Декабрь, 1927 год.
Ничего не чувствовать и не помнить — худшее, что можно испытать. Хватит и доли секунды, чтобы твое сознание запаниковало, начало биться в истерике, пытаясь выяснить, что происходит. Но никакого объяснения этому состоянию не будет. Это чистая страница, ни одни чернила не способны написать на ней хотя бы символ. Она — неприступная крепость. А ты — воин без доспехов. Не пытайся, тот пустой эпизод твоей жизни так и останется пустым. Тебя там, фактически, не было. Физическое присутствие не гарантирует, что ты находился в том или ином месте. Ричи нашел под собой простынь. Пальцы изучили ткань, поцарапались о затвердевшие из-за частых стирок в жесткой воде катышки. Он сглотнул, вдохнул спертый влажный воздух. Пахло медикаментами, пылью. Странно. Разве пыль может пахнуть? Но юноша чувствовал ее аромат достаточно ясно. Она ощущалась безвкусной, как вода, но в то же время отсутствие вкуса у запаха давало некую горечь на кончике носа. Подобное можно найти разве что в редко проветриваемом помещении. Парень не увидел на себе ни клочка одежды. Его тело было слегка прикрыто простыней. Кожа озябла, побледнела и напоминала чужеродную ткань, которую хотелось с себя сбросить. Его волосы были влажными и слипшимися. Он провел по ним рукой и ощутил наличие некой маслянистой субстанции в них. Подобное вещество оказалось и на теле, но успело высохнуть и сделало кожу липкой. Ричи огляделся. В комнате было темно, хоть глаз вырви. Он не обнаружил ни окон, ни дверей. Просто куб, и он в центре на жесткой койке. — Проснулся? — раздался голос прямо под ухом. Включилась настольная лампа. Возник теплый не бьющий по глазам свет. Ричи вгляделся в сидевшую рядом с ним мужскую фигуру в клетчатой рубашке и в брюках на подтяжках. Из-за полудремы он с трудом узнавал в этом лице человека, которого знал большую часть своей жизни. Эрвана трудно было признать. Он выглядел чересчур болезненно, постаревшим. Кожа обзавелась мертвенным цветом, абсолютно бесцветным. Кожа вокруг глаз покраснела и обвисла, из-за чего взгляд стал тяжелым и будто бы озлобленным. Эрван положил нога на ногу и пристально вгляделся в брата. В его глазах не читалось той приветливой теплоты, которую Ричи привык видеть. Это было что-то доселе незнакомое. Эрван виделся опустошенным: ни единой эмоции, кроме притаившегося гнева. — Что произошло? — спросил Ричи и сел в кровати. — Где мы? — Госпиталь. Большего тебе знать не нужно. — Меня положили в больницу? Со мной что-то случилось? Я… я ничего не помню. Совершенно. Лишь обрывки. Очень размытые, — Ричард нахмурил брови и снова огляделся. Он был крайне удивлен. Здесь действительно не было ни одного окна и ни одной двери. Из мебели только койка и стул, на котором сидел Эрван. — Ты ослушался меня, братец. Убежал из клиники. Нарушил мой запрет. — Ты ведь сам хотел этого, ведь так? Ты же ждал меня около собора Святого Павла. Я шел к тебе, Эрван. — Шел ко мне? — удивленно вскинул брови тот и поднялся со стула. — Я не ждал тебя, братец. — Тогда почему эта девушка мне сказала об этом? — Какая девушка? — Ванесса Гоутс. Она звонила мне. Сказала, что ты ждешь меня там. Меня затянуло в Лимб. В клинике начала твориться чертовщина. Я не мог там оставаться, Эрван. — Кто-то создал разлом в этом месте. Очень маленький. Но его было достаточно, чтобы ты выпал из реальности, — Эрван говорил очень тихим сиплым голосом, будто сам с собой. — Если это не люди Общины, то тогда кто?.. Ванесса Гоутс. Знакомая фамилия. Где-то я ее уже слышал. — Она сказала, что знает тебя. — Нет. Я никогда прежде не знал человека с таким именем. Фамилия не похожа на настоящую. Ее явно изменили специально, чтобы запутать. Гоутс, — Эрван произносил это имя с таким яростным придыханием, что Ричи не на шутку забеспокоился. — Как же я раньше не догадался, — его глаза внезапно загорелись, и он внимательно посмотрел на брата. — Винни Коутс. Вот он! Ответ. Это было так очевидно. — Кто такая Винни Коутс? — Девушка, которая с тобой связалась, имеет к госпоже Коутс непосредственное отношение. Это не один и тот же человек, нет. Если бы Винни объявилась, я бы почувствовал это. Нет ни одного повода думать, что она вообще жива. Мне хотелось бы думать, что схожесть эти фамилий всего лишь совпадение. Но Ванесса Гоутс хотела связаться именно с тобой. Она знала, что ты окажешься здесь. И знала, что должно случиться. — Что должно случиться? — Посмотри на меня, братец. Что ты видишь? — С тобой что-то не так. — Я умираю, братец, — он грустно улыбнулся. — Но это поправимо. Поэтому ты здесь, со мной. Все шло к этому. — Эрван… Ты меня пугаешь. — Знаю, малыш. Знаю. Но… я хочу, чтобы ты был готов к тому, что случится. Иногда наступает момент, когда ты должен отдать себя высшей цели. И как раз наступил такой момент. Госпожа Ванесса Гоутс явно знает подробности. И пыталась мне помешать. Эрван нажал на кнопку на лампе. Раздался скрежет, и одна из стен стала разделяться на две части, создав проход. В комнату вошли несколько людей в больничных халатах, окружили койку Ричи и мягкими движениями принудили юношу снова лечь. Парня накрыли одеялом. Крис вздрогнул, когда холодные руки этих людей коснулись его кожи. Но присутствие брата немного успокоило накалившиеся нервы. Раздался лязг. И парень ощутил, как что-то тугое принялось опоясывать тело. Он увидел несгибаемые кожаные ремни, которыми врачи приковали его к койке. — Эрван! Что они делают? — в панике воскликнул Ричи. Эрван выглядел спокойным. Он ничего не ответил, лишь кивнул этим людям и вышел из комнаты. — Эй! Что происходит? Прекратите! Но никто не обращал внимания на его крики. Койка сдвинулась с места и направилась в сторону света, лившегося из прохода в стене. Ричи начал ворочаться, стонать, рычать, но все тщетно. Его усилия тщательно игнорировались. Его повезли по коридору с множеством дверей. Здание казалось заброшенным. Облупившееся стены были влажными и дышали пылью, которая то и дело забивала ноздри. Ричи слышал, как его сердце бешено колотилось. Ему было страшно. И он не мог поверить, что брат заставил его испытать такие эмоции. Что Эрван хочет сделать с ним? Почему его привязали к койке? Куда его везут? Возникли большие двери. Койку завезли в ярко освещенное помещение и остановили под слепящим операционным светильником. Тишину нарушили тихие разговоры. Но Ричи не услышал английской речи. Он столкнулся с этим языком впервые. Раздался скрип, затем еще один. Ричи увидел, что рядом с ним остановились еще несколько коек. И на всех лежали дети. Никого из них он не знал, кроме одного. Им оказалась девушка. И Ричи едва не вскрикнул, когда увидел ее лицо. Но что-то необъяснимое лишило его дара речи, и парень смог лишь охнуть и что-то невнятно простонать. Пайпер. Он никогда не сможет забыть ее имя. Девушка смотрела куда-то в потолок и не смела оборачиваться. Ее грудь неторопливо поднималась и опускалась. Пайпер была предельно спокойна и словно знала, что должно произойти. Рядом с ней лежала еще одна девочка, чуть помладше, но чертами лица очень похожая на нее. Ричи ее не знал, но подумал, что, возможно, это сестра. Он окунулся в воспоминания и попытался вспомнить тот день, когда впервые увидел Пайпер. Да, тогда рядом с ней стояла похожая девочка. И сейчас обе заметно выросли, и их черты лица изменились до неузнаваемости. Но очарование Пайпер Ричи запомнил навсегда. И снова скрип. Рядом с Ричи остановили еще одну койку. И на ней на этот раз лежал мальчик лет десяти с невероятно испуганным видом. Он быстро бегал глазами и будто бы не замечал любопытного взгляда на себе, потому что смотрел всегда куда-то в сторону. Ричи подумал, что, возможно, их всех подвергли воздействию какого-то лекарства, что могло объяснить странное поведение. Прошло достаточно много времени, и Ричи погрузился в сон. Ему ничего не снилось. Он просто провалился в небытие. Даже в закрытые глаза бил свет операционной лампы, отчего в зрачках возникло болезненное жжение. Но не смотреть на этот источник света было невозможно. Ричи видел его отовсюду. На душе возникло странное спокойствие. И явно не просто так. Юноша предположил, что и ему тоже вкололи некий препарат, притуплявший чувства. Ему оставалось только изредка просыпаться, смотреть по сторонам, убеждаться, что ничего не происходит, и возвращаться в пустой сон.***
Когда он открыл глаза в очередной раз, света операционной лампы уже не было. В комнате царило рыжеватое свечение, исходившее прямо от пола. Крис посмотрел вниз и увидел расставленные по кругу зажженные свечи. В центре круга сидела Эрван в компании сгорбившейся фигуры в лохмотьях. Молодой человек с любовью и трепетом сжимал дряхлую костлявую руку и гладил ее по кривым пальцам. Ричи увидел часть лица пожилой женщины. Ее кожа обвисла настолько сильно, что казалось, что та вот-вот отделится от тела, как кора мертвого дерева. Старуха тряслась и беспрерывно качала головой. Эрван что-то шептал ей, успокаивал. Ричи не знал, о чем его брат говорил. Этого языка он не знал. И даже не мог предположить, что это за язык вообще. Эрван заметил взгляд брата на себе и недовольно нахмурился, но отвлекаться от разговора с пожилой женщиной не стал. Ричи разглядел на полу начерченные мелом линии. Все они составляли некий символ, отдаленно напоминавший пентаграмму. Но это было что-то иное, полностью уникальное. Эрван и старуха сидели в центре рисунка, а свечи будто замыкали тайный магический круг. Крис попытался пошевелиться, но тугие ремни не дали сделать ни малейшего движения. Он посмотрел на соседние койки. Те поменяли местоположение и стояли в строго заданном положении вокруг свечей. Все дети спали и не смели просыпаться. Их умиротворенное сопение разбавляло непонятные перешептывания Эрвана с этой странного вида бабулей. Эрван выпрямился и подошел к Ричи. Улыбнулся ему, погладил по голове. Поцеловал в щеку. А затем повторил точно такой же ритуал с остальными детьми. Все выглядело так, будто бы мать укладывала своих малышей спать и желала им спокойной ночи. Ричи попытался позвать брата. Но голосовые связки перестали работать. Вместо слов вырвался едва слышным хрип и ничего более. — Пора, — сказал Эрван. Старуха кивнула и начала что-то бубнить себе под нос и водить острым, как нож, пальцем по полу. Из мрака вышли уже знакомые люди в больничных халатах. Каждый из них подошел к одному из детей, положил ладони на их плечи. Они в ожидании посмотрели на Эрвана, будто ждали некого разрешения с его стороны. Тот слегка кивнул. Ричи почувствовал, как ему ослабили один из ремней в области груди. Он глубоко вдохнул, почувствовал приятную свободу в легких — больше их ничего не сдавливало. Эрван подошел к брату и приложил ладонь к его щеке. — Вот и настал тот день, когда ты сделаешь для этого мира нечто ценное. Подаришь людям надежду. Ты не представляешь, как сильно я тобой горжусь. Ты взял мое имя не случайно. Вместе с именем ты впитал и частичку меня, кусочек моей души. Мы с тобой одно целое. И пора вернуть то, что я когда-то отдал тебе. Старуха закончила с бормотанием, кряхтя, поднялась на свои ослабленные ноги и подошла к Эрвану, протянула ему смазанный чем-то кинжал. Ричи в страхе наблюдал за всем этим. Из-за ужаса тело настолько сильно оцепенело, что он даже не смел оказывать хоть какое-то сопротивление. — Мне очень жаль, что я отнял у тебя семью, Ричи. Я переступил через себя, когда убил собственного отца и его вторую супругу. Это было необходимо, поверь. Иногда высшие цели требуют подобных жертв, и сегодня ты станешь одной из них. Эрван поднял кинжал и с легкостью и без единой эмоции на лице вонзил его в грудь младшего брата. Ричи закричал что есть мочи. Тело обдало жаром, между ребер закипела чудовищная боль, вихрем разнесшаяся по всему организму и забравшаяся даже в самые недоступные уголки. Юноша чувствовал, как лезвие двигалось внутри него, направлялось в сторону живота. В глазах потемнело, и вскоре парень не видел ничего перед собой. Оставалось довольствоваться звуком собственных криков. Эрван вытащил кинжал и погрузил его в тело брата вновь, но на этот раз стал двигаться перпендикулярно, рисуя на груди Ричи идеально ровный крест. Остановившись, он отдал окровавленный острый предмет пожилой женщине. Та с восхищением приняла его и положила в центр рисунка на полу. Кровь стекла с лезвия и расползлась в разные стороны, впитавшись в созданный мелом символ. Ричи все еще кричал, рыдал, не в силах остановиться. Боль не стихала ни на секунду, и казалось, что та становилась лишь сильнее. Эрван вздохнул, прикрыл глаза и погрузил свою руку в созданную на груди брата рану. Пальцы проникли внутрь плоти беспрепятственно. Ричи чувствовал, как пальцы брата гуляют возле его легких, цепляются за ребра. И вот они нашли то, что искали. Схватили это и вырвали с корнем. Взгляд Ричи на секунду прояснился, и он увидел в руках брата пульсирующий орган размером с его кулак. Это было сердце. Ричи понял это, когда перестал слышать его ритм в своей голове. Эрван нервно усмехнулся, одарил младшего брата зловещим взглядом, после чего отдал по-прежнему бьющееся сердце пожилой женщине. Ричи тихо плакал. Боль стиха, осталось лишь жжение в груди и безмерная пустота. Он в ужасе смотрел на брата. Наблюдал за его самодовольной улыбкой. — Теперь твое сердце принадлежит мне, братец, — прошептал он и погладил Криса по голове. — Не волнуйся. Скоро ты уснешь. И боль уйдет. Ты должен гордиться собой. Дети Лимба были созданы, чтобы защищать своего Старшего. И ты спас меня, братец. Ричи понял, что проваливается в сон. Боль действительно стихла, и наступило приятное умиротворение. Он смотрел на старшего брата и тихо плакал. Ричи понимал, что, скорее всего, видит улыбку Эрвана в последний раз. Через мгновение его глаза закрылись, но он по-прежнему слышал разговоры. И детские крики. Но эти звуки стали такими тихими, что вскоре и вовсе перестали звучать в сознании. Ричи оказался в пустоте. Где не было ничего, кроме белоснежного тумана. Он знал это место. Место из его далеких снов. Пахло лесом, постриженной травой. Под ногами виднелась сырая земля, посыпанная пожухлыми листьями и сгнившими хвойными иголками. Его нагое тело не чувствовало холода. Кожу обдавало легким ветерком. И Ричи закрыл глаза, наслаждаясь его касаниями. На землю капала черная жидкость. Она была всюду, куда ступала нога юноши. Ричи коснулся середины ребер, после посмотрел на свои пальцы. Они оказались полностью черны, испачканы в вязкой жидкости. Он посмотрел на себя и увидел рану на груди, которая была настолько глубокой, что туда можно было свободно просунуть обе руки. Но юноша был настолько спокоен, что черная кровь ничуть не удивила его. Он сел на землю и поджал к себе ноги. Стал вглядываться в густой туман. Значит, это и есть смерть? Его убил собственный брат? Это место не похоже на Лимб. Здесь слишком пусто и безжизненно. Куда он пойдет? Что найдет в этом странном месте? Он услышал шелест воды. Совсем рядом. Поднялся и направился на его зов. Неужели здесь есть озеро? А может целое море? А что если это всего лишь обман? И на самом деле здесь ничего нет. Даже этой мягкой земли под ногами. Подул прохладный ветерок. Запахло водорослями и камышами. Он прошел чуть дальше и спустился с невысокого склона вниз. Ноги опустились в почти что горячую воду, от которой поднимались клубы пара. Черная кровь коснулась поверхности водоема и тут же растворилась в нем, не оставив после себя ни следа. Ричи стал все дальше и дальше отходить от берега, погрузился в воду до самой ключицы. Вода была настолько чистой, что он видел все, что находится на дне, даже самые крошечные камешки и ракушки. Он ожидал увидеть хотя бы одну рыбу около своих ног. Но водоем казался полностью безжизненным. И единственное живое существо в нем — сам Ричи. Когда он опустился в воду еще немного, туман будто стал рассеиваться. Позади себя Крис увидел силуэты деревьев и каменные изваяния, напоминавшие руины какого-то сооружения. Подобные разрушенные строения он увидел и в самой воде, в паре десятков метров от самого себя. Перед ним открылся целый город, простиравшийся вдаль до самого горизонта. Ричи пошел вперед и обнаружил, что дно не становилось глубже. Затопленный город будто звал его к себе, и он шел на его зов. Но едва он приблизился к одному из сооружений и вгляделся в его величественные кирпичные стены, то тут же ощутил сильнейшим приступ боли в груди. Кровь из раны полилась рекой. Он схватился за грудь, но ощутил на своей коже постороннюю руку. Она была ледяной, лишенной большей части своей кожи. Затем из воды вылезло еще несколько человеческих конечностей и окружили Ричи со всех сторон. Они тянули юношу под воду, не давали ему ни единого шанса остаться на поверхности. Через мгновение затопленный город скрылся из виду, и юноша погрузился в пучину мутной черной воды. — Дети Лимба должны защищать своего Старшего, — услышал он отдаленный голос Эрвана. — Сегодня ты отдашь свое сердце, чтобы спасти меня от смерти. Ради этого ты и жил, братец. Ричи закричал под водой, озарил своим криком плотную толщу воды. Руки подводных обитателей заставили его тело камнем устремиться в бездну. Он сопротивлялся, но силы были на исходе. Когда наступило отчаяние, а вера окончательно угасла, падение замедлилось. Руки ослабили свою хватку, обвисли, и Ричи сумел освободиться. Он заработал руками и устремился к поверхности, и та была настолько близко, что казалось, что до нее можно дотянуться рукой. — Ричи! — закричала девушка. — Ричи! Юноша знал этот голос. И устремился на его зов. На него с берега смотрела русая девушка. Он прежде ее не видел, но все внутри трепетало от одной лишь улыбки этой особы. Вода размыла черты ее лица, но даже так она сумела поразить его своей красотой. Незнакомка тянула к нему свою руку. И Ричи доверчиво потянулся к ней. Кислород проник в его легкие, и парень тяжело закашлял пытаясь освободить тело от лишней воды в дыхательных путях. Его обдало жгучим холодом. Тело дрожало, пыталось сконцентрироваться. Он привстал. И осмотрелся. Вокруг больше не было воды. Лишь окаменевшие из-за мороза стены из земли. Юноша находился в глубокой яме, вырытой относительно недавно. Наверху — брошенные лопаты и некая рабочая техника. Рядом лежали несколько маленьких тел. Присмотревшись, Ричи ахнул и с трудом сдержал слезы. Открывшаяся перед ним картина потрясла его настолько сильно, что юноша еще долго сидел на коленях и вглядывался в эти обездвиженные присыпанные землей и снегом тела. Его волосы покрылись инеем и свисали с головы в виде острых сосулек. Он сжал их в пальцах и потянул в сторону. Боль уняла застрявшие у горла слезы. Пайпер смотрела на небо, ее глаза по-прежнему были открыты и выражали любопытство. В ее груди виднелась огромная рана, а внутри пустота. Ричи пощупал свою грудь и нашел точно такую же. Рана не болела, а кожа в этом месте не чувствовала прикосновения пальцев. Ричи прислушался. Он не слышал свое сердце. Оно больше не билось. Его нет в груди. Глаза поймали удивленное лицо мальчика. Тот тоже щупал свою грудь и пытался услышать биение собственного сердца. Но он ничего не слышал. И, встретившись взглядами с Ричи, понял, что этот светловолосый юноша тоже утратил способность чувствовать сердцебиение. Мальчик тихо заплакал и отвернулся. Ричи был так слаб, что ему пришлось приложить уйму усилий, чтобы добраться до него. Он сжал его худенькую ручку в своей. Тот чуть успокоился и с подозрением посмотрел на Криса. — Мне холодно, — прошептал мальчик. — Мне так холодно. Ричи посмотрел наверх. На поверхности никого не было видно. Значит, они здесь были одни. — Как тебя зовут? — голос Криса дрожал так сильно, что разобрать, что он говорит, было не так уж просто. — Адам, — ответил тот и снова заплакал. — Я потерял свою маму. Ты не видел ее? Она была здесь. Я видел ее. Она только что была рядом со мной. Почему она ушла? Почему оставила здесь? Здесь так холодно… Ричи не знал, что ответить. Он лишь отрицательно покачал головой и поджал губы. В надежде он еще раз посмотрел на Пайпер, попытался увидеть в ее остекленевших глазах жизнь. Но его надежды тут же были разрушены, когда на ее глаз опустилась муха и не вызвала у зрачка никакой реакции. Ричи только сейчас заметил на себе полосатую хлопчатую рубашку и такие же штаны на резинке. Такая же одежда красовалась и на остальных. Ткань была тонкой и почти не защищала от воцарившейся здесь зимы. — Нам нужно уходить, Адам, — сказал Ричи. — Пойдем искать твою маму. Договорились? Он не знал, почему сейчас говорил так спокойно и так хотел успокоить этого незнакомого ребенка. Но это казалось единственным правильным решением в данный момент. Понял ли Адам, что эти две девочки рядом с ними мертвы? Возможно. Он смотрел на них крайне испуганно и выглядел довольно-таки смышленым. — Почему я не слышу свое сердце? — спросил он Ричи и взял того за руку. Ричи лишь пожал плечами. Что бы он ответил? Вряд ли что-то внятное, ведь он и сам перестал чувствовать биение сердца в груди.***
Снега намело до макушки. Ни одна лопата не смогла бы справиться с этой непогодой. Но к утру температура воздуха поднялась до плюсовой отметки, и снежные сугробы стали таять, как сахарная вата в лучах испепеляющего солнца. С рассветом Эрван откопал машину Петра из снежного плена и заранее ее почистил до зеркального блеска. Татьяна все это время наблюдала за ним, вглядывалась в его испачканные снегом темные волосы, толстый вязаный свитер, красные пальцы, онемевшие от стужи. Он знал, что та смотрит на него, и изредка махал ей, улыбался и подмигивал. Оба вели и чувствовали себя так, словно этих восьми лет и не было вовсе. Татьяне снова двадцать пять, а Эрвану двадцать. Анна приготовила рождественскую индейку. Татьяна прекрасно помнила, что пожилая женщина была американкой, и эта индейка была частью их давней традиции. Анна молчала, не пыталась сказать хотя бы слова, даже не смела смотреть на девушку, которая вот уже целый час сидела на стуле около окна и глазела на молодого человека. Стрелки часов показывали около девяти утра. Пожилая женщина нервно поглядывала на них, будто куда-то опаздывала и мыслила, как грамотно распределить оставшиеся минуты, чтобы успеть сделать все запланированное. Татьяна отвела взгляд от окна и посмотрела на шкаф в темном углу около буфета, в котором хранились банки с консервацией. На одной из полок стояла фотография, довольно старая, пожелтевшая из-за сырости. Краска наполовину слезла, отчего лица стали едва узнаваемыми. Девушка поняла, что раньше видела этот снимок. Но не могла понять, где именно. Воспоминаний не осталось совсем, лишь странное дежавю. Она приблизилась к рамке со снимком и вгляделась в него более внимательно. Действительно, лиц почти не разобрать. Если бы не защитное стекло, то от краски осталось бы желтоватое пятно, не более того. Внизу стояла дата. 1912 год. Анна напряглась, когда увидела, что Татьяну привлек данный снимок, но ничего говорить не стала. Девушка вгляделась в фигуру в центре. Молодая особа в бежевом пальто и в смешной по нынешним меркам шляпке. Темные прямые волосы аккуратно уложены, а легкие макияж подчеркивал ее выразительные глаза. Эта девушка была единственной, кто лучше всего различался на снимке. Присмотревшись более внимательно, Татьяна ахнула. Она поняла, что видела эту девушку. Именно она спрыгнула с моста прямо на ее глазах. — Вы знаете, кто это? — спросила Татьяна и указала на героиню снимка. — Это она? Винни Коутс? — Да, — кивнула та. — Ее последний снимок. — Откуда он у вас? — Я не могу сказать. Эрван знает куда больше о тех вещах, что хранятся здесь. Я не имею к этому никакого отношения. Чувствовалось, что Анна знает куда больше, чем говорит. Но Татьяна донимать ее не стала. Лишь еще раз внимательно посмотрела на Винни Коутс, которая улыбчиво смотрела на нее из выцветшего снимка. Эрван вернулся и вошел на кухню настолько тихо, что Татьяна даже не сумела услышать его шагов. Молодой человек выглядел запыхавшимся, но холодный воздух сделал его лицо румяным и счастливым, как у русской красавицы. Он взглянул на украшенную яблоками индейку на столе и улыбнулся, потер ладони друг о друга и подул на них, чтобы согреть. Татьяна почувствовала спокойствие в его присутствии и вздохнула, отошла от снимка и подошла к молодому человеку, взяла его за руку и потерла ее холодную поверхность своими горячими пальцами. Почему у нее нет желания что-либо сказать ему, спросить? Что заставило все негативные эмоции потухнуть? Она чувствовала себя пьяной, отравленной тяжелым наркотическим веществом, но ясность ума до сих пор была при ней, девушка вела себя так, как повела бы в обычном состоянии, когда ничего не тревожит и ничего не происходит. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он заботливым тоном. — Такое странное чувство. Я будто нахожусь во сне и не верю ни во что, что происходит вокруг меня. Повторяю это, как молитву, раз за разом, но понимание не приходит. Я не знаю ничего. Эрван, — его имя она произнесла с мольбой, и на ее глазах выступили слезы. — За этот короткий промежуток времени я потеряла все, что имела, все, чем гордилась. Все эти восемь лет я жила с мыслью о тебе, верила, что твое тело в морге было ненастоящим, что ты не мог умереть вот так. Я верила в это, верила, как священнослужитель верит в Господа. Я верила в тебя! — она закричала и отпрянула от парня. — Но сейчас. Сейчас. Когда ты здесь. Стоишь передо мной. Смотришь на меня так, как тогда, восемь лет назад, с любовью в глазах. Я ничего не чувствую. Я пытаюсь. Хочу испытать то тепло к тебе. Но все внезапно исчезло. Эрван ничего не ответил, даже не кивнул. Лишь молча вглядывался на нее с серьезным видом, а потом взглянул на Анну, которая стояла в углу и боялась пошевелиться. На ее шее висел крестик, который Татьяна не видела прежде, женщина нервно теребила его и поглаживала, будто искала у этой вещицы помощи. — Твоя смерть была инсценировкой. Это правда? Эрван? Это правда?! — Нет, не правда, — спокойно сказал он. — Но все, кто меня знает, так об этом думают. Ты ведь знаешь одно место, которое считала сном. Оно причиняло тебе боль, показывало то, что ты всегда хотела забыть. Там ты видела меня, образ, который так сильно тебя напугал. Ты видела тех, кого нет в живых уже много лет. Это место — причина, по которой я здесь, перед тобой. Вот только я ли это, Татьяна? — Я хочу знать, что случилось тогда. Эрван кивнул и подошел к ней. — Я все расскажу. Обязательно. Ты должна знать. Ты заслуживаешь быть в курсе дел после всего того, что со всеми нами стряслось, — молодой человек обнял ее и прижал к себе. Татьяна заплакала, когда вновь ощутила тот самый запах тела, который так долго мечтала ощутить и пропустить через свои легкие. Его тепло сменилось резкой болью. Девушка вздрогнула и почувствовала, как что-то тонкое и острое проникло в ее плечо. Следом в этом же месте возникло жжение и разнеслось по всему организму. Она взглянула на руку Эрвана и увидела, что тот сжимал в пальцах шприц, наполненный зеленой жидкостью. Неизвестное вещество до последней капли проникло в организм женщины. Татьяна стала падать в несуществующую пропасть, зрение затуманилось, а окружавшие ее звуки слились в один сплошной шум. Ноги ослабли, тело обмякло и едва не рухнуло на пол, но Эрван успел подхватить ее и не позволил Татьяне упасть. Еще некоторое время девушка боролась с навалившейся на нее сонливостью, но силы оказались на исходе. Она больше не могла сопротивляться. Татьяна закрыла глаза и позволила своему телу продолжить падение в бездонную пропасть.***
Инспектор полиции вызвал Себастьяна ближе к вечеру. В течение дня никаких новостей не поступало, день выдался снежным, спокойным, в воздухе витал аромат приближающегося Рождества. В холле молоденькая девушка в служебной форме пыталась украсить окна праздничными игрушками, но первые два украшения выскользнули из ее рук и с треском разбились. Посетителей было довольно-таки мало. Пара женщин, которых избил муж, и бедолага, которого обокрал лучший друг и вынес из дома часть ценных вещей. Никто не спешил, все терпеливо ждали, а полицейские лениво выполняли свои обязанности, уже мысленно отмечая долгожданное Рождество. Себастьян подошел к новостной стойке и увидел фотографию Ларри. Рядом стояла высокая корзина с живыми цветами, а из земли торчали догоравшие свечки. Растения пожелтели, лепестки осыпались, а расплавленный воск отравил их иссохшие побеги. Далтон на снимке казался гораздо моложе своих лет, улыбался оттуда, дышал любовью к жизни. Теперь его нет. Что-то убило его, что-то, чего не существует на самом деле. Отрезанные стопы, обутые в ботинки — все, что осталось от коллеги и преданного друга. Каждое расследование, каждая передряга не обходилась без его присутствия, Ларри был рядом. Кристина частенько шутила, называя их обоих мистером Холмсом и Доктором Ватсоном. Себастьян не мог не согласиться. В ее шутке была доля истины. Теперь мистер Холмс остался один, без своего верного помощника. Останки Ларри были переданы в городской морг, где пробыли в обычном черном мешке несколько дней. Чуть позже выяснилось, что сотрудники не уследили за температурным режимом морозильной камеры, и ступни подверглись воздействию теплого воздуха, что ускорило разложение в несколько раз. Жена Ларри не обратила на эту историю никакого внимания. Похороны состоялись неделю назад, в закрытом виде. Никто из коллег Далтона приглашен не был. Место захоронения также находилось в неизвестном месте. Жена Ларри на допросе сказала, что собиралась захоронить почившего супруга на заднем дворе загородного дома. Себастьян съездил в это место, облазил территорию участка вдоль и поперек, но никакого захоронения так и не обнаружил. Соседи на все вопросы о похоронах лишь пожимали плечами: никто ничего не видел. По их словам, жена Ларри привезла сюда лишь вещи мужа. — С ней постоянно был этот старик, которого эта жирная стерва постоянно отчитывала и давала подзатыльники. Она спит с ним, все это знают. Вот только кто кого имеет — вопрос риторический. Ларри был единственным, кого она боялась и уважала, — сказала одна из соседок — хрупкая женщина лет семидесяти. — Его жена очень странная. К ней постоянно приезжали люди в костюмах, важные шишки; не похожи на простых знакомых. Я думаю, она продает государственные секреты немцам. Только такая стерва, как она, способна на такое. — Ларри знал о любовнике миссис Далтон? — Нет. Его видели все. Но не он. Чудеса, да и только! Хотя знаете. Ларри был мудрым мужчиной. Он мог почувствовать, увидеть следы. Просто любил ее. И терпел. Теперь его не стало. Царствие ему небесное! Себастьян провел рукой по фотографии коллеги и вздохнул. — Во мне теплится надежда, что ты все еще жив. И где-то рядом. Просто не можешь сказать. Я — дурак, знаю. Наивный дурак. И всегда таким был. Инспектор полиции ждал его в непривычном месте, в кабинете самого Себастьяна. Детектив крайне удивился такому раскладу дел, но ничего говорить против не стал. По крайней мере, разговор состоится в любом случае. — Инспектор Невилл? — Себастьян вошел в кабинет и замер в удивлении. — Себастьян! Добрый вечер, — инспектор улыбнулся так, будто не ожидал его увидеть здесь, хотя сам же сюда и позвал. Рядом с мистером Невиллом за письменным столом Себастьяна сидел очень красивый юноша лет двадцати, а может и чуть постарше: трудно было понять из-за его крайне детского лица. Детектив почувствовал чрезмерную ревность к своему рабочему месту, но жизнерадостная улыбка инспектора сбила его с толку. Парень был облачен в симпатичный клетчатый костюм коричневого цвета, под пиджаком сияла белоснежная рубашка, приправленная галстуком. Его гладкое лицо улыбалось во все тридцать два зуба, глаза смотрели на инспектора так, как любовница смотрит на женатого мужчину с большим кошельком за пазухой. Юноша имел крайне необычную внешность. Бледная кожа, лиловые губы, азиатские большие глаза с короткими ресницами. Он постоянно поправлял свою прямую, будто выглаженную утюгом, челку, перебирал каждый черный волосок, переставлял с места на место. — Себастьян, позволь тебе представить мистера Юна. С сегодняшнего дня вы будете работать вместе, в одном кабинете. — В одном кабинете, сэр? — запинаясь, переспросил Себастьян. — Да, в одном кабинете, Моран. Завтра сюда будет поставлен второй стол для общего удобства, а твои ужасные растения вернутся на твою ферму. И это не обсуждается, Себ. Распоряжение вышестоящих людей. Их заинтересовала твоя фигура и те странные смерти, и несчастные случаи в наших стенах. Мне это весьма не нравится, я не из тех, кто любит, когда в наши дела вмешиваются. Но перечить я не вправе. — Я работал с Хапперт. Вы самолично попросили ее и меня заняться расследованием смерти Ларри и тому, что этой смерти предшествовало. А сейчас вы даете мне нового человека, да еще и, судя по его возрасту, без опыта? Я с детьми не работаю! — Татьяна Хапперт написала заявление об уходе, Себастьян. — Что? — ахнул тот, не веря его словам. — Она была здесь? — Нет, ее заявление было передано сторонними людьми. Я лишь видел документ на рабочем столе. И я его подписал. Мне очень жаль, Себастьян. И, кстати, ушла не одна она. Такое же заявление я получил и от мисс Дей. Последнее меня сильно удивило, так как местонахождение мисс Кристины после взрыва газа в ее квартире было неизвестным, как и тех детей, что находились с ней в тот момент. Мы намеревались внести ее в список разыскиваемых. Но в этот же день, едва я получил разрешение, расследование того инцидента было передано городским властям. — У вас есть это заявление? — голос Себастьяна, задрожал. — Я хочу увидеть почерк. Почерк Кристины я узнаю из тысячи. — Заявление было убрано в архив. Нужно будет поискать. Я и сам очень беспокоюсь из-за всей этой истории, но на наш участок идет настолько огромный поток преступлений, что думать лишь об одном криминальном деле довольно тяжко. — Эти люди работали здесь, мистер Невилл. Не один день и даже не один год. Они посвятили себя этим стенам, пробыли здесь половину жизни. А они для вас лишь одна из криминальных историй? Да что с вами со всеми не так? — Когда в дела вмешиваются городские власти, я стараюсь не мешаться под ногами, Себастьян. Если случилось что-то серьезное, то они с этим разберутся. Я не стану рисковать своим положением, каким бы ценным не оказался сотрудник. Это дело принципа, знаешь ли. Я лишь советую тебе забыть об этом. — Так просто? Забыть о смерти не только коллеги, но и друга? Если умрет мистер Юн, который так смиренно нас слушает, вы тоже скажите, что следует забыть? — Я покажу тебе заявление Кристины. Но это все, чем я могу помочь, — он ответил это настолько равнодушным тоном, что Себастьян стиснул зубы под плотно сомкнутыми губами. — Оставлю тебя наедине с мистером Юном. И я даю тебе сутки на то, чтобы ты убрал отсюда все цветы, иначе они будут выброшены без твоего разрешения. Инспектор вышел из кабинета и махнул юноше за столом Себастьяна рукой. Тот махнул в ответ и ухмыльнулся. Взглянув на Себастьяна, мистер Юн приподнял свой подбородок, взвалил зимние сапоги, мокрые от снега, на поверхность стола и раздавил часть бумаг. Детектив налил лицо кровью, сжал кулаки и тихо закрыл дверь. — Что ж, молодой человек. Вижу, что наше знакомство будет проходить весьма гладко. Себастьяну было все равно, что его любимый стол был забрызган дорожной грязью и растаявшим снегом. Сейчас он думал лишь о словах инспектора, о его ядовитом равнодушии. Все внутри горело, вздрагивало. «Они всего лишь одно из криминальных дел. Нужно лишь забыть. Всего лишь забыть». — Сколько тебе лет? — спросил Себастьян и подошел к одному из растений, что стояли на подоконнике, зажал между пальцами плоский лист и томно вздохнул. — Судя по всему, чуть больше двадцати, если ты позволяешь себе такую бестактность. Знаешь, меня уже ничем не удивить. Я повидал столько за свою долгую жизнь, что твоя наглость меня ничуть не смущает. Расстраивает лишь одно. Я работаю с узкоглазым ребенком. Ты китаец? — Кореец, — ответил он. — Хм, а на английском ты говоришь лучше любого местного. — Приму это за комплимент. — Знаешь, в этом кабинете сидели лучшие из лучших. И я сейчас подумал. Как же легко ты сел на это кресло, даже не сломал свое самолюбие о твердые деревянные ножки. Кто тебя вообще приставил ко мне? Откуда ты свалился? Из училища сразу за этот стол? — Меня зовут Ким Юн, — сказал он, затем опустил ноги на пол, поднялся и подошел к детективу. Ким протянул руку, чтобы мужчина пожал ее, но Себастьян не ответил на рукопожатие, лишь брезгливо отвернулся и продолжил любоваться растениями. — Мне все равно. Я думаю, ты здесь и дня не продержишься. Особенно рядом со мной. Если ты хочешь каждый день взваливать ноги на все столы в этом участке, то глубоко заблуждаешься, — Себастьян сощурил глаза и направился к двери. — Удачного дня. — Куда вы идите, господин Моран? — Сваливаю, — хмыкнул он. — Мне сегодня здесь ничего не светит. Да и в кабинете пахнет отвратительно. Кстати, скажи инспектору, что он может самолично выбросить каждое из моих растений, — Себастьян надел шляпу и быстро вышел. Ким долго и с удивлением смотрел на детектива, но, едва за ним захлопнулась дверь, очень сильно занервничал и стал оглядываться, будто опасался, что за ним может кто-то подглядывать. Он направился в сторону телефона, приложил трубку к уху и стал набирать пальцем нужный номер. — Я слушаю, — на другом конце провода раздался грубый мужской голос. — Это Ким Юн. Что ж, вы были правы. Он действительно нервный тип. Но все идет по плану. — Указания будут даны позже. А пока не своди с него глаз.***
Ким Юн нашел нужное место без особых усилий. Старая вывеска обувной мастерской прямо-таки кричала о себе на всю улицу. Люди заполонили тротуар, как муравьи, бегали из угла в угол, старательно оттесняя молодого человека к стенам кирпичных зданий. Странный запах, заметил он. Ни одно местечко в Лондоне не пахло настолько мерзко, как это. Появилось желание нацепить на нос марлевую повязку, лишь бы не чуять этих дурных ароматов. Одна из хрупких девушек, одетая в полушубок, задела его плечом и едва не уронила юношу в грязный из-за дорожной пыли сугроб. Отряхнув волосы от хлопьев снега, Ким подстрелил девицу недовольным взглядом и стал протискиваться сквозь толпу, чтобы наконец-таки добраться до нужной двери. Вывеска проржавела насквозь, раскачивалась на ветру, как напоминание о былых временах. Внутри горел свет, но разглядеть что-то сквозь заледеневшие стекла оказалось невозможно. Отряхнув сапоги, Ким Юн прокашлялся, еще раз отряхнул смуглые волосы от снега и решительно постучал в рассохшуюся дверь. Его пальто оказалось слишком тонким для морозной погоды, юный мистер Юн продрог до основания костей. Он чувствовал, как его кожа разрывалась на части, как тонкая ледяная корка, по которой прошелся тяжелый человеческий ботинок. Окна мастерской были замараны сгнившими объявлениями и рекламными плакатами. Многим из них было уже по несколько лет, и они стойко держались, не позволяли насекомых сожрать их полностью. Ким Юн заметил, что человек, находившийся внутри, редко навещал это место, но сейчас он остановился здесь насовсем: идти больше некуда. Это единственное место, куда он мог вернуться и почувствовать себя в полной безопасности. Джордж Майлз вышел к Ким Юну не сразу, выждал некоторое время, будто дожидался, когда стук в дверь станет невыносимым для его ушей. Он никого не ждал и боялся выходить из этой пыльной берлоги. Но все же вышел. Мистер Майлз выглядел плохо: лицо вздулось из-за наличия высокой дозы спирта в крови, челюсть заросла бородой, а волосы явно не видели воду несколько дней. Недовольно сощурившись, Джордж уставился на юношу и скривил свою физиономию еще сильнее. Он не выглядел пьяным и крепко стоял на ногах, но соображал туго и едва шевелил языком. Но морозный воздух быстро привел мистера Майлза в чувства. — Что вам надо? — спросил он крайне недружественным тоном. — Меня зовут Ким Юн, мистер Майлз. Я из полиции, — он продемонстрировал свой значок и самодовольно улыбнулся. — Я хотел с вами поговорить. — О чем? — Можно пройти? Полагаю, что этот разговор не из тех, что должны слушать посторонние. Да и к тому же на улице сегодня довольно холодно. Джордж вздохнул и впустил парня внутрь. Ким Юн мило улыбнулся, как ребенок, и сделал традиционный корейский поклон в качестве знака уважения. Внутри стоял полумрак. Майлз зажег керосиновую лампу и поставил ее на влажный рабочий стол. Пахло сыростью и моющими средствами. Значит, Джордж Майлз занимался уборкой. Судя по всему, собирался перебраться сюда насовсем. Из кухни доносился аромат заваренного чая и жареных тостов. Ким Юн не помнил, когда ел в последний раз, голод пришел внезапно и стал невыносим. Джордж был в теплом свитере и в шарфе. Выглядел слегка болезненным, но никаких признаков даже легкой простуды не подавал. В помещении стоял пронизывающий холод. И даже зажженный камин не спасал ситуацию. В углу около двери стояли мешки с мусором. Выкидывал хозяин все подряд. Ким Юн видел старые книги, какие-то куски обувной кожи, посуду, одежду. И это явно не полный список того, что скоро окажется в мусорном контейнере за углом дома. — Ким Юн, значит? Впервые слышу о вас, молодой человек, — Джордж скрестил руки на крепкой груди и прищурил глаза. — Что вам нужно от меня? — Я хотел поговорить с вами об одном человеке. Знаю, что вы были крайне близки с ним, и полагаю, что вас может взволновать этот разговор. — Я весь во внимании, мистер Юн. — Я пришел к вам из-за человека по имени Эрван Джефф. Джордж напрягся и стал нервно играть желваками. Он направился к камину, взял кочергу и стал мешать ярко пылающие угли, чтобы выдавить из них еще больше тепла. Ким Юн внимательно следил за ним, огонь осветил его белую кожу без единого изъяна. Внешне он напоминал куклу. И его красота казалась какой-то нечеловеческой. Черные глаза бегали из угла в угол. — Кто вас прислал ко мне, Ким Юн? — голос Джорджа пронесся по комнате, как ледяная вьюга. — Я не собираюсь вас спрашивать об этом человеке, мистер Майлз. Хочу лишь спросить, знали ли вы что-нибудь о том, что случилось с его местом захоронения за последние несколько дней? Были ли вы там? — Я не посещал это место достаточно давно. Ответить не могу. Я ничего не знаю. Дайте сделать предположение. Господин Себастьян Моран заинтересовался этой могилой, не так ли? — У него было основание? — Это я бы хотел спросить у вас, мистер Юн, — сверкнул глазами тот. — Земля на могиле стала выглядеть свежей, что указывает на то, что кто-то снял достаточно большой ее слой с целью проникнуть вглубь. Насколько глубоко смогли добраться эти личности — мне неизвестно. Но действовали они крайне неосторожно. Повреждено надгробие, на нем образовалась трещина, длинною с вашу руку. О случившемся сообщил сторож кладбища. Так как вы единственный из близких покойника, кого мне удалось найти, я здесь, чтобы сообщить эту информацию вам. Джордж Майлз побледнел и сжал в руке кочергу что есть мочи, затем еще немного помешал угли и поставил металлический предмет рядом с камином. Он взглянул на Ким Юна и показал полицейскому настоящий страх. — Есть свидетели, кто видел тех людей? — спросил Джордж. — Нет. Сторож ничего не видел. Старик явно проспал все веселье, — хмыкнул тот. — Но есть предположение, что они добрались до своей цели. Свежая земля разбросана на большой площади, а гроб находился на довольно-таки большой глубине. — Вы хотите сказать, что эти люди провели эксгумацию останков Эрвана Джеффа? — Возможно. Мы не знаем их цели. Нужно лишь понять, кому данная процедура была необходима. Кому понадобилось извлекать на поверхность труп человека, умершего восемь лет назад? — Замолчите! — рявкнул Джордж. — Не хочу даже думать о том, что это произошло. — Я здесь, чтобы сообщить вам эту информацию. Если желаете, можете самолично взглянуть на захоронение мистера Джеффа. Я сопровожу вас, если вы не возражаете. — Да, я хочу его увидеть, — кивнул тот и стиснул зубы.***
Инспектор позволил извлечь из архива лишь два документа: заявления об уходе Татьяны и Кристины. С разрешением на первое возникли трудности. Хапперт будто застряла у мистера Невилла между зубов и вызывала немыслимую боль, что сверлила в глубинах старческого мозга. Едва речь коснулась Татьяны, мистер Невилл скривил зубы и дал решительный отказ. Но неожиданно дал слабину, необъяснимо чем подкрепленную, и позволил Себастьяну взглянуть на оба документа и изучить их, отведя на это столько времени, сколько потребуется. При этом мистер Невилл вел себя так, будто отрывает эти бумажки от собственного сердца, отдает в руки Себастьяна своих годовалых близнецов. Если фокус с заявлениями провернули люди из городского управления, то неудивительно, что инспектор так сильно трусил. Но мистер Невилл был не из числа тех, кто следует всем указаниям. Сейчас он действовал лишь по своим собственным убеждениям. Себастьян все подготовил. В кабинете Татьяны он нашел несколько писем, которые та хранила вот уже восемь лет. Письма были адресованы ей и написаны незадолго до смерти Эрвана. Девушка показывала их лишь однажды, когда была пьяна и случайно поделилась с мужчиной своими мыслями. «Я сделала немыслимое, Себ», — шептала она, сжимая пожелтевшие листки бумаги. «Я совершила то, что никогда себе не прощу. Он видел меня. Видел, что я сделала. Я убила его ребенка. И в его глазах видела свою же смерть. Я умерла для него в тот день... Все бы отдала, чтобы заслужить его прощение». Эрван написал немного, лишь поделился той болью, что испытал, узнав о содеянном своей возлюбленной: «Ты уничтожила, созданное нами. Ты убила нас троих, Татьяна, пытаясь спасти себя. Ты потеряна. Осталась в пустоте. Наедине с будущим, которого нет». Себастьян сел за ее стол и сжал голову руками. Образ Эрвана витал перед глазами. Он никогда не забудет этот мертвый взгляд, эту серую кожу с трупными пятнами, эти невесомые хрупкие руки. Эрван лежал все еще там, в его спальне. И в то же время разгуливал по улицам Лондона. Мужчина закрыл лицо ладонями и вздохнул. Он должен понять, просто обязан докопаться до истины, во что бы то ни стало. Правда где-то рядом, Себастьян чувствовал ее, но никак не мог дотронуться, почувствовать на кончиках своих пальцев. Да и поймет ли он сразу, что перед ним находится тот самый ответ, который тот так долго искал? Поверит ли, что это действительно то самое? Перед ним есть лишь две зацепки. Тело Эрвана все это время действительно находилось в могиле, погребенное по всем католическим правилам. Тело нетленно, разложению практически не подверглось, лишь в первые пару дней после смерти, затем что-то законсервировало труп. Та зловонная жидкость, которая была внутри гроба? Именно она не давала мертвому обратиться в скелет без плоти? Себастьян не знал, в каком виде сейчас находится тело у него в квартире. Если разложение внезапно проснулось, то оставлять в квартире такой экземпляр крайне опасно. Необходимо найти другое место. Вторая зацепка была самой безумной. Он видел Эрвана у входа в больницу. Вместе с ним находился Джордж и несколько неизвестных. Майлз в курсе дел, но его местонахождение неизвестно. Бывал ли он в своей мастерской после случившегося, оставил ли там что-то? Надо проверить. Себастьян разложил на столе все документы. Почерки на заявлениях Кристины и Татьяны были искусно подделаны, но не профессионально. Заявления, судя по нажатию пера, написаны левой рукой. И хоть этому человеку удалось повторить манеру письма каждой из женщин, он не смог заставить перо для письма нажимать на бумагу нужным образом. Мужчина сравнил почерк Эрвана с имевшимися экземплярами. Нет, не подходит. Эрван написал все правой рукой. Левшой из тех, кого Себастьян знал, был только один человек. Джордж Майлз. Военная травма лишила молодого человека нескольких пальцев, и его правая рука стала практически бесполезной для работы с пером для письма. Но Себастьяна одолевали сомнения. И хотя многие вещи указывали на то, что именно Джордж мог подделать почерк женщин, никаких доказательств не имелось. Лишь догадки. Размытые, как мир перед глазами близорукого. Что он будет со всем этим делать? Он понял лишь одно. Татьяна и Кристина находятся в большой опасности. Их рука не писала эти строки, женщин заставили уйти со своих должностей против воли. Где они сейчас? Что с ними произошло? Что делать с телом Эрвана? Знает ли живой Эрван о нем и нуждается ли в сохранности собственного трупа? Если да, то Себастьян должен этим воспользоваться. Детектив чувствовал в крови отравляющее безумие. Отвратительное чувство, чужое. Кем он стал? Что делает? Почему не чувствует отвращение к себе самому? Может стоит остановиться? Принять действительность. Поверить, что Татьяна и Кристина ушли по собственному желанию, принять, что Ларри умер своей смертью — возможно, покончил с собой, поджарив себя в камере для хранения трупов. Себастьян тихо плакал. Не мог сдержать эмоций. Все началось с того корабля восемь лет назад. Что-то там изменило их жизнь, дало отсчет длительному кошмару, который прекратится лишь тогда, когда покончит с каждым, кто замешан в случившемся. Неожиданно заиграло радио на полке. Себастьян никогда ранее не замечал приемника в кабинете Татьяны и испугался до чертиков, когда помещение озарили радиопомехи. Заиграла мелодия сквозь белый шум, но быстро прекратилась и сменилась каким-то интервью. Станции переключались одна за другой, крутили хоровод, как непослушные дети. Себастьян слушал. Он слышал отчетливый голос. Тот говорил, пробивал себе путь сквозь пустоту белого шума. — Себастьян! — воскликнул голос. — Себ… астьян! Детектив плакал. Он знал этот голос. Не спутал бы ни с чем другим. Его звал Ларри. — Они здесь! — продолжал кричать он. Слова Ларри были пропитаны тревогой. — Ты должен бежать! Ты должен! Их… их… не… спасти! Себастьян!!! Смерть… идет… Не… спасти… Бе… ги!!! Се… бастьян! Ребенок… Най… ди… Ребенка… Перерождение… Смерть…. Идет… Найди! Все резко стихло. Радио не издавало ни звуков. Себастьян дрожал, плакал, сжимал в кулаках документы, сминал в крошечный комок. — Ларри, — прошептал он сквозь слезы. — Ларри.***
Крайслер Империал 1926 года несся на всех парах по скованной льдом дороге. Между ними мелькали уродливые дома из кирпича, построенные еще в конце прошлого столетия для рабочих. Это были двухэтажные, а иногда и трехэтажные здания, абсолютно безвкусные, наводящие разве что тоску, а не вселяющие надежду на процветание этой страны. Печные трубы, куда давно не лазили дети-трубочисты, перхали и извергали из себя густой дым, аромат каминов чувствовался даже в салоне автомобиля и разъедал легкие. Стоял мороз, лицо жгло, ноздри и ресницы слипались как от клея. Джордж то и дело поправлял свой шарф на шее, кашлял и что-то бубнил себе под нос. Ким Юн наблюдал за ним и весь путь до ворот кладбища о чем-то размышлял, поднимая большие выразительные глаза к небу. Джордж впервые видел у людей столь черную радужку глаз, она буквально сливалась со зрачком. Белая кожа юноши блестела, как снег, едва не светилась. Он был крайне хорош собой, красив, как девочка, что сильно выделяло его из лондонского населения. На нем не было копоти, черное, как его глаза, пальто не пахло пылью фабрик, ботинки словно автоматически покрывали себя гуталином. Головного убора Ким Юн не носил, будто боялся испортить свою шевелюру. Джордж чувствовал к этому парню одновременно и симпатию, и отторжение. Мистер Юн не вселял доверия. Он появился на пороге его дома внезапно. Но в его глазах читалась искренность. И Джорджу удалось чуточку успокоиться. Возможно, он и вправду обычный полицейский, который хочет помочь. Джордж хотел лишь разобраться. Хотя и понимал, что увиденное никаких ответов не даст. Он был уверен лишь в одном. Тот, кто осквернил могилу Эрвана, искал не личные вещи покойного, его интересовало само тело. Ворота кладбища были открыты. Сторожа они не нашли, да и тот вряд ли оказался бы полезным. Старик не видел процесс раскопки, все случилось у него под носом. Джордж не сразу понял, куда следует идти. Он никогда не был здесь зимой. И приходил сюда лишь пару раз. После решил больше не заявляться сюда, какой бы сильной ни была тоска внутри. Эрван все эти годы жил для него в фонографе, Джордж любил слушать его хриплый прокуренный голос. Ким Юн указал на покосившееся надгробие, заваленное кучей рыхлого снега. Рядом виднелась окоченевшая земля, еще темная, недавно поднятая на поверхность. Джордж присел и ощупал почву. Еще сырая. Пахнет гнилью и червями (а разве черви пахнут?). Надгробие треснуло прямо посередине, задев дату рождения. Джордж погладил гранитную плиту и вздохнул. Он видел, как тело, еще не до конца остывшее, погружалось вниз, глубоко под землю. Видел, как Эрван в последний раз смотрел на солнце сквозь закрытые веки. Прошло уже восемь лет с момента его смерти. Джордж почувствовал головокружение. Оно случилось внезапно, и мужчина был к нему не готов. Его ноги подкосились, и он рухнул на землю. Ким Юн попытался помочь ему встать, но Джордж махнул рукой и дал понять, что поднимется самостоятельно. Майлз снова посмотрел на надгробие. Глаза поймали фигуру, стоявшую около гранита. Эрван был облачен в ту же одежду, что была на нем на похоронах. Она была замарана землей, пропитана инеем и затвердевшей влагой. Кожа юноши отдавала мертвенной синевой, нос впал куда-то внутрь и казался сломанным. Глаза дышали яростью и смотрели только на Джорджа, ни на кого более. Эрван открыл рот, будто пытался что-то сказать. Но вместо слов оттуда полилась черная, как нефть, жидкость. Парень начал кашлять, продолжал делать попытки произнести хотя бы слово. Но жидкости было слишком много, она заполнила все его горло, сползла до груди и продолжала стекать вниз. Самочувствие Джорджа ухудшилось. Он осознал, что теряет сознание. Краски мира побелели, он слышал лишь свое учащенное сердцебиение и тяжело дышал. Эрван все еще смотрел на него, хотел заговорить с ним. — Мистер Майлз! — раздался голос Ким Юна. — Все в порядке? Джордж быстро заморгал и посмотрел на молодого полицейского. Ким Юн был напуган и сжимал его плечо своими белыми пальцами. Парень помог мужчине подняться и даже слегка отряхнул его кожаную куртку от снега и земли. Головокружение отступило. Возле надгробия больше никто не стоял. Джордж продолжал тяжело дышать, его виски взмокли от волнения, под клетчатой кепкой образовался жар, волосы требовали прохладного воздуха. Майлз снял головной убор и провел по лицу. Тело дрожало. Перед глазами до сих пор стоял Эрван, мертвый, но такой живой и настоящий. — Я хочу уйти отсюда, — прошептал Джордж и посмотрел на Ким Юна. — Пожалуйста. Ким Юн понимающе кивнул.***
Джордж предложил мистеру Юну все обсудить за чашечкой горячего кофе. Поблизости находилось лишь одно заведение, подававшее данный напиток. Кофейня «Разбитые сердца». Оно являлось довольно популярным местечком и входило в небольшую сеть дешевых ресторанов по всему городу. Каждое заведение этой сети носило одно и то же название, будто зазывало к себе людей со сломанными судьбами, лишенных любви и поддержки. Там они успокаивались за бутылкой бурбона, вкушали вкусный французский багет с творожным сыром. И их жизнь будто налаживалась. Джордж испробовал эту магию на себе. Она действительно работала. Его разбитое сердце как будто снова становилось целым, без единой трещинки. И ему удавалось улыбнуться и облегченно вздохнуть. В последний раз он заходил сюда в октябре. Это недавнее событие казалось настолько давним, что мужчина уже запамятовал детали той встречи. Здесь, за столиком около окна он говорил с Татьяной. Тогда ни он, ни она не знали, что эта беседа станет продолжением событий, которые должны были закончиться много лет назад, со смертью Эрвана. Сейчас они вдвоем находятся на распутье, без понятия, куда следует идти. Они запутались. Джордж увидел в отражении свою недельную щетину и ахнул. Следует побриться этим вечером. Его русые волосы напоминали грязную шерсть животного. Он не снимал кепку, чтобы не показывать людям небрежный вид. Ким Юн же выглядел великолепно, и многие из присутствовавших без зазрения совести любовались его чарующей внешностью. Они сели за тот же столик, за котором Джордж сидел вместе с Татьяной. Ничего не изменилось. Лишь пейзаж за окном. То же волнение, то же непонимание всего и вся. Ким Юн заказал горячий какао, Джордж последовал его примеру, но попросил принести пару круассанов с кремом. Джордж не хотел есть, но организм требовал сладкого. — Кто придумал название этой забегаловке? — усмехнулся Ким Юн и скрестил пальцы. — Как вы себя чувствуете? Вы напугали меня. — Все в порядке. Не волнуйтесь, — заверил его тот и посмотрел в окно. Прямо за стеклом стояла молодая парочка в тоненьких пальтишках и по-французски целовалась, не стесняясь всеобщего внимания. Девушка дрожала и не знала, куда деть свои руки, парень же раскраснелся, как от алкоголя, горбился, чтобы достать до лица возлюбленной, но его длинные худые ноги были несгибаемыми. Джордж не сразу заметил, что чуточку завидовал им. Это заведение сегодня действовало на него негативным образом. Он не испытал облегчения. — У вас кровь, — прошептал Ким Юн. Джордж почувствовал, как над губой потекла струйка густой жидкости. Он вздрогнул и приложил к носу пальцы. Ким Юн протянул ему свой платок. Джордж зажал ноздрю и виновато поглядел на полицейского. — Не поднимайте голову слишком высоко, — посоветовал мистер Юн. Кровь прошла довольно быстро, но платок пришел в негодность, и мужчина не был уверен, что его возможно будет отстирать. — Можете выбросить, — сказал Ким Юн и улыбнулся. — Что ж, мне теперь интересно узнать ваше мнение, мистер Майлз. — Мнение? — Да. Знаете, я потратил довольно много времени, чтобы найти хотя бы одного близкого человека покойника. С его личным делом не совсем все в порядке. Информация о родственниках отсутствует. А разыскать тех, с кем покойным был знаком, — задача не из легких, знаете ли. Вы были одним из тех, кого он знал и кому доверял. И мне очень жаль, что вы сейчас все это переживаете, мистер Майлз. — Я не представляю, кто мог совершить подобное с могилой. Это не похоже на черных копателей. — К сожалению, похоже. Но они работали за деньги, это очевидно. Осталось понять, кто их нанял. И возможно ли найти одного из них? Вчера мы задержали одного. Скверный тип, без документов и постоянного места жительства. Гнусный и лживый мигрант, каких сейчас здесь, после войны, тысячи. Из-за таких, как он, к моей семье возникло негативное отношение, и людей не волнует, что я вырос в этих краях, прожил здесь целую жизнь, — Ким Юн грустно улыбнулся. — Извините. Я иногда начинаю говорить о себе и могу даже не заметить подобного. — Ваши родители мигранты? — Да. К сожалению. Я не помню тех времен, так как был слишком мал. Но традиции их родины живут в моем доме. И моя невеста их придерживается, любит, как католик любит церковь. — Ваша супруга из местных? — Джордж хотел как можно дальше отвести их разговор от главной темы, и с радостью обнаружил, что у него это неплохо получается. — Нет. Она родом из Японии. Мои родители слишком сильно чтят традиции своего народа и не одобрят брак с кем-то из местных, кто не приверженец их культуры. Принесли кофе. Затем через пару минут и круассаны. Ким Юн до кофе не дотронулся, внимательно смотрел на Джорджа, буквально пропитывал его своими черными глазами. Джордж занервничал и вернул чашку на стол. — Что вы будете делать дальше? Я вам помочь не смогу, так как ничего не знаю. Свидетелей нет, — сказал Джордж тихим голосом. — Меня не интересует эта история, на самом деле. — А зачем же вы тогда нашли меня? — Я искал исключительно вас, мистер Майлз. Или же, если быть точнее, Виктора Ломана. Я прав? Джордж задрожал всем телом и сжал кулаки. Услышав свое настоящее имя, он запаниковал и стал оглядываться, опасаясь, что его услышал кто-то еще. — Это было очевидно. Вы были слишком уверенны в себе и не постарались подчистить за собой следы. Но теперь ваша правда здесь, на этом столе. И вы чувствуете ее горький вкус, не так ли? — Что вы хотите от меня? Зачем весь этот спектакль? — Я хотел лишь заслужить ваше доверие. Без него подобраться к вам было бы не так трудно. — Вы член Общины, я прав? Полицейский — лишь прикрытие. Ким Юн кивнул и отпил свой кофе. — И мы знаем, что случилось с Эрваном Джеффом на самом деле. На его месте должны были оказаться именно вы. Но ваш отец предал нас. И использовал вашего друга. Теперь мы хотим вернуть то, что нам полагается. Джордж стиснул зубы, резко встал и схватил Ким Юна за ворот, после чего сжал ткань пальцами что есть мочи и яростно впился глазами в парня. — Вас ждет трибунал, мистер Майлз. Вы украли чужие жизни, чтобы избежать расстрела за ваш проступок. Вы — трусливый заяц. И вы согласитесь на мои условия. Потому что хотите жить, — прошептал Ким Юн и хитро улыбнулся. Их лица были настолько рядом друг с другом, что еще немного и их носы столкнулись бы. Джордж отпустил его и сел обратно. Ким Юн невозмутимо поправил ворот рубашки: его ничуть не волновали настороженные взгляды посетителей. — Вы должны вывести нас на Эрвана Джеффа. За это мы оставим вас в покое. — С чего вы решили, что я помогу вам? Ким Юн встал и без эмоций взглянул на Джорджа, застегнул свое пальто и будто бы направился к выходу, но, сделав шаг, остановился. — Даю вам сутки на размышления. За вами следят, так что не пытайтесь рассказать кому-либо о нашем разговоре. В противном случае вы не жилец, — тихо сказал он, чтобы никто из присутствовавших не услышал его. — Послезавтра в семь утра жду вас у Биг-Бена, возле телефонной будки. Если вы не явитесь, я приму это за отказ.