Believer

Мне больше не хочется доверять никому. Тот, кого я считала идеалом для подражания, человеком, который способен пролить свет на моё жалкое существование, оказался совсем другим. Нет, он не сделал мне больно. Он меня уничтожил. А я ведь искренне считала, что Джастин — тот самый, кто никогда не способен на такие подлости. Он тот человек, рядом с которым интуиция ошибается, характер меняется, мысли путаются, сердце начинается биться в разы сильнее, руки потеют, и не существует слова «нет»! Страшно представить, что он думал обо мне все эти дни, раз смог высказаться при мне и сказать такие вещи. Я думала, что он сможет защитить меня от нападок матери. Оказалось, он ещё хуже, чем она. Боль в сердце смешивается с ненавистью. Ненавижу его глаза, ненавижу его слова, ненавижу его самого. Как может быть пастором тот, который унижает тебя в глазах других? Видимо, я очень сильно ошибалась, идеализируя пастора. Не существует идеальных людей, тем более среди тех, кто стремится к святости, существуют лишь люди, скрывающие свои недостатки. Наверное, они с мамой смогли найти бы общий язык. Я выплакиваю все глаза, жалея себя и виня собственную наивность. Глупая дурочка, ну когда же ты научишься разбираться в людях? Наверное, будет правильнее, если я совсем перестану доверять кому-нибудь, кроме себя самой. Так будет легче. Так будет правильней. Не говорите мне, что люди в шестнадцать — ещё дети. Не говорите мне, что они ещё ничего не понимают в жизни. Не говорите мне, что они не могут жить с разбитыми сердцами, не достигнув совершеннолетия. Чем дальше живёт человечество, тем больше страдает именно молодое поколение. Мама не заходит ко мне весь вечер, и это даже удивляет. Не слышно её голоса и в квартире, хотя я отлично знаю, что они зашли домой после меня. Но с другой стороны, это даже к лучшему. Не представляю, как буду смотреть ей в глаза после всего этого. Приехала с человеком, который ещё и оскорбил меня при ней… Боже, за что мне всё это? С невыученными уроками, с распухшим от долгих слёз носом и красными глазами я встаю наутро. И понимаю, что окончательно разбита. Нет сил, чтобы подняться с кровати, нет сил держать зубную щётку, нет сил просто держать открытыми веки. Кажется, я окончательно разочаровалась в своём существовании. Я готова уже забыть данное Джастину обещание. Плевать на него. Вздрагиваю, когда на кухне появляется мама, и жду, когда она начнёт выносить мне мозг на тему вчерашнего, но она молчит, тем самым угнетая меня ещё сильнее. Иногда кажется, что лучше пусть наорут, чем будут давить молчанием. Она быстро готовит завтрак, кладёт еду в тарелку и ставит на стол. — Садись, ешь, — говорит она ровным глухим голосом, а мне начинает казаться, будто я ослышалась или это — сон, который мне снится. — Мне ещё раз повторить? — спрашивает мама, и я быстро сажусь за стол и беру ложку. Что это с ней? Внезапно проснувшийся материнский инстинкт? Начинаю есть, стараясь не смотреть на неё — мама очень не любит этого, и может начать ворчать. Она молча выходит из кухни, а я продолжаю есть, недоумевая, что всё это значит. Я думала, она как минимум убьёт меня за вчерашнее, но явно не станет кормить завтраком. — Я позвонила твоей классной, ты сегодня не пойдёшь в школу, — мама снова заходит сюда и говорит это настолько тихим и траурным голосом, что мне становится не по себе. Что такого могло случиться, раз она так резко изменилась? — А почему? — осторожно спрашиваю я, опасаясь сказать лишнее слово. — Поедем в магазин, — отвечает мама и начинает делать завтрак на троих — себя, Элли и, наверное, на своего ухажёра. Кажется, он ночевал у нас. Но мне сейчас не до этого. Снова наваливается обида от вчерашнего. Если бы Джастин не сказал о том, как я выгляжу, мама не потащила бы меня сегодня за покупками. Неужели всё действительно настолько плохо? Неужели я и впрямь выгляжу так ужасно, что даже мама согласна со словами пастора? Молча утыкаюсь в свою тарелку, доедаю кашу, отпиваю чай и ухожу в ванную. Я настолько подавлена, что кажусь себе настоящей уродиной. Смотрю в зеркало и понимаю, что Джастин прав: я совершенно бездарна. Быстро мою голову, достаю мамин фен, сушу волосы и возвращаюсь в свою комнату, пока проснувшиеся Элли и мамин кавалер возятся на кухне. Ковыряюсь в своей одежде, и она кажется мне не такой уж и плохой. Видимо, она всё же не тянет до уровня пастора. Он всегда одет как с иголочки, приятно пахнет, носит дорогие часы и браслеты, а какой у него домик и машина… нет, пастор не миллионер, но он определённо имеет отличный вкус и явно покупает себе одежду чаще, чем раз в пару-тройку лет. С этой минуты все будет по-другому: больше мир не увидит плаксу Мел. Надо себя менять. Меня мучает не жизнь и ее сложности, а мысли об этом. Надо научиться радоваться жизни, уверена, что жизнь страдать меня ещё научит. Тоже тут, устроила драму. Зато сейчас за покупками поеду. Надо кардинально изменить своё отношения к ситуации. И ещё про этих «друзей» из церкви. Больше никому, кроме себя, нельзя доверять. И шататься мне там тоже не следует. С приподнятым настроением и улыбкой одеваюсь и покорно жду, когда меня позовут, ведь самой не хочется нарваться на конфликт. Вся эта ситуация очень странная, мама никогда не поддаётся влиянию других людей, а тут вдруг такое… Мамин ухажёр отвозит нас на своей машине и даже пару раз дружески подмигивает мне, и это тоже странно, потому что обычно наше общение сводится только к сухому приветствию. Улыбайся же, Мел! Ищи во всем плюсы. Я сильная и справлюсь со всем. Всю дорогу мама возится с Элли, чтобы та не приставала ко мне, она даже села на заднее сиденье ради этого. Слишком много почестей с их стороны, я не привыкла к такому. Но от такого обращения все равно теплеет на душе. Уже даже плохая погода никак не помешает. Мы действительно через несколько минут приезжаем в торговый центр, и мне на самом деле покупают одежду. Кавалер с Элли сливается уже спустя полчаса — забрав сестрёнку, уходит с ней в детскую зону, а мама терпеливо ходит за мной. Она по большей части молчит или очень спокойно даёт советы, не кричит и не дёргает меня, и я начинаю чувствовать себя более раскованно. Спустя ещё полчаса я почти перестаю комплексовать, таскаю маму по этажам торгового центра в поисках нужных вещей, с удовольствием кручусь перед зеркалом и выбираю одежду. Это так странно — покупать себе то, что хочешь, не зацикливаясь на постоянном «бери только то, что самое необходимое», «то, что нужно для школы», «куда ты это будешь носить?», «слишком дорого стоит» и прочие отговорки, мешающие выбирать что нравится. Разумеется, я выбираю вещи подешевле, чтобы потом мама не обвинила меня в излишнем транжирстве, но сейчас период предрождественских распродаж, и я впадаю в тихую эйфорию, покупая новые туфельки всего за двенадцать баксов вместо обычных восьмидесяти девяти. Вчерашнее платье мне действительно шло, и я пытаюсь найти такое же или хотя бы похожее по фасону или цвету, и это почти удаётся. Примеряя находку, думаю о том, что, возможно, это даже хорошо, что Джастин сказал вчера все эти слова. Глядя на свою разношенную в хлам обувь, которую мне покупали ещё в позапрошлом году, и на стоящие рядом две пары купленных полуботинок и сапожек, ощущаю себя почти королевой. Настроение, которое до этого момента дотягивало до нормального, то сейчас оно просто взлетело до небес, и даже хочется обнять маму — так сильны во мне положительные эмоции. Маме звонит её ухажер, мы делаем перерыв в фудкорте, затем, осмелев, прошу купить мне пару безделушек типа блокнотика или резинки, и он сам даёт мне деньги, чтобы я пошла и купила себе, что хочу. Мама сидит молча, я беру протянутые мне целых сто долларов и иду в сторону магазинчика, глядя на свои руки. Сотня баксов на блокнот! Это очень много для меня, я никогда не тратила больше двадцати за раз, и то, это было всего однажды, а тут — в пять раз больше! Мне было разрешено потратить их все, мама сказала, что он меня слишком балует, я думаю, что он просто хочет наладить отношения и пытается подкупить меня и мое расположение, но именно сейчас меня это совершенно не волнует. Я покупаю себе и блокнот, и красивый ободок, и ещё несколько разных мелочей, и всё равно у меня остаётся ещё приличное количество денег. И это так здорово, что я начинаю танцевать на месте, слушая музыку торгового центра. Наверное, я должна сказать «спасибо» пастору? — А ты что тут делаешь, мы тебя уже обыскались, — внезапно раздаётся рядом со мной, и от неожиданности я даже вскрикиваю. Линдси стоит рядом и смеётся, тряся своими рыжими волосами. — Я вообще-то с мамой, — говорю я. Хотелось сказать «с семьёй», но… не сказала. — А зачем тебе я? — Джастин просил найти. Сказал, чтобы все, кто может, приехали к церкви сегодня в три. Нужно разбирать привезённое барахло и готовить подарки к рождеству. — А позвонить не судьба? — достаю телефон и смотрю на экран. Чувствую, как начинаю потихоньку заводиться. — Нет денег, — Линдси закатывает глаза, как будто это настолько очевидно, что я не обязана спрашивать о таких пустяках. — Приходи, короче. Терезы нет, а больше некому. Сандра, ты, я, может, ещё пара человек. Остальные разболелись, видишь ли. — Я не собираюсь никуда с вами идти, — отрезаю я, даже не собираясь обосновывать свой отказ, и плевать, что Линдси сейчас по-любому начнёт придираться и выпытывать, почему нет. Я им не собачка какая-нибудь, чтобы бегать за ними и выполнять все их приказы. Иди туда, помоги с этим. Что за эксплуатация труда несовершеннолетних? — Мама не пускает? Джастин сказал, что ты вчера на него обиделась из-за чего-то, — Линдси делает вид, что не заметила моего грубого тона и продолжает улыбаться. И почему она сейчас стала меня так сильно раздражать? — Я не приду, и всё, — окончательно разозлившись говорю я, снова испытывая жгучую обиду. Почему Джастин всё рассказывает ей, она что — его лучшая подруга? Или он делает это специально, потому что знает, что Линдси обязательно проболтается мне? А знает ли этот Джастин, что она вчера трахалась в его доме, и я не исключаю, что в одной из его комнат? — Ну ладно, как хочешь, — Линдси пожимает плечами. — К Богу насильно не тянут, Мелоди, — совсем как Джастин, произносит она. — А я вот приду, там всегда можно найти себе что-нибудь интересное. Ну пока. Вот так проще простого. Пришла, выложила всё что хотела, ушла. Я никак не отвечаю и ухожу в противоположную сторону, чувствуя, что поднятое с таким трудом настроение упало сейчас ниже цокольного этажа этого здания. Линдси быстро теряется из виду, а я возвращаюсь к своим. Меня ждёт одна только мама, я снова начинаю ждать её нравоучений на тему возможного транжирства чужих денег, но она ничего не говорит, только спрашивает, не устала ли я, и хочу ли чего-нибудь ещё. — Если хочешь, можешь сходить в кино, — говорит она, и я удивлённо смотрю на неё, думая о том, что мама сегодня какая-то чересчур странная. Иногда мы с ней общаемся, и вполне неплохо, но последний раз был настолько давно, что я не могу вспомнить его. Сейчас я действительно счастлива. Испытываю душевное спокойствие: Джастин с его компашкой отстали, мама зовёт меня с ней в кино, нет разговоров на тему транжирства денег. Боже, неужели все закончилось? Ещё раз смотрю на маму, но она вообще не выглядит настроенной на ссоры, и я с удовольствием принимаю её предложение, и мы, отправив Элли и кавалера домой, идём на сеанс. К сожалению, фильм оказывается неинтересным, мне немного скучно, но сам факт того, что я смотрю его вместе с мамой, да ещё и не поругавшись ни разу за день, очень радует. Неужели нельзя всегда стараться вести себя так же, как сегодня? Мы выходим из кино, обсуждая фильм, а около торгового центра на глаза попадается припаркованная машина пастора. И сердце падает куда-то внутрь меня. Украдкой верчу головой, оглядываясь и пытаясь найти его, и одновременно с этим, боюсь встретиться взглядом. Вот странная я: буквально несколько часов назад я проклинала его всевозможными способами, но стоит мне завидеть его машину, как у меня в памяти сразу же появились воспоминания, как я с ним обнималась, какие ласковые слова он мне говорил… Ведь Джастину нужна помощь, он будет ждать меня сегодня, а я? Достаю телефон и смотрю на время. Остаётся около сорока минут, я вполне могу успеть добраться до дома, переодеться и приехать в церковь с небольшим опозданием, но… зачем оно мне? Злая и ворчливая Мел снова во мне просыпается. Не хочется быть нищенкой среди них, зазнавшихся и счастливых. Пусть найдёт для помощи кого-нибудь другого, в конце концов, до этого они прекрасно справлялись и без меня. Несмотря ни на что, домой возвращаюсь в хорошем настроении. Кажется, в любом минусе можно найти свои плюсы. Главное — не стоять перед закрытой дверью. Стараюсь не думать как пастор, ведь именно его слова вертятся сейчас в моей голове, но в то же время понимаю, что он невыносимо прав. Насколько сильно ты успел проникнуть в моё сердце, пастор Джастин? Примерно в четвёртом часу, когда я вовсю кручусь перед зеркалом в новых вещах, приходит сообщение. «Очень жаль, что ты не пришла, девочки без тебя не справляются. Тереза». Все угрызения совести запихиваю куда подальше и довольно грубо им отвечаю. «Мне все равно, с чем вы там не справляетесь, мне это до этого нет дела, прости». Меня это больше не касается. Джастин вчера поставил точку всей этой вакханалии. И у меня появился повод его ненавидеть. Кто знает, чем бы могло закончиться мое увлечение. Вдруг это действительно секта? Лежу на кровати и улыбаюсь. Простите, но я не принадлежу вашей общине. Можете думать обо мне что угодно. Этот день дал мне толчок и осознание того, что в моей жизни сейчас не всё так и плохо. Надо забыть весь этот бред, что успел произойти со мной за эту неделю. Бог мне за это время никак не помог. И нужен ли он мне вообще после всего этого? Настанет день, и я проснусь совсем другой. Счастливая, без заморочек по поводу внешности и друзей с семьёй. Не знаю, может, заодно и чуточку мудрее. Отправлю на заслуженный покой те мелочи, что делали слабее, плаксой и вообще слабохарактерной. Но мать Тереза очень оказывается настойчивой. Написав мне кучу вопросительных сообщений, но так и не получив никакого ответа, она перезванивает мне по Фейстайму, и приходится всё-таки ответить. — Мэл, у тебя всё в порядке? — кашляя, спрашивает она сиплым голосом. — Да, лучше не бывает, — говорю я, замечая, что у неё действительно помятый вид. После постоянно работающей Сандры Терезе достаётся больше всех. — Слушай, я не знаю, что с тобой случилось, но ты не могла бы помочь сегодня и на этой неделе? Я знаю, сейчас предпраздничная пора, тебе тоже некогда и ты имеешь полное право отказаться, но Джаззи теперь не сможет помогать, я вот приболела, ещё пара девочек уехали. Остались только мы. Линдси с Сандрой не справляются одни, Джастин сказал, что пришлёт пару ребят, но сама понимаешь, какой от них толк? К тому же, сейчас в здании церкви ремонт, немного обвалился потолок в одном углу, и нужно экстренно заделывать это, иначе всё протечёт вниз. Джастин весь на нервах с самого утра, людей нет, никого нет… — Тереза снова начинает чихать и сморкаться, и вообще выглядит она совсем не очень. Помятая — это даже не подходящее слово. — Эм… — мнусь, не зная, как и чем можно аргументировать свой отказ в этот раз, но не нахожу никакой существенной причины. Почему я обязана им помогать? Почему должна искать оправдания? Имею я право не хотеть, или нет? Самое смешное, что я даже неверующая, и ползала к ним в церковь лишь ради встречи с Джастином. Но хочешь — не хочешь, а отмазку какую-то надо придумать. Не буду же я ей все рассказывать. Ничего, совру немного. Но это ложь во спасение. — Видишь ли… мы вчера с Джастином… Э-э-э… В общем, короче… — бесит собственный идиотизм, я никогда не могла чётко и ясно обосновывать свои отказы. — Ладно, мы вчера с Джастином поссорились, он меня обидел очень сильно, и из-за него у меня теперь неприятности, скажем так. У меня теперь нет времени ходить в церковь. Извини. Я сегодня даже не ходила в школу. И с сегодняшнего дня вообще не буду к вам в церковь ходить. — Джастин тебя обидел? — спрашивает Тереза, проигнорировав остальную половину сказанного, и по её выражению лица видно, что она удивлена. — Я обязательно поговорю с ним, Мэл. Он очень хороший, правда! Просто, наверное, ты его не так поняла, или он тебя не так понял. В любом случае, я очень прошу тебя: не обижайся на него. И приходи к нам, ты нам действительно нужна. Ладно? — У меня на самом деле нет времени, Тереза, — резко отвечаю я, — и не нужно ни с кем разговаривать, это наши с ним дела, так что… — Я поняла, — Тереза теперь выглядит печальной, а из-за болезни кажется, что она вот-вот заплачет. — Ладно, не буду больше отвлекать. Прости. Будем справляться сами. Она отключается, а я снова начинаю чувствовать себя виноватой. Но как же меня раздражает всё это! Ты не несёшь ответственности за то, чего ждут от тебя другие люди. Если от меня ждут слишком многого, а я в итоге не оправдываю себя в их глазах, то это их ошибка, но никак не моя вина. После долгих уговоров с самой собой и взвесив все аргументы, решаю, что соглашусь, только если мне позвонит Джастин. Не потому, что я жажду его извинений, а потому… не знаю, наверное, так должно быть. Мне просто нужно, чтобы он позвонил. Но в этот вечер Джастин так и не позвонил.

***

Рождество всегда вселяет в меня какую-то надежду на то, что в моей беспросветной жизни может стать немножечко лучше. Я не знаю, как это произойдёт, но упорно продолжаю верить в это. И так — уже несколько долгих однообразных лет. Папа сказал, что не приедет. Оно и понятно, только вот от этого мне совсем не легче. Он уехал устраивать свою жизнь, он переживает из-за развода с мамой, он обещал забрать меня после того, как я окончу школу, но время тянется медленней, чем мне хотелось бы, и лето кажется непростительно далёким. Кажется, очередное рождество снова обойдёт меня стороной, не исполнив желания. Ну и пусть. По крайней мере, я могу продолжать мечтать о лучшем. После школы как-то особенно тянет прогуляться по городу, и я иду по улицам, сунув руки в карманы и наушники в уши — Kaleo как смысл жизни, особенно когда жизнь оставляет желать лучшего. Гораздо лучшего. Улыбаюсь своему отражению в больших витринах и радуюсь зиме. Никто не может ценить тебя больше, чем ты сам. Но знаете, как можно быстро, легко и просто испортить себе настроение? Причину зовут Тереза, и она настолько внезапно появляется рядом, что я попросту не успеваю среагировать. — Привет, — она кашляет, но выглядит уже получше. — Привет, — оглядываюсь, думая, куда же можно свалить от неё. Рядом не видно никого из церкви, это обнадёживает — возможно, это просто случайная встреча, и никто не ставил себе цель во что бы то ни стало отыскать меня и потащить в церковь. — Слушай, я ты прости, что я была такой настойчивой, просто… нам действительно была нужна помощь. Не подумай, я не хочу снова навязываться, просто… — Тереза вздыхает. — С рождеством. Она протягивает мне маленькую мягкую игрушку — оленёнка Рудольфа, и так же внезапно растворяется в толпе, оставляя меня в недоумении. Что это было только что, и что всё это значит? Сбитая с толку, верчу головой, но нигде не вижу даже похожую на Терезу девушку. Что ж, эта встреча не была хорошей, но она не была также и плохой, спасибо и за это. Держа в руке игрушку, продолжаю идти, и внезапно сталкиваюсь с тем, кого видеть мне хотелось бы меньше всего. — Мелоди, — пастор смотрит на меня сверху вниз, и глаза у него такие красивые и светлые, будто я стою под фонарём в сумерках. — С рождеством. Kaleo продолжают петь в наушниках, а я улыбаюсь, глядя на пастора. — Привет, — снова эти дурацкие мысли в голове и полное отсутствие здравого смысла. — Ты не приходишь к нам уже давно, всё в порядке? — Ну… — я теряюсь, не зная, как рассказать пастору о своих обидах на него, и назвать причину. А причина здесь одна, и она ясна так же, как и этот лёгкий снегопад — я обиделась на Джастина, и в то же время, жутко хочу, чтобы он вот так просто стоял рядом. — Послушай, Мелоди, я не могу заставить тебя ходить к нам, — говорит он. — Но если всё дело в другом, и ты обиделась на меня, то… это было нужно не для тебя, а для твоей матери. Не знаю, поймёшь ли ты… И прости, если обидел. Я не хотел, чтобы ты сердилась на меня, о’кей? С рождеством, — пастор суёт мне что-то в руки, поворачивается и уходит, но через несколько шагов оборачивается и подмигивает, и это выглядит настолько обыденно и органично, и в то же время так странно и неожиданно, что я начинаю смеяться. — С рождеством! — кричу я вдогонку, пастор машет рукой и переходит дорогу, держа какую-то коробку, а у меня в руках — большой разноцветный леденец в форме рождественской трости. Как вы считаете, можно ли это назвать маленьким счастьем? — Джастин! — кричу я и бросаюсь вдогонку. Не знаю, как он смог услышать меня среди всего этого уличного шума, но пастор останавливается около своей машины и снова машет мне. Перебежав дорогу, подхожу к нему и улыбаюсь. — Поедешь с нами? — спрашивает пастор, и я, помедлив секунду, соглашаюсь. Наверное, я поступаю слишком глупо, но боже, почему мне хочется вести себя по-идиотски, когда он рядом? Неужели я и вправду влюбилась в эти глаза? Пять минут назад я ненавидела его больше, чем эту грязь под ногами, а сейчас… Джастин спрашивает, что я слушаю, и включает эту песню в салоне. Я смеюсь, Тереза улыбается, и мы едем до церкви, подпевая все вместе. — Сегодня особенный день, Мелоди, — как-то тихо и заговорщически шепчет пастор, когда мы, приехав, выходим из машины. И, кажется, я тоже считаю так же. Джастин даёт нам задание, рыжая Линдси с радостным воплем бросается мне на шею, и мы начинаем разбирать коробки и готовить подарки для детишек из детских домов. Подумать только, то, что не смогли сделать своими уговорами и просьбами ни Линдси, ни Тереза, смог Джастин. А ведь он даже не просил… Неужели я действительно влюбилась и теперь иду на поводу у своих чувств? Первая любовь почти всегда бывает несчастной, невзаимной, оставляет шрамы на душе и больно ранит сердце, оставляя после себя лишь печальный опыт и первые грустные чувства, но почему сейчас мне меньше всего хочется думать об этом? Наверное, я ещё слишком наивна, раз иду на поводу у своих чувств, напрочь отключая мозги, но… Я не могу отрицать того факта, что, даже после такой сильной обиды, мне продолжает нравиться пастор. Мы проводим в церкви пару часов и быстро заканчиваем пару партий. У меня отваливается спина и болят пальцы от постоянного завязывания бантиков на подарочных упаковках, но я думаю о том, что совсем скоро эти подарки получат обездоленные детишки, и на душе становится радостно. Кажется, для кого-то я стану невидимой волшебницей. — Мне кажется, на сегодня хватит, — распрямляя спину, говорит Тереза и смотрит на рыжую. — Мне кажется, наша невинная овечка Мел запала на нашего пастора, — задумчиво произносит Линдси, держа в руке распечатанный леденец. — Признайся, он тебе нравится. Кажется, я начинаю краснеть, а лицо Терезы вдруг становится каменным. — Заткнись! — как-то слишком грубо произносит она, на что Линдси в своей манере закатывает глаза. — Признайся, Мел, ты бы отдалась ему, это сто процентов из ста. Этот пастор вызывает желание прыгнуть к нему в постель, а не молиться. Я ведь права, Мел? — Заткнись! — Тереза буквально кричит на Линдси, которая начинает смеяться. Она будто провоцирует меня и Терезу. — А что я такого сказала? Мел запала на Джа, это у неё на лбу написано, стоит ему свистнуть, как она тут же прискачет на задних лапках и будет делать всё, что он ей скажет, разве не так? Я не права, Мел? Ну давай, скажи, что ты его не любишь, скажи! Тереза хватает меня за руку и вытаскивает из комнаты, захлопывает дверь и быстро говорит: — Джастин должен быть на кухне. Скажи ему, что мы закончили. Поняла? Езжай домой, я тебе позвоню. — Подожди, а как же… — Потом, всё потом, иди давай, — Тереза толкает меня в спину, не давая даже раскрыть рта, и быстро заходит обратно, а мне, растерянной и возмущённой, остаётся только сделать то, о чём велели. Зачем Линдси сказала это? Чего она добивалась? И почему Тереза так резко отреагировала? Почему выгнала меня, не дав ничего сказать? И неужели я действительно веду себя так, что всем заметна моя симпатия к пастору? Кажется, Мелоди Уэйн, из тебя получится хреновый шпион — ты совсем не умеешь притворяться. До меня не сразу доходит, что на кухне кто-то плачет. Замерев, я осторожно выглядываю, и сердце останавливается, сжимаясь, когда я вижу плачущую Сандру и Джастина, который её обнимает. Он что-то тихо говорит ей, вытирая слёзы, а Сандра лишь мотает головой и плачет ещё горше. И если ещё минуту назад я не знала, что происходит, то сейчас я и вовсе сбита с толку. — Как ты не понимаешь, я ведь люблю тебя! — прерывая успокаивающий шёпот пастора, восклицает Сандра и бросается обнимать его, а я хватаюсь за стену, чтобы удержаться на подкашивающихся ногах, потому что не могу стоять, видя, как Джастин делает то же самое. Он попросту втаптывает мои чувства в уличную грязь, обнимая плачущую Сандру, которая признаётся ему в любви.