и нет его такого нигде. Он такой, какой есть. Ты не сможешь его изменить, не сможешь переделать. Если ты хочешь двигаться дальше, то остается лишь принять все, как есть». Он обвел кончиком пальца ухо Рувика, повторяя форму хрящей, которых не было у его умозрительного образа, тронул мягкую мочку. Он вздохнул. – Полагаю, ты будешь моим личным монстром. Рувик во сне прижался поближе, и заманчиво было бы полежать так еще немного, но Себастьян не хотел расслабляться, когда на кону стояло так много. – Рувик, – он потряс его за плечо. – Ну же, вставай. Нам нужно собираться. Рувик заворчал, но проснулся. Потирая глаза, он распутал свои конечности, которыми обвил Себастьяна, и сел. Сперва он выглядел отчасти озадаченным, поежился, будто заново привыкал к своей коже. Себастьян дал ему минутку собраться с мыслями, а потом спросил: – Ты в порядке? Рувик в ответ нахмурился, оглядел его. – Сам-то как? – он развернулся, чтобы лучше видеть Себастьяна. – У тебя же все болит. – Да что ты говоришь, – Себастьян подтянул под себя руки и сел со стоном. – Есть другие способы делать это, знаешь ли. – Тогда, в следующий раз, – хоть Рувик и был обеспокоен, у него не получилось скрыть свою заинтересованность, – можешь мне показать. Себастьян сглотнул: воображение вспыхнуло живыми картинами с теплым, извивающимся под ним Рувиком. Он мимолетно задумался, а не наслал ли их сам Рувик? – В следующий раз, – согласился он и прочистил горло. – Однако оставаться здесь нам больше нельзя. Если не возражаешь, заедем в мотель на ночь. Убедишь хозяина дать нам комнату на пару дней, – он потер поясницу. – Нам, пожалуй, стоит отложить наши планы ненадолго. Не уверен, что кто-то из нас с тобой будет готов к войне этим утром. – Справедливо, – Рувик почесал живот и скривился. – Пойду в душ. Он подхватил с пола свои треники, но когда потянулся за кофтой, Себастьян его остановил. То была закрытая толстовка с передним карманом, никаких молний или пуговиц. События прошедшего часа закипали на задворках сознания, пока от теребил в руках ткань. – Как я снял ее с тебя? – спросил он. Рувик странно посмотрел на него. – Вместе с кожей, – ответил он. Себастьян поморщился, но Рувик говорил с сарказмом, без обвинений. Он покачал головой. – Нет, то есть… Я ведь считал, что на тебе твой халат, – попытался объяснить он. – Твой больничный халат. Я снял его с твоих плеч, помнишь? Но вот это пришлось бы тащить через голову… – он оглядел пол и нашел переделанные наушники, лежавшие поблизости. Он не мог вспомнить, в какой момент перестал замечать их. – Когда я пришел, они уже были на тебе, – сказал он, совершенно сбитый с толку. – Но я не помню как снимал их с тебя. Они просто… Рувик задумчиво переводил взгляд между толстовкой и наушниками. И что-то, наверное, встало на свое место: Себастьян почувствовал прилив его гордости, как дрогнули его губы. – Похоже, это означает, что вместе мы сильнее, чем по отдельности, – с удовлетворением сказал он и, забрав толстовку из рук Себастьяна, поднялся на ноги. Себастьян зажмурился и отвернулся, когда он зажег торшер. – В смысле? – Я потом объясню, – он направился в ванную. – И я все еще планирую собрать тебе собственный передатчик. – Нет уж, спасибо! – крикнул вслед Себастьян, хотя его мнение тут веса не имело. Он закатил глаза и решил не шевелиться лишний раз, пока не наступит его очередь идти в ванную. «И где та бутылка текилы?» Рувик плескался не долго, и Себастьян принял эстафету, помывшись так же быстро, и, по возможности, тщательно. К тому времени, как он вышел из ванной и переоделся, Рувик уже заканчивал запихивать в спортивную сумку файлы с делами о пропавших без вести, за что он был отдельно ему благодарен. – На шоссе есть мотель, который может нам подойти, – сказал он, застегивая ремень плечевой кобуры. Он опрокинул шот текилы и убрал бутылку от греха подальше. – Он небольшой и малость вшивый, но расположен по дороге к зданию «Мобиуса». Удобно будет выдвигаться. – Сойдет, – Рувик ушел на кухню. – Посмотрю, сколько еды у нас осталось. – Хорошо, – Себастьян только засунул револьвер в кобуру, как в дверь постучали. «Должно быть, это Бри», – подумал он, шагая к двери. Ее квартира была не прямо под этой, но он все равно поморщился при мысли, что она могла услышать. Он готов был начать многословно извиняться и открыл дверь. За дверью стоял Джозеф. Сердце Себастьяна пропустило удар. Рука автоматически метнулась к пистолету, но только он схватился за рукоять, как затянутые в перчатку пальцы Джозефа сомкнулись вокруг его запястья, удерживая руку. От уязвленного взгляда Джозефа внутри все перевернулось. Они были напарниками вот уже почти десять лет, а его первым порывом стало схватиться за пушку. – Тебе это не понадобится, – проворчал Джозеф, и Себастьян выпустил рукоять. Он не мог даже пошевелиться, пока Джозеф вытаскивал револьвер из его кобуры. – Я пришел поговорить. Себастьян посмотрел ему за спину: он больше никого не увидел, но это совершенно не значило, что ищейки «Мобиуса» уже не перекрыли все выходы. В голове звенела пустота. – Джозеф, – трудно было даже дышать, не то что связно говорить. – Как ты нашел нас? – Кто-то в здании пожаловался на шум, – ответил Джозеф, вытряхивая в ладонь патроны из револьвера. – Сказали, что слышали крики, – он ссыпал патроны в карман пальто и убрал револьвер за пояс. Под его пиджаком Себастьян четко различил оружие. – Бри потолковала с офицерами, принявшими вызов, но когда я услышал адрес, я понял, что это был ты, – от того как он скривился, Себастьяну стало прямо-таки стыдно. – Ты правда думал, что я не в курсе твоей договоренности с Бри? Я ведь твой напарник. Себастьян лишился дара речи. Он оглянулся и заметил Рувика в арочном проходе кухни: тот побелел, и когда их взгляды встретились, замотал головой. – Можно мне войти? – спросил Джозеф. «Мы в жопе». Себастьян снова взглянул на него, и его пробрало холодком от вида незнакомого костюма, в который был одет Джозеф, и красных эмблем на его перчатках. – Ты один? – Нет, – он как будто нервничал, но был настроен решительно, от чего сердце рвалось на части. – Трое агентов в фойе, еще шестеро – прикрывают выходы. Они не станут действовать, пока я не дам команду, но на этот раз сбежать не получится, Себ. Поэтому, пожалуйста, можем мы сперва поговорить? «Мы в глубокой жопе». Себастьян обернулся еще раз. Рувик ястребом следил за ними, но по лицу было видно, что у него тоже нет идей, как им теперь быть. «Может, получится до него достучаться, – отчаянно подумал Себастьян, и отступил в квартиру, позволяя Джозефу войти. – Вдвоем мы сумеем, мы поможем ему, и тогда… может быть…» Себастьян затворил за ним дверь. Джозеф заметил это, но возражать не стал, вместо этого оглядев квартиру цепким взглядом. Он наморщил нос, и Себастьяна сложило ужасом от мысли, что тот уже догадался, что они с Рувиком замышляли. – Джозеф, – заговорил он, рассчитывая, что сумеет внести ясность превентивно. Он прошел в квартиру за напарником. – Не знаю, что тебе наговорили в «Мобиусе», но уверен, что это хрень собачья. Джозеф, наконец, заметил Рувика. Он напрягся всем телом, но держал себя в руках: явно готовился к этому. Он думал и просчитывал варианты не как пешка с промытыми мозгами, а как он делал это всегда, и от этого понимания у Себастьяна закружилась голова. Рувик пристально смотрел в ответ, и все еще было не понятно, о чем он думал. Молчаливое напряженное противостояние между ними завершилось так же внезапно, как началось, и Джозеф повернулся к Себастьяну. – После подключения к СТЭМ в «Маяке» я оказался в коме, – сказал он. – Целых две недели я то выбирался, то срывался обратно в тот кошмар. Даже сейчас мне сложно заснуть, я боюсь, что лечение может дать сбой, отбросив меня обратно. Всё благодаря ему. Он взглянул на Рувика, и Себастьян не смог ничего с собой сделать – тоже посмотрел на него. Рувик никак не отреагировал, и Джозеф продолжил: – Это «Мобиус» разбудил меня. Меня бы здесь, скорее всего, и не было, если бы не они. Возможно, я многого о них еще не знаю, но я отлично помню, через что Рувик заставил нас пройти в той чертовой машине. А ты? – Помню, конечно, – незамедлительно ответил Себастьян. – Поверь мне, уж я-то знаю, на что он способен, – Джозеф скривился, но он слишком нервничал, чтобы толковать выражение его лица. – Но мы больше не в СТЭМ, здесь Рувик нам не противник. Он спас меня от «Мобиуса», и мы объединились, чтобы попытаться помочь тебе. Они не спасли тебя, Джозеф, они тебя, блядь, похитили. – Похитили? – неверяще фыркнул Джозеф. – Я получил лечение в федеральном медицинском учреждении. И я был в участке этим утром, говорил с капитаном – что здесь тебе напоминает похищение? Себастьян скрипнул зубами от бессилия. Их окружили агенты, которые подбирались все ближе – не было у них время на это дерьмо, и Рувик ничем не помогал. – Они тебя обработали! – настаивал он. – Эти люди пытались убить меня, несколько раз. Они сумасшедшие, и просто используют тебя, чтобы добраться до нас. Сдашь нас, и мы – все трое – закончим в банках с формальдегидом. – Потому что ты оказался прав насчет заговора, – уязвил его Джозеф. – К этому ты сейчас клонишь? Разговор сворачивал на слишком уж знакомую тропу. Обычно такие споры заканчивались тем, что Джозеф признавал «возможную вероятность», а Себастьян застывал посередине между чувством собственной правоты и ощущением себя круглым дураком. Но сейчас свести диалог к подобному исходу было категорически нельзя. – Да, я прав, – твердо сказал Себастьян. – Я прав насчет всего, что сказал. И если ты позволишь помочь тебе, я смогу это доказать. – То есть ты хочешь, чтобы я оставил «Мобиус» ради другого мозгомойщика? – Джозеф расправил плечи: он не собирался уступать. – Он бы уже влез ко мне в голову, если бы не лечение доктора Гутьеррез. Он бы заставил меня поверить во что угодно, разве не так? Он по-прежнему на это способен. Себастьян скривился, но не знал, как ответить так, чтобы это не прозвучало компромитирующе. – И зная это, – продолжил Джозеф, – как ты можешь быть уверен в своей правоте? Все это время ты оставался с ним один на один. Все, что ты узнал и пережил исходило от него. – Вовсе не так, – возразил Себастьян, перенося вес с раненной ноги на здоровую. – Именно «Мобиус» преследовал меня, пытаясь убить, и у меня есть пулевые ранения, которые это доказывают. – Откуда тебе знать, что произошло именно это? – стоял на своем Джозеф. – Он мог сам ранить тебя, чтобы ты был зависим от него, внушаем. Ты бы смог понять разницу? – Это… – «Это полная херня» – Себастьян взглянул на Рувика, тот стоял, удивленно вскинув брови, но не вмешивался. – Это просто смешно. Джозеф подошел на шаг ближе. Выглядел он при этом чертовски самоуверенно. – Он создал в собственном разуме целый мир, – сказал напарник. – Думаешь, он не смог бы внушить тебе мысль о заговоре, которым ты был одержим несколько месяцев к ряду? Тебе было нужно обвинить кого-то в смерти Лили, и он дал тебе цель. Однако это не значит, что его слова правдивы. От имени дочери на коже Себастьяна высыпали мурашки, и он стиснул кулаки. – Все совсем не так. – Он – чудовище, – горячо твердил свое Джозеф. – Он загубил сотни людей. Думаешь, его и впрямь заботит, что случится с тобой? Он лишь использует тебя, чтобы вернуть себе свою силу и причинить еще больший вред! – Ты ошибаешься! – Себастьян покачнулся. Он не мог сказать, что слова Джозефа были лишены смысла, что какая-то его часть не хочет поверить в услышанное. Он зло махнул рукой в сторону Рувика. – Может, скажешь что-нибудь? Рувик сложил руки на груди. – А зачем? – ответил он. – Тебе не нужно верить мне на слово. Взгляни на него, – он вздернул подбородок, указывая на Джозефа. – Это действительно твой напарник? Себастьян уже присмотрелся. Это определенно был сам Джозеф: жесткое, но сочувствующее выражение лица, попытки скрыть эмоции за маской логики. Но что-то было решительно не так: в том, как неподвижно он стоял, в том, как изгибались углы его рта во время речи. Мелкая дрожь в левой руке. Перед ним был Джозеф, но не в полном смысле этого слова. И это все, что ему было нужно знать. – Джозеф, – сказал Себастьян, – ты не прав. И я найду способ показать тебе это. Рувик напрягся, Себастьян тоже, думая, что он ненамеренно подал сигнал. Но Джозеф лишь вздохнул. Атмосфера в комнате изменилась. – Я знал, что ты так скажешь, – тихо проговорил он. – Знал, что не станешь слушать меня, – он развернулся к двери. – Но есть кое-кто, кому ты, возможно, поверишь больше. Рувик насупился, глядя ему в спину, взгляд его расфокусировался – он сканировал лестничную площадку и холл. И вдруг он словно задеревенел, кровь отхлынула от лица, а руки опустились. – Джозеф, – крикнул он резко, – нет. Джозеф проигнорировал его. – Я знаю, как долго ты этого ждал, Себ, – сказал он, открывая дверь. – Надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы ты пришел в себя. Он подозвал кого-то жестом руки. У Себастьяна волосы на загривке встали дыбом от волнения, но он понятия не имел кого или чего ожидать. Нервозность практически довела его до слепого ужаса, когда Рувик метнулся ему за спину, сжимая пальцами его рубашку. Говорил он тихо и торопливо: – Кто бы ни вошел через эту дверь, не верь ей, – сказал он ему на ухо. – Она такая же часть «Мобиуса», как и он. Ты понял? Она больше не твоя жена. У Себастьяна скрутило внутренности. – Что? Она перешагнула порог. Одета она был в костюм своего любимого серого цвета, светлые волосы аккуратно убраны назад, в ушах поблескивали серьги. Ее лицо ничуть не изменилось, каждая черта была ему так знакома, что у него сперло дыхание. Каждый ее дюйм, каждая деталь в ней была в точности такой же, какой он запомнил. Майра. Она была жива. Он не успел осознать эту мысль, а она уже стояла рядом с ним. Перед глазами поплыло, и он подумал, что сейчас рухнет без чувств, но ее руки взметнулись вверх, обнимая его за шею, она прижалась к нему всем телом. Прижалась так, как делала всегда, а от запаха ее кожи сердце заколотилось так, будто собиралось пробить дыру в грудной клетке. Его руки задвигались сами по себе, обнимая ее, прижимая ближе. – Майра?.. – в глазах стояли слезы, ему казалось, что он в любой момент рассыплется на части. Он по-прежнему чувствовал руки Рувика на своей спине. – Ты?.. – Прости меня, – сказала она, и ее голос встряхнул его. Она опустила одну руку. – Прости меня, Себастьян. Он почувствовал ее движение – Рувик зашевелился одновременно с ней. Не понимая, что происходит, он посмотрел вниз. Рувик схватил Майру за запястье, а она, в свою очередь, держала в руке подкожный инъектор. Их руки дрожали – но, мгновение спустя, Майра уступила и разжала пальцы, роняя инъектор на ковер. Себастьян соображал слишком медленно. – Здравствуй, Рубен, – с прохладцей сказала Майра через плечо Себастьяна. – Премного о тебе наслышана. – Взаимно, – в тон ей ответил он. Себастьян заерзал, зажатый между ними. Он не видел их лиц, а они оба прижимались так близко, что в голове царил полный бардак. – Да какого черта?.. – Я пришла забрать тебя домой, Себастьян, – сказала Майра, но слова ее были пусты, словно дешевая подделка; по коже поползли мурашки. – Тебе больше не нужно все это. Пожалуйста, позволь мне позаботиться о тебе. Рука Рувика сильнее натянула его рубашку на спине. – Не слушай ее, – велел он. – Она больше не твоя жена. Теперь она одна из них. «Нет, – Себастьяно затрясло. Он подумал, что не лишним было бы оттолкнуть от себя их обоих, но руки онемели, будто сигнал от мозга к ним блокировался. – Это все не может быть взаправду, – в отчаянии он посмотрел на Джозефа, но увидел, как тот вынимает пистолет из кобуры под пиджаком. – Как же мы все-таки встряли». – Майра, как… Что за херня происходит? Она задрожала, пробуждая в нем желание обнять ее крепче, но она заговорила вновь: – Прошу тебя, ни о чем не волнуйся, – сказала она, прижимаясь к его щеке. Она звучала, как чужой человек, и его затошнило. – Просто пойдем со мной. И я помогу тебе. – Нет, – огрызнулся Рувик. – Он мой. Ты не можешь… Он замолк на полуслове. Себастьян почувствовал грядущую бурю еще до первой молнии, за спиной будто полыхнуло жаром. Раздавшийся следом пронзительный шум, совершенно не походивший на ставший уже привычным сигнал трансмиттера, словно расколол ему череп. Рувик издал тонкий задушенный стон, а затем завалился назад, однако квартира все равно поплыла вокруг них, изгибаясь в углах, завыла. В ту же секунду Себастьян инстинктивно оттолкнул Майру, обернулся и неловко поймал Рувика за руку, осторожно укладывая его на пол. На короткое мгновение он ощутил огонь под руками, от фантомного дыма заслезились глаза, но, что страшнее, его сковал ужас – отягощенный чувством вины ужас, обращавший костный мозг в пепел. Какие-то секунды спустя, Рувик потерял сознание и забился в припадке. – Рувик! – Себастьян попытался поддержать его, но заметил, как в комнату вошли еще два агента, и как Майра подобрала с пола инъектор. «В какой же ты заднице, – отрешенно подумал он. – Все кончено». Блеск во взгляде Майры, с которым она наблюдала за страданиями Рувика, был, откровенно говоря, пугающим. – Майра, что за херню ты с ним сотворила? – Он попытался прочесть мои мысли, – ответила она. – И я ему позволила, – Майра склонилась над ним. – А сейчас замри-ка. Она замахнулась инъектором – остальные шагнули ближе. На принятие решения была секунда, и Себастьян сделал единственную вещь, которую счел правильной: совершил рывок, выбрасывая вперед ногу, и ударил Майру в колено, достаточно сильно, чтобы она упала. Он сгреб Рувика в охапку и, не обращая внимания на протесты нижней половины своего тела, вскочил на ноги и развернулся бежать. За окном спальни была пожарная лестница, и она была их последним шансом на спасение. Он успел сделать три шага до того, как Джозеф выстрелил. Выстрел ударил в спину, что было чертовски больно, но он продолжил идти, пока не подвели колени. Он уже вошел в спальню, где и осел на пол, выпустив Рувика из рук: перед глазами все плыло, а кровь медленно застывала в венах. Себастьян попытался ползти, когда понял, что вовсе не истекает кровью, но полностью осознал, что произошло, лишь когда к нему подошел Джозеф и вытащил иглу, впившуюся ему между лопаток. – Мне жаль, что до этого дошло, – сказал Джозеф, бережно переворачивая Себастьяна на бок. Его голос искажался действием препарата. – Но ты будешь в порядке, Себ. Теперь все будет хорошо… «Нет, только не так, – Себастьян хватался за ковер, но силы быстро оставляли его. Дотянуться он мог только до манжеты на спортивных штанах Рувика. Он крепко стиснул пальцы на ткани. – Только не после всего этого». Последним, что он услышал перед тем как потерять сознание, стал голос Майры, но слов он уже не разобрал.