***
Мидории кажется, что он слышит чей-то отчаянный крик где-то там за толпой, что всё твердит: «Кто-нибудь... хоть кто-то... Спасите меня!» Внутри всё обрывается, а сердце срывается в галоп, когда он видит злодея, что только недавно чуть не убил его, который сливается с Кац-чаном. Уж Изуку знает, что это не удушье и - почти - не захват заложника. Уши закладывает - он впервые видит бездействующих героев, которые боятся за себя. На толпу не обращает внимания. В голове у мальчишки уже более двадцати комбинаций, как имеющиеся герои могли бы спасти его друга и победить без вреда себе. Но никто даже и не шевелится... Пожалуй, именно в тот момент он услышал первый треск шаблонов. Всего-лишь на мгновение, но его заполнило тогда ещё неизвестное и мерзкое чувство. Изуку так и не понял, кого он презирает - себя или тех "героев". А, может, всех? Он запомнил только то, что кинулся вперёд на помощь Бакуго. А ещё длинный кошмар.***
То, что с ним что-то не так, до Изуку доходило относительно долго. Проснувшийся зверский аппетит только удивлял и радовал дорогую, недавно напуганную его комой, мамочку. Иммунитет, который по идее должен был ослабнуть, только стал сильнее. Вот только внутренние часы его начали подводить - Изуку днём был достаточно вялым, а вот ночью энергия била из него ключом*. Какое-то странное беспокойство в нём вызывало близкое присутствие рядом с ним героев. Мальчишка лишь пожимал плечами да списывал всё на последствия комы. До тех пор пока не уснул в полной ванне. Проснулся он от того, что его до ужаса испуганная мать прижимала его к себе и просила не умирать. Потом появился голос. Он всё требовал и требовал утопить кого-нибудь или свернуть шею вон той девочке через дорогу. Изуку ещё никогда не было до такой степени страшно, единственное, пришедшее ему тогда в голову было, что нужно как-то выматываться, чтобы ночью спать без задних ног. Чтобы полностью быть без сил. Были трещины в костях, были порванные связки, а пляж становился чище на удивление горожан. «Я должен приносить пользу даже в таком состоянии!» Пожалуй, именно эта мысль приносила хоть какое-то облегчение и успокоение не высыпающемуся мальчику. Впрочем, это не помогало ему, когда за него "брался" Кац-чан. Не свойственное Изуку желание переломать тому кости с каждым днём всё росло и росло. Голоса в голове уже не было, что ещё больше беспокоило мальчика, ведь навязчивая идея никуда так и не делась. - Мам, а где результат моего УЗИ до и после выхода из больницы? - внутренне холодея, спрашивает Мидория-младший, стараясь не показывать своего ужаса. Дорогая мамочка же лишь удивлённо приподнимает брови, не понимая, зачем они понадобились сыну: - Изу-кун, а тебе зачем? - женщина открывает книжную дверцу и выуживает зелёную папку, отдавая ту. - Ну, это... может врачом стану. Как герой, да! - мальчишка врёт, но его мать даже и не догадывается об этом. - Буду жизни спасать, но в более спокойной обстановке. - Ты у меня такой взрослый! - мягко улыбается Мидория-старшая, трепля своего мальчика по голове, приводя волосы в ещё больший беспорядок. - Ага!***
- Что..? - Изуку смотрит на бумагу со снимками и чувствует, как шевелятся на затылке волосы. - Но... как жидкость смогла попасть в перикард? Это сердце, а не лёгкие! СЕРДЦЕ!!! Мальчишка думает, выстраивает теории, а потом через пару недель в голову бьёт горячая кровь. Очнулся он только ранним утром пятнадцатого дня на водонапорной башне, держа ту самую девочку через дорогу за ноги. От испуга пальцы разжимаются и маленькое тельце летит в воду. Плюх! Изуку не знает как, но он видит эти напуганные карие глазки, что смотрят на него. Он прекрасно видит голову, повёрнутую на сто восемьдесят градусов к нему... Мидория падает с башни, совсем не чувствует боли, а потом его выворачивает наизнанку. В горле комок слёз и кисло-горький вкус желчи. Всё тело содрогается в плаче. - Это не я... Это не я... ЭТО НЕ Я!!! - голос срывается, Мидория захлёбывается желчью и кашлем. «Нужно домой! Мамочка меня спасёт, а возможно даже разбудит. Да, именно так!»***
Изуку не помнит, как он добрался до дома. Солнце только начало выглядывать из-за горизонта, а мальчишка уже стоит под душем и не чувствует ни жара, ни холода. Он с остервенением моет чистые руки, на которых не было ни капли крови, но которые свернули той девочке шею. Сумасшедшая мысль приходит в голову, и он мчится в свою комнату в поисках канцелярского ножа. Мамины он трогать не будет. Мидория почти не думает, когда заносит лезвие над запястьем, а потом резко опускает его. Ни боли, ни раны, лишь пара миллиметров воздуха до тонкой кожи. Как бы он не напрягался, но рука почему-то не может опуститься ещё ниже. Что-то мешает. Изуку уже даже думает, что он до такой степени малодушный, как его рука с напряжением уходит в сторону и выпускает лезвие с поломанной пластмассовой ручкой. Мышцы расслабляются. Теперь мальчишка срывается к своей другой тетрадке с листком УЗИ и, в порыве озарения, делает последние записи:"Малая часть злодея с подобным телом не имеет разума, но сохраняет большинство инстинктов, что срабатывают в критических для паразита ситуациях. Для подобного хватает и пяти миллилитров в теле хозяина..."
***
Изуку вновь открывает глаза, но уже не в своей комнате, а в спальне матери, тянущим свои ладони к её шее. Вздрагивает, ощущая под пальцами размеренный пульс, а потом... - Мам! - Мммм... Изу-кун? Ты чего так рано встал? - сонно хлопает глазами женщина. - Я... я пойду погулять, хорошо? - запинается мальчик и старается выдавить смущённую улыбку. Получается. - Хорошо, - недоумённо пожала плечами Мидория-старшая. - Только не сильно задерживайся, ладно? Изуку замирает в дверном проёме, вздрагивает, сжимает портфель с тетрадями в руках, а потом, обернувшись, широко улыбается: - Ага! Пока, мам! Этим вечером Изуку так и не вернётся домой.