BitterSweet

      В груди остаётся выжженная пустыня, когда он видит свою невесту, закованную в ледяные оковы. Это неправильно, эти статуи вокруг… И Ая… Надо было что-то делать, разбить этот лёд, голыми руками разорвать глыбу, но он был способен лишь стоять и смотреть.       — Ая… — вырвалось сиплое из его груди, идущее от самого сердца. Её можно было спасти, не стой он чёртовым истуканом! Паутина трещин окутала ледяной плен его возлюбленной, и тот с громким звоном рассыпался пылью, осевшей у его ног и разметавшейся рядом с торговым центром. Прямо напротив витрины со свадебным платьем, которое всегда так нравилось Ае.       Он обещал. Обещал, что спасёт её, но эти полицейские, вечно путающиеся у них под ногами и желающие упечь их всех за решётку. Если подумать, то воровали они не у обычных граждан, а у монстров. Были ли это преступлением? Как это понимали полицейские, охотящиеся на них? И на Ганглеров. На всех, кто не вписывался в орбиту привычного мира.       В его глазах лишь пустота, которая каждый раз обжигает его товарищей. Но он ничего с ней сделать неспособен. Ему не хочется причинять им боль, каждый потерял близкого и дорогого человека, но Тоома способен лишь на молчаливое сострадание, спрятанное за маской вора.       Жаль ли ему себя? Безусловно. Жаль ли ему других? Само собой. Но личные цели мгновенно выходят на первый план вместе со злостью. У полицейских часть коллекции Люпена! Как они могли их заполучить?! Трое сотрудников Международной полиции в его воззрении почти сразу приравниваются к Ганглерам, которых следует уничтожить. И его не волнует тот факт, что полицейские сражаются во имя всех граждан.       Злость с трудом перебивается мыслями об Ае. Что она сказала бы, узнай о его поступках? Пусть и во славу того, чтобы вернуть её. Он должен сдерживаться, не потерять хотя бы себя… Вернуть тот мир, ради любимой.       Но полицейские удивляют его. В ответ на «промашку» Умики, Патрен Третья пинает в их сторону монстра, позволяя забрать часть коллекции. Конечно, можно было буквально скакать от счастья и хлопать в ладоши, но баррикады между ними эта сделка не разрушит, и даже не положит начало для потепления отношений. Уже в следующую встречу Патрен Третья направит в его сторону оружие и выстрелит…       Они уже сталкивались подобным образом. Стальная леди из полиции и воришка в элегантном костюме с синими элементами. И её взгляд, её глаза… Она смотрела так, словно понимала всю его боль, несмотря на то, что они… Нет, Цукаса знала о нём, но почему-то до сих пор не доложила чересчур нервному Кейчиро об этом. Они направили оружие друг на друга, глядя прямо в глаза. И Цукаса почти произнесла его имя.       — То…       Нет! Практически в один прыжок Тоома оказался на крыше, пальцами разрывая так душащий его воротничок рубашки. Лёгкие словно пронзили тысячи маленьких иголочек. Как она посмела? Она пробралась под его маску, вскрыла грудную клетку и сжала сердце в ладонях! Хочет таким образом заставить его сдаться и работать на полицию? Чёрта с два!       Тоома падает на колени, продолжая комкать пальцами рубашку. Это лишь психологическая уловка, каким учат в специализированных академиях. Она лишь подбирается к его слабым местам, чтобы затем их использовать и уничтожить. Это всё лишь глупая игра, на которую он почти поддался! Ведь даже сочувствие можно сыграть так, что человек с израненной и разбитой душой поверит.       Но где-то глубоко в сердце загорается огонёк глупой надежды на то, что она искренне ему сопереживает. Что нет, это не игра. Что она с болью и пониманием произнесёт его имя, словно прося поделиться с ней. Тоома не может выбросить из головы образ и взгляд полицейской, хоть и кричит самому себе до хрипоты, что это неправильно. Стальная леди прячет под бронёй из вежливости и протоколов поведения что-то мягкое и нежное. Что она позволила ему открыть в себе через всего лишь взгляд… А он, вот же позор для вора, даже не попытался это украсть. Что-то ведь шевельнулось в его душе в ответ на её взгляд.       Тоома возвращается домой глубокой ночью. На обеденный стол он кладёт несколько цветов мальвы и задерживает свой взгляд на них.       — Прости меня.       И кого-то просит простить.