Об исполняющих желания храмовниках и дубовых рыцарях

Утро застало походников уже собранными и верхами. Трес, которому после вчерашнего набора событий было, прямо сказать, не особенно хорошо, хмуро покачивался в седле, зябко ежась под плащом и только изредка равнодушно поглядывая по сторонам. Еще вчера он все-таки не поленился, облазил всю деревню и купил себе коня. Чисто белого, с серой гривой и хвостом. Конь ничего особенного собой не представлял, и даже был пониже Вейнова гнедого, но зато – большой плюс, - на него оказалось проще забираться. Да и спокойный, почти флегматичный нрав Треса только порадовал. Что касается самого парня, сейчас у него не было сил оценить приобретение. Вчерашний вечер он тоже толком не помнил, только урывками. Зато сподобился узнать, что такое похмелье!... Завтракать вместе со всеми он не пошел; от одного запаха еды мутило. Зато пить хотелось неимоверно. Вдобавок, гнусный привкус Ольрисова пойла никак не растворялся с языка. Трес от души жалел, что не имеет возможности выпрямить Дорогу самому себе. Одно только и радовало его: проснувшись утром, а точнее, когда его разбудили начавшие складывать вещи рыцари, Трес с удивлением понял, что вчера кто-то очень заботливо его уложил. Кто бы это мог быть? Неужели Ольрис?... Глаза, как по команде, метнулись влево, к ехавшему рядом Вейну. …Нет, наверняка Ольрис. От этого чурбана дождешься! Он даже пирожкам не обрадовался. А Трес, между прочим, их так и не попробовал, все отдал. Мысль о пирожках была определенно лишней. Парень нашарил и отцепил с пояса кожаную флягу, душевно к ней присосавшись. Рядом пристроился Мыш на своем сером в яблоко коне, жутко породистом, но об этом знали только те, кто разбирался. - Держи, болезный, - маг протянул Тресу очередную из своих склянок, но на этот раз от туда приятно пахло мятой. – Вот уж не думал, что тебя так от успокоительной смеси развезет. Там спирта всего 5 капель было. Вырубился прямо у Вейна шее. Верно я говорю, Вейн? Сэр Айвейн Рэйн как и подобает настоящему рыцарю степенно промолчал, дабы не усугублять… Его подопечному и так было на редкость паршиво. Трес готов был хлебать все, что льется, поэтому принял склянку без возражений. Тем более, знал, что Ольрисовы снадобья на редкость действенные. Если меру соблюдать, конечно… Но сакраментальное «Вырубился прямо у Вейна шее» застало его врасплох. Трес вполне предсказуемо захлебнулся и, с трудом прокашлявшись, вытаращился на Вейна: - …А?... - Со всяким случается, - пожал плечами рыцарь. Трес чуть не подавился, на этот раз – воздухом. Ничего себе, заявочка… - И часто у тебя на плече кто-нибудь отрубается? – уточнил он с плохо скрытым напряжением в голосе, живо представив, чем, в таком случае, заканчиваются дружеские попойки у здешних рыцарей. - Не сказать, что часто, но бывает иногда. А когда и я так отрубался, особенно когда кадетом в Рыцарской школе был, - как само собой разумеющееся пояснил Вейн. – Обычное дело – поддержать пьяного товарища и дотащить до койки. - Скучно как-то на вашем курсе было, - усмехнулся Мыш. – Вот я на выпускном у своих сокурсников, - сам-то я еще на два года в аспирантуру шел, - так напился, что превратил жареную курицу в тушканчика! И до сих пор не помню, КАК! При этом еще и мужа своего будущего подцепить умудрился… И тоже не помню, КАК! Ну почти не помню… Трес только глубоко вздохнул, отводя глаза в сторону и на автомате завинчивая пробку у бутылька. Само собой: правильного храмовника подобные нравы должны были приводить в священный ужас и внушать глубокое отвращение к подобному бесстыдству… …Как же люто Трес им завидовал сейчас, обоим!... Даже слезы на глаза навернулись. - Кстати, - снова начал разговор Ольрис, - тут сплетню деревенскую услышал, да из наших караульных, вроде, видел кто-то. Так вот, за трактиром деревенским сарай старый был, рухнул ночью. Постройка-то не сильно громко рухнула, однако из под обломков вопль бабский на всю деревню, говорят, стоял. После того как обломки разобрали, девку нашли с состоянии испуга, а на ней мужик с перебитым позвоночником. Балкой потолочной, видать, приложило. Он девицу эту снасильничать пытался, видать, и наказал его злой рок… Главное, девка цела, а синяки только на руках от лап этого мудака. Самое смешное, мужик богатый: манжеты с белыми кружавчиками, и все такое, - Мыш заговорщицки подмигнул Тресу. Вейн же сжал поводья: не получилось осуществить обещание раскатать некоего господина по полю. А рыцарь старался держать свое слово. Но, как говорится, – не судьба! Трес слушал, не перебивая и выпрямившись в седле, будто древко проглотил. На лице у него постепенно нарисовалось, да так и застыло выражение надменное и как будто даже злорадное. Казалось – еще чуть-чуть, и беглый храмовник начнет гордиться содеянным. - Как говорили в Братстве, - произнес он весьма холодным тоном, - собаке – собачья смерть! А вам, господин Ольрис, и вам, сэр Айвейн, я выражаю глубочайшую свою признательность за то, что в очередной раз не дали мне пропасть. Я каждый день молю Провидение за вас! Парень, прижав одну руку к груди, торжественно поклонился, сначала одному, потом второму. На самом деле, в глубине души Трес изрядно волновался: а не стали бы они его бояться, после такого-то наглядного показа способностей! Утешало одно: если упрямые безбожники и боялись чего-то на этом свете, то точно не Треса с его храмовыми закидонами. Поход тянулся долго и скучно; дорога была длинная, зато тенистая и влажная, поскольку шла как раз через лес. Трес все никак не мог надышаться благовонным воздухом и то и дело вертелся в седле, любуясь игрой солнечного света в зеленых вершинах. Остальные отрядные развлекались, кто как мог: обсуждали сплетни разной степени свежести; перекусывали. Кто-то даже читать верхом умудрялся. С обозной телеги слышались звуки настраиваемой лютни. Мыш с кем-то полушепотом ругался через красный шарик, который маг громко называл «разговорным артефактом». Из всей дискуссии можно было разобрать только «обезбашеный придурок», которое маг повторял через каждые три предложения. Что отвечал собеседник с той стороны шарика, было слышно только самому Серому. Вейн же оставался Вейном и невозмутимо сидел в седле; взор его был устремлен вдаль. Рыцарь очищал свое сознание посредством медитации: прокручивал в голове боевые приемы, сложные связки, движения и элементы техники, тем самым внутренне оттачивая свое мастерство и рисуя в сознании один из будущих «танцев» с клинками. В отличии от сэра Рэйна, остальная часть отряда (ну или точно половина) думала о бабах. Кто о своих, кто о чужих, кто просто «ради искусства». Вот только сами бабы (которых в отряде было восемь) думали о новых наручах со стразами и модных наколенниках с ажурной гравировкой, и не впаяет ли капитан, если явиться в них на службу. Тресу довольно скоро наскучило ехать рядом с попутчиками: о бабах он не думал в принципе, Ольрисова ругань разнообразием не отличалась, а вид Вейнова деревянного лица с расфокусированным взглядом с непривычки мог напугать кого угодно. Парень немного придержал своего белого коня и постепенно поравнялся с телегой, чтобы послушать музыку. Началось, как обычно, с героических баллад о делах древних и славных. Тресу так понравилось, что аж самому захотелось не то на подвиги отправиться, не то сложить торжественную песнь во славу родины… Дальше, как водится, народ начал веселиться: со всех сторон посыпались шутливые запевки, сменившиеся полноценными песенками, а потом и откровенно похабными частушками. Трес почти все время полулежал в седле, не разгибаясь; смеяться он уже не мог, только стонал с подвываниями, всхлипывал и то и дело вытирал глаза рукавом, размазав остатки подводки по щекам. Мышцы живота обещали на следующий день заявить о себе нудной болью от перегрузки. Видимо, то, как он укатывался, не осталось незамеченным отрядными, потому что вскоре Арчер (его Трес уже запомнил, как местного шутника) вдруг ни с того ни с сего предложил: «А не повеселит ли нас чем-нибудь гость дорогой?» Трес от неожиданности кашлянул, когда понял, что сказанное Арчером относилось к нему. Потом попытался поотнекиваться. Но, уж чего греха таить, ему было лестно, что отрядные его вообще о чем-то просят. Хотя, как он заметил, отрядные эти как-то Арчерова энтузиазма не поддержали, а некоторые потихоря и скривились, мол, каких еще песен можно ожидать от блаженного храмовника?... Трес по-быстрому перебрал в уме свой арсенал песнопений, решив не разочаровывать публику, и выбрал, по его мнению, сааме достойное. Голос у него был хороший (спасибо храмовому Начальнику Хора), сильный и звучный; не хватало, правда, храмового эха для пущей глубины… Трес выровнял дыхание и возвел глаза в небо (некоторые отрядные слегка шуганулись и поспешили отъехать подальше). После того, что затем последовало, не легли только лошади: В одном портовом городке Красавица жила; Благочестива и скромна, Но всех пере*бла! Трали лали лали ло, Но всех пере*бла! Мыш, услышав сей похабный напев, навострил уши и подъехал поближе, быстренько свернув свое общение по красному шарику. Откровенно матерный текст в сочетании с хорошим голосом храмовника звучал очень впечатляюще. Окружающих рыцарей же мало волновали вокальные данные парня, ребят больше занимало содержание. Трес, именно на подобный эффект и рассчитывавший и ничуть в вояках не разочаровавшийся, радостно продолжал гнуть свое: На Храме проповедь с утра Читал Святой Отец. Сказал он: «Похоть – это грех! Отрежьте мне конец!» Трали лали лали ло, Отрежьте мне конец! Отрядным, по свежим впечатлениям, живо припомнился тамплиерский Настоятель с его убойной речью: так что, восторг был полный! Лютнист, быстро подхвативший незатейливый мотив, принялся подыгрывать. - Ты где такой похабщины набрался? – восхищенно присвистнул Арчер. – А с виду, блин, ромашка храмовая, непорочная! Трес только загадочно улыбнулся, мол, думайте, что хотите; вы меня все равно не знаете и недооцениваете. И дальше оформил уже полноценную песенку, все на тот же мотив: К целителю пришел кузнец: - Эй, малый, поколдуй! Уж год, как не встает на баб, Спасай мой бедный х**! - Ну, брат, ты влип! - Сказал колдун, монетами звеня. – - Но выход есть! Не можешь баб, Так отымей меня! Кузнец поверил колдуну, «Лечился» целый день, И тем же вечером к бл*дям Помчался, как олень! Стучится в дверь. - Уйди, слабак! Тебя я не хочу! Кузнец в ответ: - Заткнись, м*нда! И глянь, чем я стучу! Отряд почти в полном составе был в диком восторге. Некоторые чуть не попадали со своих лошадей в приступе хохота. Кто-то даже пытался запомнить, а Мыш даже выудил откуда-то потрепанный блокнот и графитовую палочку в дереве, в простонародье зовущуюся «карандаш». Впечатлился даже капитан зеленых, хотя сэр Фраэн не любил пошлых частушек, но хороший голос в сочетании с энтузиазмом сделал свое дело. Нэйт смеялся вместе со всеми. Невозмутимыми остались только Вэйн, капитан Ульрик и еще парочка рыцарей-лучников, считающих себя вроде как интеллигентами. Однако и на их лица под конец выползли ухмылки. - Обалдеть, какое у вас в Валенсии устное народное творчество! – продолжал восхищаться Ольрис. – А я думал тамплиеры все мозги благочестием и божественными гимнами народу промыли, что и простой фольклор в ту же степь – про молитвы и благочестие. Трес даже покраснел немного от удовольствия: - Ну почему сразу – фольклор! Это я сам сочинил. - Ну ты даешь, парень! – одобрительно хлопнул Треса по плечу Арчер. – Молодец! Мыш же удивленно вытаращил глаза: - Чему вас в ваших церковных казематах только учат?! У нас порядочный человек до творчества такого направления и качества доходит только после третьего кабака и двадцатой кружки эля… Однако дальнейшие распинания Ольриса на тему кабацкой лирики прервал подъехавший ближе Вейн. - Трес, а ты можешь спеть какую-нибудь балладу? – вдруг попросил красный рыцарь. - Да, Трес, спой нам балладу! – поддержали остальные, желая оценить вокальные данные парня в более художественном спектре, чем матерные куплеты. Трес. …О! Никак, случилось что? Неужели меня оценили… ААААА!! Меня оценили!!! Меня зауважали!!! Меня, можно сказать, приняли в компанию! По-моему, некоторые даже решили, что я малость навеселе. Какие все-таки смешные эти солдаты! Небось, заведи я свой любимый кант, - половина бы разбежалась, как от прокаженного, а остальных бы просто стошнило! Вот уж точно: не прославишься благими делами… …Я сказал им правду: непотребные куплеты были действительно моего собственного сочинения. Другое дело, что слышанные мной когда-то байки я просто переложил в стихи. Да-да, братья под шумок и не такое рассказывали. Особенно, вот правильно Ольрис сказал, - после лишней кружки. В Цитадели, как ни странно, при всем ограничении в пище (чревоугодие почему-то считалось ОЧЕНЬ постыдным грехом; наверное, потому, что отец Настоятель все время мечтал похудеть) – вино лилось, можно сказать, рекой. Причем, не абы какое, а из самых лучших сортов. А то, которое подавалось к трапезе на праздники, говорили, стоило неимоверно дорого, едва ли не по весу с золотом. Впрочем, напиваться в стельку братьям тоже было нельзя. Ну, не совсем нельзя, а так, чтобы этого никто не видел. И не слышал. А моя спальня находилась как раз над одним из братских дормиториев, и в дни, а точнее, ночи, когда со мной почивал не сам Верховный, веселье там частенько продолжалось далеко за полночь… До сих пор не знаю, расценивать храмовые порядки как благо для себя, или нет, но при всем том, что братья квасили, как сапожники, лично для меня вино запрещалось под страхом самых суровых наказаний. Да и что может быть страшнее, когда сам понимаешь: стоит потерять разум и впасть в агрессию, как уже к утру в цитадели останется меньше половины ее населения… Там уже не один старый сарай рухнет, а все три этажа суровой каменной кладки… Так что, спиртного я, в прямом смысле, ни разу в рот не брал; ровно до вчерашнего вечера. Сейчас же был трезв, как стекло, только уж очень тянуло меня посмеяться вместе со всеми, расслабиться и отвести душу… Храмовые братья любили со мной только спать; общались же весьма неохотно. Некоторые даже разговор завести откровенно избегали. Наверное, боялись нечаянно обидеть меня чем-то и огрести отдачу… Вот и думай: благо ли это, иметь такой дар, или все-таки проклятие?... Для меня самого, конечно; окружающим-то что, они просто мною пользовались, как артефактом… … Я мысленно вознес хвалу Провидению, за то, что оно вывело меня из безопасной и высокодуховной Валенсийской Храмовой Цитадели к этим «грешным безбожникам», «опасным и гнусным» дарианцам. По выражению отца Настоятеля, гаже места, чем Дариан, не было на всей земле! …Я половину жизни отдал бы не задумываясь, чтобы только навсегда здесь остаться!... …То, что сам Дубовый Вейн попросил меня спеть, поистине дорогого стоило. Я даже на пару мгновений опешил. Не может быть… Ему что-то в моем пении ПОНРАВИЛОСЬ? Его что-то ЗАЦЕПИЛО?... Вот те на! Небось, заведи я тягомотину наподобие Гимна Братства, так сэр Айвейн первый бы удрал аж на два перестрела вперед, типа, в разведку… Ну, уже хорошо, хоть не попросил еще чего-нибудь непролазного, навроде, это уже из дарианского фольклора, (его я тоже знаю) – «Домового на сеновале». Странно, что они сами ее еще не спели тут; наверное, даже для них слишком густо. …Хм, балладу им спеть… Для баллады дыхание нужно хорошее, а я перед этим так лихо ржал, что в животе до сих пор ноет на каждом выдохе. Вот что, дорогие мои: обойдетесь сонетом. Старинный, на стихи вашего же автора, дарианца; наслаждайтесь. Я наблюдал, как солнечный восход Ласкает горы взором благосклонным, Потом улыбку шлет лугам зеленым И золотит поверхность бледных вод. Но часто позволяет небосвод Слоняться тучам перед светлым троном. Они ползут над миром омраченным, Лишая землю царственных щедрот. Так солнышко мое взошло на час, Меня дарами щедро осыпая. Подкралась туча хмурая, слепая, И нежный свет любви моей угас. Но не ропщу я на печальный жребий - Бывают тучи на земле, как в небе. (Шекспир, сонет №33, перевод С.Маршака.) - О! ВильЯм Сказитель! – оживился Мыш. – Не знал, что в Валенсии нашу «богомерзкую» лирику читают! Рыцари благодушно закивали, типа да, силен был ВильЯм, что его сочинения даже в таком государстве стукнутых храмовников, как Валенсия, знают. Вейн же поклонником Сказителя не был, поэтому в слова сонета не вслушивался, пытаясь сосредоточится на голосе и оценить талант певца. Что-что, а хорошую музыку и звучные голоса любила вся рыцарская братия с небольшой поправкой на жанры исполняемых произведений. Голос у Треса действительно был не плох, так что мечника даже посетила мысль, а как же он будет звучать в иной, более пикантной ситуации. Однако Айвейн от себя эти думы отогнал сразу, пока они не успели сформироваться в образы. Дома рыцаря ждала невеста - умница и красавица, хоть и стервозная слегка, но что с бабы взять. Да и парень этот был далеко не в Вейновом вкусе, глаза разве что красивые, если не подводить всякой хренью. Так что, бравый рыцарь отъехал, не дослушав сонет, в другой конец строя по первому же зову капитана Миреда, который хотел с ним перекинуться парой слов. Трес был на седьмом небе от счастья; ему так хотелось угодить этим людям, понравиться всем и каждому! Чтобы, если даже не примут в свое общество, то хотя бы не косились, как на совсем чужого. С удовольствием выслушивая похвалы со всех сторон, он, прежде всего завертел головой, разыскивая глазами Вейна: ведь это он просил спеть! А что если не только похвалит, но и улыбнется, как в том сне?... Тогда бы точно радости не было предела и хватило бы на неделю вперед! Трес уже почти испытывал это неизъяснимое счастье, как его взгляд выхватил из толпы знакомую спину с несколькими заплечными ножнами с мечами и удаляющийся гнедой конский зад с темным хвостом. Судя по тому, что красный мечник был уже довольно далеко, уехал он раньше, чем парень закончил петь. Трес на секунду застыл в седле, чувствуя, как по жилам разбегается какая-то холодная вязкая волна, похожая на адское снадобье Серого мага, только влитое прямиком в кровь. Вот, значит, как… Неужели на столько неудачно спел?... Или тему скучную выбрал? Или… Или сам… А народ, как назло, продолжал наседать, требуя продолжения концерта, некоторые даже конкретные названия произведений предлагали. Парень, усилием воли заставив себя оторвать взгляд от спины в красном и ножен на ней, очень натурально закашлялся, извинившись перед всеми, что уже перетрудил горло с непривычки. Хотя, знающему человеку могло бы показаться странным: голос хорошо поставленный, а утомился на второй песне, вместо второго часа. Отрядные помаленьку оставили его в покое: заметили переменившееся выражение лица, и тут же списали это на полученные моральные и физические травмы. - Неужели настолько плох?... – Трес, глядя в конскую гриву прямо перед собой, даже не заметил, что говорит вслух. Мыш, заметивший Тресовы терзания и взгляд побитой собаки в сторону удалившегося Айвейна, поспешил парня успокоить: - Его капитан Миред к себе позвал, так что выдохни и успокойся. А то глаза почти на мокром месте. - Он…Он все время такой… Ольрис, будь так добр, дай мне еще успокоительного. Все равно, какого. Я… Мне нельзя злиться… - Трес с трудом переводил дыхание, стараясь сделать его глубоким и размеренным. – Доберемся до города – сразу же вас покину. Уйду хоть куда, лишь бы подальше. Иначе я его угроблю. - Неее, дружок, от моего успокоительного тебя растаращит, - маг отрицательно замотал головой. - Помнишь, что вчера было? То-то и оно. Да и чем тебе Вейн не угодил? Он не особо многословный, но человек хороший – честный, справедливый, ответственный. Он несколько раз на задания с отрядом моего благоверного ходил, так что я Айвейна довольно неплохо знаю. Я не понимаю, что ты на него взъелся? - Не на него… На себя. – Трес, чтобы хоть чем-то себя успокоить, снова потянулся за своей поясной флягой, в которой уже почти не было воды. Руки у него дрожали так, что было заметно даже со стороны, а зубы стукнули по металлическому горлышку. Жадно доцедив последние капли, он отер рот рукавом и добавил, отдышавшись: - Я все прекрасно понимаю, что обвалился на него, как снег за шиворот, и что он совершенно не обязан мне… ничем; наоборот, это я ему должен по гроб жизни… И желаю ему только добра. Я никогда не буду у него ничего просить и… Прости, Ольрис… Вам слишком много проблем перепало вместе со мной… Я еще многому должен научиться в этой новой жизни. И прежде всего – самоконтролю. Маг возвел очи к небу и покрутил пальцем у виска. - Херней не страдай! - Не буду! – покладисто пообещал Трес, убирая флягу на место, и даже нашел в себе силы улыбнуться: - Найдется здесь для меня какое-нибудь дело? Я к тому, что мог бы помогать готовить еду или посуду мыть… Жаль, что не умею ухаживать за лошадьми. - Не вопрос, стоит только сказать, как у тебя сразу куча дел появится, - усмехнулся Мыш. - И готовка, и посуда, и лошади... Лагерь когда вечером поставим, пристроим тебя к общественно-полезной работе.