Декабрь, 1927 год.
Снежная пурга набирала обороты, по-македонски овладевала этим местом, окрашивала столетние каменные плиты в молочный оттенок. Ни единого постороннего звука, только ветер и песнопения танцующих деревьев, которые стояли столь далеко друг от друга, что их ветви не были в силах соприкоснуться. Вдали пылали теплым огнем уличные фонари. Им удалось из окружавших их объектов создать изображения из света и тени, что казались гениальными и просились вылиться на полотно. Место тишины было окутано металлическим забором с острыми, как стрелы лучника, прутьями. Он покачивался, скрипел, так и норовил рухнуть в глубокий сугроб и стереть границу между огромным городом и безлюдным мраком. Лондон не спал, ветер приносил сюда потухшие отголоски людского говора и кричавших автомобилей, но забор практически полностью подавлял любой лишний шум. Фонари вспыхнули, и их сияние коснулось ближайших надгробий, прочитало померкшие имена, забрызганные заледеневшим снегом. За ограждением возникли три мужские фигуры. Они осторожно, неторопливо, почти на цыпочках добрались до ворот и проникли на территорию угрюмого кладбища. В воздух взметнулась стая ворон и с криками скрылась среди деревьев. Один из мужчин поправил свой длинный бежевый плащ, снял помятую шляпу и громко выдохнул. Воздух обжигал, царапал и кусал кожу, как голодный хищник. Мужчина без эмоций поглядел на спутников — простачков с сальной бородкой. Они переглянулись, почесали опухшие горбатые носы и с ожиданием стали наблюдать за ним. Тот явно не желал идти дальше, обдумывал, стоило ли вообще сюда приходить. Он погрузил каблук сапога в хрустящий снег, затем прошел еще пару метров и вновь замер. — Где фонарь? — приказным тоном обратился он к спутникам и протянул руку. Один из них услужливо отдал керосиновую лампу, зажженную за долю секунды. Жар от света согрел онемевшие пальцы. Выставив лампу перед собой, мужчина двинулся вперед, уже без сомнения в каждом движении. Ноги откапывали утонувшую в метели тропу, унося троих мужчин все дальше и дальше от городских огней. Лампа нарисовала впереди силуэты множества склепов, что выстроились в целую шеренгу, прижавшись друг к другу, как испуганные котята. Одинокие могилы исчезли под снегом, оставили в поле зрения лишь самые высокие надгробия. Часть захоронений все же оказалась очищена от сугробов и была украшена цветами и не успевшими потухнуть ритуальными лампадами. Двое мужчин сжимали в руках лопаты, почти вдвое больше, чем они сами. Из-за них они покачивались, как пингвины, что выглядело комично, особенно на фоне кладбищенского пейзажа. Однако мужчина в плаще шел почти по-царски, с высоко поднятой головой. Его плащ принял образ орлиных крыльев: взмыл вверх от порывов пронизывающего ветра и не смел опускаться ни на минуту. Этот человек знал, куда нужно идти, его глаза чувствовали, что нужное место уже рядом, едва ли не у самих ног. И его чутье не подвело. Керосиновая лампа облила светом скромно стоявшее в стороне ото всех усопших надгробие, которое было чуть меньше остальных. — Себастьян! — позвал один из носатых мужчин и вонзил свою лопату в сугроб. — Долго еще? Ты знаешь, куда следует идти? — Это здесь, — Себастьян улыбнулся и приблизился к найденной могиле почти вплотную. Он очистил имя покоящегося здесь человека ладонью и, приблизив брови друг к другу, прочитал: «Эрван Джефф. Родился 14 апреля 1899 года — Умер 20 декабря 1919 года». Глаза скользнули вниз и заметили разбросанные повсюду потухшие лампады, часть из которых разбилась при ударе о твердую землю. Себастьян с печалью понурил голову, вспомнив о том, как он видел свет от этих свечей в последний раз. Тогда они заставили сверкать зрачки Татьяны, влажные от слез. Он на какое-то время закрыл глаза и постарался нарисовать облик девушки в голове более отчетливее. Этот нежный голос, большие, как полная луна, глаза, длинные шелковистые волосы цвета спелой вишни. Она вновь стояла перед ним, виновато взирала на его морщинистое лицо, а пухлые губы пытались выразить некую мысль, но в конце концов их уголки вздернулись кверху и там и остались. Вернувшись в действительность, Себастьян обернулся и увидел своих компаньонов, что уже не были в силах терпеть поцелуи разыгравшейся метели. — Копайте здесь, — приказал он и отошел чуть в сторону. Те облегченно вздохнули, потерли ладони друг о друга и вонзили свои лопаты в землю около надгробия. Сначала в воздух полетел снег, ветер пытался вернуть его обратно в могилу, но ритмичные движения копателей оказались проворнее стихии, и через пару минут показалась черная поверхность земли. После этого движения мужчин стали осторожнее. Себастьян следил за каждым взмахом лопаты. Если ему казалось, что движения мужчин стали слишком быстрыми или наоборот слишком медленным, он тут же их останавливал. Он безумно боялся повредить то, что лежало на глубине нескольких метров. И его напряженность это лишь подтверждала. Через некоторое время лопаты вонзились во что-то твердое, затем последовал глухой стук. Мужчины стали расчищать находку руками. Свет керосиновой лампы осветил потерявшую прочность крышку гроба, она треснула и впустила в жилище покойника окаменевшую почку. — Стойте! — нервно крикнул Себастьян, и его руки задрожали синхронно с голосом. Мужчина осторожно спустился в яму и стал помогать своим спутникам очищать крышку гроба. Все это время он сжимал в руке лампу, будто страшился пропустить даже самую крошечную деталь. — Откройте, — прошептал он и завороженно отошел чуть назад. Копатели кивнули и с помощью лопат стали поднимать крышку гроба, та не желала слушаться, скрипела, покрывалась новыми трещинами. Но, в конце концов, сдалась. Гвозди вылетели наружу, и она откинулась в сторону, приземлившись с глухим криком. Себастьян подошел чуть ближе и тут же с ужасом на лице отпрянул, когда ему удалось отчетливо рассмотреть то, что лежало внутри. Копатели тут же с отвращением отдалились от места раскопок, один даже вылез из ямы, не в силах стоять так близко с открытым гробом. В нос ударил ядовитый запах, отчего все присутствующие были сломлены надрывным кашлем. Свет фонаря осветил гладкую кожу покойника, белую, с набухшими темно-фиолетовыми венами, ее покрывала прозрачная вязкая жидкость, она неторопливо стекала вниз и наполовину заполнила собой гроб. В зловонной воде бултыхались многочисленные насекомые, почти все оказались мертвы, но ни один из них, судя по всему, по-настоящему так и не притронулся к телу. Одежда мертвеца — праздничный смокинг с крупным галстуком вокруг шеи, — сильно износилась, стала тоньше и едва не рассыпалась на части. А вот само тело пребывало в поразительно идеальном состоянии. Молодой человек мирно спал и ничуть не шелохнулся, когда его покой был нарушен тремя мужчинами с двумя лопатами. Себастьян немного вышел из состояния шока и насильно заставил себя приблизиться к Эрвану. Он поднес фонарь к лицу парня и с глазами, в которых читалось одно лишь неверие, начал водить им из стороны в сторону. Себастьян был готов поклясться, что слышал дыхание усопшего, видел, как кровь пульсировала в выступавших венах. Но то, что сейчас происходило, не имело шансов на свое существование. Детектив отказывался в это верить, даже сейчас, когда все это происходило прямо у кончика носа. Он прижал руку к лицу и оглушительно выкрикнул, а затем разрыдался навзрыд. Себастьян не знал, что с ним происходило после увиденного, что вызвало такой поток нестабильных эмоций. Он просто боялся, боялся так, как никогда.***
Татьяна не сразу поняла, что это за запах. Он напоминал аромат ванильного зефира прямиком из кондитерской лавки. И был настолько близок, будто чья-то рука водила кусочком этого нежного лакомства прямо над кончиком носа. Она улыбнулась, хотя улыбаться со всем не хотелось. Эта эмоция возникла как рефлекс, что случается разве что у кинодивы перед объективом камеры. За ароматом по телу разлилось тепло от чистого постельного белья. Глаза открылись. Зрачки забегали по каменному потолку, после переместились на кирпичные стены, у плинтуса виднелись обрывки зеленых обоев и штукатурка, во всех углах паутина и пятна от плесени. Помещение было узким, но высокий потолок создал иллюзию, что оно просто огромное, а Татьяна — заплутавший эльф. Окон было три. Через них не проникал дневной свет, лишь ночная мгла, которая плавилась под жаром нескольких свечей, стоявших на столике подле кровати. Татьяна попыталась сесть. Поправила слегка влажные волосы. Оперлась спиной на гигантскую подушку. Ее обнаженное тело было облачено в сорочку из хлопка, но ткань оказалась столь тонкой, что при ярком свете особо ничего не прикрывала. Она вспомнила боль, которую испытывала. Кровь, что лилась из нее. Рука скользнула вниз и ощупала половые губы, возник неприятный зуд, но он никак не был похож на то, что она чувствовала еще совсем недавно. Когда именно это произошло? Почему она даже не помнит? В голове витали смутные образы моста, темноволосой девушки, что стояла на его краю и была готова сорваться в ледяную воду. Дальше все исчезло. Татьяна знала, что после этого с ней произошло что-то еще, то, что и принесло ту боль, о которой напоминало тело. Возможно, все это было сном, о котором мозг решил вот так легко забыть. Или же нет? В висках раздался стук. Татьяна приложила к ним пальцы и помассировала кожу. Голова стала тяжелой, тянулась обратно к подушке. Тем не менее на душе царило спокойствие. Ее не тревожило, что она не знала, где находится, сколько времени прошло с того происшествия на городском мосту. Ее даже не беспокоило то, что она увидела в квартире Себастьяна. Все казалось отголосками ночного кошмара. А эта комната — настоящая реальность. Здесь тихо, спокойно. Она одна. И никто ее не тронет здесь, не обидит. Татьяна в полной безопасности. А ее тело наслаждается отдыхом в теплой мягкой постели. Она прикрыла глаза и облегченно вздохнула. Рядом с ней на столике стоял пустой стакан с водой, а рядом лежала баночка с таблетками. Татьяна не знала, что это за лекарство, но язык стал горьким, будто одна из пилюль этой баночки оказалась в ее ротовой полости. Женщина потянулась к ней и попыталась прочитать название, но буквы оказались русскими и понять что-либо было невозможно. Поискав хоть что-то знакомое, Татьяна нашла латинское имя препарата, которое было скорее названием группы, к которому то относилось. «Barbiturate», — прочитала она и нахмурилась. Значит, это лекарство являлось барбитуратом, которое могло оказывать сильное влияние на центральную нервную систему. Такое не встретишь в аптеке, его возможно заполучить только по рецепту психиатра при лечении особо запущенных нервных расстройств человека. Открыв крышку, она изучила содержимое банки. Та оказалась полна лишь наполовину. Значит, часть таблеток уже переварилась в чьем-то желудке. Брезгливо поставив препарат на место, Татьяна прикрыла веки и попыталась вновь расслабиться и ни о чем не думать. Возможно, она задремала, так как снаружи резко посветлело. За окнами раздался крик проснувшихся ворон. Женщина заметила их черные силуэты. Они прыгали с места на место по наружному карнизу, радуясь какому-то событию в их жизни. Костлявые лапки сметали затвердевший снег, и он со звуком бьющегося стекла падал в пропасть. Запах ванильного зефира больше не пропитывал комнату. Ему на замену пришел другой, до боли знакомый, схожий с тем, что издают свежесобранные листья мяты. Источник был совсем рядом, сидел прямо под боком на возникшем стуле со спинкой. И спал, подперев подбородок рукой. Первые эмоции при виде этого темноволосого мужчины в белой рубашке и клетчатых чуть мятых брюках смердели спокойствием. Она будто видела его каждый день, без перерыва, даже не удивилась, что он находился рядом с ней, тихо сопел и хмурился, как если бы смотрел неприятный сон. Но это состояние сошло на нет, когда из глаз посыпались слезы. Она плакала тихо, а может и не плакала вовсе. Лились только слезы, а лицо не рисовало никаких эмоций, даже каких-нибудь незначительных. Губы не дрожали, брови не сдвинулись даже на миллиметр. Татьяна напоминала куклу, которой залили в голову простую воду, и теперь жидкость просто лезла из ее пластиковых глаз наружу. Она протянула к нему руку, но не смела касаться его тела, будто не верила, что оно реальное, такое же теплое, как ее собственное. Пальцы чуть осмелели и приблизились к мужскому локтю чуть ближе, затем стали щупать шелковую ткань рубашки, вены на запястье, неестественно согнутые пальцы. Лицо мужчины было таким же, каким она его запомнила. Густые брови нависли над закрытыми глазами с женственно длинными ресницами и лениво шевелились, как гусеницы, переевшие травы. Этот человек выглядел изнеможенным, похудевшим. Его мальчишеские щеки исчезли, а гладко выбритая кожа стала колючей. Она вдохнула его запах, как вдыхают кислород после длительного нахождения под водой. Именно он разнес по комнате этот пьянящее благовоние мяты. Ее пальцы заставили его проснуться. Татьяна увидела серые глаза, пустые, словно дно глубокого океана. Его взгляд не был живым, он обладал глазами мертвого человека. Полопавшиеся сосуды опоясали потускневшую белизну белка. Полумрак комнаты выделил неровности на коже лица. Это были шрамы от серьезных ран, которые уже затянулись и лишились красноты, но остались такими же глубокими. Большая их часть находилась на лбу и правой щеке, которая была повернута к Татьяне. Мужчина дал женщине потрогать рубцы и чуть сморщил лоб, когда ее пальцы добрались до щеки. Он смотрел на нее и будто не видел ее слез. Но ей было все равно. Она любовалась им и чувствовала жар от его кожи. Он был живой, настоящий, и Татьяна верила в это, не пыталась усомниться в своей вере даже на секунду. Женщина сжала ладонями его лицо, потом шею, руки. Надеялась, что выдавит из его глаз хотя бы каплю жизни. Но глаза Эрвана оставались мертвыми. Он изучал ее с безразличием, с пристальным вниманием. И не любовался, как она любовалась им, просто смотрел, будто не понимал, кто перед ним находится. — Эрван, — она прошептала это имя, как заклинание. И испугалась того, как оно звучит. — Эрван, — сказала она снова и заплакала по-настоящему. — Это ты. Ты здесь… Он поджал губы и опустил глаза. Позволил девушке обнять себя. Ее рыдания сотрясли комнату. Она кричала, как если бы испытывала мучительную боль. Боль, которая выходила из нее, как смертельная болезнь. И в теле оставалась только жизнь. Ее ногти вгрызались в кожу Эрвана, губы впивались в худую шею, щеки, лоб. Она целовала его шрамы, большие глаза. И ее поцелуи пробудили на нем улыбку. Татьяна обрадовалась ей, как солнцу после затяжного муссона. Погладила его растянувшиеся губы, прикоснулась к ним своими губами. Обнявшись, они сидели на стуле еще очень долго. Им не хотелось говорить. У Татьяны не возникло ни одного вопроса, будто Эрван уже ответил на все из них. Она утонула в спокойствии, в тепле, в мужских прикосновениях. Слез больше не было. Эмоции закончились. Эрван гладил ее по спине, ласкал живот, но старательно избегал тех мест, которые трогать не следовало. — Ничего, совсем ничего, — прошептала она, глядя на его бесцветные зрачки, будто вышедшие из черно-белой фотографии. Он поднялся вместе с ней со стула, держа девушку на руках, как крохотного ребенка, положил на кровать и лег вместе с ней. Она не сопротивлялась, лишь доверительно следила за всеми его действиями. — Расслабься, — прошептал он. В груди все сжалось, когда его спокойный голос озарил все вокруг. Тело бросило в жар, и Татьяна точно очнулась ото сна. Ее настиг страх и ужас. Она больше не любовалась этим человеком. Один лишь его мертвый взгляд заставлял все внутри разрывать голосовые связки от крика. Он полз к ней, как ядовитый паук, передвигал свои лапы по паутине. А она, попавшая в западню муха, смотрела, как его измаранные кровью зубы тянулись к ее плоти. Эрван больше не улыбался, его лицо было печальным, как у надгробного ангела. Она не понимала, что происходило с ее эмоциями. Все было неправильным. Все было не так. Татьяна была пьяна, чем-то отравлена. И лишь Эрван знал, что происходило с ней. Он потянулся к карману брюк, достал оттуда что-то. Тусклый свет осветил крохотную стеклянную баночку с плескавшейся внутри черной жидкостью. В другой руке Эрван сжимал шприц с длинной иглой. Мужчина вонзил острие шприца в тонкую металлическую крышку баночки. Цилиндр моментально наполнился неизвестным веществом. Татьяна не знала, почему все это время лежала в полном оцепенении, молча смотрела, что Эрван делал перед ней. И с таким же безмолвием смотрела, как игла шприца проткнула кожу ее плеча и проникла в тело до самого основания. Черная жидкость хлынула в организм. Татьяна ощутила холод. После наступила слабость. Все перед глазами размылось. Лишь лицо Эрвана оставалось неизменным. — Закрой глаза, — произнес он и погладил ее по голове. — Все пройдет. Вот увидишь. Все скоро закончится. Татьяна перестала бояться. Она снова была спокойна и смотрела на него. И улыбалась. Нужно закрыть глаза. Всего лишь одно движение. Веки опускаются, возвращается тьма. Тело падает в бездонный люк. Кожу обжигает холод, влага. Но ее ничего не беспокоило. Никаких мыслей. Лишь голос Эрвана, бархатный, убаюкивающий. И она верила каждому его слову и не смела противиться. — Все скоро закончится, — повторил он.***
Мария плелась следом. Она напоминала собачку, которая нашла себе интересного человека и решила попытать счастья и выпросить у него хоть немного еды. Грустное осунувшееся лицо было невозможно чем-либо развеселить, маска печали вжилась в покрасневшую из-за холода кожу, ее щупальца добрались до самой кости. Ричард старался не смотреть на нее. Он не знал, с чем это связано, но сейчас у него возникло раздражение к ней. Он надеялся, что обернется, а ее там уже не будет. Но женщина шла за ним, терпела волосы, которые царапали щеки, холод, пропитавший всю ее рабочую одежду. Влага, оставленная потопом в психиатрической лечебнице, застыла после соприкосновения с зимним воздухом. Брюки парня стали картонными, ноги буквально ломали ткань, чтобы сделать хотя бы один шаг. Ричард желал просто снять их и идти в одном нижнем белье, но эти окочурившиеся брюки с горем пополам защищали от пронизывающего ветра. Непогода усилилась, начался настоящий буран. Пустые лондонские улицы стали непроходимыми из-за глубоких сугробов. Чем дальше они продвигались, тем глубже их ноги утопали в рыхлом снеге. Кожа стала гореть из-за прилившей к ней крови, посинела, начала болеть. Но сделать хоть что-то, чтобы это предотвратить, не представлялось возможным. Психиатрическая лечебница осталась далеко позади. Несмотря на всю запущенность Лондон выглядел по-обычному. По крайней мере, таким его и привык видеть Ричи, когда ему удавалось в одиночестве пройтись по этим застроенным древними домами улицам. Он никогда не думал, чтобы город так неприятно пах. Не имелось ни ноток листвы, аромата свежего хлеба или мороженого. Лишь сплошной канализационный смрад, разбавленный вонью автомобильных выхлопов. И сейчас эти запахи усилились и слились в один большой, от которого заложило нос. Но ни одного человека они не встретили. Брошенные у обочины машины так и не тронулись, а двери не открылись. Свет в окнах был погашен, а рекламные вывески не дарили зимнему городу свой приятный глазу блеск. Жители покинули город. Ричард и Мария были здесь совершенно одни. Купол собора Святого Павла был уже виден. Он напоминал огромный монолит, парящий над городом. Здание находилось на противоположном берегу Темзы. Ричи и Мария спустились по высокой лестнице с улицы на набережную и застыли, любуясь панорамой города. Река не сумела застыть, ее бурное течение было переполнено глыбами разбитого льда, которые были столь тонкими, что могли бы разрезать любое живое существо, что оказалось в воде. Женщина по чудному телефону из провода сказала, что встреча произойдет как раз у этого белокаменного сооружения. Добраться туда было проще некуда: нужно пересечь мост, что висел над рекой в паре сотни метров от них. Но едва они взглянули на горы из снега, и к ним пришло понимание, что перейти это небольшое расстояние будет задачей не из легких. Они оба замерзли, не чувствовали ни ног, ни рук, ни даже собственного затылка. Губы опухли и стали пунцовыми, ледяной ветер изрисовал их трещинами, и коснуться их поверхности даже языком было невозможно — сразу же появлялась немыслимая боль. Пистолет в заднем кармане напоминал ледяную глыбу, металл охладел настолько, что его было страшно взять даже в руки. Но тем не менее его близость с телом вызывала спокойствие, ведь в случае чего у них есть шанс постоять за себя. Если они не встретили здесь никого, то это не значит, что они в этом огромном городе и вправду одни. Ричи знал, что безлюдность лишь иллюзия, а за туманом пустоты обязательно скрывается толпа безликих теней, что нападут, едва ты приблизишься к ним. Тени не терпят гостей в своей обители. Мария остановилась и в безумстве стала смотреть на спину светловолосого парня. Ричи не видел этот взгляд, но почувствовал всем телом, будто тот извергал горячий пар. Женщина стояла, осунувшись, ее нос был красным и твердым, утратил чувствительность настолько, что его хозяйка не могла даже элементарно шмыгнуть. Ричи не видел в ней человека, который понимает, что происходит, где он находится. Мария обезумела от всего того, что видит. И он ее прекрасно понимал. Но чувствовал к ее незавидному состоянию черствое равнодушие. Ему было все равно, что с ней станет в этом месте. Он мог спокойно уйти, оставить ее посреди этой затопленной снегом улицы. Тогда почему Ричи вернулся за ней, когда здание психиатрической клиники начало рассыпаться, как песочный замок, на который обрушилась морская волна? Почему именно там беспокоился о ее жизни, а сейчас ему все равно, что женщина вот-вот схватит приступ от переполнившего ее чувства страха? Он закрыл глаза и вздохнул. Попытался объяснить свое странное отношение к Марии. Она была единственной, кто вступился за него в тех стенах. Единственной, кто его слушал, кто верил ему. Мария понимала, что он не болен, что его психическое состояние ничем не хуже тех людей в белых халатах. Она была уверена, что юношу поместили в то учреждение только для того, чтобы выжать из него нечто ценное. Но Ричи молчал. И она уважала его молчание. Юноша повернулся к ней и подошел почти вплотную, взял женщину за руку и сжал ее каменные пальцы. Мария даже не взглянула на него, смотрела куда-то в сторону. А ветер бережливо перебирал ее волосы. Ей нужно в тепло, хотя бы на какое-то время. Добраться до собора они сейчас вряд ли смогут. Им нужно отдохнуть. Буран усиливался, облако из снежных крупиц скрыло противоположный берег из виду, оставив от собора Святого Павла лишь расплывчатый контур шпиля. Кожу жгло от низких температур, Ричи натянул на подбородок свою больничную рубаху, чтобы немного отогреть его, но прикосновение застывшей ткани причинило лишь еще больше неприятных ощущений. Вечерело. Город погрузился в гнетущую синеву. Фонарные столбы напоминали высохшие деревья, они больше не дарили этим улицам свет и тепло, а будто поглощали его в себя, как звезды, что после смерти превратились в черную дыру. Ричи взял Марию за руку и повел в сторону, на верхнюю часть улицы. Поднявшись по скользкой лестнице, они очутились на парковке, где стояли несколько стареньких машин. Молодой человек подошел к одной из них. Прочитал название марки. «Форд». Неудивительно, что такой дорогой автомобиль стоял в столь престижном районе. Внешний вид этого чуда на четырех колесах вполне соответствовал дворцовому стилю улицы, где каждый дом был будто сделан из мрамора и золота. Ричи не бывал здесь, посещал лишь те места, где проживали простые и крайне бедные жители Лондона. И дело было даже не в том, что он стыдился своего неряшливого вида, своих косматых нестриженных волос, грязной кожи и худобы, что олицетворяла безденежье. Он просто не мог терпеть счастливые лица людей, которые так и кричат, что у них все замечательно, что никаких серьезных невзгод в их семье попросту не существует. Он считал таких людей фальшивыми, притворяющимися. И избегал встречи с ними. Анна позволяла ему покидать дом доктора Ломана, выводила его за ограждение через туннель под зданием. Они выходили в лесу неподалеку от дороги. И спокойно прощались. До ближайшего города он шел около часа, там мог сесть на автобус, после чего добраться до Лондона. Подобные прогулки занимали у него практически весь день. Он мог не брать с собой ничего из еды и довольствовался лишь свежим воздухом. Если одолеет жажда, то мог купить лимонад у подростка прямо на улице, и ему этого было достаточно. Доктор Ломан явно был не доволен тем, что Крис свободно выходил за пределы больницы. Он считал, что парень нуждается в постоянном наблюдении. Беспокоился о его неокрепших ногах. Но Ричард не разделял его опасения. Он не чувствовал в себе ни капли того, что могло бы навредить здоровью. Его инвалидное кресло так и осталось стоять на чердаке дома доктора Ломана, было завалено мусором и сгнившей одеждой. И Ричард почти не вспоминал о нем, потому что больше не нуждался в этом скрипящем ржавом оборудовании для инвалидов. Он смутно помнил тот день, когда смог встать на ноги. Доктор Ломан и Эрван привезли его в бедно обставленный дом на севере Англии. Вокруг не было лесов, только сплошные желтеющие луга и надоедливые насекомые, что насаждали юноше, который был вынужден их терпеть, без возможности убежать в безопасное место. Его направление контролировалось, его везли туда, куда по своей воле Крис вряд ли бы пошел. Эрван тогда был еще совсем юн и имел невинный взгляд. Он смотрел на Ричи с родственной любовью, его глаза успокаивали и вселяли надежду. Парень помнил, как Эрван сжал руку брата, и его пальцы были горячими, сочились жизнью. К ним навстречу вышла светловолосая девушка в сарафане. Крис никогда не видел ее прежде, лишь изредка слышал ее имя. Лиза. Просто Лиза. Иначе Эрван не мог ее называть. Но произносил это имя с добротой и улыбкой, как могут произносить разве что имя близкого друга. Она бегло оглядела прибывших и заключила в свои объятия Эрвана, поцеловала в губы и погладила по щеке. Ее живот был округлый. Она явно была в положении. За ее спиной стояли две девочки, их ножки тряслись, и одна из них, явно старшая, опиралась на трость, какую используют пожилые люди. Позже Ричи узнал, что эту девочку с тростью звали Пайпер, и она тоже с трудом ходила. Он изредка вспоминал ее прекрасные глаза, болезненную худобу и кудрявые короткие волосы. Ее кожа была бархатной и белой, как кокосовая стружка. И красные губы из-за бледности казались еще ярче и пухлее. Тогда его сердце впервые затрепетало, и он поймал себя на мысли, что любовался этой девочкой, восхищался ее испачканной болезнью красотой. Мария сжала руку парня еще сильнее. Ричи быстро заморгал и очнулся после путешествия по своим воспоминаниям. Он взглянул на дверь машины и дернул ручку, хотя прекрасно понимал, что «Форд» заперт и так просто не пустит чужака в свой салон. — У вас есть ключи от дверей в лечебнице? — спросил он Марию. Та с удивлением и непонимание взглянула на него, затем медленно опустила руку в карман своего больничного халата и вытащила оттуда связку с ключами и положила ее на ладонь молодого человека. Ричи взглянул на ее волосы и заметил в них торчавшую шпильку, что не позволяла длинной челке закрывать ее лицо. Без разрешения он выдернул металлический предмет из шевелюры женщины. Та даже ничего не ответила против, просто наблюдала за тем, что юноша делает, как любопытный крохотный ребенок. Ричи никогда не пробовал взламывать замки автомобилей, тем более таких элитных. И вся его практика взломщика заканчивалась на дверях дома доктора Ломана. Взломать любой замок было не сложно, но требовалась чрезмерная аккуратность, в противном случае механизм окажется поврежден, и даже родной ключ не сможет открыть дверь. Всунув в гнездо замка шпильку и один из более-менее подходящих по размеру ключей, Ричи стал медленно шевелить этими предметами, пытался что-то нащупать и на что-то надавить. Ветер усилился и зачесал длинные волосы юноши на бок, часть из которых упала прямо на лицо и закрыла всю видимость. Пальцы парня дрожали от холода, онемели настолько, что делать ими даже простые вещи было задачей непосильной. Что уж говорить о взломе замка. Но юноша не смел отступать. Они могли бы переждать буран в здании, но Ричи не мог гарантировать, что в одном из помещений никто не станет дожидаться их прихода. Ванесса оставила ему пистолет. Значит, они здесь не одни. Эта девушка из беспроводного телефона знает гораздо больше, чем он. Спустя несколько минут раздался характерный щелчок. И замок сдался под натиском чужого ключа и шпильки для волос. Ричи открыл дверь и помог ничего не понимающей Марии сесть на кресло около руля. После он сел рядом с ней. Внутри было чуть теплее, но не настолько, чтобы быстро согреться. Юноша стал изучать панель управления. Затем под солнцезащитным козырьком нащупал ключ. Чисто из любопытства вставил его в замок зажигания. И случилось чудо. Ключ подошел. Значит, водитель был серьезно уверен в безопасности своей машины, если так легкомысленно оставлял запасной ключ в салоне. Хотя в месте, где эта машина находилась, такое чудо вряд ли можно называть чудом вовсе. Здесь законы логики не работают. Он это понял лишь совсем недавно. Машина завелась не сразу. Двигатель замерз. Но дать машине жизнь все-таки удалось. Под капотом раздалось жужжание, и автомобиль приятно завибрировал. Крис включил «печку». Горячий воздух начал выходить из отверстия в полу, и холод начал постепенно таять. Окна из-за резкой смены температуры запотели. Запахло выхлопными газами, но не настолько сильно, чтобы это затруднило дыхание. Горячий воздух доставлялся в салон прямиком из выхлопной трубы, так что столь дивный аромат бензина был очевиден. Мария прикрыла глаза и положила голову на спинку сидения. Ее дыхание утихомирилось, она наслаждалась теплом. Ее халат стал влажным из-за таявшего снега, но Марию это вряд ли волновало. Ей было достаточно того, что она вновь чувствовала свои пальцы. Ричи вытащил из кармана пистолет и положил его на панель управления. Оружие было все еще холодным и в такой теплой обстановке стало приносить дискомфорт. Из другого кармана юноша достал поддельный паспорт, который ему оставила Ванесса. Он еще не успел его изучить и даже не представлял, когда тот сможет ему понадобиться. Открыв страницу с фотографией, он прочел свое «новое» имя. — Гаспар Ковальский, — с ухмылкой произнес он и понял, насколько это имя ужасно звучит. Тем временем за окном наступила настоящая ночь. Ветер насвистывал, а снег царапал стекло, пытаясь прорыть себе путь внутрь. Ричи впервые почувствовал тревожность. Что он встретит там, за мостом? Он сжал в руках беспроводной телефон, приблизил его к лицу и изучил более серьезно. Юноша нажал на одну из кнопок и на устройстве загорелся экран. Его глаза быстро заморгали, когда перед ним предстало крохотное цветное изображение. Нажав еще на одну из кнопок, которая представляла собой большой квадрат посередине, он понял, что может управлять этой цветной картинкой. Если нажать на нижнюю часть квадрата, то он перемещался по картинке вниз, если на верхнюю, то вверх. Он вспомнил, что зеленая кнопка с рисунком, напоминавшим привычную ему телефонную трубку, позволила ему ответить на звонок, когда та загадочная женщина пыталась с ним связаться через это устройство. Справа находилась точно такая же, но только красного цвета. Что она могла означать? Возможно, с помощью нее можно сбросить звонок. С помощью тыкания кнопок он нашел так называемое «меню». Вылез список. Среди них он отметил слово «сообщения», которое показалось ему более-менее знакомым. Спустившись, он нажал посередине «квадрата» и попал в еще один список. Было несколько так называемых «сообщений». Нажав на одно из них, он попал на короткое письмо, содержащее в себе лишь несколько слов: «Она не хочет умирать».***
Запах приближающегося Рождества стоял неимоверный. Погода поспособствовала усилению ностальгии по детским временам, когда этот праздник был наполнен сказочностью и самыми светлыми эмоциями из всех возможных. Город уже украсили подсветками и символами рождественской ночи. Ночное время суток больше не дышало мрачностью здешних зданий, блеклостью фонарей. Снег горел в свете неона, буквально плавился на тротуарах от его обилия. Человеческие следы превратили глубокие еще не замаранные угольным смогом сугробы в сплющенную труху из смеси белых и бирюзовых оттенков. Пахло сладким везде и всюду, стоило только принюхаться. На витринах красовались доброжелательные послания гражданам, на кирпичных стенах висели плакаты с лицами кинозвезд, приглашавших забыть обо всех невзгодах прошедшего года. Себастьян смотрел на все это сумасшествие с безучастием. Не промелькнуло ни улыбки, ни даже какого-то спокойствия от всего этого радостного шествия по Лондону. Его автомобиль остановился подле детского хора, исполнявшего церковную рождественскую песню. Мужчина посмотрел на их красные щеки и раздутые из-за мороза носы и вздохнул. Он завидовал их улыбкам, их наслаждением всей этой яркостью ночного города. Они не думали о том, что было или что будет. Эти дети с прекрасными звонкими голосами жили в настоящем времени, пропускали данный момент через себя насквозь, впитывали рождественскую атмосферу всеми своими легкими. Снегопад засыпал их вязанные шапки сполна, отчего их тоненькие шеи едва выдерживали тяжесть скопившегося снега. Их учитель с восторгом следил за исполнением детей, дирижировал и в самые напряженные моменты, когда его воспитанникам следовало взять высокую ноту, сжимался всем своим телом, а потом громко аплодировал. Себастьян встретился с этим мужчиной в смешной клетчатой кепке взглядами, затем быстро отвернулся, будто боялся, что этот человек прочитает в его испуганных глазах что-то компрометирующее. До квартиры он доехал через полчаса. Он торопился как мог и несколько раз нарушил дорожный порядок, создав не самую благоприятную ситуация для других водителей. Асфальт стал скользким, колеса не слушались, и автомобиль постоянно прижимался к обочине. Время было далеко за полночь, и улицы очистились от людей. Он остановил машину на своем излюбленном месте. Все его соседи знали, кто он, поэтому его привычное место для парковки никто занимать не осмеливался. Фонари, висевшие над дверью в подъезд, были включены, но давали такой скромный свет, что Себастьяну пришлось постараться, чтобы открыть багажник. Ключ едва не выпал из дрожавших из-за волнения рук. Те парни не проболтаются, он был уверен в этом. А если и скажут что-то, то это не вызовет серьезных последствий. То, что произошло на кладбище этим вечером, выходило за все рамки нормального. И вряд ли кто-то поверит хотя бы слову этих неудачников. Себастьян заплатил им огромную сумму денег, опустошил свой кошелек почти наполовину. Но сейчас никакого чувства разочарования не было. Он знал, что расставшись с этими купюрами заполучил нечто большее. То, что поставит точки во многих вопросах. Осталось лишь понять, что именно он нашел глубоко под землей, под надгробием давно умершего человека. В багажнике лежал мешок с телом. Труп пришлось серьезно помучить, чтобы поместить в столь тесное пространство. Мертвец не имел признаков оцепенения: конечности двигались свободно, будто принадлежали кукле, а не человеку. Мешок стал влажным, с тела сочилась зловонная слизь, и сейчас смрад этой вязкой жидкости переполнил весь багажник. Себастьян зажал нос ладонью и закашлял. Дышать подобным было невыносимо, но тело вытащить придется. Он обхватил труп руками и взвалил на плечо. Мертвец оказался довольно-таки тяжелым, отчего ноги Себастьяна невольно согнулись наполовину, но быстро выпрямились, привыкнув к нагрузке. Детектив свободной рукой запер багажник и дверь автомобиля. При каждом сделанном шаге он боязливо оглядывался по сторонам, в частности на окна. Вряд ли кто-то поймет, что именно находится в мешке. Но его личность вызывала интерес у здешнего населения, поэтому такая ноша на плечах мужчины вызовет множество разговоров, что было крайне нежелательно. Из мешка закапала слизь и оставила на снегу зеленоватые следы. Часть неизвестной субстанции попала на куртку Себастьяна. Детектив томно вздохнул и быстрым шагом направился в подъезд. «В мешке может быть все что угодно. Обычный ковер, подарок на Рождество. Вот и все. Никто ничего не заподозрит. Ты полицейский. Ты не должен смотреть по сторонам такими бешеными глазами. Будь равнодушным. Просто сделай это». Сегодня в его квартире не мог никто находиться. Соседка, ухаживавшая за его цветами, на несколько дней уехала к сестре в пригород Лондона праздновать Рождественские каникулы. Поэтому посреди ночи никто не откроет дверь его квартиры ключом и не увидит содержимое мешка во всей красе. Почему именно сейчас он стал таким параноиком? Почему боялся того, что просто не могло произойти по причине того, что это невозможно? Да потому что на его плече лежал труп! Труп настоящего человека, который он только что выкопал из восьмилетней могилы. А теперь мертвец держит путь прямо в его квартиру, течет слизью и пачкает каждую ступеньку. Себастьян знал, что его лицо влажное от пота, чувствовал, как крупные капли падали с волос на кончик ледяного крючковатого носа. Он открыл дверь квартиры без происшествий. Даже слишком быстро, чего никогда не делал в повседневной жизни. Войдя внутрь, он закрыл все замки, включая запасные, и также задействовал дверную цепочку. Положив тело Эрвана на пол в прихожей, мужчина прижался спиной к двери и скатился вниз до пола. Его одолела дрожь, он задыхался от чувства ужаса, что вызывал у него мешок рядом с его ногами. Он остался наедине с мертвым. Этот человек умер восемь лет назад, все это время он лежал на глубине пары метров под землей. И за это время от трупа должны были остаться кости, только они и ничего более. Но труп не изменился. Никаких признаков разложения не наблюдалось. Тело было нетленно. И уже не было телом вовсе. Это что-то сверхъестественное. Не от мира сего. Это даже не труп человека. Тогда кто лежал перед ним? Себастьян еще около часа сидел на полу при выключенном свете. В полумраке мешок казался гораздо больше, чем был на самом деле. Мужчина не заметил, как заплакал. Эмоции вышли из него бесшумно, не затронув реальные мысли Морана. Он плакал, но думал о совершенно ином. Неужели именно так люди сходят с ума? Себастьян все же осмелился включить торшер в прихожей. Подполз к мешку и обнажил голову Эрвана. Волосы молодого человека слиплись из-за слизи и были будто зачесаны назад. Гладкий лоб испачкан в земле и награжден несколькими царапинами, что возникли при вытаскивании тела из сломанного лопатами гроба. Себастьян дотронулся до закрытых глаз усопшего, ощутил холод кожи. Его пальцы приподняли подвижное веко и открыли глазное яблоко спустя много лет. Серый зрачок был расширен и даже не закатился наверх. Эрван будто пристально смотрел на Себастьяна и о чем-то хотел спросить. Детектив настолько испугался этого мертвого взгляда, что отпрянул и снова прижался спиной к двери. Голова Эрвана наклонилась чуть в сторону. При свете на коже Эрвана стали прослеживаться трупные пятна, которые не были заметны до этого. Молодой человек казался похудевшим вдвое, щеки впали, а нос приобрел неестественную форму. Узнать в нем того смазливого мальчишку, каким он был в годы своей жизни, было затруднительно. Мужчина сжал голову руками. Стал думать, что делать дальше. Как он поступит с телом? Что предпримет? Он должен узнать правду, должен изучить труп от и до. Даже если придется переступить через моральные принципы. Он закрыл глаза и вспомнил Эрвана у стен госпиталя. Тот был живым, стоял посреди заснеженного двора медицинского учреждения, курил сигарету и будто бы жил привычной жизнью, вовсе не умер восемь лет назад. А теперь он лежит здесь, без капли жизни в своем тощем теле. Он взглянул на костяшки своих пальцев. Они вспомнили силу удара. Эрван лежал на снегу в крови и прижимал ладонь к разорванному кастетом лбу. Следом последовал выстрел. Себастьян вздрогнул и сжал предплечье, нахмурил брови от возникших неприятных ощущений. Пуля не застряла в теле, лишь отрезала кусок плоти и рухнула где-то в снегу. Рана была обильно перемотана и зудела, но той боли, что возникла в первые минуты после выстрела, не осталось. Тот Эрван, кем бы он ни был, не оставит его в покое, детектив это прекрасно знал. Джеффа сопровождали бритоголовые люди с оружием за пазухой, они же пытались загрызть Себастьяна живьем, когда тот напал на «их человека». Возможно, они уже направляются сюда. А может даже знают, что Себастьян прячет у себя в квартире. В любом случае детектив находится в незавидном положении. Но иначе он поступить не мог. Он сделал все так, как считал нужным. И не жалел о случившемся. Он выпрямился и направился в уборную. Включил воду и стал наполнять ванну. Труп следует вымыть и осмотреть более тщательно. Себастьян снял с себя куртку и свитер и остался в одной майке. Он не брился так давно, что появившаяся растительность на его лице уже скоро станет самой настоящей бородой и сольется с волосами на груди. Мужчина завязал длинные волосы в хвост, затем принялся снимать с Эрвана мешок. Молодой человек измазал весь паркет в прихожей слизью и прогнал все приятные запахи из квартиры. Но Себастьян уже привык к этому смраду и к этой вязкой зеленой жидкости, поэтому попросту не обращал на все это никакого внимания. Прямо в прихожей он сорвал с юноши всю верхнюю одежду, не жалея ее целостность. На Эрване осталось только нижнее белье. На теле трупных пятен было гораздо больше, и они напоминали синяки после серьезных побоев. На груди виднелся неровный шов, оставшийся после вскрытия. Взяв Эрвана на руки, Себастьян понес его в ванную и положил в теплую воду. Мужчина взял тряпку и стал смывать с тела лишнюю слизь. Новая из тела перестала сочиться, и кожа Эрвана стала значительно суше и больше не вызывала отторжения при прикосновении к ней. Себастьян еще раз взглянул на шов на груди мертвеца. Тот находился прямо над местом, где обитало сердце. Кожа была зашита наспех, будто хирург сильно торопился во время вскрытия. Подобную небрежность он видел впервые. Неожиданно в гостиной раздался странный треск, схожий с тем, когда кто-то голыми ступнями ходит по разбитому стеклу. Следом возник еще один шум, на этот раз прямиком из радиоприемника. Устройство самостоятельно переключало радиостанции, но никак не могло найти нужного эфира. Хаотичные обрывки фраз ведущих заполнили все комнаты и не смели замолкать даже на секунду. Через некоторое время голоса смолки и остался лишь обычный шум, но и он после смолк. Следом за радио проснулся телевизор, который также не смог подключиться к телевещанию и демонстрировал лишь безжизненную рябь на экране. Себастьян был так встревожен этим, что даже наличие тела перед ним было менее волнительным, чем шум включенных радио и телевизора. Вскоре все снова смолкло, и настала предельно мертвая тишина. Не было слышно даже шелеста воды. Себастьян нервно сглотнул и посмотрел на Эрвана. Мертвец по-прежнему лежал в воде, но в этот раз его глаза были открыты и пристально смотрели на мужчину. Жизни в глазах Эрвана не было, зрачки оставались абсолютно неподвижными и выглядели тусклыми, что типично для мертвых людей. Но этот взгляд воспринимался осмысленным, и он выражал ярость, какую мужчина не видел никогда в своей жизни. Себастьян сел на колени напротив лица Джеффа и стал пристально рассматривать его серые глаза.Его взгляд был неподвижен, но с какого бы ракурса детектив не смотрел на Эрвана, зрачки всегда были направлены исключительно на Себастьяна. Возможно, глаза трупа открылись по естественным причинам, из-за расслабления мышц, к тому же тело несколько раз перемещалось, и из глаз могла просто вытечь лишняя жидкость, и именно она заставила верхние веки приподняться. Но такое объяснение сработало если бы Моран сидел рядом с обычным мертвецом, коих он на своем пятом десятке жизни видел в таком количестве, что сбился со счета. Этот труп никаким обычным не был. Себастьян смахнул с шеи молодого человека остатки слизи и растер ее между большим и указательным пальцами. «Слюна Дьявола», — подумал он. Именно такое название дал Чарльз Ломан странной слизи, что появлялась перед Себастьяном не один раз. Эта адская субстанция разъела стены в квартире Татьяны и пахла она точно так же, обычной мятой. Но для кожи была абсолютно безвредна. Мужчина намазал ее остатки на обои в прихожей и заметил, что бумажная поверхность медленно плавилась прямо на глазах, а слизь продолжила вгрызаться в стену. Такое же произошло и с кафелем в уборной. Возможно, вода нейтрализовала действие этой жидкости. В прихожей пол уже был в волдырях, как кожа после сильнейшего ожога. Слизь явно действовала не сразу, а снег, который сыпался с плеч детектива не позволил полу покрыться дырами. Очень быстро Себастьян вымыл полы, пытаясь спасти то, что осталось от хорошего паркета. Затем два раза намылил тело Эрвана своим шампунем, потратив на труп почти весь флакон французского средства. Молодой человек из-за худобы напоминал подростка, а его рост явно стал значительно меньше, чем был при жизни. Вытащив тело из воды, мужчина отнес его в гостиную. Положил на диван на предварительно расстеленный плед. Он не знал, почему так бережно обращался с телом этого человека, ведь еще вчера ночью Себастьян был готов кастетом снять с лица Эрвана весь кожный покров. Но этот Эрван казался невинным, неокрепшим ребенком, и Моран словил себя на мысли, что испытывал к этому мертвому телу не только страх и отвращение, но и жалость. Когда он опустил Эрвана на диван, то краем уха услышал чье-то хриплое дыхание. Оно было столь тихим, что если бы в квартире имелся хотя бы крохотный шум, то вряд ли мужчина хоть что-то услышал. Себастьян замер и поднес свое ухо к лицу парня. И вновь различил слабую циркуляцию воздуха в легких мертвого. Дышал Эрван с трудом, и Себастьян прекрасно помнил это хриплое слабое сопение, оно было только у тех, кому оставалось жить считанные часы. Так дышали люди, болевшие испанкой, чье тело уже было не в состоянии бороться со смертельной болезнью. Их легкие были переполнены кровью, они захлебывались, дыша. И сейчас Эрван дышал точно так же. Мужчина прижал свои ладони к груди юноши и стал искать любое изменение в теле, которое свидетельствовало бы о том, что легкие действительно работают и что это не галлюцинация, вызванная стрессом. Но грудь Эрвана и вправду слегка приподнималась, но этот подъем был таким малозначительным, что поверить в него было трудно. Себастьян замер, стал слушать дыхание мертвого человека, пытался уверовать в реальность этого. Он не знал, сколько времени просидел в таком состоянии напротив раздетого мертвеца. Возможно, Себастьян даже задремал в сидящем положении, потому что когда его глаза снова открылись, то за окном стало заметно светлее. В чувства его привел телефонный звонок, раздавшийся как гром среди ясного неба. Мужчина был так далек от реальности, что не сразу понял, что за шум заполнил стены квартиры. Он посмотрел на Эрвана. Подвижные веки молодого человека вновь были опущены, и он напоминал скорее спящего, чем усопшего. Себастьяну даже показалось, что тело Джеффа стало чуточку теплее. Кожа Эрвана больше не производила слизь, стала слишком сухой, как старый пергамент. Но труп никак не пах, совершенно. Даже обычным человеком. Звонок утих, затем вновь повторился. Себастьян окончательно пришел в себя и испуганно обернулся, будто видел телефонный аппарат в первый раз в своей жизни. Он направился к нему и снял трубку. Раздался женский обеспокоенный голос. Ее речь понять с первого раза было трудно, потому что эта не представившаяся особа плакала. Но ей удалось быстро взять себя в руки и начать говорить более осмысленно. Когда голос приобрёл более-менее приемлемую уверенность, то Себастьян сразу же понял, с кем говорит. Это оказалась Сьюзен. Мужчина взглянул на часы. Девятый час утра. Значит, он действительно уснул напротив Эрвана и проспал большую часть ночи. — Себастьян, произошел взрыв газа в доме Кристины. Эмми… Эмми была там. Их не нашли! Ни Кристины, ни Эмми, ни Адама! Никого из троих среди обломков не было. Они пропали! Моей дочери нигде нет. Эмми… Себастьян… Мужчина почувствовал холод в затылке. Он долго молчал, не зная, что сказать. Пережитая ночь оказалась настолько изматывающей, что его эмоции попросту закончились. — Когда это произошло? — Два дня назад. Но я узнала об этом только вчера вечером. Я ни до кого не могу дозвониться. Я звонила и тебе, и Татьяне, но вы как сквозь землю провалились! Неужели ты ничего не знаешь?! — Я взял отгул на четыре дня, меня не было в офисе, — Себастьян удивился тому, как равнодушно звучал его голос. — Прошу тебя, выясни хоть что-то. Я узнала это из газеты. Все молчат. Никто ничего не знает. Как такое может быть?! Моя дочь пропала, Себастьян! Ты слышишь меня?! Кристина, Адам, Эмми. Они были там. Их видели. И они исчезли, когда произошел взрыв! Если с ней что-то случится, я умру. Я с собой что-то сделаю, ты понимаешь меня?! Я не стану с этим жить!!! — Сьюзен кричала, плакала, обо что-то била ладонью. Себастьян лишь кивал, будто совсем не понимал, о чем та говорила. — Пожалуйста, навестите меня. Я совсем одна. Никто не хочет со мной говорить. Никто не хочет ничего мне сказать про мою дочь! Я схожу с ума, Себастьян, — она громко всхлипнула и на длительное время замолкла, тихо рыдая. — Почему ты не отвечаешь ничего? Себастьян… — жалобно прошептала она и резко прервала звонок. Детектив без эмоций посмотрел на говорящую гудками трубку и положил ее на трюмо. Он перевел глаза на Эрвана и затем на отражение в зеркале. На него смотрел мужчина с наполовину выросшей бородой, опухший, угрюмый, мокрый от пота и воды. Он оказался в ситуации, когда лучшим выходом будет сбежать туда, где тебя никто никогда не найдет, где не будет звонков о том, что кто-то снова умер. Он вспомнил Кристину, ее добрый невинный взгляд. Все внутри сжалось от того, что он может больше не увидеть этого прекрасного лица, этой спокойной улыбки, и мужчина не поверил в то, что это возможно, что Кристины может попросту не быть. Себастьян в спешке начал одеваться, перед самым выходом накрыл тело Эрвана одеялом с головой и отнес в свою спальню, где не было окон. Запер спальню на ключ. Он боялся оставлять труп в квартире без своего присутствия, будто тот был месячным ребенком. Но другого выхода не было. Если с Кристиной что-то случилось, он должен в немедленном порядке выяснить, что именно.***
В салоне обмороженного «Форда» стояла кромешная тишина, разбавленная сиплым дыханием спавшей Марии. Печка уже не грела — кончался бензин. Ричи чувствовал, как коченеют пальцы на ногах, а все ниже головы скукоживается, как поверхность гнилого фрукта. Он попытался поискать в салоне хоть что-то, чем можно укутаться и отогреться, но ничего так и не смог найти. Клубы пара изо рта перекрывали видимость, кончик носа напоминал сломанный кран, из которого беспрерывно капает вода и своим шумом давит на нервы. Он потер ладони друг о друга, подул на них теплым дыханием. Как долго продлится эта буря? Снег засыпал корпус машины от низа до верха, лобовое стекло лишилось прозрачности, скрыло из виду лондонские улицы. Ричи вслушался в свист ветра. От этого звука сердце уходило в пятки. Он впервые в жизни так боялся пурги, и его тело вздрагивало от каждого ее шороха. Молодой человек знал, что это не та непогода, которую он привык видеть. За ней скрывалось то, что никто не в силах понять и объяснить. Эта пурга плыла по волнам дьявольской реки, имела разум и преследовала собственную цель. Она могла не закончиться никогда, длилась бы целую вечность, пока снег не скроет под собой крыши самых высоких домов. Прошло еще некоторое время, и Ричи задремал. Мрачный салон автомобиля резко сменился совершенно другим местом. Парень уже бывал там однажды, прекрасно помнил этот длинный больничный коридор, смердящий сыростью и гнилью. Стены отдавали зеленоватым свечением, в воздухе плавали частицы пыли и споры плесени. Ричи зашагал вперед, ноги крошили под собой осыпавшуюся штукатурку и битое стекло. Темнота была настолько густой, что глаза не сразу привыкли к ней, и долгое время едва различали очертания стен и открытых дверей. Коридор казался бесконечным, он простирался на многие десятки метров вперед, а его конец скрывался где-то во мгле. Но вскоре в одной из палат возник сгусток рыжего света. Приблизившись к нему, Ричи увидел очертания масляной лампы, которая стояла на прикроватном столике и уже начинала догорать. Рядом, на железной койке без постельного белья сидела девушка, повернутая к парню спиной. Ее длинные распущенные волосы были настолько идеально уложены, что Ричи не сразу поверил в их натуральность. Девушка не слышала шаги приблизившегося к ней Криса, она неподвижно смотрела в забрызганное грязью окно, из которого сочился слабый лунный свет. Ричи остановился и стал любоваться ее утонченной фигурой. Здесь они впервые поговорили. Им не нужно было ничего объяснять друг другу: они словно уже тогда были знакомы. Это довольно странное ощущение, когда незнакомый тебе человек кажется столь близким, что ты с первых минут чувствуешь немыслимый комфорт рядом с ним. Именно Татьяна была тем человеком, к которому у него была такая эмоциональная легкость. Он хотел ей все рассказать, показать правду. Но не успел. Этот мир, где им пришлось впервые поговорить, погрузил их в пучину ужаса. И разделил. Их пути разошлись. Ричи знал, что Татьяна пыталась узнать, что стряслось с ним после того, как им удалось вновь поговорить в полицейской камере в участке. Но не смог дать о себе знать. Его заставили молчать. Эрван заставил его молчать. Обо всем. О чем думала Татьяна? Что видела в окне? Не видя ее лица, он знал, что глаза женщины дышат грустью, беззвучно плачут. — Ричи, — раздался голос. — Ричи… Голос Татьяны задрожал и растворился в виде эха. Молодой человек глубоко вздохнул, ощутив резкую нехватку воздуха. Глаза открылись. Перед ним снова появилось засыпанное снегом лобовое стекло «Форда». Он быстро заморгал в надежде, что это поможет прогнать сонливость. На него смотрела Мария и сжимала его правую руку так крепко, что костяшки пальцев заныли от боли. Женщина смотрела на него менее безумным взглядом, и в ней стали узнаваться черты того лечащего врача, которого Ричи знал эти долгие пару месяцев. Возможно, к ней пришло осознание, где именно они находятся, либо страх настолько сильно отравил ее кровь, что Мария перестала понимать собственных эмоций и использовала их не по назначению. Молодой человек взглянул на нее и не смог оторвать взгляда. Сорокалетняя Мария при тусклом освещении выглядела совершенно иначе, сумерки изменили ее черты лица до неузнаваемости, и теперь трудно было разглядеть в этой женщине доктора Аддерли. С годами свет в глазах людей исчезает. Именно глаза выдают реальный возраст человека, показывают все, что находится внутри и пытается не показываться окружающим. Человек может улыбаться, смеяться, но это не вернет света в его глаза. Им владеют только молодые, те, кто еще не успел опробовать настоящий вкус людской жизни. Глаза миссис Аддерли — так Ричи привык ее называть, — были абсолютно пустыми, мокрыми от пролитых слез. Во сне она плакала, молча кричала от страха, впившись пальцами в кожаную поверхность сидения. Ричи разделял ее эмоции, и в первые за это время проявил по отношению к ней жалость. Но даже эта жалость не слишком далеко ушла от того равнодушия, которое он к ней испытывал едва они покинули стены лечебницы. Подобное чувство сожалению можно испытать разве что к брошенной голодной собаке, которой ты хочешь помочь, но все равно проходишь мимо, а через некоторое время и вовсе забываешь об этой бедолаге навсегда. — Уильям, — прошептала она и прижалась к спинке сидения щекой. — У тебя такая теплая рука. Такая живая. Услышав свое настоящее имя, Ричи вздрогнул как громом пораженный. Он до этого момента абсолютно не помнил о нем. Кристофер Ричард — странное двойное имя, — намертво прижилось к нему. Имя его брата стало его именем. На мгновение перед ним возник тот одиннадцатилетний мальчик, имевший отца и мать, собственный дом, мир, который движется неспешно, не меняется за долю секунды и не становится враждебным, потому что ему так хочется. Уильям знал, что такое любовь. Знал, что такое жизнь. Его глаза светились. Пылали от любви. Ричи взглянул на свое отражение в зеркале заднего вида и не увидел в нем ничего похожего на этого белобрысого мальчика с не исчезающей улыбкой. — Это имя уже мне не принадлежит. Не называйте меня так, — раздраженно отозвался Крис и угрюмо вздохнул. — Никогда. — Тот мальчик, Уильям, которого больше нет, он знал, что это за место? — голос Марии звучал настолько тихо, что услышать его было крайне сложно даже в такой бесшумной обстановке. — Нет, он не знал. Зато знал Крис. Мария обняла его руку и боязливо положила свою голову на плечо парня. Ричи удивленно взглянул на нее, но противиться ее движениям не стал. Так или иначе, близость к женщине была приятной, и он отметил дивный аромат ее тела. Волосы Марии оказались мягкими, и парень осмелился коснуться их, изучить несколько прядей. Он вспомнил, что чувствовал, когда трогал волосы Татьяны: те были слегка влажными, спутанными, но пальцы вылезать из них не желали, мечтали путешествовать по ним до тех пор, пока их владелица не прикажет им убираться прочь. Схожие чувства он испытал сейчас, когда касался Марии. Женщина не пыталась остановить движение его рук, наоборот, поощряла все его действия. Ее голова опустилась ниже, и женщина легка на колени молодого человека, обхватила их и спокойно вздохнула. В таком положении они уснули. Ричи больше не видел сновидений, перед ним мелькала лишь бесконечная пустота, по которой он бродил бесцельно и надеялся, что рано или поздно где-то в ней возникнет хотя бы точка, имеющая материальную основу. Звуки бури исчезли, в ушах звенело от тишины. Исчезло абсолютно все. Лишь тьма по-прежнему была здесь. Бесконечная, вне времени и пространства. Ричи парил в ней, кружился в этой пустоте без каких-либо мыслей. Этот порожний мир опустошил его тело, вынул все, даже внутренние органы. Он больше не дышал, не слышал биение сердца. Остались только глаза. Да и те наблюдали лишь черную картинку, лишенную границ. А может и его глаз уже не было? Мир вновь пришел в движение от душераздирающего хлопка. Ричи был так встревожен его появлением, что его тело подпрыгнуло на месте, а руки хаотично замахали, как если бы пытались отогнать невидимого беса. Эхо от столь громкого звука еще несколько секунд витало в воздухе. Молодой человек учуял запах пороха и принялся в страхе оглядываться. На то, чтобы понять, что произошло, много времени не потребовалось. Справа от него, на стекле возник развод из темно-красной жидкости. Некоторая ее часть оказалась на одежде молодого человека и на панели управления в виде крохотных многочисленных капель. Это была кровь. Мария сидела в своем кресле и прижималась щекой к сгустку крови на стекле. В ее руке покоился пистолет. Ричи долго сидел в неподвижном состоянии и смотрел на женщину. Он не знал, когда именно она вытащила из кармана его брюк оружие. Но то, что она хотела сделать, она сделала. Юноша повернул ее голову и увидел отверстие в виске, обведенное темно-пурпурной синевой. Кровь еще лилась из раны, и измарала руки Криса. Ричи отпрянул от Марии и выскочил из машины наружу. Голова закружилась, возникла тошнота. Юноша упал на колени и тяжело задышал, сжав грязными из-за крови ладонями свою голову. Это он виноват в том, что это случилось. Только он. Из-за него она оказалась в этом месте. Он — проклятие. Те, кто находятся рядом с ним, оказывались в Лимбе. И, сбежав отсюда один раз, возвращались снова. Оставив Марию, он принялся бежать. Стояла глубокая ночь, и юноша не видел перед собой совершенно ничего, даже ближайших зданий. Пурга сошла на нет, и шел легкий снегопад, навевающий приятный мысли о грядущем Рождестве. Оказавшись подле набережной, под основанием которой плескала растаявшая Темза, парень остановился и попытался отдышаться. Но легкие продолжали торопливо вбирать в себя воздух. Парень набрал в руки снег и растер его по лицу, чтобы смыть с себя чужую кровь. Что он теперь будет делать? Оставит тело своего лечащего врача в машине и продолжит путь до собора? Вот так просто? Ричи обернулся назад и посмотрел на смутный силуэт «Форда». Только сейчас он заметил, что передние фары автомобиля была включены и, как два огромных маяка, освещали часть заснеженной улицы. Даже отсюда доносился шум заведенного мотора. Он еще долго стоял на месте и глазел на машину вдалеке. Свет ее фар постепенно гас, а мотор убавлял громкость. Через пару минут «Форд» заглох — кончился бензин. Но после этого стало светлеть. И это была не приближающаяся заря. Окна в домах стали загораться одно за другим. Через пару минут фонари на набережной осветили бледное лицо молодого человека и замигали в качестве приветствия. Где-то поблизости заиграла музыка. Ее мотив очень подходил рождественскому празднику, вот только никакого веселого настроения в ней не было. Она была пропитана грустью, и эта грусть с каждым разом усиливалась, нарастала, как снежный ком. Играла скрипка, ее звучание дополняли пианино и флейта. Ричи завороженно вслушивался в эти звуки и пытался понять, откуда именно они доносятся. Но музыка играла отовсюду. В кармане парня завибрировал телефон и принялся шуметь, как белый шум радио. Сквозь помехи стали проскальзывать голоса, обрывки фраз. «Смерть… Они уже… Здесь… Идут… Они смотрят… Нет… Смерть…» Ричи в недоумении уставился на телефон и попытался нажать максимальное количество кнопок, чтобы угомонить устройство. «Дети должны умереть… Ради него… Все… Все…» Неожиданно сквозь весь этот шум стали прослеживаться чьи-то шаги. Снег ныл от давивших его ног, обличал их бесчисленное количество. Ричи ахнул, когда увидел сотни силуэтов, заполонивших город. Они выходили из соседних переулков, из домов, из брошенных машин. И все эти безликие личности направлялись к «Форду», где покоилось тело Марии. Ричи не мог ничего сделать. Ему оставалось только стоять и наблюдать за этой толпой. Он не мог увидеть внешность этих людей. Они выглядели черными тенями, бесформенными, мерцающими. Их движения были медленными, крайне осторожными. Эти люди долго кружили вокруг «Форда», вглядывались в мертвую женщину внутри него. Они перешептывались, но их языка Ричи не знал. Тени не замечали присутствия молодого человека. Несколько из них прошли на таком близком расстоянии, что парень мог запросто протянуть руку и коснуться их тел. Но даже на таком близком расстоянии они были абсолютно черными, без лиц, волос и одежды. Абсолютно все они были на две головы выше молодого человека. Создав плотную толпу, они взяли друг друга за руки и стали раскачиваться из стороны в сторону в такт скорбной музыки. Крис не чувствовал страха. Он знал, что тени не тронут его. Всегда юноша видел их лишь издалека, они просто наблюдали за ним, но никогда не смели так близко приближаться к нему, как сейчас. Когда их танцы закончились, несколько из них залезли в машину и вытащили оттуда тело Марии. Делали они это так аккуратно, что Ричи даже ничуть не испугался их действий. Даже стал чуточку спокойнее. Тем временем музыка сменилась и приобрела необычные норвежские мотивы. Запел чей-то женский голос, обладающий настолько чарующей пронзительностью, что Ричи заплакал, хотя не испытывал никакой скорби в данный момент. Тени понесли тело Марии, держа поднятым над своими головами. Музыка двигалась с ними. И постепенно стихала. Пока полностью не растворилась в зимней тишине. Ричи остался стоять посреди ярко освещенной улицы и смотрел туда, где еще недавно он видел сотни силуэтов безликих людей. Теперь здесь не было никого. Только он один. Он вернулся к «Форду». Нашел пистолет. Вытер его о сидение. Оружие все еще пахло порохом. И этот запах был невыносим. Когда же парень засунул пистолет в карман задних брюк, его дыхание было резко ограничено чьей-то ладонью. Ричи вскрикнул от неожиданности и попытался вырваться, но тут же почувствовал, как некий острый предмет проник к нему под кожу. — Тише, не рыпайся, щенок, — зашептал грубый мужской голос. Молодой человек больше не мог стоять на ногах самостоятельно. В его тело влилось неизвестное вещество и в виде сгустка холода стало разноситься по всему организму. Страх тут же исчез. И парень начал куда-то проваливаться, не смея противиться этому падению.