***
В какой момент человек понимает, что любит? Едва ли кому-то удавалось дать точную датировку, или указать событие, которое этому поспособствовало, однако никто не отрицает, что в какой-то определённый момент все действительно изменилось. С одного прикосновения, взгляда, поступка начался необратимый процесс сплетения судеб двух ещё недавно чужих друг другу людей. Лунный свет уже успел проникнуть в комнату. Будто робкая гостья, он медленно изучал каждый уголок жилища и открывал его тайны. Шкаф, кованная ножка кровати, отбрасывающая изящную тень на ковёр, порог двери, вешалка в углу… Леон окинул взглядом комнату. Здесь прошла его юность. Здесь он скрывался от мира в те минуты, когда было совершенно невыносимо. Когда прежде чем действовать необходимо было обдумать ситуацию, разобраться в ней. Когда в поисках ответов на свои вопросы он обращался к книгам. Когда он чувствовал, что отец и мать отдаляются от него, каждый погруженный в собственные горести и заботы. Здесь он чувствовал надёжное укрытие, берег, к которому можно пристать в случае бури. Эти стены взрастили из юноши глубоко мыслящего мужчину, способного принимать решения и нести за них ответственность. Эта комната была связана с отцом. Практичный интерьер, ничего лишнего. Да и что может быть нужно солдату кроме кровати, письменного стола с креслом и шкафа для хранения военной формы? Так считал отец — генерал Василий. Форма и звание настолько вошли в его жизнь, что даже сняв китель, находясь в кругу семьи, он всегда оставался генералом. И как часто бывает, отец, решительно не замечая, что его сын обладает более тонкой душевной организацией, с ранних лет и в Леоне воспитал военного, в совершенстве изучившего язык приказов и подчинения. В какой момент Леон узнал язык любви? Когда открыл для себя это чувство? Как любой ещё только начинающий карьеру молодой мужчина, Леон принял это за отцовскую любовь и заботу о его будущем и в некоторой мере был благодарен ему за все, что отец смог дать ему. Дал ли Василий ему любви? Ещё несколько лет назад, возможно, ответ Леона был бы другим. Но теперь он точно знал, что без влияния отца он не был бы таким, какой есть сейчас. Каждое событие, каждый человек, присутствовавший в жизни Леона, научили его и добру и злу, стали ему жизненными учителями, сделали его именно таким. Любящим Леоном. — Моя Хиляль, если бы ты была сейчас здесь, в этой комнате, — Леон задумался, — что бы ты сказала об этой комнате? Никогда раньше он не думал о том, чтобы пустить кого-то кроме родителей в эту часть дома, практически в часть своей души. Даже новоиспеченного братца. Впрочем, тот тоже не проявлял особого рвения, проводя больше времени с матерью в разъездах по местным достопримечательностям. Вот и теперь Вероника с Али Кемалем уехали в соседний город к родственникам, и Леон остался дома один. Взгляд его зацепился за висевшее пальто. То самое, ещё хранившее запах духов его возлюбленной. Лейтенант отложил перо, встал из-за стола и подошёл к вешалке. — Хм, раньше ткань так не топорщилась… проверял же перед отъездом…— опушённая в карман рука нащупала небольшой предмет, — nedir bu? что это? Вытащив предмет и подставив его лунному свету Леон потерял дар речи. С минуту он стоял неподвижно и только глубоко вдыхал воздух, как будто вот-вот задохнётся, после чего в качестве жеста успокоения провёл рукой по волосам, усмехнулся и посмотрел на небо. Лёгкая усмешка тронула его губы, вокруг глаз появились морщинки, он не мог поверить, что все происходящее реально: — N-n-nasıl?! К-к-как?! — Это кулон? Это ее подарок! Леон принялся рассматривать находку, но до того растрогался и поддался нахлынувшим чувствам, что рухнул на кровать и прижал руку с заветным подарком к груди: — Bunu ne zaman yaptı? Когда она успела это сделать? И как она успела его положить туда? Моя Хиляль, моя проворная мастерица, — тепло разлилось по телу лейтенанта. Маленький прощальный жест девушки согрел ему сердце. Мужчина вдруг почувствовал, насколько сильно он тосковал по ней, и насколько сильно он обманывал себя, твердя, что может быть поездка что-то изменит, позволит вернуться к привычной жизни, забыть, пережить. Да, он любил эту девушку. Любил всем сердцем. И теперь к нему пришло окончательное осознание, что его «привычная жизнь» протекала именно там, рядом с обладательницей волос, которые были спрятаны в маленьком кулончик, а не здесь в Афинах, его родном городе. Он уже не сможет жить по-другому, он перестанет быть самим собой, если останется вдали от Хиляль. Леон не заметил, как заснул с блаженной улыбкой на лице. Теперь любые богатства мира не смогли бы сделать его счастливее. «Она позаботилась обо мне, сделала его своими руками, она помнит обо мне…» Воображение Леона теперь рисовало картины Хиляль, когда и она в свою очередь найдёт в типографии его подарок. И как тут не поверить, что они созданы друг для друга, если даже в один день и час их посещают одинаковые мысли и одинаковые намерения относительно друг друга. Сделать подарки в один день! И одинаково их подарить! Мысли потянули за собой сны.***
Они сидели на траве, прислонившись к дереву и уткнувшись друг в друга, как им казалось, целую вечность. Целую вечность Хиляль хотелось сидеть на руках Леона и чувствовать кожей его мягкое дыхание. Чем ближе становилось их знакомство тем сильнее перед Хиляль раскрывалась необычная привычка Леона: коснуться кончиком носа ее ресниц, а затем уткнуться носом в ее закрытое веко. В такие минуты Хиляль чувствовала и утешение, и спокойствие, и безопасность, и глубокое доверие. И в довершение всего в такие моменты Хиляль хвалила Аллаха, что не носит ни грамма косметики. К счастью, теперь косметика не грозила оставить на носу Леона никаких следов, и ничто не мешает ей почувствовать прикосновение любимого носа. В его объятьях и под его пристальным, изучающим взглядом Хиляль чувствовала себя особенно красивой, и восхищение в глазах Леона красотой ее кожи, ее мягких и пушистых ресниц, ее прямым немного вздёрнутым носиком и, конечно, красотой ее темно-зелёных глаз служило тому видимым подтверждением. Удивительно, что Хиляль боялась сравнения со своей сестрой и считала, что на фоне красоты Йылдыз ее саму мало кому удавалось заметить. На самом же деле, трудно было не оценить эту пробивающуюся сквозь маску решительности и непреклонности нежность, ранимость и красоту молодой девушки. Удивительно как порой в человеке сочетаются такие несовместимые на первый взгляд черты характера? Огненная страсть, желание бороться, преданность Родине и жертвенная любовь к ней и вместе с тем романтичность восприятия окружающего мира, некая доля наивности и смирения перед тем, что приготовила судьба и бесконечная чувственность и открытость этому миру. Не всему миру без разбора, но тем людям, которые становятся для неё всем миром — родителям, сестре и брату, и теперь ему -Леону. После выстрела всего за несколько встреч все стены с таким трудом возводимые Хиляль в душе пали. Но не растворились. Они будто открыли Леону вход в сад ее души, и когда он вошёл туда, тихонечко закрыли за ним ворота, оставив влюблённых наслаждаться обществом друг друга подальше от посторонних глаз. Странным образом Леон чувствовал, когда его турчанке надоедало сидеть в одном и том же положении, и он с проворностью дикого зверя предугадывал малейшие ее намерения. Вслед за глазами он принимался осторожно исследовать лицо Хиляль, согревая ее при этом своим тёплым дыханием. Опускаясь сначала к ее носу, он, оказывается, любил прижиматься к нему с одной стороны так, чтобы губы уже почти соприкасались, но он все ещё не переходил к поцелую. Тянул удовольствие. Эти короткие моменты безмятежности, когда можно насладиться присутствием и прикосновениями друг друга. В след за носом он переходил к ее пухлым щекам, затем возвращался вверх к ее вискам, едва едва задевая губам ее скулы. Порой Хиляль удавалось вывернуться из крепких объятий Леона и коснуться губами кончика его носа. На что она будто напроказничавший ребёнок удостаивалась строго, и вместе с тем удивленного ее неисчерпаемой смелостью, взгляда Леона и покорно возвращалась на место, подставляя ему щёчку или лоб. И он продолжал свой путь. Какое удовольствие получили оба от этих нежностей. Каждая клеточка Хиляль плавилась словно мороженое на летнем жарком солнце. А ещё дуэль. Своеобразная дуэль взглядов между ними каждый раз становилась любимым моментом девушки. Их лица находились настолько близко друг от друга, что взмахами ресниц Хиляль задевала ресницы Леона. На некоторое время они непрерывно смотрели друг другу в глаза. Прав был тот, кто сказал, что душа человека отражается в его глазах. Хиляль могла с уверенностью сказать, что глаза Леона, как и его душа, были отражением ее собственной. Первой взгляд неизменно отводила она. Нельзя же допустить, чтобы грек прочитал в ее глазах все чувства! Вот ещё! Разве можно позволить дать ответы на все вопросы сразу? Да и сама Хиляль ответов на многие из них не знала. Не знала, как сказать миру о своих чувствах. Не знала, какой теперь для них существует выход, и существует ли он. Не знала, что делать с этой любовью. Одно она знала точно, теперь жизнь ее изменилась и вычеркнуть Леона из сердца станет для неё невыполнимой задачей. И имя его уже так сильно укоренилось в ее сердце, что оно уже не сможет никого больше туда не впустить. — Странно, что он заметил меня, как говорит, ещё тогда, при нашей первой встрече, ведь там была Йылдыз, — пронеслась в голове Хиляль мысль, которая, впрочем, была сразу отброшена как неправильная. — Странно, что никто раньше не успел посвататься к этой девушке. Как можно остаться равнодушным к этому огню, пылающему в ее душе, к этой невероятной страсти и упорству? — подумал в ту же самую минуту Леон, крепче прижимая к себе свою патриотку. Это был день его отъезда из города. Ещё пара минут и ему придётся отпустить ее. Придётся отпустить надежду на то, что она уедет с ним подальше от этой войны. Придётся смириться, что частичка его души и его сердца навсегда останется теперь в оккупированном городе. Здесь, рядом с ней. С его любимой Хиляль.