Believer

Наверное, молча глотать слёзы и прятать свою боль в сжатых пальцами рукавах куртки — мой неизбежный удел. Так трудно удержать всё в себе, и ещё труднее довериться кому-то, выплеснуть всё то, что скопилось комом в горле и мешает нормально дышать. Наверное, я умру такой же глупой и наивной — мне не суждено поменяться. Люди, которых любишь ты, почему-то предпочитают любить совершенно других людей. Пока ты заполняешь свою жизнь ими, они заполняют свою чем-то другим. Я возвращаюсь в дом, в котором меня никто не ждёт, включаю в наушниках музыку, утыкаюсь носом в колени, и… меня просто разносит на атомы боли. Ни один здравомыслящий человек не станет вытаскивать себя из депрессии, пытаясь отвлечься от всепоглощающих мыслей — он будет сознательно добивать себя ещё больше. Наверное, саморазрушение в наших генах сильнее инстинкта самосохранения. «Проблема номер один: я влюбилась в пастора. Проблема номер два: кажется, он любит другую. Проблема номер три: я просто тупая дура».

***

В школе всё идёт своим чередом, подготовка к рождеству затрагивает даже самых ленивых, и это в какой-то степени отвлекает от дурацких мыслей. После того дня я ни разу не была в церкви, но Тереза периодически ненавязчиво интересуется, приду ли я на очередное собрание. — Наверное, нет, — каждый раз отвечаю я, и она лишь молча кивает, хотя я вижу в её глазах огорчение и желание что-то мне сказать. Не звонит мне и рыжая Линдси, а о Джастине не может быть и речи. Зачем пастору тратить время на пустые звонки каким-то захожанам? У него наверняка есть дела поважнее. Поважнее меня. Перед каникулами традиционно проводится концерт, на котором многие выступают, желая показать себя, но меня это нервирует: каждый пытается сделать из праздника какое-то шоу. В этом году у меня нет никакого желания отмечать рождество, потому что это первое в моей жизни рождество без моего папы. Противно думать, что в этот раз за праздничным столом вместо отца будет мерзкий мамин ухажёр, который в последнее время ведёт себя так, будто он полноправный член нашей семьи. Папа периодически звонит, чтобы узнать, как у меня дела, и мне постоянно приходится врать ему, что всё хорошо. Он огорчится, узнав, что у меня всё плохо, а я не хочу его расстраивать. Да и потом, чем он может мне помочь? Скажет «держись, доча»? Позвонит маме? От этого будет только хуже — мне влетит за то, что жалуюсь. Почему для того, чтобы не стало ещё хуже, приходится врать и говорить обратное? Для чего это нужно? Чтобы творить мир во всём мире? Чтобы было хорошо всем, кроме меня? Но какой тогда в этом смысл, если я продолжаю страдать, пока другие живут и радуются? Прости меня, боже, за то, что я не такая святая, как хотелось бы. На концерте замечаю в зале несколько человек, которых раньше видела в церкви. Стараюсь вести себя так, чтобы никто из них не заметил меня, но в то же время начинаю нервничать. Что, если Джастин тоже здесь? Что, если он ищет меня среди зрителей? Что сказать ему? Вдруг я снова поведу себя как в тот день на улице, и побегу за ним следом, хотя меня никто даже не звал? Ну же, Мел, соберись, не будь размазнёй, никто не имеет права указывать тебе, что делать. Порой в жизни случаются такие моменты, когда совершенно не стоит идти на поводу у своих чувств. Пусть Джастин и Сандра продолжают обниматься на своей кухне, меня это не должно волновать. А вы тоже готовы до бесконечности приводить различные доводы, только чтобы оправдаться и самоутвердиться в собственных глазах? После праздника на сцену поднимаются члены церкви, они начинают говорить какую-то речь, поздравлять всех с рождеством, а двое парней тащат большие коробки. Некоторые начинают выходить из зала, и я решаю последовать их примеру. Кажется, сегодня здесь больше не произойдёт ничего интересного. Выбравшись в коридор, забираю из гардеробной свою куртку, ещё немного верчусь перед зеркалом и выхожу на улицу. И клянусь, лучше бы я осталась в зале, чем увидела бы сейчас ту самую злосчастную машину того самого злосчастного пастора, из-за которого однажды едва не потеряла голову. Но, кажется, судьба решила, что подобные потрясения — слишком мягкое испытание для меня, потому как почти сразу я замечаю и самого Джастина, который бодрым шагом приближается прямо ко мне. Замираю и растерянно оглядываюсь, понимая, что глупо будет спасаться бегством. К тому же, как это будет выглядеть со стороны? Шла себе спокойно, и вдруг дала дёру по снегу, да ещё и в другую от выхода из школы сторону? Нет, Мелоди Уэйн, не хватало ещё делать из себя посмешище. Джастин тащит ещё одну коробку, и у него такое сосредоточенное лицо, что хочется смеяться. Быстро натянув на голову капюшон, опускаю взгляд, будто нет ничего интереснее собственных ног, и стараюсь пройти незамеченной, и — о боги! — кажется, пастор настолько озабочен тем, чтобы не поскользнуться, что не заметил меня. С облегчением вздохнув, прикрываю глаза и чуть ли не пулей выскакиваю из ворот, желая как можно скорее раствориться в уличной суете. Но, видимо, шпион из меня никудышный, потому что почти сразу меня хватает за рукав неугомонная рыжая Линдси. — Хэй, кого я вижу! — восклицает она так громко, будто специально хочет, чтобы все видели, кого же она встретила. — Привет, — полушёпотом отвечаю я, озираясь, как мелкий воришка в магазине, опасающийся оказаться схваченным. — Слушай, тут Джастин приехал ненадолго, — Линдси склоняет голову в сторону школы, — кстати, ты сейчас так смешно бежала, как будто убегала от кого-то. — Ну почти. Я очень спешу, — убираю свою руку от девушки, — пока, мне пора. — Слушай, мы сегодня собираемся в церкви в последний раз перед рождеством, потом собрание будет только на следующий год. Но Джастин сказал, что будет сегодня с трёх до семи в городе, — Линдси подмигивает и отпускает рукав моей куртки. Она ведёт себя слишком странно и чересчур обыденно, будто это не с ней у меня в последний раз произошли недомолвки. — Ага, хорошо, пока, — бормочу я и спешно удаляюсь. Кажется, Линдси специально сказала про Джастина, ей совсем неинтересно, приду ли я на собрание, но почему-то она хочет, чтобы я встретилась с пастором, и даже сказала, где его искать. Только вот один маленький нюанс, о котором она не знает: я вовсе не собираюсь этого делать. Домой идти не хочется, и я просто гуляю по городу, наблюдая за городом, людьми и падающими снежинками. Kaleo в наушниках как смысл жизни, и мечты о гораздо лучшем будущем — пожалуй, всё, что может быть прекрасного, когда тебе ничтожно мало лет. Достаточно для того, чтобы определить своё будущее, но недостаточно для того, чтобы собраться с духом и попробовать настоять на своём или возразить собственной матери. Глупое слабохарактерное существо — вот ты кто. Мама думает, что я ещё в школе, к тому же, сегодня в гостях опять её ухажёр, а Элли скорее всего снова торчит у соседки, а я, как лишний элемент этой семьи, продолжаю шататься по холоду, засунув руки в карманы. Почему Линдси сказала про Джастина, хотя я не спрашивала? Что бы это могло значить? Или она снова пытается достать меня своими нападками? Да, чёрт возьми, как бы сильно я ни хотела прогнать эти мысли из своей головы, они снова и снова одолевают меня, мешая думать о чём-то ином. Неужели это и правда первая любовь? Если это так, то почему со мной? Почему так жёстко? Я ведь не просила об этом, боже, пусть это произойдёт с кем-нибудь другим! Сандра любит Джастина, пусть они будут жить долго и счастливо, пожалуйста, только оставьте меня в покое, мне и без этого хватает дерьма в этой жизни! Боже, дай мне хоть какой-нибудь знак! Поднимаю глаза к небу, но первое, что вижу — это жёлтая буковка МакДоналдса, которая как бы даёт понять, что не мешало бы и перекусить. Подхожу к перекрёстку, чтобы перейти дорогу, но вдруг начинаю смеяться над собственной глупостью. Вот тебе и знак, Уэйн, ты же просила. Народу здесь традиционно много, но мне удаётся отыскать свободное местечко у окна. Грея руки о стаканчик, смотрю на улицу и улыбаюсь музыке, звучащей из наушников. Пусть в глобальном плане у меня всегда всё плохо, я буду пытаться быть счастливой в мелочах. — Сегодня какой-то особенно суетливый день, не правда ли? Вздрагиваю, когда напротив меня неожиданно садится Джастин, который словно нарисовался из воздуха. Он словно знал, в какой момент закончится одна песня и ещё не начнётся другая, и заговорил, чтобы я его услышала. — Эм… ну… Снова мямлю, путаясь в мыслях и словах, снимаю наушники, кладу на столик, затем, спохватившись, заматываю их и убираю в рюкзак, озираюсь по сторонам и снова смотрю на Джастина, который, как ни в чём не бывало, словно сидел здесь весь день, начинает хозяйничать на своём подносе. — Ты же не против? — запоздало спрашивает он, как будто от моего ответа что-то может измениться. — Нет… наверное… а… ты откуда здесь? — Сначала был в вашей школе, затем вот заскочил перекусить, — пастор буднично пожимает плечами, разворачивая свой бургер. — Кстати, не видел там тебя, но Линдси сказала… — Я ушла пораньше, знаешь ли… все эти массовые сборища не по мне. — И к нам ты не ходишь тоже по этой же причине? — Послушай, Джастин, давай я сама решу, куда мне ходить и что мне делать, ладно? — вдруг взрываюсь я. — Это моё личное дело, и я сама хочу принимать решения. — Да, конечно, прости, я… не это имел в виду, — отвечает он, видимо, застанутый врасплох моей спонтанной атакой, за которую мне уже стало стыдно. — Просто понимаешь, ты была единственной, кто мне возражал и не смотрел на меня как на божество. — А Сандра, значит, единственная, с кем наш пастор может обниматься на кухне, пока никто не видит, — язвлю я с неприязнью. Ну почему мой словесный понос начинается в самые неподходящие моменты? Почему нельзя взять и промолчать, почему мой язык всегда оказывается быстрей, чем мозг? — Сандра? — Джастин хмурит брови, но тут же опять начинает улыбаться, и это бесит ещё сильнее, потому что мне кажется, что он смеётся, а меня вся эта ситуация совершенно не забавляет. — Сандра никак не может смириться с тем, что… кхм… неважно. Значит, ты видела? Утвердительно киваю и, чтобы не ляпнуть ничего больше, начинаю пить свой чай. — Наверное, я всё-таки помешал, — вдруг виновато произносит пастор, берёт свой поднос с поднимается с места. — Прости, я не хотел. Всего доброго. И он действительно уходит, а я снова начинаю ощущать это мерзкое давящее чувство вины. Это когда-нибудь закончится? Я теряю пастора из виду, и отчего-то это начинает тревожить. Быстро допив чай, хватаю поднос, оставляю его на стойке и спешу найти Джастина, ведь он точно не выходил отсюда. — Ты же не против? — на одном дыхании выпаливаю я, спешно плюхаясь напротив него с идиотской (а я стопроцентно уверена, что она именно такая, ведь по-другому я и не умею, иначе это была бы не я) улыбкой. Я прямо сейчас готова плюхнуться в обморок от собственных дебильных выходок, но продолжаю упрямо смотреть на него. Пастор удивлённо сдвигает брови, подняв голову, кивает, бросает салфетку на поднос и улыбается в ответ. — А хочешь, пойдём на каток? Тут недалеко, — неожиданно предлагает он, и я от удивления открываю рот, но тут же поспешно закрываю и киваю. — Хочу. Конечно, — снова улыбнувшись, на этот раз, надеюсь, что нормально, отвечаю я. И он правда снова поднимается с места, и мы правда выходим отсюда, и пастор правда везёт меня на своей чудесной машине, которую я уже успела полюбить. — Надеюсь, ты простишь меня за то, что не дала тебе поесть нормально, — отшучиваюсь я, потому что говорить нормально у меня никогда не получалось. Я словно чёртов ходячий сарказм, который, по-моему, даже течёт в моих венах вместо крови. — Всё нормально, — отвечает пастор, улыбаясь. — Будешь картошку? Он передаёт мне пачку, и я беру оттуда пару соломинок. На катке тоже очень людно, грохочет музыка, но сейчас это волнует не столь сильно, как мысль о том, что я всё-таки обидела пастора. Надеюсь, он и правда простил меня, а то придётся извиняться, потому что мне не хочется вступать в новый год, зная, что кто-то держит на меня обиду. Так всегда говорил папа, он всегда так поступал, и сейчас, когда мне его особенно не хватает, хочется повторять его слова и действия. Потеряв важного нам человека, мы стараемся искать его во всём, порой заменяя его самим собой. Джастин арендует коньки, и мы весело катаемся под грохот рождественских мелодий. Я падаю и смеюсь, пастор помогает мне подняться и смеётся тоже. Наверное, он даже не подозревает о том, насколько красивым становится его лицо, когда он улыбается. Интересно, знает ли он об этом? — Надо же, какие люди! Я с интересом оборачиваюсь на незнакомый голос, который прозвучал уж слишком близко, и вижу, как к Джастину приближается пара незнакомых девушек. — И что это мы тут делаем? Одна из незнакомок скрещивает руки на груди и с интересом смотрит на пастора, а я в нерешительности топчусь на месте, не зная, как вести себя. Кто они такие, и что им нужно? Почему так нагло ведут себя? Из-за зимней одежды не удаётся как следует разглядеть лица, а подойти поближе не хватает смелости. Я как всегда в своём репертуаре — нерешительная глупая трусиха. — Странный вопрос. Провожу свой досуг, — неохотно отвечает Джастин. Он стоит ко мне спиной, и я не могу понять, кем они приходятся друг другу, эмоции Джастина мне не видны, но голос у него явно не дружелюбный. — С каких это пор пасторы проводят свой досуг среди простых смертных людей? — ехидно интересуется девушка. Видимо, она задалась целью достать Джастина во что бы то ни стало. — Послушай, Трейси, кажется, мы с тобой уже всё давно обсудили, ладно? Счастливого рождества. Джастин разворачивается к ним спиной и приближается ко мне. — Нам пора, — негромко говорит он и протягивает мне руку. — О-о, так ты тут не один, — словно хищник, увидевший жертву, эти две наглые особы мгновенно оказываются рядом и начинают так пристально пялиться на меня, что мне становится крайне неловко. — И кто это тут у нас? Бедная овечка, которую наш добрый пастор решил взять под своё крылышко? — Пойдём, — Джастин сжимает мою руку и тянет за собой, и я молча и быстро движусь за ним. Девушки не отстают, они продолжают тащиться за нами и говорить всякие гадости, но Джастин молчит, а потому и я не решаюсь ответить этим нахалкам и закрыть их гадкие рты. О, была бы моя воля, я сделала бы это с удовольствием! Они не отстают от нас, даже когда мы идём к машине, и только когда Джастин так резко и несвойственно для него срывается с места, я позволяю себе вздохнуть с некоторым облегчением. Подумать только, они шли за нами, стояли рядом, пока мы переобувались, потащились на парковку, не переставая говорить мерзости! И всё это время Джастин не проронил ни слова, словно для него не существовало никого и ничего. Завидую его нервам, я умею так молчать только в одном случае — когда мама в миллиардный раз начинает промывать мои бедные мозги. — Извини, — вдруг говорит пастор, первым нарушая молчание. — Ты не должна была это видеть и слышать. — Можно вопрос? А кто это? — несмело интересуюсь я, догадываясь о том, кем могла быть эта особа. — Неважно, — угрюмо отзывается пастор. — Я отвезу тебя домой. — Девушка на твоей руке, это она? Ну, в смысле, та татуировка? Пастор едва кивает, упорно не глядя в мою сторону, словно он виноват передо мной за то, что мы случайно встретились с его бывшей на городском катке. Больше не спрашиваю ничего, потому что отчего-то мне кажется дикой мысль о том, что у пастора вообще, в принципе, могла быть девушка. С другой стороны, он такой же человек, почему бы нет? Кто знает, может, они встречались ещё до того, как он… ну… в общем… Вздыхаю, стараясь сделать это так, чтобы он не заметил. Что ни говори, а тупые стереотипы о том, что пасторы не могут быть такими же людьми, как и мы, всё ещё гнездится в моей голове. Джастин останавливает машину позади моего дома и молча смотрит перед собой. — Я пойду? — мямлю я, не зная, как вести себя и что делать. Прошло всего лишь полдня, а я успела вляпаться в десяток ситуаций, в которых вела себя как безголовая курица. Поздравляю, Мелоди, у тебя просто мега талант! — Мы с Трейси планировали даже пожениться, представляешь? — пастор дёргает плечом, как будто спихивая с себя чью-то невидимую руку. — Но она не смогла принять того, что я… в общем, после того, как… Хм, неважно, — он трясёт головой, отгоняя от себя мысли, не позволяя им обрести форму слова, и всё-таки устремляет на меня свой взгляд. — Почему-то людям кажется странным, когда ты начинаешь верить в Бога чуточку больше, чем они. Вера это не только крашеные яйца на пасху и индейка на день благодарения, Мелоди. Это нечто большее, сокрытое от остальных, понимаешь? Пастор смотрит на меня так, словно пытается найти единомышленника, и я участливо киваю, пытаясь понять, к какому типу людей отношусь я сама. — Люди так часто ропчут на Бога, не понимая, что сами виноваты в большинстве собственных проблем. Когда им нужно что-то, они полагаются только на себя, когда случается что-то хорошее, они не говорят спасибо, но когда происходит беда, то каждый считает своим долгом упрекнуть Бога в том, что это ОН виноват в случившемся. А ВЫ просили у него? Говорили спасибо? Просто так, от души? За прожитый день, за сданный экзамен, за найденные деньги, за хорошего друга? Порой, чтобы прийти к Богу, человек проходит через всякое дерьмо, Мелоди. И лучше бы, чтобы он пришёл к нему сам, а не через страдания и боль, понимаешь? — Я… понимаю, — шепчу я, отчего-то чувствуя себя виноватой. — Я приду сегодня в… — Не нужно, — резко обрывает пастор, но тут же вяло улыбается и продолжает уже более мягко, — лучше останься сегодня с семьёй, Мелоди. Просто сделай это для меня, ладно? — Ты ничего не знаешь о моей семье, — с раздражением отвечаю я и тянусь к ручке двери. — Ты только думаешь, что знаешь. — Поверь мне, я знаю, — пастор берёт меня за другую руку и несильно тянет в свою сторону, заставляя повернуться к нему лицом. — У нас с тобой одна проблема, Мелоди. И это сближает покруче всяких там эмоций. Просто пообещай мне, ладно? Я буду молиться за тебя и за всех вас сегодня и в рождество. — Хорошо, — наконец соглашаюсь я, не понимая, почему делаю это. Джастин снова улыбается, только на этот раз мягко, по-доброму, как делал это ранее, и вдруг обнимает меня, так, что я окончательно теряюсь и запутываюсь в сегодняшнем дне. — С рождеством, Мелоди, — шепчет пастор мне на ухо, — и до встречи в новом году.