Об исполняющих желания храмовниках и дубовых рыцарях

На четвертый день после возвращения в столицу Дариана, Вейн поднялся с кровати затемно. Пора было снова двигаться в путь. И неизвестно, чем этот путь закончится. Рыцарь надел красный мундир, пристегнул мечи и ножи, прихватил оставшийся арсенал и сумки со сменной одеждой и покинул свой дом. Уже через несколько часов пути по Северному тракту, слушая в пол-уха болтовню магов-сопроводителей, Айвейн как-то незаметно потерял нить беседы и углубился в воспоминания о событиях прошлого дня. А день, надо сказать, был тот еще… *** Утром последнего дня, когда Вейн куда-то загадочно умотал по свои рыцарским делам, Трес, не привыкший сидеть без дела, нашел в чулане садовую лопату и пошел окапывать кусты шиповника. - Эй, касатик! – вдруг донесся до него старческий дребезжащий голос с той стороны улицы. Трес поднял голову, углом косынки вытирая вспотевший от жары нос. - Утречко доброе! - Подожди, милок, спрошу у тебя кое-что. Ты, случайно, не из Валенсии будешь? А то соседи чего только не наплетут, шоб им икалось! – Опрятно одетая старушка в длинном белом переднике неспешно проковыляла к их забору. На вид ей было лет сто, но Трес не обманывался первым впечатлением: не далее, как вчера вечером эта же старушка бодро выгоняла гусей, забравшихся в ее палисадник, и те еле лапы унесли. Соседей по ту сторону улицы Трес пока знал только в лицо. Но заметный валенсийский акцент старушки не оставлял ни малейших сомнений в ее происхождении. За себя лично Трес знал, что говорит по-дариански гладко, без акцента, с изысканным столичным выговором: на учителей Верховный Настоятель никогда не скупился. Стараясь не фыркнуть на «касатика», парень учтиво поклонился, по привычке сложив руки ладонями вместе, и немедленно перешел на валенсийский. - Чем могу вам услужить, почтенная госпожа? Бабка нагнулась к нему через низенький заборчик, подслеповато прищурившись, и вдруг всплеснула руками, едва не огрев парня костылем. - Ой, Пресветлый Боже! Да ты, милок, из Златовратного Храма! Счастье-то какое! Вот уж не чаяла встретить здесь родную душу, прямо как светом божественным озарило! Так ты, стало быть, послушник? - Младший предстоятель. Бывший. – Воспоминания о покинутой Валенсии впервые шевельнулись в душе не досадой за впустую потраченные годы, а неким подобием ностальгии. Ведь было же и хорошее… А еще – польза людям. Народ действительно нуждался в поддержке… Тем временем, старушка недоверчиво нахмурилась. - Неужто таких молодых стали в предстоятели посвящать? М-да, не те нынче времена. А здешней молодежи и вовсе плевать на приличия. Внучка замуж за безбожника выскочила. - Бабка презрительно скрестила два пальца, отводя руку в сторону, таким образом "культурно" выражая в общем и целом, что она про зятя думает. - У меня ж правнучек родился недавно, а имя положить-то и некому. Как же без имяположения-то? - Ну… - Трес оперся обеими руками о лопату и задумался, прекрасно понимая, к чему клонится весь разговор. – А вас не смущает, что я по своей воле покинул Храм и теперь официально в священниках не числюсь? - Сохрани тебя Господь, милок! Тут вообще никаких жрецов и священников нет, у безбожников ентих Дарианских, - продолжала гнуть свое старуха, на всякий случай оглянувшись по сторонам и понизив голос. - Да и у Златовратного Храма бывших служителей не бывает. Уж на что я слепая, а вижу, что ты, вон, даже глаза до сих пор подводишь, как оно положено! Значит, живет еще в тебе отблеск Благодати! Трес мигом припомнил последние несколько дней среди дарианцев, полные «греха и разврата», и с трудом подавил покаянный вздох. Что ни говори, а его святость и непорочность остались там же, где его серебряное, с алмазами, жреческое ожерелье и затканное серебром парадное белое облачение: в приалтарной ризнице Храма. Вряд ли он их еще когда-нибудь увидит… Настырная бабка, тем временем, подняла указующий перст к небесам, дабы придать своим словам весомости, и продолжила: - Я и внучку-то еле уговорила хоть какое подобие порядку соблюсти. Само Провидение тебя к нам привело! Не откажи, касатик, имяположь правнучка. Молитвы почитай. А мы сейчас быстренько родню кликнем, да, пока зять на службе, все быстро обстряпаем. Тресу даже смешно стало. - Да я, как бы, не против, бабушка; мне-то не в тягость, и обряд имяположения мне знаком. Только ведь у меня нет ничего, ни книг, ни облачения… Да и как вы так быстро управитесь? Обычно же за неделю готовиться начинают, а не за полчаса. - Так у меня все подготовлено! - просияла бабка. - Как правнучек родился, так я потихонечку, то там, то тут. И книги имеются нужные, все молитвенники, песенники и жития Пресветлых Настоятелей с собою увезла, когда с Валенсии уезжали. Да и тут кой-чего прикупила. Ты представь, милок, они Святое Писание в книжной лавке продают как мирские писульки! В разделе "Заграничная литература"! - Старуха от возмущения всплеснула руками, чуть не выронив свой костыль. Услышав про книги, Трес аж мысленно облизнулся. Значит, не все потеряно, можно будет и здесь что-то найти привычное для души и сердца. Уговорившись со старушкой и получив примерно час свободного времени, Трес по-быстрому накатал записочку для Вейна, не объясняя, впрочем, для чего его понесло к соседям. Просто чтобы не волновался. А сам рванул сначала в свою комнату: проверять запасы праздничного ладана и подходящей одежды. Длинная белая рубаха вполне годилась заменить жреческую рясу-альбу. Благо, никто не знает, что это ночнушка; пусть думают, что так и надо. Ни белых штанов, ни белых сапожек у Треса пока не было, и он решил обойтись светло-серыми. Благо, не сдержался и как раз вчера по случаю купил в одной из лавок затканный серебром узорчатый пояс, спускавшийся концами ниже колен. По совести, Трес и сам не мог сказать, зачем ему этот пояс: на лучном полигоне только помешает; по городу тоже не походишь – ни к одной одежде не подходит. У Треса имелось даже некоторое подозрение, что это деталь женского свадебного костюма. Но уж больно этот пояс был похож на его собственный, от парадного жреческого облачения, как тут было удержаться и не купить! Трес порадовался своей предусмотрительности и, натянув через голову рубаху, расправил длинный подол, перетянув на талии этим изящным серебром и завязав на спине особым узелком-полубантиком, где от бантика оставалась только одна петелька, а не две. Потом умастил руки жутко дорогим нардовым маслом (ради такого случая можно было позволить) и сел возле окна с зеркальцем и подводкой для глаз. - И я еще за какие-то там штаны беспокоюсь! – Зеркало безжалостно отражало новую прическу беглого храмовника. Короткие волосы. Стыд и срам! Лет двести назад в Братстве так казнили провинившихся жрецов: обрезали волосы под корень. Потому и считалось: чем длиннее волосы, тем непорочнее жреческий путь служения, тем вернее можно доверять этому брату. Священнику с короткими волосами нипочем бы не позволили вести службу. Оставалось только вздохнуть и, подхватив курильницу с ладаном, отправляться к соседям. К большому его удивлению, бабка-метеор реально управилась, и даже раньше, чем обещала! Во дворе уже были накрыты праздничные столы, ломившиеся от яств; ворота распахнуты настежь, украшены цветами и лентами и завешены двумя белыми полотнищами, подозрительно похожими на домашние шторы (сейчас они были подняты). Основная часть церемонии проходила именно в воротах, и Трес даже не особо удивился, обнаружив привязанные к столбам золотыми веревочками украшения, дорогие ткани, печенье, фрукты и колосья: всевозможные символы достатка и роскоши. Стоило ему шагнуть внутрь двора, как многомудрая бабка немедленно вцепилась ему в рукав: - Видишь, как мы скоро приготовились, касатик! Даже фелонь тебе соорудили. Парень присмотрелся к вывешенному на винограднике фелоню. Шили наскоро, наметав края ниткой, но размеры соответствовали его росту, и на ткань не поскупились: белое шелковое полотно с искусно вытканными белыми же цветами должно было стоить немало само по себе, а его еще и безжалостно вырезали в форме прямоугольной накидки с дыркой посередине – для головы. - Самую лучшую скатерть пожертвовали! Прими его в дар, не побрезгуй! * * * …Казалось бы – что тут возвращаться? Перешел через улицу – и дома! Но Трес, до глубины души довольный собой и проведенным обрядом, домой не спешил. Родня новопоименованного малыша, по крайней мере, валенсийская часть этой родни (дарианцы, если и присутствовали, то помалкивали), - готова была носить молодого священника чуть не на руках. «Еще бы, - думал Трес, улыбаясь всем по очереди и позволяя целовать не только руку, но и в щечку. – Где бы они еще в Дариане нашли настоящего храмовника. Пусть даже беглого и лысого, лишь бы понятие имел.» Потому зацелованного Треса, само собой, пригласили отобедать, «украсить стол». И тот не отказался. Ему всегда нравилось вот так по случаю попадать в праздник в чужой семье и думать: «Интересно, а у меня бы тоже так было, если бы я остался в своей деревне?...» …Про деревню Премонтаньосу он слышал: какой-то всеми богами забытый угол Валенсии; по дарианским меркам вообще глухомань несусветная. А однажды он даже сподобился там побывать: Верховный Настоятель, не рискуя прослыть перед Небесными Очами совсем уж неблагодарной скотиной, в какой-то юбилейный год приезжал туда с визитом, прихватив Треса, дабы в только что отстроенной часовне совершить благодарственный молебен в память обретения на этом месте Великого Чуда. Чудо, не особо проникнувшись деревенской торжественностью обстановки, с любопытством разглядывало столпившихся селян, чесало облупившийся на солнце нос, носило за Настоятелем чашу со святой водой и, ради такого случая получило право носить Золотые Четки: одну из великих святынь Златовратного Храма. По правде говоря, только четками Настоятель его в эту глушь и заманил. Трес в то время занимался перепиской одной редкой стариной книги и очень не хотел прерывать свое благочестивое занятие ради какой-то предгорной деревеньки. Ему, само собой, так и не сказали, кто из этих крестьян его семья, где его дом, да и сохранился ли… Пока Настоятель со свитой трапезничали, Трес отпросился походить немного по окрестностям, якобы, своими глазами узреть то место, где прошел грязевой сель, не тронувший деревню. На деле, ему, конечно, хотелось попробовать вспомнить хоть что-то из детства. Гористый пейзаж показался смутно знакомым, но ни саму деревню, ни людей Трес не помнил. Оставалось только бродить по склонам, аккуратно перешагивая хрустальные и очень холодные ручейки, которых здесь было в изобилии, так же, как и грязи, коровьих лепешек и окаменевших древних раковин. Больше всего ему понравились заросли каких-то огромных лопухов, похожих на конский щавель, только по плечо человеку, и каждый лист в руку длиной!... Трес даже попытался побегать среди них, ровно до того момента, пока не запнулся о невидимый камень. Бывший селевой сход, уже давно распаханный под поля, прославившиеся небывалым плодородием, не впечатлил его совершенно. Что тут можно понять, спустя столько лет?... Ну земля и земля. Трава густая, всходы богатые, сады стройные, коровы гладкие и круглые, как бобы в миске. Процветающая деревня, хоть и в глухомани. Возвращаясь к часовне, Трес обеими руками прижимал к груди целую коллекцию окаменелых ракушек, и был почти счастлив. Поездка оказалась не таким уж пустым времяпровождением. Ну, подумаешь, один белоснежный сапог в грязи по щиколотку; край подола в навозе, - это такие мелочи! Зато, на ракушках кое-где до сих пор сохранился радужный перламутр. Это же сколько им тысяч лет, мудрено и представить!.. - В саду положу, - решил Трес вслух, разглядывая самую длинную, и внезапно ойкнул, получив в голову зеленой паданкой. Вторая тут же просвистела мимо его носа, на волосок не задев. Это было так странно и неправдоподобно, что он даже не испугался, только остановился, удивленно оглядываясь. …Кинуть незрелой грушей в Младшего предстоятеля Златовратного Храма?... Для этого потребуются не только слабоумие и отвага. А хотя… Может, здесь так принято? Вроде пожелания благополучия, как на празднике Урожая в некоторых провинциях. Там, правда зерном осыпают… И не по голове. Трес продолжал оглядываться во все стороны; волосы черным водопадом так и мели по плечам и спине. Но никого не увидел. Зато услышал. Откуда-то сверху, с соломенной крыши одного из сараев: - Вот так черная швабра! Из ближайшего дома выскочила разъяренная девица, по виду – крестьянка, в простом платье из небеленого полотна, чепце и переднике. В руках она держала здоровенную кочергу, которой размахивала, как полководец, приступая к штурму сарая. - Зосимо! Зосимо, паршивец! Ты что, шкуренок мелкий, делаешь?! Вот скажу отцу: пусть всыплет тебе розог, чтобы три дня сидеть не мог! - Ай! – немедленно раздалось сверху. Девица развернулась к Тресу, с трудом переводя дыхание и убирая со лба выбившуюся из-под чепца прядь. Прижала одну руку к груди, вторую, с кочергой, убрав за спину, и поклонилась: - Ради всего святого, падрэ… - Голос ее заметно дрогнул. В этой деревне Златовратных храмовников знали слишком хорошо. - Не падрэ, - брат. Брат Трес, - поправил ее молодой священник, понимающе улыбнувшись. – Не волнуйтесь, сестрица, ничего не случилось… - Да как же не случилось!… - Милагрос! Что у вас опять? – На шум из дверей дома показалась еще одна женщина, на этот раз постарше. - Пусть сам расскажет! Зосимо! Живо спустился и встал на колени перед братом Тресом! При этих словах женщина в дверях покачнулась на враз ослабевших ногах и удержалась только потому, что вцепилась обеими руками в дверной косяк. - Элейна? – через двор торопливыми шагами приближался высокий, широкоплечий крестьянин в соломенной шляпе и кожаных башмаках, - очевидно, хозяин. – Что случилось, Элейна? - Это… - только и смогла выдохнуть та, но ее перекрыла Милагрос: - Простите его, брат Трес: этот негодник сегодня же всю ночь отстоит на горохе, и никогда больше… Трес, приметив неподдельный испуг на грани ужаса в глазах девицы, поспешил ее успокоить: - Да полноте, сестрица Милагрос; ничего страшного, детям свойственно проказничать. Он уже начал чувствовать неловкость, видя, как трясутся руки у Милагрос, и что хозяин с хозяйкой замерли на крыльце, точно привидение увидали. Даже Зосимо затихарился на крыше, судя по хрусту, дожевывая свои груши. - Все в порядке, это просто недоразумение, - как можно мягче попытался объяснить Трес перепуганным крестьянам, но тут чуть ли не с другого конца деревни донеслось зычное верховнонастоятельское: - Сын мой, Трэс Вэсэс Глориосо!! - Эм… - Пришлось спешно переложить ракушки в левую руку, прижав к животу. Еще раз улыбнувшись крестьянам, Трес размашисто благословил сразу всю семью и весело подмигнул высунувшему голову Зосимо. Мальчишка, не долго думая, показал в ответку язык в жеваной груше. Дольше медлить было нельзя. Трес развернулся и, стараясь вслух не захихикать, чуть ли не вприпрыжку кинулся по направлению к часовне. Только хвост на макушке заметался, да развились по ветру длинные концы серебряного пояса, завязанного на пояснице полубантом. - Мам? Пап? – спохватилась Милагрос, видя, что с родителями творится неладное. - Это… - снова прошептала Элейна и добавила: - Он. Муж молча сжал ее руку. - Кто? – удивилась Милагрос. – Вам знаком брат Трес? – И тут же испуганно прикрыла рот рукой, пораженная внезапной догадкой. – Брат… Трес… Зосимо, не выдержав, свесил вниз лохматую голову: - И чё? - Дурак! – Милагрос, не чинясь, за ухо спустила сорванца с крыши. – Это был твой старший брат! * * * Когда Трес, на ходу снимая вырезанный из скатерти фелонь, и раскланиваясь с толпой счастливых родственников малыша, пересек-таки улицу, его внимание тотчас привлекла другая толпа. Создавалось впечатление, что в доме Вейна тоже проходило какое-то мероприятие или, как минимум праздник. Трес удивился. Вроде бы, Вейн ни о каких праздниках не упоминал, да и выезжать ему совсем скоро, как бы даже не прямо сегодня… Или, может, он решил устроить «отвальную» вечеринку перед отбытием? Трес пригляделся. Толпа состояла сплошь из девиц. Странная получается вечеринка. Больше похожая на смотрины. Впрочем, об обычаях дарианцев Трес имел весьма смутное представление. Ему живо представилось, как Вейн выходит из дому, а девицы кидают ему под ноги, к примеру, зеленые ветви, фрукты, да хоть булочки с маком, или что там у дарианцев символизирует благополучное возвращение домой… На деле все оказалось немного по-другому. Девицы никого не ждали и внутрь не заходили. И вообще старались вести себя тихо, как мышки в подполе. Только, как те же мышки, шуршали юбками, ерзали, толкались и время от времени восторженно попискивали. Трес, подойдя, некоторое время с недоумением разглядывал эту волнующуюся копну разноцветных благоухающих шелков, кружев и перьев. Хотел было громко кашлянуть и шугануть все сборище, чтобы неповадно было заглядывать за чужой забор. Но любопытство пересилило. Дождавшись момента, когда одна из девиц наклонилась поделиться впечатлениями с соседкой, парень, не долго думая, просунул голову между ее плечом и кустом, рассмотрел, что там так всех заинтересовало на заднем дворе… И больше уже не помнил ничего, потеряв и дар речи, и способность к здравому рассуждению. *** Утро у сэра Рейна началось вполне себе обычно: тренировка, завтрак и душ. Единственное, надо было явиться в штаб для отметки о том, что красный рыцарь Айвейн Эрнест Рейн завтра убывает на задание, дабы к утру подготовили лошадь и собрали паек. Да и не мешало бы узнать кое-какие детали у капитана. Все стандартно, все по протоколу, а далее должен быть спокойный день, чтобы закончить домашние дела, если такие найдутся, и помедитировать. Но как, когда имеешь дело с «дурилкой пришибленной» (самая приличная фраза, что вертелась в голове у Вейна относительно некоторых бывших храмовников, когда мечник вернулся домой), все надежды на спокойствие летят мантикоре под хвост…. По возвращении, дом встретил рыцаря всепоглощающей тишиной, что сразу же насторожило. Деятельный Трес бесшумно работать не умел, и, занимаясь каким-либо делом, как успел заметить Вейн, еще и напевать любил. В доме было тихо, во дворе тоже, не считая кудахтанья соседских курей за забором и возмущенные вопли козла, которого детвора, опять же соседская, пыталась выгнать с грядок с укропом. Рейн осмотрел дом, заглянув во все комнаты и кладовки (а мало ли это чудище где убилось или придремало). Трес не нашелся, зато нашелся клочок пергамента под кухонным столом, очевидно слетевшей туда из-за сквозняка. Надпись на нем имела содержание из разряда: «Дорогой Вейн. Я ушел. Буду, когда вернусь.» - Да блять! - выругался мечник. - Этого мне не хватало! Еще искать его по всему кварталу! Первым делом Айвейн оббежал торговые ряды, даже в лавку с восточной косметикой зашел, несмотря на убийственный запах. Никто из торговцев Треса не видел. Хотел было к Мышу завернуть: маг вполне мог умыкнуть храмовника на опыты, но вспомнил, что Серого он встретил еще утром в штабе, тот собирался посетить архивы Тайной Канцелярии, что, собственно, надолго. К Фалерию сходить что ли?.. Пробегав несколько часов по Рыцарскому Кварталу и даже заглянув на полигон, Вейн был злой как горный черт. Куда провалилась эта напасть на всю голову, было неизвестно. В надежде, что Трес уже вернулся, мечник повернул к дому. Уже приближаясь к своей калитке, он заметил какой-то кипиш у соседей через дорогу: все цветами украшено и веселящаяся толпа во дворе. «День рождения, что ли, у кого?» - подумалось Вейну. – «Хотя нет, Альберт на службе, без него бы праздник собирать не стали, если только…» И тут сэра Рэйна постигло осознание: жена Альберта, что служил копейщиком в дворцовой страже, была коренная Валенсийка, переехавшая со всей многочисленной родней в столицу Дариана еще маленькой девочкой. Праздновать что-то в этом доме без хозяина могли только, если это был валенсийский религиозный обряд или праздник… «А кто на валенсийских религиозных обрядах и праздниках всегда есть? – спросил себя Вейн. – Правильно, храмовники. А кто сейчас единственный храмовник в этом городе, хоть и бывший?...» Как бы в подтверждение сделанного вывода рыцарь заметил в толпе знакомою черноволосую макушку. - Вот гаденыш! Мечник резко развернулся на каблуках и быстро пошел в сторону дома, чтобы сбросить пар и не удавить кое-кого прилюдно. А то ж это безобразие, что откликается на имя «Трес», само себя отпеть потом не сможет, а больше некому. Вейн, раздетый по пояс, метал ножи в стоящую на большом чурбане сосновую чурку. Ножи, которые поначалу выглядели плоской татуировкой, рыцарь снимал прямо со своей спины. От прикосновения пальцев лезвия приобретали объем и падали в ладонь. А через мгновение черный клинок по рукоятку оказывался в дереве. Три ножа - и чурка распалась на две половинки, клинки же растворились в воздухе, чтобы через секунду снова появиться на широкой рыцарской спине. Кто-то из девушек восторженно пискнул. Айвейн обернулся, зло сощурил глаза и метнул очередной нож в столбик забора. Дерево не выдержало такого надругательства и треснуло… Девки хором завизжали и, подобрав пышные юбки, прыснули в разные стороны, как вспугнутые таракашки. На поле неравной битвы остался один Трес, обалдевший, но не сломленный. - Вейн! Это было потрясающе! – восторженно выдохнул он мгновение спустя, хватаясь за заборную перекладину и сияя глазами на весь двор. – Когда видишь руку настоящего мастера – это всегда потрясающе! - Руку мастера он, блять, видит! – Лицо рыцаря закаменело от злости, и только глаза метали молнии. - Я искал тебя по городу гребаных три часа, чтобы по приходу домой наткнуться на валенсийский, чтоб его демоны во все дыры драли, шабаш! С тобой, нечисть тамплиерская, в главной, блять, роли! И что это за нахер «буду, когда вернусь», в твоей злоебучей записке?! Вконец охренел?! – Вейн грозовой тучей приближался к забору. - Ну, ты сейчас точно, руку мастера увидишь! Долго вспоминать будешь! В кошмарах сниться будет, что долго потом херни всякой творить не захочется! Чтобы «добыча» не успела испугаться и драть деру, мечник со скоростью, достойной своих клинков, метнулся к забору. Мгновение - и Треса уже тащат за шиворот во внутренний двор, подальше от любопытных глаз. На счастье Вейна, парень находился не в том состоянии души и тела, чтобы быстро испугаться. Не то, страшно представить, чем бы дело кончилось. Он только и успел невнятно охнуть и, уже оказавшись по ту сторону забора, во дворе, выпустил из рук фелонь и узелок с гостинцами, который ему навязала-таки бабка-соседка. - В…Вейн… я… ик! Что ты… зачем… ох… - За надом, - прорычал сквозь зубы Вейн. Дойдя до крыльца у выхода из кухни, мечник ловко сдернул с Треса длинную рубашку, закинув куда-то за спину, а поясом завязал провинившемуся в храмовнику руки, не туго, но крепко. Затем, сел на ступеньки, перекинул парня через колени, не забыв попутно спустить с него штаны. Следующее, что почувствовал Трес, была тяжелая рыцарская ладонь, с громким шлепком опустившаяся на правую ягодицу. Трес, на которого разом осыпалось столько впечатлений, не успевал не то что среагировать, - даже обдумать, ОСОЗНАТЬ, что происходит. Скажи ему кто днем раньше, что Вейн, дубовый рыцарь, колода бесчувственная, озвереет до такой степени, что осмелится поднять на него руку, - не поверил бы и осмеял! А вот сейчас было точно не до смеха. Айвейн с механической четкостью отвешивал удары по покрасневшим половинкам тамплиерской задницы, чередуя их между собой в случайном порядке, чтобы каждый удар был неожиданным. Чтобы «жертва» не расслаблялась. Ягодицы каждый раз испугано поджимались. Рыцарь всерьез стал входить во вкус. Как же давно он хотел этого валенсийского козленка отшлепать за все его идиотские выходки! - Будешь знать, паршивец, как шароебиться неизвестно где! Давно тебя, нахрен, выпороть пора было! А все нельзя, да нельзя – отдача замучает! Да похер на отдачу! Пусть замучает. Зато воспитательных пиздюлей получишь, поумнеешь! - приговаривал мечник между ударами. Злость постепенно уходила, но «карающая длань» пока остановиться не могла, продолжая звонко опускаться на многострадальную попу. Трес. …Вейн дотащил меня до входа в дом, и я подумал, что поволокет меня в одну из комнат, - ну, мало ли, чтобы соседи не слышали, как он будет меня отчитывать… Но не тут-то было. …Моя рубаха! Что?!... Мои штаны!... Я настолько не ожидал ничего подобного, что даже не испугался. А, впрочем, и не успел бы: так стремительно все произошло. В следующую секунду я уже лежал, перекинутый через колени севшего на ступеньки Айвейна. А еще через секунду сэр Рэйн принялся от души хлестать меня своей благородной рыцарской дланью по красивой попе. В другой ситуации, если бы кто-то попытался меня раздеть, я бы, наверное, умер, но продолжил биться за одежду до последнего. А тут… Не последнюю роль сыграло и доверие, которое я питал к Вейну с самого начала. Ну не мог же, в самом деле, рыцарь, назначенный королем в телохранители, поднять руку на своего подопечного!... Получив первый увесистый удар по мягкому месту, я понял, что система таки дала сбой. Мог. Мог он поднять руку. Более того, Вейн продолжал это делать, безостановочно матерясь сквозь зубы. Наверное, он рассчитывал меня таким образом вразумить, да и, видать, вправду я его на этот раз выбесил. Он даже говорил что-то в духе «как же ты меня достал!», только я уже не в состоянии был слушать… Пришлось закусить край ремня, чтобы не взвыть на всю улицу. Между тем, мысль в мозгу начала формироваться, но совсем не та, на какую бы надеялся Вейн, и какую пытался вколотить мне, беглому храмовнику, через «задние ворота». Я не раскаивался. …Создатель Всемогущий!... Я ведь… лежу на Вейновых ногах!! И я голый! Да, я совершенно голый, если не считать завязанного на руках ремня и штанов, сползших ниже колен!!!... Меня никто еще голым не видел и никто меня голого не касался никогда!... А тут не абы кто, а ВЕЙН! Касается моей обнаженной спины. Ну хорошо, и лупит… Но это вторично! Я даже как-то не сильно на этом заострился: настолько новы и сильны были все прочие ощущения. А надобно сказать, что на тот момент, когда Вейн перетаскивал меня через забор, я уже был немного на взводе. Ну еще бы, после такого-то зрелища! Я и так-то не могу равнодушно на него раздетого смотреть, а тут еще это… эта… тренировка с ножами… Никогда ничего подобного не видел… Есть от чего с ума сойти! Неподобающий стон так и рвался наружу; пришлось сжать зубами конец ремня и крепко зажмуриться. И попытаться не думать, как это все, сейчас происходящее, выглядит со стороны…. О том, что я, наконец, оказался в его руках!... Я знаю, что он сейчас обнажен по пояс; я чувствую его бедра своим телом; и его ладонь лежит у меня на спине… А грубое полотно его штанов раз за разом цепляет мои соски, нежную кожу живота, напряженную плоть… … Святые Угодники, я что, весь – сплошная эрогенная зона?!... Не думать об этом! Не думать! Не думать! Не думать!... Он не должен знать о том, что со мной сейчас творится; он же, вроде как, наказать меня решил, мне следует раскаиваться и думать о своем плохом поведении… …Вейн… Ах, Вейн… Такой близкий… Такой желанный!... Вейн… Пусть остановится… немедленно… я же сейчас… - …Веееейн!… …Когда я спохватился, что застонал вслух, было поздно. Только сообразил, что мой хранитель тела меня больше не лупит, а в наступившей тишине шумно разносится мое тяжелое дыхание. Нужно было действовать быстро. Пока Вейн не опомнился, я, неловко утерев набежавшую слюну о собственное плечо, поинтересовался: - Могу я уйти? Полуобморочным голосом, стыдобище. Только бы он мне в лицо не заглянул!… Дождавшись, пока мечник ослабит на мне ременные путы, и кое-как одной рукой подхватив, а еще того менее – натянув на место штаны, я опрометью кинулся мимо него в дом, по пути пару раз приложившись о стены то одним, то другим плечом. Добежав до ванной, завалился внутрь, чуть не снеся порог и хлопнув за собой дверью, и, не долго думая, задвинул внутренний засов. После чего, окончательно ослабев, съехал по стенке на пол и схватился за голову. Ну вот. Только этого мне для полного счастья не хватало! Хорошо, если до Вейна не дойдет, что сейчас со мной было. А если дойдет… решит, что я мазохист. Из состояния медитанивного созерцания покрасневшей тамплиерской задницы Вейна вывел протяжный стон; кажется, это было его имя. Рука замерла, так и не отвесив следующий удар. Снизу тихо прохрипело: «Могу я идти?» Рыцарь заторможено кивнул и отпустил Треса, предварительно освободив ему руки. Парень, подобрав штаны, быстро дал деру в дом. Громко хлопнула дверь ванной и щелкнула задвижка. - Бляаааа… - Айвейн закрыл ладонями лицо. Что же он наделал?! Не к месту вспомнились шутки Мыша про «выпороть и выебать»; еще чуть-чуть и точно бы отымел Треса прямо на кухонном пороге. Хорошо, что паршивец успел сбежать, пока мысли Вейна собирались в кучку. А этот товарищ… еще и на штаны ему кончил. - Похоже, пороть было бесполезно, - пробормотал себе под нос мечник. Но не успел сэр Рейн развить свою мысль дальше, как услышал крик со стороны калитки: - Эй! Есть тут кто живой? Серый Мыш всегда любил появляться вовремя. Вейн, не затруднив себя поиском рубашки, поплелся открывать Ольрису. Тот мог сам играючи снести всю домовую защиту, только из-за того, что их светлость ждать заставили. - И что сиятельному магу понадобилось в обители скромного мечника? – спросил Рейн. – Неужели архивы Тайной Канцелярии не впечатлили тебя настолько, что ты уже их покинул? - Ай! Да что я там не видел! Ничего нового, - отмахнулся Мыш и, окинув взглядом фигуру рыцаря, нехорошо прищурился. – Что это у тебя за видок такой похабный? А Трес где? Воцарилось молчание. - Что ты ему сделал? - По пальцам Ольриса побежали искры магии. - Воспитательную беседу провел; в ванной сидит, - отчеканил Вейн, отводя глаза, и тихо добавил: – Ему, кажется, понравилось… - ЧТО?! Трес! Этот имбецил над тобой надругался?! – Мыш уже неся в сторону дома… Трес, переживавший нешуточный стресс, сидя на перевернутом тазике в ванной, услышал шум в окошко и встрепенулся. Серого мага можно было не бояться. - Ольрис! – Парень обрадовался Мышу, как родному, и за малым не кинулся ему на шею. Выглядел беглый храмовник не менее живописно: волосы встрепанные, на щеках дорожки от потекшей сурьмы. На запястьях – пятна будущих синяков от ремня. А сам в одних серых штанах, и те все в песке сверху донизу. Типичная жертва насилия. Маг, обозрев сию картину, так весь пошел сиреневыми искрами, что даже шнурок, до этого лежавший на плечах мохнатым шарфиком, встревоженно зашипел. - Что этот козел с тобой сделал? – зашипел Мыш не хуже своего питомца. Трес невольно потянулся рукой к пострадавшему месту. - Ну… Ничего особенного… Я просто сглупил… В очередной раз. Вейн был прав. Мне надо тщательнее обдумывать свои поступки… Мыш схватил парня за плечи, напрочь забыв про возможную отдачу, и пару раз тряхнул. - Трес, приди в себя! Этому долбоклюю деревянному сказано было: не трогать, охранять и сдувать пылинки! Я ему яйца откручу, если он на тебя покуситься посмел! - Ничего не надо ему откручивать… - Трес, точно так же отводя глаза, как до этого Вейн, начал заливаться смущенным румянцем. – Я провинился. А он меня… Просто отшлепал. Не надо его осуждать. - ОТШЛЕПАЛ?!!!!! - Возмущенный вопль разнесся на весь дом. Испуганный Пушок, соскользнул с шеи и нырнул в сумку, что висела у мага на поясе. - Айвейн Эрнест Рейн, ну все, блять, хана тебе! - Ольрис развернулся к выходу из ванной, чтоб найти рыцаря и отвесить ему десяток фаейрболлов. Все равно не сдохнет. - Нет!! – у Треса хватило ума перехватить мага за руку и втянуть обратно в ванную. – Не надо, Ольрис, я тебя умоляю! У него и так важное задание на носу, он нервничает… А у меня к нему нет претензий, все нормально! Ну подумаешь, отшлепал, с кем не бывает… - Трес до того не привык так нагло врать, что аж голос дрогнул. Вот уж точно: его касаться нельзя было, а не то что раздеть и выпороть… - Не колышет! - снова начал маг, а потом вдруг запнулся и удивленно взглянул на Треса. – Так, стоп! Только не говори мне, что тебе понравилось! - И, припомнив вид вейновых брюк, ехидно добавил: - Так понравилось, что ты аж кончил. Смутившись окончательно, Трес только закрыл руками пылающее от стыда лицо, выдохнув со стоном. Даже не подозревая, что повторяет жест Вейна. - Ольрис, прости. Я не смог себя контролировать… Мыш со вздохом опустился на лавку. - Интересно девки пляшут... Задница-то сильно болит? Рука у рыцарей обычно тяжелая.... - Ну… Тяжелая… - согласился Трес, поправляя штаны. – Да не беспокойся, заживет до свадьбы… Гм. До чьей-нибудь. А ты… по делу же пришел, наверное? - Я собственно за тобой пришел, в гости забрать, - ответил маг. - У меня там пара свитков на древне-валенсийском, со всякими легендами. Перевод туго пока идет. Но я подумал, может тебе интересно будет. Кстати.... - Ольрис полез в сумку. - Тут у меня мазь была общезаживляющая, всегда с собой таскаю из-за мужа-дебила, который дня без травмы прожить не может. Маг извлек из недр сумки глиняную баночку, - не без помощи шнурка, который наловчился искать хозяину нужные предметы. - Сам намажешься или помочь?... - Помоги…