The Art of Murder.

- Нет, я тебя совершенно не понимаю, - Аманда Стайлс отрицательно мотала головой, нервно шагая по комнате, - нашему сыну выпал шанс всей его жизни! Он хочет этого, да как же ты не поймешь?! - У него будет еще много шансов, - мужчина был непреклонен, - я хочу для него лучшего. - Лучшего, чем это?! Три лучшие бродвейские организации борются за контракт с твоим сыном! Они хотят сделать его звездой, хотят дать ему шанс проявить себя! Какого лучшего будущего ты можешь для него хотеть? - Аманда, я не желаю больше слушать это, - Уолтер извлек из кармана пачку сигарет, - я устал после работы. Занимайся лучше своим делом. Я хочу, чтобы ужин был подан через десять минут. - Стайлс!       Гарри подпрыгнул на месте от неожиданности. Оказалось, что он уже несколько минут стоит у барной стойки, окунувшись с головой в свои мысли. Периодически воспоминания, или какие-то их отрывки возвращались. Он не мог это контролировать и боялся, что в какой-то момент он будет просто не в состоянии с ними справляться. - Да, мистер Стивенс? - Я плачу тебе не за то, чтобы ты стоял здесь и бока подпирал. Живо за работу!       Гарри выдохнул. Он всей душой ненавидел эту забегаловку, эти круглые деревянные столы и накрахмаленные воротники официантов со стеклянными глазами, - но, такова была цена за обучение в академии. Гарри с детства понял, что ничто в жизни не будет даваться ему легко. Всё зарабатывается огромным трудом и, что самое главное, за всё в этой жизни надо платить. Временем, усилиями или деньгами, - это не важно. Просто он знал: у всего есть своя цена. У всего, кроме искусства.       Наверное, именно поэтому он и выбрал театр. Ведь прекрасно лишь то, что никому и ничему не принадлежит. И только тогда, когда он стоял на сцене, проживая жизнь очередного персонажа, он чувствовал, что свободен. Да, может, через час после окончания спектакля ему и придется вернуться в забегаловку в ряды подсобных рабочих и снова стать мальчиком на побегушках, но, в тот самым момент, когда софиты светят прямо на него, а публика замирает от восторга он мог хоть ненадолго забыть об этом, мог почувствовать себя частью чего-то великого, того, к чему он всегда стремился.       Закончив протирать барную стойку, Стайлс взволнованно взглянул на часы: без пятнадцати десять. Людей в забегаловке уже не осталось, поэтому Гарри мог с облегчением выдохнуть: на сегодня он здесь закончил. Переодевшись, юноша забрал пальто, набросил на плечо сумку и быстрым шагом направился к выходу: сегодня его ждала еще куча дел.       Завернув за угол, он быстрым шагом направился в сторону продуктового магазина. Казалось, он стоит здесь еще с холодной войны: неоновая вывеска уже почти не горела, лишь несколько букв тускло подсвечивались бледно-желтым цветом, больше похожим на цвет детской неожиданности, краска на стенах облупилась, а ступеньки, ведущие ко входу, расшатались окончательно. Любой турист, наверное, с недовольством воскликнул бы: "Как?! Это ведь Нью-Йорк!" Но, к счастью, ни один путешественник даже при большом желании не смог бы найти это Богом забытое место в районе для бедных. Люди с нормальными зарплатами никогда бы не обратили внимание на крошечное здание, лишь отдаленно напоминающее магазин. Но Гарри знал: здесь цены были самыми низкими в Нью-Йорке. Возможно, качество продуктов тоже, но выбора у парня не оставалось. - Марта! - Стайлс подбежал к кассе и обнял пухлую продавщицу, на вид лет шестидесяти, с обвисшими щеками и родинкой под правым глазом, - Как ваши дела? - Да не жалуюсь, милый, - женщина приветливо улыбнулась, - сбегай-ка к Генри, мы оставили тебе свежих овощей с сегодняшнего привоза. - Спасибо, я очень благодарен.       Юноша пробежал вдоль стеллажей с консервами, заворачивая за угол. Здесь находилась служебная дверь, за которой Генри, чаще всего, пил пиво в железных банках и читал газеты. Так было и сегодня. Не смотря на поздний час мужчина и не думал торопиться домой, ведь это был его магазин. Гарри пожал протянутую ему руку, а затем Генри отвел его на склад, позволяя выбрать необходимые овощи. - Что-то сегодня не густо, - мужчина оглядел корзину парня, в которой было лишь несколько огурцов, пекинская капуста и зеленый перец, - сегодня ведь был привоз. - Да, я вижу, - выдохнул Гарри, - но зарплата только на следующей неделе, так что я... - Послушай меня, сынок, - Генри не дал Гарольду даже закончить предложение, - бери все, что тебе нравится. Сегодня я здорово сэкономил на доставке, так что можешь взять все, что пожелаешь, не волнуясь о том, что я "обеднею". - Я не могу так, Генри, вы же знаете. - Ты обидишь меня, если не возьмешь. - Спасибо, Генри. Правда. Но я все верну, обещаю.       На часах было почти одиннадцать вечера, когда Стайлс, наконец, подходил к дому. Лифт снова не работал, поэтому и сегодня пришлось подниматься на четырнадцатый этаж пешком. Глаза парня закрывались от усталости, но он не мог позволить себе расслабиться ни на минуту. "Жизнь - постоянное испытание, которое становится труднее с каждой минутой", - вспомнил он цитату из любимой книги. Каждый раз, вспоминая ее он удивлялся, насколько она верна. - Даррен, Коди, я дома! - с порога крикнул Стайлс, и в эту же секунду из-за угла выбежал семилетний мальчишка, радующийся приходу Гарри больше, чем подаркам в рождественскую ночь. Он обнял юношу, крепко прижимая к себе, а затем шепотом произнес: - Папа уже спит. Он поздно пришел с работы.       Даррен был хорошим (и, пожалуй, единственным) другом Гарри уже на протяжении двух лет. Они встретились, сидя в очереди в центре занятости, оба искали работу. Разговорившись, юноши поняли, что у них много общего: оба талантливы, амбициозны, бедны и, пожалуй, главное, одиноки. Вскоре Даррен рассказал Гарри о своем сыне, которому, на тот момент, было пять лет, и о том, как жена променяла его на бизнесмена, с которым ни в чем не нуждалась. Самым странным для Гарри оказалось то, что Даррен не держал на нее зла, объясняя это тем, что никто не захочет жить в бедности и любви, когда в мире существует богатство и тщеславие. Стайлс надолго запомнил эти слова, ведь они казались ему истинными.       Так и зародилась их дружба. Спустя еще какое-то время Даррен познакомил Гарольда с Коди, и, когда он понял, что они нашли общий язык, предложил Стайлсу переехать и снимать квартиру вместе. Долго не думая, Гарри решил согласиться: ведь лучше поработать немного дольше, но жить в квартире, чем ночевать в хостеле, волнуясь лишь о том, как бы проснуться живым. Психов там хватало. - Ты ужинал? - Да, а ты нет, - мальчик указал пальцем на Гарри, - я знаю.       И он оказался прав. Стайлсу сегодня просто не хватило на это времени. Бывают такие дни, когда и дыхание перевести некогда. Честно говоря, в последнее время таких дней становилось еще больше. Мысли о том, что это никогда не кончится, периодически сбивали с толку, но Гарри постоянно напоминал себе о том, ради чего он это делает. Он знал, чего хочет, и собирался сделать возможное и невозможное для того, чтобы это получить. - Не переживай, Коди, я поем по пути на работу. - Сейчас ты снова уходишь? - Конечно. У меня ночная смена в театре, - Гарри снова взглянул на часы. Он жутко опаздывал. - Возвращайся скорее. - Хорошо. А ты ложись спать, уже поздно.       Гарри взволнованно смотрел со цены в зал. Там не было ни одного зрителя, ни одной живой души. Приглушенный свет придавал этому месту некую таинственность. Сцена была едва освещена тусклыми лампами сверху, но этого света хватало, чтобы видеть все вокруг. Гарри медленно подошел к краю сцены и закрыл глаза: именно здесь, в этом театре, и состоялся его дебют. Он помнил этот день так, будто это было вчера. "Чтобы театр мог воздействовать на жизнь, он должен быть сильнее, интенсивнее повседневной жизни. При стрельбе нужно целиться выше цели" (с) Франц Кафка. Казалось бы, как шестилетний юнец мог чувствовать жизнь? Но он чувствовал. Он чувствовал ее так, как не умели чувствовать другие и оттого и играл по-иному. Многие говорили ему: "Играй в каждом спектакле так, будто он - последний". И Гарри играл. Он вкладывал в каждое свое выступление душу, умея обнажить ее перед толпой, жаждущей зрелищ. Он умел каким-то особым образом взаимодействовать с аудиторией, как будто обмениваясь с ней некой мысленной энергией. Жаль только Гарри не знал, что последний сыгранный им спектакль станет концом целой эпохи его жизни, ведь после роли в "The Art of Murder" больше он не получил ни одной. И самым обидным оказалось то, что дело было не в отсутствии таланта, а в нежелании отца слышать собственного сына.       Стайлс выдохнул и направился к краю сцены за тряпкой и ведром. Вот такую шутку сыграла с ним жизнь: сначала ты буквально живешь на этой сцене, держа в руках казалось бы идеальное будущее, но вдруг - раз! - и ты уже моешь полы на том же месте, на котором рассыпались твои мечты и надежды.       Люди привыкли слушать сказки о том, как легко достаются роли и как хороша жизнь бродвейского артиста. Но знаете - люди, не правы, потому что именно такой была его жизнь: академия с утра и до обеда, затем работа в забегаловке, а после - мытьё полов в родном театре и на родной сцене. Но даже здесь он чувствовал себя хоть как-то причастным к тому, для чего он был рожден. - Браво! - за спиной Стайлс услышал громкие хлопки, отчего сердце буквально ушло в пятки.       За полтора года работы в театре он еще ни разу не встречал здесь никого ночью, во время мытья полов. Повернувшись, Стайлс замер: в нескольких метрах от себя он заметил знакомое лицо. Эту ехидную улыбку и злобный взгляд он узнает из тысячи, ведь именно обладатель этого всего и смущал Стайлса почти на всех занятиях в академии. И имя этому ночному кошмару - Луи Томлинсон. - Что ты здесь делаешь? - руки Гарри тряслись настолько сильно, что это, вероятно, было бы заметно даже с другого конца сцены. - Раз ты сегодня - Золушка, Стайлс, то считай, что к тебе прилетела фея-крёстная, - Томлинсон не переставал хлопать, - только вот новости у меня не хорошие. - О чем ты говоришь? - Твой разговор со Шлегелем сегодня, - услышав эти слова, Гарри напрягся еще больше, хотя еще пару минут назад ему казалось, что это невозможно, - вашей договоренности конец. Тебе никогда не стать студентом академии. Поверь, я сделаю для этого все. - Ты так боишься, что я тебя обставлю? - буквально в одну секунду внутри Стайлса что-то щелкнуло, и вернулась его внутренняя уверенность. Ведь сейчас он был на сцене, а значит, на своем месте. Здесь никто не был вправе судить или унижать его. Только не здесь.       Ухмылка исчезла с лица Томлинсона в одно мгновение, а руки, тем временем, застыли в воздухе. Хлопков больше не было слышно. Да, ироничные хлопки закончились, но в голове Гарри они сменились целым шквалом аплодисментов. - Ты? Обставишь меня? - это было первое, что произнес Луи после того, как пришел в себя, - что же, Стайлс, ты сам этого хотел. Завтра, ты и я, в вокальном классе. "I dreamed a dream" из "Отверженных". - С этой песней я победил бы тебя даже во сне - Зря ты это сказал, Стайлс. - Надеюсь, у тебя хороший музыкальный слух, потому что я надеюсь, что ты услышишь как каждая нота, спетая тобой, будет кричать своей фальшью о моей победе.