Об исполняющих желания храмовниках и дубовых рыцарях

Трес. Я проснулся под утро - по многолетней привычке вставать до появления солнца, и какое-то время лежал, беспокойно прислушиваясь, не звонят ли к заутрене. Потом услышал пение птиц в ближнем лесу, дыхание спящих людей вокруг меня, и запоздало осознал, что нахожусь вовсе не в своей спальне, в каменных стенах Храмовой крепости, а под парусиновым пологом военного шатра. И не в своей широкой постели с белыми простынями и шелковым балдахином, а под чьим-то колючим шерстяным плащом, на чьей-то походной скатке, и под головой у меня не набитая лебяжьим пухом подушка, а… А что вообще у меня под головой? Какая-то сумка, что ли?... В шатре было темно; только бледное утреннее небо просвечивало в щель над пологом. Я лег обратно на сумку, пытаясь припомнить не предыдущие дни – их я и так на всю жизнь запомню, вот так и появляется у людей первая седина! - а свой предутренний сон. Что же там было? Помню, очень не хотелось просыпаться, и сердце первые пару минут весело колотилось, как после бега с прибрежной кручи. Вспомнил. Мне снился Вейн. Простите, сэр Айвейн Эрнест Рэйн, храбрый рыцарь-мечник, удостоенный золотых знаков отличия. Только вот никаких знаков отличия на нем не было, и даже красного рыцарского мундира не было. Наоборот: вороненая кольчуга с рукавами до локтя, с прямой белой туникой поверх. На поясе – меч, в руке – копье. Угольно-черные длинные волосы собраны в хвост высоко на макушке; глаза подведены в память о древних Зрящих… Красивый, как бог. И он УЛЫБАЛСЯ. Мне. Я еще не видел ни разу, как он улыбается… Помнится, я все спрашивал, почему у него туника без эмблемы, а он смеялся и говорил, что я задаю глупые вопросы. Потому что все и так знают, что он мой телохранитель, и он теперь меня никогда не покинет, будет всегда стоять за моим плечом… А я тоже смеялся и отвечал ему, что у меня за одним плечом стоит Хранитель, а за другим – Покровитель, и кого из них Вейн собирается вытеснить? А Вейн принял гордый вид и важно сказал, что встанет между ними. «Между лопаток у меня, что ли?» - уточнил я, и тут уж хохотали мы от души, а потом я проснулся. … Устав лежать без дела, я поднялся на локте и огляделся в полутьме. Очень хотелось снова увидеть Вейна: помнится, он укладывался где-то тут, вместе с остальными. Так… Мой лук, колчан, магова бутылка, сапоги. Еще какие-то длинные кожаные чехлы – надо полагать, с оружием; пара сумок… Затушенная походная лампа. Хм… А вот, кажется, и сам Вейн… Отделился от меня сумками и свертками. …Храмовым братьям строжайше запрещалось меня самовольно касаться, особенно открытой кожи; только я сам мог к кому-то прикоснуться, раздавая благословение. Это правило было введено, судя по всему, почти в первые же дни моего прибытия в Храмовую Цитадель. Ну и правильно, иначе затискали бы вусмерть! Еще строже было с теми, кто возжелал со мной спать ради духовного просветления. Им разрешалось, самое большее, обнимать меня за ноги через простыню. Дурацкий обычай, и много лет я просыпался от боли в затекших ногах, потому что на них лежит очередная туша, пока не вырос и не стал задумываться, как бы этот порядок изменить. Все решилось само собой, когда сам Верховный Настоятель получил в нос коленом. (Честное слово, я нечаянно! Повернуться хотел.) С тех пор меня брали только за руку, и то, опять же, через простыню. Я за двадцать лет так привык к тому, что все окружающие правдами и неправдами стараются притиснуться ко мне поближе, изливая потоки умиленной лести и превознося мой дар до небес, что, глядя на отгороженного от меня Вейна, почувствовал даже нечто вроде оскорбления. С каких это пор меня, такого ценного, ни в грош не ставят?.. А, впрочем, не этого ли я сам и хотел, сбегая из цитадели: чтобы никто не знал, кто я такой и на что способен; чтобы принимали меня ради меня самого, а не из корысти попользоваться Удачей?... Ну вот, для всех этих людей я – ноль без палочки. Сбываются мои самые пламенные надежды, пора испытывать счастье. Вспомнив, зачем вообще искал Вейна, я аккуратно перелез к нему поближе и, перегнувшись через лампу, всмотрелся. М-да. И еще раз: М-ДА! Волосы непотребно короткие, как у беглого каторжника, жуть просто; бровь рассечена старым шрамом. Даже во сне лицо деревянное; он вообще расслабляется когда-нибудь?... Судя по тому, как равнодушно смотрит и как цедит слова, точно они ему денег стоят, - вряд ли. Чурбан бесчувственный. Бревна кусок. Деревянная болванка для остриженного парика! Я даже украдкой потрогал его пальцем по щеке: неужто правда, не только твердый, но и холодный? Ан нет, теплый и мягкий, я даже удивился. …Ну и нафига мне такой телохранитель?!... Я вернулся на свое спальное место, натянул сапоги и, изо всех сил стараясь не шуметь, вытащил лук и колчан. Все равно надо будет чем-то заняться, пока народ не встанет, а до полного рассвета еще час. Дорогу к стрельбищу я нашел бы и с закрытыми глазами, а была бы возможность - поставил бы там часовню во имя Сбывшейся Мечты! Сердце мое ликовало, душа пела; стрелы шуршали в полупустом колчане, на вишневой полировке лука оседала утренняя роса. О, рукомойник с зеркалом! Очень кстати. И умыться можно, и в порядок себя привести; жаль, что гребня нет, я ведь наверняка лохматый с позавчерашнего дня, надо бы причеса… ААААААА!!!.. Лук и колчан полетели в траву; я судорожно схватился за зеркало, сняв его с подставки. Ох, Создатель Всемогущий и все его святые угодники!... В мозгу как-то сама собой всплыла ехидная фраза, что, буде я сам на месте Вейна, то не только бы тюками с оружием отгородился, но и вообще с таким уебищем в одной палатке не лег. И даже есть бы рядом не стал: кусок бы в горло не полез! …Это что я, получается, вчера весь день в таком виде по лагерю ходил?... И еще удивлялся, почему это на меня народ так таращится, почему ржут за спиной!… Боже милосердный… Самое меньшее из зол – это поблекшая сурьма на глазах, вдобавок, потерявшая четкие края. Каждое утро, на протяжении двадцати лет, сначала меня накрашивал кто-то из братьев, потом я и сам научился, и не представлял свою жизнь без краски. Как-то из любопытства попытался закрыть подводку пальцами, чтобы представить, как выглядит мое лицо на самом деле, но не увидел ничего интересного. Лицо как лицо. И глаза невыразительные, даже не поймешь, какого цвета: у самого зрачка карие, а вокруг – серо-голубые… Я настолько привык к ежедневному ритуалу, что алебастровый флакончик с сурьмой и палочка для нанесения были со мной даже на момент побега. Где-то они сейчас?... И ладно бы только глаза! Что стало с моими волосами!... Прекрасными, ухоженными волосами, длинными и блестящими, я двадцать лет их растил!... Как-то очень смутно помнилось, что действительно, один из напавших разбойников был намерен от души мною насладиться и начал именно с волос… Думал, что я обычный молодой рыцарь. Вряд ли земля ему будет пухом; небось, Ульриковы парни раскатали его тонким слоем по дворовой отмостке, да так и бросили… …Все братья знали, что возжелать Распрямляющего Пути – значит, подписать свой смертный приговор, скорый и жестокий. И я тоже это знал. Теперь убедился в этом окончательно. Обреченно вздохнув, я ополоснул лицо, набрав воды из рукомойника; кое-как краем подола вытер потекшую под глазами краску. Расчесал пятерней то, что осталось от волос… Неровные клочья и перья продолжали торчать во все стороны; перевернутые в непривычную сторону пряди никак не желали прикрывать длинную, в полголовы, проплешину… Боже, как унизительно! А разноцветные фрагменты-то откуда?! Этого я совсем не помнил. Хорошее настроение стало возвращаться ко мне, только когда я вышел, наконец, на площадку для стрельб. По такой несусветной рани там никого не было, но мне все равно как-то расхотелось, чтобы на меня лишний раз таращились, поэтому я свернул прямиком через кусты: на ту самую небольшую прогалину в лесу, где вчера вечером Колин Эван угодил в мои исцеляющие объятия. Там как раз и дерево сухое есть: будет мне вместо мишени. Выбрав, где встать, я принялся неторопливо надевать тетиву на лучные рога, чувствуя поднимающееся волной вдохновение, как перед праздничной службой в храме. Да и чем бы лес был хуже? Что в храме, что здесь – я делал то, что мне нравилось, что меня воодушевляло; я выполнял свое предназначение. Приняв стойку, уж не знаю, на сколько по канонам лучных правил, я наложил стрелу, вскидывая лук до уровня глаз, и, как-то само собой получилось, пропел первую строчку одного из торжественных песнопений: - Готов отдать… Спуск. Тетива загудела, как басовая струна на лютне. - …Всё, чтоб познать тебя больше… Губы сами собой расплывались в улыбке торжества и радости. Вторая стрела, как и первая, попала ровно в тот сучок, куда намечено, как если б я втыкал их рукой. - …И на тебя стать похожим… Третья вошла четко между двумя первыми, ни на волос не отклонившись. - …Хранитель, надежда моя!... Я уже подыскал глазами место для четвертой стрелы, для красивой симметрии, как вдруг услышал у себя за спиной, откуда-то сверху, резко нарастающий шум крыльев. По звуку – больших, и странно хлопающих, будто без перьев. Что за диво? Я только и успел обернуться, чтобы увидеть на краю прогалины – ну кого еще, спрашивается! – Айвейна Рэйна собственной своей мрачной персоной. Причем, он как раз сгибался, выбрасывая одну руку вперед, из которой мне в ноги летело что-то, откровенно смахивающее на нож. А ему на голову как из ниоткуда валился крылатый клубок зубов и когтей. Успев задуматься, за какие это грехи Вейн надумал меня покалечить, я, почти не целясь, выстрелил в этот жуткий клубок и вроде бы попал. Раздался не то визг, не то всхлип, и нечто свалилось на траву, распластав кожистые крылья, плохо видимое в утреннем полусвете. Подбежав, я рассмотрел довольно мерзкую тварь, с крючковатыми когтями, длинной шеей и клювом, полным мелких острых зубов. Она была полностью мертва: моя стрела попала ей точно в пасть, пробив мозг и застряв в черепе. Я осторожно взялся за оперение стрелы и поднял тушку, как курицу, каким-то идиотом насаженную на вертел головой. Черные крылья печально обвисли до самой земли. - Каледонская гарпия. У нее ядовитые когти и очень ценная желчь. – Я обернулся к Вейну, который старательно ковырял что-то в траве, теперь находясь на том месте, откуда я прежде целился. И только сейчас понял, что по ногам он мне не попал. Должно быть, и не пытался, а мне померещилось с перепугу! – Что ты там делаешь? – Я даже не сразу спохватился, что перешел на «ты». Это было естественно, мы же так славно общались во сне!... Вейн проснулся от небольшого шороха сбоку, однако тут же поспешил расслабиться и сделать вид, что еще спит. Объект надзора, к коему его с утра приставили, решил его поразглядывать и даже потыкать в лицо пальцем. Странный. Другому сэр Айвейн Рейн этот палец бы сломал. Но парнишку (хотя какой парнишка, ненамного он Вейна моложе, года на три или четыре) почему-то было жаль знакомить с «воспитательными приемами рыцарской братии». Рука не поднималась на это чудное создание – тощее, общипанное и какое-то блаженное. Стоило Тресу покинуть палатку, Айвейн потянулся, решив, что тоже хватит прохлаждаться, скинул рубаху, в которой спал, подхватил два меча и вышел наружу. Подопечный в этот момент чесал в сторону стрельбища, под бдительным взглядом караульных. Рейн умылся, поздоровался с ребятами, кому выпал утренний дозор, и поплелся в сторону леса: там, вроде, была поляна, где можно размяться без лишних глаз. Свои «танцы с мечами», как называли его тренировки некоторые из рыцарей, Вейн показывать не любил, отрабатывая на общем плацу только базовые техники. Недалеко раздался свист стрел, красный рыцарь пошел на этот звук. Подопечный, похоже, тоже решил потренироваться. Стрелял Трес, насколько Вейн мог судить, как настоящий мастер. «Ну что за дурень беспечный!» - подумал мечник, когда увидел крадущуюся к ноге увлеченного стрельбой лучника пока еще не виданную хрень. Рефлекс сработал сразу. Вейн выхватил со спины один из ножей-татуировок, который в руке сразу же стал объемным (однако непроницаемой своей черноты не утратил), и метнул в тварь. Спикировавшую сверху гарпию Рейн дал парню пристрелить самому, да и не уверен был, что попал бы ножом в тварь, не оттяпав Тресу ухо. На вопрос, что он делает, Вейн вытащил из травы нож с насаженной на него странной тварью… Существо напоминало две составленные вместе крупные бородавчатые картофелины (голова и тело). Из тела торчало подобие ручек и ножек, на каждой из которых посверкивало по золотому кольцу с камнем. - Лесной улль! – немедленно выдал Трес, присмотревшись и явно обрадовавшись покромсанному трупику. – Они очень редкие создания, скрытные, бесшумные, и у них смертельно ядовитые зубы. Так что, ты, Вейн, спас мне жизнь – без преувеличения! – Трес улыбнулся ему и церемонно поклонился. - Но нападают они только… нападают… э… До парня как-то не сразу дошло, что Вейн, вообще-то, в одних штанах пришел. Трес до сих пор видел голых людей только на картинках, в книгах из храмовой библиотеки. Ему с детства внушили, что тело показывать неприлично, и мылся он всегда отдельно, в собственной купальне. Только повзрослев, случайно узнал, что дело вовсе не в приличиях, а в том, чтобы не вводить братию в соблазн. Порой Трес сравнивал себя с образцами классических телосложений из книг и искренне недоумевал, чем там можно у него соблазниться?... Тело Вейна подходило под классические образцы как нельзя более. И даже лучше! Глаза, как приклеенные заклятьем, поневоле раз за разом прослеживали умопомрачительный переход от широких плеч к узкой талии, задерживаясь ненадолго на точеных мышцах рук, груди и пресса. Парень напрочь забыл, о чем хотел сказать, в растерянности опустив руку с тушкой, от чего гарпия съехала по древку на землю, зацепившись одной лишь головой за кованый наконечник стрелы. - Эм… - Трес судорожно сглотнул, понимая, что вот так откровенно разглядывать рыцаря – как минимум невежливо, но ничего не мог с собой поделать. Вейн нисколько не смутился от столь пристальных разглядываний: ребята на плацу порой и лапать друг друга лезли, проверяя на крепость мышцы. Хотя кто этих храмовников знает, ходят вечно в своих балахонах, может и не раздеваются никогда. Уголок губ непроизвольно приподнялся вверх в усмешке, как только рыцарь представил массовое купание половины отряда в чем мать родила. Через два дня пути по дороге будет озеро, ребята полезут, даже если вода холодная. Что тогда с этим чудом станется от такого зрелища? - Гарпию можешь господину Мышу отдать, да и улля тоже, - сказал Айвейн, вытаскивая нож из мелкой твари. – Он тебе за это скажет большое-пребольшое спасибо и станет твоим другом на веки вечные. Рыцарь повертел в руках нож; кровь улля уже впиталась в черное лезвие, приняв как дань за магию оружия. Что-то подсказало Вейну, что на спину это оружие уже не вернется. Еще с момента нанесения татуировки этот клинок ощущался как бы лишним, но на вопрос красного рыцаря мастер-татуировщик ответил, что у этого клинка тоже будет своя роль. - Держи, теперь он твой, - Айвейн протянул оружие Тресу. – Это очень острый клинок, режет практически все, разве что кроме камня и меня. Руки мечника протягивали непроглядно черный нож (или даже, скорее, кинжал) с длинным, обоюдоострым, узким клинком, который даже не блестел в лучах утреннего солнца. Хотя по ощущениям все было как у обычного оружия – кожа оплетки рукояти и металл клинка. Для Треса зрелище даром не прошло. Чем дольше он смотрел, едва слыша, что ему Вейн советовал, тем сильнее чувствовал, как почва уходит из-под ног, а здравый смысл затопляется доселе неведомым чувством, приливающим к щекам горячей волной и заставляющим сердце ускориться вдвое. Он ничего подобного никогда прежде не испытывал. Что там храмовые братья добавляли в еду, дабы не отвлекаться на мирские соблазны?... И сколько времени прошло с последней его храмовой трапезы?... Трес медленно выронил стрелу с гарпией и, как сквозь сгустившийся воздух потянулся за ножом. Дышать этим воздухом становилось все труднее. Да смотрел он в этот момент вовсе даже не на нож. Рука потянулась бы и дальше, но в какой-то момент уперлась в рукоять ножа и пальцы мечника. Парень от неожиданности слегка вздрогнул и перевел-таки взгляд на опасный клинок. А потом – на пальцы, его держащие. Накрыл их полуразвернутой ладонью, задержавшись на пару мгновений дольше необходимого, и медленно провел кончиками пальцев, прихватывая заодно черную рукоять невообразимо красивого кинжала. - Благодарю. – Трес внутренне удивился, не узнав собственный голос, внезапно севший. – Это очень красивый клинок. У меня никогда не было своего ножа; мне не разрешали… - Ну похоже этот нож решил, что должен остаться у тебя, - пожал плечами Вейн, подхватив свои мечи, что бросил в траве, когда метнул клинок, и направился в другую сторону. - Если кто из наших спросит, то я тут недалеко, тренируюсь, - бросил мечник через плечо. Взгляду Треса предстала широкая спина с татуировкой от шеи до пояса – два коротких меча с узкими лезвиями и пятнадцать ножей и кинжалов разных форм и размеров вокруг них. Рисунок был непроницаемо-черным, даже без намека на объем, но в то же время от ножей веяло опасностью, как если бы в вашу сторону смотрело лезвие, когда буквально через расстояние кожей чувствуешь, как остро оно заточено. Покрасневшие щеки, севший голос и чуть задержавшееся касание бывшего храмовника Айвейн решил проигнорировать, дабы не смущать несчастного еще больше. Рыцарь знал, как реагировали на его фигуру многие девушки, и даже некоторые парни. Что поделать, таким родился, а «танцы» с клинками только довели все до совершенства. - … Господин Ольрис! – судя по голосу, блаженный тамплиер на этот раз был настроен серьезно и решительно. А судя по внешнему виду – над ним кто-то из отрядных слегка поглумился, и, скорее всего, девушки. На голове у него струящимся водопадом развевалась шелковая, цвета слоновой кости, накидка, которую удерживал похожий на венок пестрый плетеный обруч из мягкой кожи. В сочетании со светлой же льняной рубахой, великоватой по размеру и кое-как подпоясанной слишком длинным ремешком, и светло-серыми штанами (темными в его наряде оставались только сапоги до колена), да еще накрашенными глазами, юноша до смешного напоминал кочевнка-бедуина из южных пустынь. Или нелепую пародию на невесту – это уж у кого на что фантазии бы хватило. Руки и колени, кстати, у него были в сухой земле и прилипшем лесном мусоре. - Господин Ольрис, мне надо с вами поговорить. Трес, внимательно оглянувшись по сторонам, ухватил Мыша за рукав и потянул немного в сторону, но голос не особо понизил: видать, привык, что любая тайна и так разносится по Храмовой Цитадели со скоростью степного пожара. - Я тебя слушаю, - маг слегка удивился: вчера парень не сильно шел на контакт. - Мне нужна ваша помощь. Но сначала, возьмите вот это! И без предисловий протянул опешившему магу тряпочный узел. - Там – подбитая мной каледонская гарпия и прирезанный сэром Айвейном лесной улль. Если что, расскажу подробнее, как мы их добыли, но это позже. Сейчас у меня к вам большая просьба. Раз вы, без сомнения, главный маг в этом отряде, у вас должно быть много различных снадобий. В нашем братстве существует обыкновение добавлять в пищу некое вещество, подавляющее плотские желания. Так вот: если у вас есть такое, что вы возьмете за него? - Эм. У меня такой штуки нет, да и у отрядного целителя тоже. Да и вредно оно для здоровья, - То, что Валенсийские храмовники двинутые на голову всем своим братством еще сильнее, чем он предполагал, Мыш решил умолчать. Трес заметно огорчился: - Какая жалость. - Сильно надо? Парень, наконец, сподобился понизить голос и еле слышно вздохнул, чуть отвернувшись и отведя глаза в сторону: - Когда смотрю на него, всякое самообладание теряю… «Во имя всех Стихий, только бы не Нэйт! Только бы не Нэйт!» - подумал Мыш, памятуя о том, что капитан лучников до сих пор со своей сердечной привязанностью не разобрался, а тут еще это… - Ну так не смотри. Нет объекта – нет проблемы! – посоветовал он уже вслух. - Да как же не смотреть, когда он все время рядом! «Э, вот оно как, оказывается,» - мысленно усмехнулся Серый и тут же добавил: - Тогда в чем проблема? Взял и переспал. Тут народ широких взглядов. Трес поднял голову и посмотрел на Серого мага в упор. В его голос вернулась былая решительность. - Господин Ольрис, вы не хуже меня знаете, что Распрямляющему Пути плотское общение запрещено. И знаете, по какой причине! Потерять дар для меня было бы величайшим несчастьем! - Ну, это только если ты свой девственный тыл подставишь, то дара лишишься. А способов есть много разных, как без этого обойтись. Или надо просветить? - Не надо; читал в храмовой библиотеке. – Трес был озадачен до глубины души. – Нет, правда-правда можно?... А мне всегда говорили, что вообще никак нельзя, иначе я потеряю дар, а тот, кто меня возжелает, немедленно умрет страшной смертью… Что ж, спасибо, господин Ольрис, вы открыли мне глаза! – Трес со всей серьезностью отвесил глубокий поклон. – Вот только ваш ценный совет не поможет все равно. Он, по-видимому, меня не хочет. «Не удивительно, - подумал Мыш. – Один день всего они знакомы, да и вид у этого недоразумения какой-то недообщипаный. Бедный Вейн!» - Ну тогда могу только рукоблудием посоветовать заняться. Или вам там даже к себе прикасаться не разрешали? Парень замялся и неопределенно повел одним плечом. - Неужели не понравилось? – удивился маг. - Понравилось. Но расходуется слишком много жизненной энергии. – Трес, сама наивность, даже не покраснел, только с удрученным видом покачал головой, от чего края его накидки пошли волнами. – Не хотелось бы вот так понапрасну себя растрачивать… - Ну тогда до города терпеть остается. Серый маг, поскольку стоял сейчас спиной к лесу и видел почти весь лагерь, обратил внимание, что некоторые из проходящих мимо рыцарей останавливаются, - якобы по делу, - типа, шнурок на сапоге покрепче затянуть, ножны поправить; кто-то зеркальце достал, будто соринку в глазу ищет… По-ходу, Трес продолжал душевно развлекать общественность! Возвращаться обратно в шатер парень не решился. Никак не мог разобраться, хочется ли ему вообще видеть сейчас Вейна или нет. Прихватив свое оружие, он сел на бревна возле лучного стрельбища и, подперев руками голову, принялся смотреть куда-то мимо мишеней, и принимать участие в тренировке не стал, хоть его и приглашали. Он пытался разобраться в происходящем, но только понял, что все больше запутывается. Чужое общество с непонятными законами и обычаями; все не такое, как в цитадели, все мудреное, странное… Уж насколько проще была жизнь при храме! На пару мгновений его даже одолела слабость: а не вернуться ли? Продолжали бы на руках носить, пылинки сдувать… Ага, и телохранителей было бы уже не два, а пятьдесят два, и стальные решетки на окнах… И ни лука, ни новых впечатлений… Трес опустил одну руку на лук рядом с собой и крепко стиснул один из лучных рогов. Нет уж!... … А перед глазами все равно стояла удаляющаяся сквозь заросли мускулистая спина с татуировкой из множества ножей… Сер Айвейн бодрой походкой выходил из леса. Лагерь уже полностью проснулся. Кто-то тренировался, кто-то уже сворачивал шатры. Кого-то отрядили готовить завтрак. В этот раз у походных котелков трудились мужики. Вейн подумал, что неплохо бы собрать вещи и направился к шатру. Рядом со спальным местом обнаружился какой-то сверток, при ближайшем рассмотрении оказавшийся Тресовым плащом. Внутри оказалась куча золотого барахла непонятной степени ценности. Вейн удивленно приподнял брови: - Что за?... В этот момент у входа в шатер послышался голос Фалерия: - Эй, Вейн! Ты тут? Выдь на пару минут, разговор есть. - Слушаю, - Айвейн вышел из шатра, натягивая рубаху. - Просто, чтоб ты знал. – Фалерий упорно смотрел куда-то в сторону, не то избегая смотреть на коллегу, не то проверяя, чтобы их никто не подслушал. – Похоже, твой блаженный уже сподобился с утра ребят повеселить. Подробностей не знаю, я-то сам на разведке был. К чему рассказываю… Хотя, тебе, конечно, на него вынуть и положить. Только вот некоторые наши козлы начали к нему подкатывать, если понимаешь, о чем я. – Фалерий, наконец, посмотрел на красного рыцаря в упор. – Сам знаешь, что Трес твой наивен, как полевая ромашка, еще примет все за чистую монету. Разобьют ведь парню жизнь на раз плюнуть! - Я ему не нянька, - спокойно ответил Вейн. – Если хочешь, сам можешь ему все объяснить, тебе никто не запрещает. И если мне не изменяет память, лучник, то сейчас подходит твоя очередь стоять в дозоре. Айвейну бы еще многое хотелось сказать, но не ума Фалерия это было дело. Тот хотел было что-то еще добавить, но, услышав практически прямой «посыл», сразу закрыл рот и нехорошо сощурился. Ему тоже многое хотелось сказать. В конце концов, Фалерий ограничился резким выдохом, развернулся и пошел прочь, пообещав себе вообще больше никогда к этому самовлюбленному эгоисту не приближаться. Недалече от бывшего храмовника пыхтел Серый Мыш, колдуя над трупиками монстров, чтоб не испортились. Разделать всю эту прелесть он решил дома. Закончив манипуляции и убрав тварей в мешок, маг хлопнул себя по лбу. Затем достал из поясной сумки сумку размером побольше, вязанку амулетов и квадратный кусок коричневой кожи. Посмотрев на это добро, направился к Тресу. - Это тебе за ценных монстров, - протянул он храмовнику вещи. – Сумка увеличена внутри магически, туда можно много чего напихать, а веса особо чувствовать не будешь. Сам заговаривал. Вот еще амулеты. Те что с зелеными камушками – от яда. С синими – от мелких проклятий. С красными – от огня. А вот этим с сиреневым можно обвязать твой новый ножик, только сначала в этот кусок кожи замотай, а потом веревочкой с амулетом. Знаю я такие штуки – острые как сволочи. И не скажешь, что из татуировки. У Дезмонда, мужа моего, тоже парочка таких была, насилу свести заставил, - Ольрис трагически вздохнул. – Так вот, нормальными ножнами под этот нож только в городе обзавестись можно, остальные разрежет нафиг. Так что, лучше замотай пока. - О, спасибо! – обрадовался Трес, смекая, извиниться или нет за то, что он уллю лапы обрубил, стаскивая кольца. Кольца эти сейчас тоже лежали у Вейна на кровати. – А я как раз думал про сумку и про ножны. Слушай, Ольрис… - Он понизил голос до шепота. – Ты извини, я тебя, наверное, достал уже со своими проблемами… Просто мне больше не к кому обратиться здесь. - Да не переживай, мне не в тягость, - отозвался Мыш. – Всегда обращайся. …А утренний разговор его с Мышом продолжал приносить плоды, через один с гнильцой, тут Фалерий был прав. Не все всё слышали и не всё поняли, но и того, что досталось, хватило через края! Не прошло и часу, как по лагерю уже вовсю гуляли сплетни о том, что блаженный тамплиер уже успел запасть на кого-то из отрядных. Никто не знал – на кого именно, и все гадали, называя разные имена. Уже назревала любимая всеми идея делать ставки. Самые обезбашенные донжуаны, естественно, решили: «А почему бы и не я? Еще в моем списке Валенсийский тамплиер не отсвечивал! Чем не приобретение для коллекции; будет о чем вспомнить!» Вчера никому бы и в голову не пришло склеить «это чмо», зато сегодня был реальный шанс прославиться. Да и Трес в своей шелковой накидке, спрятав изуродованные волосы, смотрелся вполне миленько, начав напоминать народу не только бедуина или невесту, но и принцессу какого-то древнего государства, что некоторым особо легкомысленным натурам пришлось весьма по душе. Айвейн застал Треса в тот момент, когда маг от него уже отошел по своим делам. - Позволь спросить, что за груда побрякушек валяется в твоем плаще на моем лежаке? – тон был ровным, с легкой ноткой удивления. На самом деле, как вести себя с бывшим храмовником, рыцарь совершенно не знал. Существо это было очень загадочным и за гранью его понимания. Трес сначала вздрогнул от неожиданности, опустил голову и уже начал было смущенно краснеть, вообразив себе невесть что. Но отвечать на вопрос было надо. Однако же, стоило ему робко поднять глаза на мечника («Неужели снова! Я же так с ума сойду!...»), Трес увидел все то же, что в шатре: неприлично короткие волосы, шрам через бровь, деревянное лицо без выражения, обычная рубаха… Даже голос, прости господи, словно о вчерашней погоде спрашивает, а не о том, откуда у него в кровати несколько килограмм старинного золота и драгоценностей!... Трес внезапно осознал, что этот рыцарь не только не в его вкусе (были в отряде ребята и посимпатичнее, и поприветливее, к слову), но даже изрядно разочаровывает. Эта мысль внезапно принесла ему успокоение; Трес довольно живо взял себя в руки и нашел в себе силы вполне дружески улыбнуться. - Давай отойдем в сторону, расскажу. Дело было в том, что лесные улли - большие любители золота, - частенько не только собирали его по дорогам и старым шахтам, но и вскапывали древние курганы. А могли и в плохо защищенную сокровищницу проникнуть! И уж если такое скрытное существо, как улль, начинал на кого-то нападать, это значит – в двух шагах, в подземном логове припрятана его добыча. Трес потрудился пройтись по полянке с заостренной палкой, протыкая землю. Нашел схрон и потихоньку перетаскал сокровища в Вейнов шатер. - Ясно, - ответил Вейн. – Повезло тебе. Однако, не мешало бы убрать все это дело. Скоро будем с ребятами разбирать шатер. - МНЕ повезло? – не понял Трес. – А при чем тут я, это все твое! Ты же улля прирезал, значит и добыча твоя. А без тебя он бы мне просто ногу прокусил, прямо сквозь сапог, и я бы сейчас уже не мог ходить, а к утру умер! - Эй! Но ты же его нашел – значит, твое. Я, со своей работой, всяких разных тварей порой за день сотнями режу и даже не знаю, хранят ли они сокровища. Мне, как рыцарю, главное – это жизнь, которую я спасаю, и не ради материальных благ. Да и без надобности мне это золото, а вот тебе пригодится точно. Трес запнулся, совсем озадачившись. Он совершенно не привык к подобным речам. - Извини, - пробормотал он, наконец. - Все мое окружение всегда говорило о деньгах и о власти за деньги. Как такое может быть, что тебе не нужны богатства?... Эм… Вейн… - Треса посетила одна мысль, и он решил ее проверить. – Хочешь, я выпрямлю тебе Дорогу? - Тяжело тебе, наверное, жилось. Но у нас здесь немного другие ценности, - Вейн даже почти улыбнулся. – Да и зачем мне богатства, когда у меня все есть? И Дорогу выпрямлять не надо, что бы это ни значило. Трес окончательно перестал ему верить: уж очень все сказанное Вейном смахивало на красивое вранье. Ну просто не может такого быть, чтобы реальный живой человек не захотел бы воспользоваться его, Треса, даром! - Ты, наверное, не совсем понял. – Трес, наоборот, начал хмуриться, придвинулся ближе, за малым не нос к носу. Со стороны выглядело весьма интригующе; лучники даже начали оглядываться, присвистывая, но перекошенное лицо парня ясно свидетельствовало: это не любовный сговор. - Распрямить Путь – это не значит всего только сделать его легким. – Трес перешел на свистящий шепот. То, что он сейчас говорил, категорически не должен был знать никто. Об этом даже не все храмовники знали; только сам Верховный Настоятель и пара его доверенных лиц. – Я не только умею влиять на судьбу. Я исполняю желания. Ты понимаешь, что это значит?... - Эй! Не думаю, что стоит кричать об этом на весь лагерь. Ребята может быть в очередь к тебе и не выстроятся, но болтунов тут предостаточно. Тебе ведь лишние внимание всяких скользких личностей без надобности, - предупредил парня Айвейн. – Ну как мне тебе объяснить, что не надо мне ничего. У меня в жизни сейчас все хорошо, понимаешь? Золотые нашивки я получил, мастерство мое признали, жалование хорошее, с родственниками и друзьями все в порядке, даже свой дом купил недавно. Что мне еще желать? - Спутника жизни, - не моргнув глазом, залепил Трес. – Маршальский жезл. Грамоту на дворянство!... Вейн закатил глаза. - Желаю мир во всем мире и вечного процветания Дариана! Доволен? Трес одно тягостное мгновение хмуро смотрел на него, не мигая и не шевелясь, потом, не меняя выражения лица, потихоньку отстранился и выпустил ворот Вейновой рубахи, которую сам не заметил, как сгреб в кулак. Вот чего бы никто из окружающих не подумал и даже не заподозрил, так это того, что парень был готов кинуться красному рыцарю на шею и прилюдно расцеловать! - Невероятно… - проговорил он вслух довольно сухим тоном, никак не вязавшимся с тем, что происходило у него в душе. – Но я запомню. Мир во всем мире и вечное процветание Дариана… - Опа! Нашего сэра Айвейна Невозмутимого развели на эмоции! - крикнул кто-то из красных. - Трес, ты мой герой! А то этот чурбан бесчувственный лишний раз даже не моргнет, - девушка-рыцарь, тоже из мечников, послала тамплиеру воздушный поцелуй. Несколько лучников во главе с Арчером тупо ржали и похабно присвистывали. До Треса только сейчас дошло, что, если народ их и не слышал, то прекрасно видел. Парень заметно смутился и, надвинув шелковую накидку чуть ли не ниже глаз, пошел убирать золото в безразмерную сумку. Вейн сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул. С лица вместе с выдохом стекли все эмоции. Признаться, бывший храмовник его удивил. Мало кто мог по-настоящему выбесить сэра Айвейна Рейна… … Когда лагерь был должным образом свернут и упакован, выяснилось, что лишних лошадей не имеется. Трес верхом ездить худо-бедно умел (хотя, чаще в карете), но узнав, что личная лошадь ему не светит, покорно принял мысль о том, что придется трястись на телеге с грузом. Рядом нарисовался Вейн верхом на коне коричневой масти с черной гривой. - Со мной пока поедешь, потом можешь к господину Мышу пересесть или капитану Фраэну. Трес оценил высоту коня, мрачность всадника, перспективу слышать два слова в час до самого привала, - и те наподобие «не пинайся», - и немного взгрустнул. Кое-как взгромоздившись и понадеявшись, что не слишком много синяков при этом Вейну наставил, зато до слез повеселив весь отряд, Трес уселся у рыцаря за спиной, крепко взяв того за поясной ремень. Из-за широкой Вейновой спины смотреть приходилось все время в бок, поэтому первое, что устало – это шея. Потом ноги, висящие в воздухе без стремян. Счастье еще, что до деревни оказалось не слишком далеко! Айвейн копошение сзади стоически игнорировал, хотя, мысль пересадить Треса вперед отверг сразу: скорей всего, станет еще хуже. До деревни добрались часа через два, и, хоть солнце было еще довольно далеко от горизонта, остаться решили до утра и разбить лагерь недалеко от местного трактира, что как раз находился у дороги на столицу. Хотя пить рыцарям запретили настрого, но забрести за местными пирожками, коми славилась хозяйка сего заведения, не возбранялось.