Темные времена

      Обычно полнотелая, Вельга осунулась. Кипенно-белая кожа стала полупрозрачной, отчего голубые вены, которые Рослав сравнил с северными реками, просматривались отчетливее. А большие серые глаза — пожалуй, единственное, что красило болезненное лицо девушки — отрешенно смотрели в окно.       Нянюшка тихо напевала о царевнах-птицах, о заморских краях, о тающих на заре звездах, пока заплетала девичьи волосы. Ее воспитанница — не живая и не мертвая — сидела прямо, неподвижно и безмолвно. И старой «мамушке» не было большего несчастья, чем наблюдать, как Вельга угасала. Полонянка не знала, чем бы отвлечь девушку, чем утешить. Она неуклюже и с опаской заговаривала о новом женихе, о прекрасном тереме. Рассказывала, что слышала от слуг, что видела.       Вельга не отвечала. Ей не нужно было ни дорогих даров, ни нарядов княгини, ни славящих песен над кострами. Лишь бы всё так же склоняли ветви калины, все так же шёл бы снег, а Рослав обнимал бы её. А она, рассыпав свои ягоды, путала бы пальцы в его белокурых волосах.       У Рослава были припухшие и изрезанные морозами губы. И когда он целовал Вельгу, на них выступала кровь. Вся короткая любовь их была такая — чистая, как первый снег, горькая, как алые лопнувшие ягоды, и с привкусом запекшейся крови.       Первые дни после смерти Рослава, Вельга не могла придти в себя. Он чудился ей и в лицах, и в голосах. Это было самым страшным мороком. И сначала она не могла поверить, что это случилось, что Рослава больше нет. Потом пришло пустое осознание, что больше она его не увидит. Девушка убеждала сама себя, что все забудется, что и не знала она его, не любила. Так отчего же тогда не было покоя ей ни в дне светлом, ни в ночи чёрной?       Когда руки Нянюшки уже затягивали на косе последний узел тесьмы с косником, из раскрытых окон полился колокольный звон. Девушка вздрогнула, словно ее обдали ледяной водой. Пальцы сжали края сарафана.       Когда Рослава привезли в столицу, тоже звонил колокол. — На праздник пади зовут, — пробормотала женщина, заканчивая с волосами Вельги и убирая резные гребни. — Сегодня Светослава великим князем нарекут, вот и созывают народ, — она скользнула взглядом по неубранному столу с горшками и мисками, в которых остывали праздничные яства. — Ты поела бы, милая. Больно мне на тебя смотреть, как заморишь себя. Что сама изведёшься, милого не вернёшь, лишь бед накличешь. А ты, Велюшка, ради меня, старой, съешь хлеба — посмотри, какие румяные караваи испекли! А хочешь, сведу тебя на ярмарку? Аль в сад? Девушка только качала головой. Скрипнула дверь, Нянюшка поспешно поклонилась, завидев господина. — Вон поди, — махнул рукой вошедший Вольха на служанку. Та повиновалась, кинув взгляд на свою молодую госпожу. Посадник обошел скамью, на которой спиной ко входу сидела его дочь. Он впервые решился поговорить после тризны. Уставшее лицо с пролёгшими глубже морщинами и сухими сжатыми губами. Лишь очи отчего-то темны, словно не давала ему покоя потаённая тяжелая дума. — Полно скорби, Вельга. Рослав и моему сердцу был дорог, — голос чуть надорвался, но это было лишь на мгновение. — Новое солнце взошло, новый князь нынче в Славне. — Есть ли мне дело до того, батюшка? — пробормотала девушка, отводя глаза от окна, но так и не поворачиваясь к отцу. — Нет дела? — старый посадник ухватил дочь за запястье. — Приди уже в себя! Думаешь, ты одна его любила? Но он уже в Отцовых чертогах, а ты — здесь. Так великий князь решил. — Боги на меня указали, — ее губы изогнулись, — я должна была пойти за ним. — Глупая баба! — выдохнул мужчина, поддевая подбородок Вельги и поворачивая ее лицо к себе. — Забудь уже! Князь за братом рабыню отправил и принес щедрые жертвы. А нужно будет жрецам еще — пусть Светослав хоть всех невольниц на рынке возведет на краду. А ты не понимаешь, что времена изменились? Новый князь захочет — так и реки вспять повернутся! И ему стоит только приказать, и моя голова будет красоваться над воротами столицы! — Отчего ты беспокоишься? Разве провинен в чем? — Вельга подняла испуганные серые глаза. — Есть за что великому князю меня держать в немилости, — пробормотал Вольха. — Теперь уже не важно. Важно лишь то, что ты станешь Светославу женой. Нет женщины на Севере выше, чем княгиня Славичей. Девушка всхлипнула, опустив плечи. — Я не могу, не могу. Ты хочешь, чтобы я заступилась за тебя, хотя даже не знаю, за что ты навлек на себя гнев великого князя. Ты хочешь, чтобы я была сильной, чтобы возвеличить наш род. Но я не могу. Мне страшно. Я — слабая. — Ты будешь сильной. Ты даже не представляешь, какую власть обретешь, когда станешь делить с ним ложе, — он провел ладонью по щеке дочери. Вельга задрожала, а в ее опущенных ресницах путались слезы. — И даже Парфирь не будет тебе ровней, коли родишь Светославу сына — наследника всего Севера. Подумай, тогда и я, и твой брат будем в безопасности. Иногда девушка не могла понять, смотрит на нее отец как на свою дочь или как на товар, за который предложили большую цену. И, конечно же, от этих мыслей ей становилось горько. — Ты хочешь, чтобы я платила за твои ошибки? — Не разговаривай со мной так, Вельга. Не забывай свое место перед мужчиной, — проговорил он тихо, но уже жестче. — Ишь, затворница! Поплачь, помолись. Только помни, что казнят меня — казнят и твоего брата. Мне нужно, чтобы ты была весела и красива. Видят боги, горе тебе не к лицу. А твоему будущему мужу не может понравиться зареванная девица, — Вольха поднялся. — Сегодня для Севера взошло новое солнце, и оно не будет светить — оно станет лишь сжигать.       Вольха Селениныч остановился за дверьми комнат дочери. Оглаживая бороду, он думал, что сейчас, переживая своё самое опасное падение, он как никогда стал близок к вершине. И мысль о возможном наследнике Севера — его внуке — глубоко засела в голове старого посадника.       А вечером, когда слезы у Вельги закончились, а лицо её болезненно раскрасневшееся обтерли влажной тряпицей, в горницу сестры пришёл Любомир. Мальчик взволнованно замер на пороге, словно боялся. Но стоило Вельге обернуться на него, как тот бросился ей навстречу, обнимать. Он сбивчиво говорил: — Батюшка разрешил прийти. Я все спрашивал за тебя, а он сказывал, мол, хворая. А тогда я думал, когда ты на ладье, что все уже ... а тут! А он приехал! А батюшка прощаться уже велел. А князь тебя забрал, спас! Я когда увижу его, в ноги ему кланяться буду! И в дружину его пойду! А пока отец на празднике, я ... Мальчик вдруг разрыдался, прекратив свои путаные речи. Уткнулся лицом в шею сестры. Вельга обнимала его худенькие плечи и гладила льняные вихры. — Я здорова, здорова, — шептала дочь посадника. — Дурно мне на тризну стало от макового вина, вот и приболела. Но уже все прошло. — Правду сказывают, что ты у князя останешься? Я без тебя в Сечну не поеду! — Правду. Здесь теперь жить стану, но ты батюшку не гневи! Если прав он, вам обоим лучше сразу уехать будет ... Но ты не думай об этом, Мир! Все у меня ладно будет! Справят на третьей седмице свадьбу, так и беды знать не буду! Видел ведь князя, так скажи, хорош ли? Он хлюпнул носом: — Большой такой, взгляд гордый. И сапоги красные. А шлем! С личиной: солнце киноварью надо лбом, наносник золоченый! А меч какой! Такой разве сыщешь! — Так уж шлем золоченый! Баишь! — выдавила улыбку Вельга, подбадривая брата. — Ничего я не вру! Я когда вырасту, стану великим воином, у меня не только шлем, все золотым будет! — он отстранился, обтерев щеки рукавом. — А когда я стану сильным, я смогу увезти тебя домой ... — Что ты, разве можно? Да и... Здесь мне суждено остаться, в этом тереме. Вельга чуть сжала ладонь Любомира, улыбнувшись. А сама думала, что нет ей никого родней брата во всем белом свете. И, коль есть чего опасаться отцу, она должна уберечь Мира. — Тебе нужно будет уехать с батюшкой. И не спорь, так надо. Но когда ты станешь большим, ты сможешь приезжать ко мне всегда, когда захочешь. А пока я буду тебя навещать. Должен же кто-то за тобой приглядывать. А муж мой не деспот поди, отпустит погостить, не станет ведь силой держать. Мир кивнул, соглашаясь. Будет ему ещё время прийти, спрашивать снова и снова. Она ответит лишь то, что он должен услышать.

***

      Истаивала в рассвете первая седмица, как Вольха с караваном невесты прибыл в Славну. Сам посадник почти не бывал в тереме, ссылаясь на приготовления к свадьбе дочери. Вельга все так же хранила свою скорбь далеко от людей, лишний раз не показываясь. Но теперь к ней заходил Мир, а девушке вовсе не хотелось расстраивать брата. А потому она даже согласилась выйти с ним в открытый коридор, огибающий терем по второму ярусу.       Голову Вельги накрыли тонким платком, заменившим тяжелое покрывало, перехватив по лбу расшитой бисером тесьмой. Смотреть из-под ткани было несложно, и даже не так уже кружилась голова, когда девушку вывели из палат. Влажный утренний воздух привел ее в чувство. Адарочка принесла скамью, на которую опустилась Нянюшка, подзывая Вельгу, но та не подошла, а встала у ограды, Мир рядом оперся о крашеный и оплетенный вьюном столб.       Полуденное солнце золотило крыши, стекало по скатам с гнездами ласточек и наличникам, освещая внутренний двор Княжьего терема: вытоптанную площадку, навесы и ход в "закут челяди". На удивление, было людно. — Со вчерашнего галдят, — сощурилась от солнца старая полонянка, расправляя на коленях шитье. — И все им неймется, словно береговых не видали никогда. — О чем ты? — Это она про княжича морского! — ответил первым Мир, свешиваясь с перекладины и выглядывая вниз. — Того, что в тали великому князю везли. Он вчера приехал, почти в ночь. — Да и на что смотреть? — пожала плечами старуха, пропуская нитку в иголку. — Из плоти и крови, как мы с вами. Незавидная участь из родительского дома пойти к государю, да голову сложить, коли не будут Берега покорны Северу. Однако, вовсе не на таля смотрело большинство собравшихся, а на схватку двух дружинников на затупленных мечах. — Вон, вон, смотри, — толкнул сестру локтем мальчик, повисая на перилах. — Вот тот, в тени, только пришел. Вельга всмотрелась сквозь тканый бледный туман платка. Любомир ткнул пальцем в нескольких мужчин, только спустившихся со всходов из терема. Она даже не сразу заметила среди них невысокого парнишку, сцепившего на груди руки и наблюдающего за поединком. Открытая широкая улыбка не выдавала незавидной участи молодого княжича.       Стройный, как струна. Белые, как морская соль, прямые волосы стрижены «под горшок». Кафтан был не северного кроя — так же длинен, но рукав долгий и двоящийся, что руку в рубахе продели в прорезь в плече, а сам рукав кафтана спадал по спине. Чудно да смешно, право слово! Но и такое непривычное платье нельзя было упрекнуть в дешевизне — ни княжич, ни его свита не скупились на отменную ткань — сами кафтаны у его гридей были чёрные, с белым шитьем и белыми же кушаками, а у царевича — синий, с отделкой серебряной нитью и красным широким кушаком. Рубаха княжича была густо расшита по своим рукавам лазурью, что даже казалась голубой, а запястья, где рукав собирался, держали серебряные витые браслеты. Плащей на приехавших не было. — А кто из береговых силой бы с нашим человеком померился? — выкрикнул кто-то из собравшихся. — Или так и станете стены подпирать? — Ты ли, горичанин, нам указ? — выступил вперед таль. — Великий князь меня сюда пригласил не для того, чтоб людей моих калечить. Он был совсем юн. Ещё не имел бороды, но, вероятно, уже носил свежее клеймо мужчины. Вельга даже подумала, что юноша был ненамного старше нее. — Никто калечить вас и не собирается, коли сами не поскользнетесь да не свернете себе шеи! — Полно. Не торопи наших дорогих гостей, Геней. Дай им отдохнуть с долгой дороги. Вельга помнила этот голос. Она шагнула ближе и увидела мужчину, сидящего среди своих людей. Даже в простой льняной рубахе он оставался князем. Он был так похож на Рослава, что у девушки перехватило дыхание. — Да ты сам выйди, княже. Ты ведь и против четверых устоишь, не шелохнешься. Будет береговым на что посмотреть. Светослав поднялся. — И сам, Геней, выходи. Можешь и топор свой взять. Посмотрим, умеешь ли ты не только с языком управляться, — рассмеялся златокурый мужчина. — Нам с тобой не пристало на "потешных" мечах биться, авось не мальчишки, — он извлек свой меч из ножен, оставляя их на скамье и шкурах. Геней оказался коренастым горичанином с огненно-рыжей бородой и в небеленой рубахе. Только у выходцев из Горичи были такие медные волосы, даже у мужчин заплетенные в сложную косу. В пару к нему встал дюжий ратник из северян, которому протянули меч.       Горичанин сделал полукруг по площадке, закатывая рукава и разминая изрисованные руки. Боевой топор на длинной ножке легко держался в его ладони. Светослав невозмутимо наблюдал за ним, выходя в центр.       Вельга крепче ухватилась за ограду. Нянюшка покачала головой, что-то бормоча про бахвальство.       Первым не выдержал ратник-северянин, высоко замахнувшись мечом и бросившись вперед. Светослав скрестил клинки, толкнув противника с такой силой от себя, что тот едва устоял на ногах. — Бой до первой крови? — топор в руках Генея очертил круг. Славич кивнул, расправляя плечи и готовясь к новому нападению.       Горичанин ринулся вперед, стараясь сделать выпад, но Светослав опередил его, нанося удары один за другим. Геней едва успел отразить сталь, подставив обух топора. Северянин же попытался подойти со стороны. Когда меч уже готов был опуститься на князя, тот вывернулся. Клинки ударились со звоном, потом сошлись ниже, засипел, взвизгнул металл. Светослав не забывал и о своем втором противнике, изогнувшись, отпрянув и почти столкнув между собой бросившегося вперед Генея и замахнувшегося дружинника. Взвилась медная коса, зазвенев медальонами. Вновь понеслась стремительная пляска, отшатнулась толпа, внутренний двор наполнялся лязганьем и скрежетом. — Я слышал, — с придыханием зашептал брат, — что князь зачарованный. Что ни огонь, ни вода, никакое войско его не возьмет! Мне бы так! Огневолосый опомнился первым, повернулся, пригнулся. Сверкнула серебром сталь. Удар, еще. Лезвие топора заскрежетало. Вельга не успевала следить. Выгнулись спины, вздулись мышцы под синей вязью. Острие меча дружинника прошло рядом с ухом Светослава. Князь зарычал утробно, резким движением перехватил левой рукой запястье северянина, толкнул его ногой в грудь. У того вышибло воздух, когда он полетел на землю. Готовый было рывком подняться, северянин даже не сразу заметил, что на его предплечье просочилось красное пятно, марая рубаху. Он с раздражением воткнул свое оружие в землю.       Оставшийся же на ногах горичанин не спешил. Светослав разгорячился за время поединка, крупные кудри налипли на его лоб, ноздри раздулись.       Стараясь сохранить стойкость и запал, Геней кинулся вперед, отталкиваясь от земли. Но разрубил воздух, где только что стоял князь. Воин обернулся вовремя, чтобы вскинуть топор и отразить удар. Он стиснул зубы. Вновь зашлась дикой песней сталь. Испещренное рунами богов Горичи топорище скололось, когда княжеское оружие врезалось в него. — Ну же, — прохрипел Светослав. — Покажи, как сильна моя дружина, как могуч Север! Лопасть топора отразила удар. И пока Славич собирался замахнуться вновь, обернувшееся уже рукоятью оружие Генея смяло щеку Светослава под скуловой костью. От более весомого выпада князь ушел, отскочив в сторону. Он тронул челюсть, проверяя. Кожа раскраснелась, однако кровь не выступила. Северянин ухмыльнулся, тяжело дыша через рот. Они сходились не спеша, приноравливаясь, оценивая. Кто-то из дворовых мальчишек засвистел, спугнув с крыш голубей, когда Светослав метнулся вперёд. Сопровождаемый вскриком удар был отражён высоко вскинутым топором. И нападавший воспользовался этим, уйдя от выпада под локтем, а после уже оказался за плечом у медноволосого воина. Это было лишь мгновением. Геней окинул взглядом прижатое к его шее оружие и ухмыльнулся, обтирая лоб. Под его кадыком проступила алая капля. — Твоя взяла. Светослав опустил клинок, затем обхватился за запястье с горичанином и коротко обнялся, по-дружески хлопая ратника по плечу. Отошедшему дружиннику оба кивнули. Внутренний двор наполнился ликованием и свистом. Горичанин подошёл к бочке с водой, зачерпывая пригоршню и обтирая лицо и шею. Кольца в его намокших усах сверкнули на солнце. Князь оглядел собравшихся, затем указал на кого-то. — Верест! Выходи, не то я уже заждался поединщика, который бы не просто отмахивался от мух своим мечом!       Вельга хоть и не знала наставника лично, слышала о нем от Рослава, как он по-отечески относился к молодому князю. И девушка забеспокоилась, поняв, что не хотела бы видеть поединка между ним и Светославом. А они стали бы достойными противниками друг другу. — Ты приказываешь мне, государь? — Пока лишь прошу. Хочу взглянуть, что за мужи пойдут за мной, коли Северу нужда будет! А тебя я сам испытать хочу, да и мне не так скучно станет! Дворовые, дружинники и слуги обернулись на княжьего ближника. Верест не двинулся с места, так и оставшись под навесом. — Не серчай, княже, но откажусь. Не стану для потехи биться. Светослав вскинул брови. — Так мы здесь разве играемся? Или боишься, что просто уже слишком долго не знал доброго боя? Костяшки на пальцах, которыми Вельга сжала ограду, побелели. Великий князь, словно почувствовав на себе взгляд, поднял голову на терем. И дочь посадника готова была поклясться, что взглянул он на нее. Малахитовые глаза сощурились. Вельга отпрянула вглубь коридора. — А знаешь, на сегодня будет довольно. Но нам с тобой все же придется встретиться один на один. Ты же не откажешься, брат, быть дружкой на моей свадьбе? Невесту ты знаешь, старших братьев у неё нет. Отчего бы тебе не сразиться в обряде за нее? Верест молча кивнул, сжав бескровные губы. Толпа радостно закричала. Княжий ближник, бросив взгляд вверх, на терем, скрылся в дверях Чертога. Светослав же провёл языком по зубам, во рту было солоно от болевшей десны.       Вельга хотела скорее вернуться в свои покои, затворить ставни, не слышать всех голосов внизу, что обсуждали предстоящий праздник.       Мир, отцепляясь от ограды, оглянулся на сестру: — Жаль, что меня не будет на обряде, — он почесал искусанную комарами руку. — А хоть глазком бы взглянуть на их бой! Он-то, конечно, не взаправду, но когда ещё такое увидишь! Но ты же мне расскажешь потом? — Расскажет, куда ей от такого настырного мальчишки деться! — проворчала миролюбиво Нянюшка. — От тебя ведь спасу нет, вон и батюшка твой все пропадает! — Нам лучше уйти, — пробормотала княжья невеста, обнимая брата за плечо.       А Вольхи Селениновича и вправду не было на Теремном дворе. Не видел он и прибывшего в столицу княжича Каменных Берегов, не слышал и вызова Вересту. Куда более важная встреча заставила посадника Сечны миновать Нижний город и выйти через южные ворота.       Стоял зной, и пыльный воздух душил старика. Благо, с торгового пути вела через полынь и репей короткая тропа к капищу. Оглянувшись на стены города и щурясь от солнца, Вольха зашагал быстрей.       Святилище было пусто. Исходила молочным дымом жаровня у подножия идола. Посадник положил поклон, обходя. Из-за редкой полосы берёз, за которыми стоял Божий дом, показался служитель богов, тут же скрылся и вернулся уже с верховным жрецом. Говорящий-с-богами махнул рукой в сторону рощицы за Божьим домом, в тень. — Пойдем, — опираясь на посох, он зашаркал босыми ногами. — Отчего один пришёл? Где Свегнев? — Так разве не мог я по другой нужде прийти? Я жертву хотел принести, помолиться. — Рад бы я верить, да не верится. Часто ли ты о богах вспоминаешь не в день их праздника? Так что не ходи вокруг да около, а говори. Вольха огляделся, но вокруг вновь было безлюдно и тихо, только постукивали амулеты жреца да шелестели кроны. — Больше нет веры Свегневу. Неспроста он воеводой стал при Светославе. — Ты думаешь, он мог предупредить о приезде Рослава? — жрец пожевал губами. — Если это так, Вольха, этот змей добился всего, чего хотел: Светослав на престоле, а Рослав — навь. И не лихие люди вовсе виновны, а те, что нынче в Княжьем чертоге пируют. А Верест? Он что? Намеренно воспитанника своего вперед отправил? — Не думаю, — покачал головой посадник. — Он же как пес Рославу предан был и по приказу лишь задержался в Сечне. — Он станет искать ... — пробормотал задумчиво старик. — А такой союзник нам был бы полезен. Хоть и не стоит забывать, что Светослав и Верест куда ближе друг другу, чем просто соратники и даже друзья. — Ты говоришь о Ксане? Уж чай больше десяти зим минуло! — Да. Я каждый раз вспоминаю о том, что Светослав украл ее у богов. Когда придет черед, достаточно будет напомнить Вересту, кто виновен в смерти Ксаны. И в гибели Рослава. Нам стоило бы только подтолкнуть боярина на верные догадки, как Верест сам бы понял. И тогда ... — он прикрыл выцветшие глаза. — Нам был бы в том прок, будь еще кто княжеских кровей. — Как избрали в Славне Славичей триста лет назад, так и другой род призовут. Нужно лишь верных людей на Севере искать. И род подревней да посильней. — Не стоит. Говорящий-с-богами перевел на Вольху взгляд: — Решил отступить? Не иначе, как и тебе нынче тепло и сыто, раз Светослав станет тебе зятем? — Я не о том. Ты, верно, знаешь, что Парфирь уже не даст ему наследника? А я разузнал в тереме, что князь привез с собой девку с Берегов, с которой там коротал ночи. Она ждёт ребёнка. И если она родит ему сына, он возьмёт её в жены. — Сохранят нас боги! Что ты говоришь? Неужели ты думаешь, что Светослав даст рабичичу княжеское имя? — Да. Я уверен. И я даже видел ее: косы — морская пена, кожа — молоко, уж было, чем князя взять. На сносях уже поди, вот-вот разродится. И повитуха сказала, что мальчика ждут. Никто еще об этом не знает. — И даже Парфирь? Она ныне хозяйка Славны. И потерпит ли другую подле мужа долго, а уж «тяжелую»? — верховный жрец остановился, его босые ступни смяли толстый мох. — Твоей дочери, Вольха, должно быть осторожной, в этом тереме ее не ждали. — Парфирь имела значение, пока Светослав сидел в Горичи — городе ее отца. Теперь она сама на Севере, здесь не ее земля. Да и Светослав больше не удельный князь. Хоть горичанка теперь и жена великого князя, да тяжело ее принимают. Но Парфирь я поостерегусь, не зря ведь ведьмой прослыла. «Слав» — это имя будет носить мой внук, а не сын девки, взятой мечом. Верховный жрец сомкнул на посохе пальцы. Его мутные блеклые глаза казались совсем белыми. — Я тебя понял. — Что скажут боги? Разве может им быть угоден рабичич на престоле Севера? — Боги не станут вступаться за иноземную рабыню. И коли княгиня не сама узнает, мы ей подскажем. В делах княжеских жен твои руки будут чисты. А Светослав ... Ему скоро дорога к ханам на поклон. Поедет — вернется ли, не поедет — запоет ветер Севера по солнцу Степи. — Уж недолго осталось. Ханам не понравится, что Светослав сам себя великим князем нарек, не поехал на поклон, дань не привёз. Не воспользовался бы его самовольством князь из Смольны! Он бы рад получить ярлык! А нам бы не торопиться с войной, выждать! Нужно убедить Светослава повременить, мол, сил набраться, не выступать пока супротив. Он бы поехал в Степь, упал бы ханам в ноги, привёз дары, да и обошлось! Время нам нужно, время! Боги не оставят нас, дадут моей дочери сына. Тогда и Светослав не нужен будет. Говорящий-с-богами поднял голову, всматриваясь в высокий диск солнца, и заговорил, обращаясь к самому себе: — Тошно мне от этой жары. И сердцу неспокойно. Буря будет. Вольха с сомнением бросил взгляд на безоблачное густо-синее небо. — Я не о той буре, что вода да гром. Я о другой, от которой не будет на нашей земле покоя. Не видеть бы того, что боги приготовили Северу. Больше не задерживаясь, жрец зашагал по тропе обратно к святилищу.

***

      После тризны, коли случалось быть «праву брата», ждали две седмицы, прежде чем проводили свадьбу. На веку Вельги такого не случалось, чтобы женщину забирали с крады, а уж «посмертную жену» — и тому подавно. Но все однажды случалось впервые. Вот так князь Светослав даровал ей жизнь, о которой та вовсе не просила. И вторая седмица истекла этой ночью.       На востоке всходило солнце — зачиналось огнём, алым заревом.       «Говорят, есть за Каменными берегами, за Рассветным морем, место, где Небо и Море солнце рождают. И города подле есть — дивные, чудные, не доплыть до них кораблям, не тягаться с пучиной и ветром. Песни пели про них, помню, да Нянюшка баила. Мне бы крылья — да в небо, и лететь бы, пока не окажусь в том царстве из янтаря и яшмы. Верно, и есть то Отцовы чертоги», — так думала княжья невеста, пока в малой избе ее обряжали к свадьбе, а долгую косу в последний раз заплетали по-девичьи, перевив кроваво-красной лентой.       Женщины говорили, что перед свадьбой нужно плакать, так меньше слез после нее прольется. Девушки пели и причитали, прощаясь с дочерью посадника. Лишь сама Вельга молчала, а глаза ее были сухими. После тризны не осталось у нее ни плача, ни крика.        Медленно, словно можно было отсрочить свою участь, невеста раздала «подругам» свои девичьи наряды и украшения, с каждой прощаясь. Но когда уже и сундук опустел, и слов не осталось, пришло время выходить. Поверх траурного белого сарафана обвили шею рядами бус, лицо же в последний раз закрыли покрывалом. Тяжелую ткань прижали коруной с долгими снежно-белыми лентами, терявшимися в складках кружева покрывала. И служанки, окружив невесту, вышли во двор.       Вельга смутно видела толпу из черни и горожан, что пришли посмотреть на будущую княгиню. Большая часть зевак и гостей будет ждать не здесь, а на берегу и в Чертогах, куда молодые приедут после обряда у Свят-древа. Но и от этих взглядов девушка не знала, куда спрятаться.       Под плач и песни незамужних девушек Вельгу подвели к раскрытым воротам. Собравшиеся остались за ними, не выходя, а невеста шагнула прочь. Зажмурилась. Голоса поющих звучали скорбно, словно перелетные птицы прощались с землей. И сердце девушки отбивало испуганный ритм, колотясь пойманной пташкой. Дрожали руки, а ноги готовы были подкоситься.       Рассвело.       Княжья невеста заволновалась, осторожно оглянулась. А вдруг передумал князь, не пришлет за ней? Но не успела девушка и осознать эту мысль, как в конце улицы зашумело, раздался свист, затем нарастал конский топот. И собравшиеся увидели, как перед воротами Теремного двора показались семеро всадников. Вельга покачнулась и отступила, когда вороной конь первого наездника пронесся всего в трех локтях от нее. Все семеро мужчин одеты были в черные вышиванки и черные же широкие штаны с синими кушаками. Лицо каждого было скрыто за маской.       Не все княжества уже проводили этот обряд, но род Славичей чтил традиции предков. А потому вспомнили и свадебные игрища, когда дружка жениха одевался Хороем — богом хворей и холода, а сам жених — Светаром — светлым божеством огня. В старой легенде говорилось, что Хорой однажды похитил Ризну — невесту Светара, обернувшись черным змеем, но светлый бог отыскал своего противника и поборол в поединке. Как ночь всегда уступает рассвету, как зиму сменяет весна, так и Хорой проиграл Светару. А игрища на свадьбу отдают дань победе света и жизни.       Первый и самый крупный всадник опустил взгляд на облаченную в белое девушку и едва заметно кивнул. Вельга, не чувствуя земли под ногами, приблизилась и протянула дрожащие руки. Мужчина освободил левую ногу от стремени, перекинул поводья и нагнулся над невестой. Девушка хотела было ступить в стремя, чтобы легче было сесть на коня, но «Хорой» уже ухватил ее за предплечья. В мгновение ока Вельга уже оказалась позади всадника. Она даже не успела должно принять такую помощь, благо, хватка была крепкая. Сесть ей пришлось боком, едва не запутавшись в юбках, и положить руки под локтями сидящего впереди.       Вновь засвистели по-молодецки из свиты дружки, и кони сорвались со своих мест. Вельга крепче прижалась к широкой спине под черной рубахой. Из-под личины были видны лишь пепельно-русые волосы чуть ниже плеч, перетянутые кожаным ремешком. Но дочь посадника и так знала, кого Светослав выбрал себе дружкой. Семеро наездников не гнали, но и Вышний город проехали быстро. Княжий терем скоро скрылся из виду, потонув в утреннем догорающем солнце. В черных гривах коней вились праздничные ленты, напоминая Вельге, куда они едут. И те, кто встречался ряженым на улицах Нижнего города, провожали их взглядами и радостными выкриками. Девушка боялась пошевелиться, опасаясь слететь. Пальцы, прижатые над крепким животом мужчины, занемели и чувствовали каждый вздох, когда вздымалась грудь.       Из-под вздувающегося кружева город казался одинаковым, и девушка не могла понять, по какой дороге они едут. Лишь когда отряд въехал в тень ворот, а подковы застучали по деревянному настилу, стало ясно, что путь их лежит к Стынь-реке. Уже за стенами города лошадей пустили рысью. Длинные полы платья подхватывал ветер, открывая ноги в беленых черевиках. Вне города пахло цветущими травами и нагретой землей, и княжья невеста вспомнила, как давно уже не покидала стен терема. — Вельга, — хрипло позвал Верест. — Да? Мужчина чуть повернул голову, чтобы девушка лучше слышала. Голос приглушала личина на его лице. — Я виноват перед тобой: князя своего не сберег, твоего милого. И ты ныне должна за постылого пойти. — Ничего, — пробормотала Вельга, радуясь, что он не видит ее лица и то, как она зажмурила глаза, чтобы не заплакать. — Чему быть, того не миновать. — Если что сделать для тебя могу, так скажи. — Увези меня, Верест, увези. Так далеко, чтоб не нашел никто. Мужчина молчал. — Знаю, что просьбы моей не исполнишь. Ты не вини себя, не на твоих руках его кровь. И я тебя не виню. Хочу лишь, чтобы тот, кто убил Рослава, предстал перед богами. — В этом я тебе клянусь. Его смерть не забыта. Не прошло и дня, чтобы я не думал о Рославе. И я найду виновных, сколько бы ни пришлось искать. Девушка закусила губу, чтобы сдержаться от слез. — Ты всегда можешь на меня положиться. Теперь я служу и тебе, теперь ты — моя княгиня. И уж тебя я сберегу.       Отряд замедлился, они свернули с дороги сначала на луг, где высокие травы касались самых стоп княжьей невесты, а затем и вовсе медленно идущие всадники оказались перед кромкой леса. — Где сказано было? — переговаривались двое позади Вереста. — Тропа здесь должна быть старая … А! Вон, виднеется за орешником! В ельнике было прохладно и безветренно, звенели комары и хрустели под конскими ногами ветки да сухой мох. Далеко дружка со своей свитой не повел — недалече от луга, что еще проглядывал сквозь стволы, открылась залитая солнцем поляна. «Хорой» вскинул руку, веля останавливаться. Вельга разжала затекшие пальцы. Верест спустился первым, затем протянул девушке руки. Из-за резной личины видны были только льдисто-голубые глаза. Дочь посадника цепко держалась за предплечья княжьего ближника, пока не почувствовала под ногами твердую землю. Мужчины спешивались, обтирали конские бока, готовили перевязь.       Вельга отошла. Длинный подол стелился по траве за её спиной с тихим шелестом. Единственным, кого из собравшихся она знала, был Верест. И девушка, хоть и побаивалась вечно угрюмого и нелюдимого наставника молодого князя, всё же верила ему и старалась держаться поближе.       Мужчина оставил коня у перевязи, а затем извлёк из седельной сумки свитку и расстелил её на земле. — Присядь, не то платье запачкаешь. Мы не знаем, сколько ждать нужно будет. Но Светослав не должен задержаться, — он сам опустился на траву рядом. Когда Верест поднял маску, Вельга заметила, как он был напряжен. Её тяготило их молчание, пугало ожидание встречи с будущим мужем. Девушка робко спросила: — Ты дружен со Светославом, раз он попросил тебя быть Хороем на его свадьбе? — Когда-то был ему очень близок. Сейчас же ... — он опустил глаза, сжал губы. — Прошло десять лет, как я перестал ему служить. Он изменился. Мы оба изменились. Княжение в Горичи сделало его скрытным и недоверчивым, приучило оглядываться по сторонам, — через левую щёку боярина глубоко пролёг длинный шрам, старый, от которого остался грубый рубец. Он доходил почти до челюсти, отчего иногда, при разговоре, уголок его губы мертво оставался на месте, почти не двигаясь. — Я бы мог много что рассказать о Светославе, но, думается мне, то будет не для девичьих ушей. Но, как бы то ни было, он останется для меня надежным соратником, верным сыном Севера. И моим князем, которому я поклялся служить, за которого я сложу голову.       Вельга помолчала, прежде чем вновь спросила: — Расскажи мне, как ты попал к нему? — Если бы я решил рассказать тебе историю, как я впервые встретился со Светославом, я бы начал с босого мальчишки на Теремном дворе Злотны, пришедшего за местью. Но это будет долгая и невеселая история, которой не должно звучать на празднике. Если ты захочешь, княгиня, когда-нибудь я расскажу её тебе. Зашуршала трава, княжий ближник обернулся и увидел приближающегося к ним юного таля. Личина его была сдвинута на лоб. Он открыто улыбнулся, показав щербинку между зубов и глубокие ямочки на круглом лице. Боярину он кивнул, а поклонился княжеской невесте. — Меня зовут Рагне, ясма Вельга, — представился он. — Великий ялх Светослав проявил свою милость, позволив мне быть здесь. — Я рада, что мы познакомились в этот праздник, княжич. На правой скуле у юноши белел рубец, похожий на те незаживающие шрамы от тетивы у лучников. — В моих краях князей называют «ялх», а детям их отдельного слова нет, так что я тоже ялх. А ты, госпожа, — «ясма» — княгиня. Со дня на день прибудут дары к свадьбе от Каменных берегов. Если бы я знал, что готовится свадьба великого ялха, я отправил бы весть раньше. Не сочти эту задержку за скупость. Я буду рад преподнести их тебе. Получив от Вельги кивок и не желая больше отягощать своим присутствием, Рагне коротко поклонился и отошёл. Верест поднялся и направился за ним, оставляя княжью невесту наедине со своими мыслями. Юный ялх принял от одного из «чёрной» свиты мех с пивом, протянул сначала боярину, тот отказался, затем хлебнул немного сам. — Обряды у вас странные, — Рагне обтер губы. — Мы хоть и одной веры теперь с вами, а все же свадьба не так проходит. — Что же ты чудного в наших свадьбах нашёл? — Девок у нас больше не умыкают, да и в «умерших» не рядят. — Сам-то не женат ещё? — спросил Верест, всматриваясь в противоположную сторону поляны, где проглядывала граница поля. — Я? Нет. На Берегах мужчина берет лишь одну жену, даже ялх, так что с женитьбой я торопиться не стану. Да и зачем? Мужчина не ответил, тогда Рагне сменил разговор, спросив пониженным голосом: — А правда, что князь против Степи пойдёт? «Хорой» нехотя кивнул. — Значит, вот почему после стольких лет Славичам таль понадобился. Я буду залогом, что Берега поддержат Север, когда придёт Степь, — юный ялх дёрнул плечом. — Однако, случись война, отец вам не поможет. Ему все равно, платить оброк северному князю или дань степному хану. Княжий ближник всё так же молчал. Он не ожидал услышать от парнишки таких слов, хоть и не поверил в них.       Рагне притих, сощурил васильковые глаза. — Едут, — пробормотал он. И вправду, послышался топот. — Поднимайтесь! — крикнул Верест. Ялх направился к Вельге и протянул руку, помогая подняться. Затем надвинул на лицо свою личину.       Показавшихся всадников тоже было семеро, но, в отличие от свиты «Хороя», кони их были белыми, а рубахи красными. Появились они с криками и свистом, развившимися в гривах пестрыми лентами. — Нам ветра заметали дорогу да тьма окольно путала, однако не тебе, Хорой, тягаться со Светаром! — крикнул кто-то из «красной» свиты заученные старые слова, по огненным волосам которого можно было узнать горичанина Генея. — А пусть меч супротив меня обнажит тот, кто сдюжит! — «Хорой» выступил вперёд. — Лишь силой возьмёшь то, что я забрал! А уж победишь в честном бою, навек твоё! Первым спешился мужчина с багряной маской. Из-за неё виднелись лишь ржаные кудри. — Рослав, — прошептала одними губами Вельга. Девушка отдала бы все, лишь бы за личиной оказался не великий князь, а ее любимый. Однако лица для сражения были открыты. И в красную рубаху был обряжен Светослав, и на Вельгу смотрели его глаза, не Рослава.       «Не пужайся ты, всё забава ведь! Каждое дитё знает, кто в том бою победить должен!» — говорила ей про игрища Нянюшка, да только вовсе не смешно стало, когда «Светар» вытянул из ножен меч.       Каждому из поединщиков подали по крашеному деревянному щиту. Верест сделал ещё несколько шагов вперёд, перехватывая крепче оружие. — Порезвимся, брат? — пробормотал Светослав, откидывая маску на траву. Все понимали, что в обряде бьются не на полную силу, а так, для показу. Однако князь знал, что просто скрестить мечи у них не получится.       Сошлись «Светар» с «Хороем» безмолвно, не сводя друг с друга глаз. И когда в первый раз запела сталь, Вельга вздрогнула. Она боялась смотреть, но и отвести взгляд не могла. И сама не понимала, тревожно ее сердцу за какого из поединщиков. Верест всегда казался ей похожим на медведя — непомерно крупный, на голову выше любого мужчины, с густо поросшей жёстким волосом челюстью и широкими сдвинутыми бровями. При всей своей громадности он казался неповоротливым, однако двигался княжий ближник быстро, уходя от ударов и отражая выпады. А они становились все сильней и опасней.       Светослав же ... Девушка убеждала найти себя в князе хоть что-то, что скрасило бы её невольный брак. Она сравнивала его с братом — постоянно, невольно. И жесты, и голос... Он был другим. Его она не знала и не понимала, хотела ли узнать. Женщинам не суждено выбирать себе мужей, как не дозволено и упрекать их. А за одну лишь возможность стать княгиней многие девицы позавидовали бы дочери посадника. «Стерпится, слюбится», — шептали их голоса, потерянные в закутах терема. Вельга представляла, как она преклонится пред Светославом, станет снимать в их первую ночь с него сапоги и омывать ноги, а он станет обнимать ее, ляжет с ней... Руки девушки задрожали.       Светослав нападал. Чёрный воин вскинул щит, когда сталь уже готова была опуститься на него. Затрещало дерево, расходясь крашеной плотью. Такой силы был удар. Князь усмехнулся, знал, что Верест успеет закрыться. Со звоном встретились мечи, засипели от натуги. Красный воин стиснул зубы, едва сдерживая напор. — А хватки ты не растерял! — прохрипел Светослав, криво улыбаясь. Мечи разошлись, оба мужчины отпрянули друг от друга, но продолжали впиваться взглядами. Вельге всё меньше казалось, что перед ней лишь ритуальный бой. Глаза обоих поединщиков горели огнём: старыми обидами, несказанными словами.       С глухим утробным ревом Верест ринулся вперёд. Меч врезался в щит, скалывая изогнутый луч нарисованного солнца. — Вспомнилось былое? — с губ Светослава не сходила усмешка, за которой князь скрывал напряжение и готовность в любой момент броситься самому. — Я ничего не забывал, государь. — И верно! А я уж думал, что ты столько лет отсиживался в Родане и не иначе как стал держать в руках бабье шитьё, а не оружие! Мечи скрестились с жутким стальным лязгом.       Светославу на миг показалось, что он видит перед собой вновь того дерзкого юнца, явившегося за его смертью. — А ты уже успел позабыть, от чего мне пришлось уехать? — сквозь зубы проговорил Верест. — Ты недолго скорбишь. Как запамятовал любовь Ксаны, так остыл ты и к мести по брату! Князь помрачнел лицом. Он извернулся, его сталь описала широкую дугу, обрушиваясь на противника. Верест с трудом смог защититься. Под его сапогом треснула сброшенная красная маска. Геней углядел в этом недобрый знак. — Не смей этого говорить, — процедил Светослав. — Я не могу повернуть времени вспять, не могу спасти Рослава. Славич замахнулся мечом, бросился вперед, но клинок разрубил лишь воздух. Боярин отступил, пропуская противника вперед, и в следующий момент уже оказался за плечом у князя. Светослав даже не успел обернуться, лишь вскинул руку. Острие меча прижалось к его шее, и он слышал сбившееся дыхание за спиной. Верест видел, как князь сам недавно так же обошелся с Генеем, и решил повторить. Ему это удалось. Светослав настороженно замер, он не ожидал такого исхода. — Ты хочешь мести? Так неужто мне? Разве я его убил? Светослав чувствовал разгоряченной кожей холод металла, как чувствовал и сомнения в своем названом брате. И прежде чем Верест что-то ответил на столь прямой вопрос, прежде чем его рукой была бы пущена первая кровь и нарушена древняя традиция, князь ударил локтем под ребра «Хорою». Угроза у горла на мгновение ослабла, его хватило, чтобы мужчина резко двинул головой назад.       Собравшиеся из свиты различили только быстрый выпад, а затем «Светар» уже был свободен. Верест же зажимал рукой нос. Во взгляде княжьего ближника смешались растерянность, хоровод сомнений и догадок, в которые он не хотел верить, но они изъедали его изнутри. Под его пальцами просочилась струйка крови. Бой был завершен.       Светослав отдал Генею меч и щит, подошёл к Вересту.       Князь уже понял для себя, что Рославом — слишком слабым, юным и непонятным ему, которого он видел лишь изредка, — он дорожил меньше, чем другом, ставшим ему куда ближе брата. И на риск, который задумал Светослав, он бы никогда не пошел, не будь уверен, что выйдет так, как ему нужно. — Ты думаешь, что я виновен? — он всё ещё хрипло дышал, не восстановив дыхание. — Ты сам знаешь: есть люди, что не хотят видеть меня на престоле. И они не пренебрегли нашим горем, когда мы слабы. Не дай козням против меня одержать верх, не дай предателям рассорить нас. А если ты веришь им, казни же, я безоружен. Но только не я тогда, а ты станешь братоубийцей. Ведь мои руки чисты. Светослав приблизился, обхватил ближника за плечи. — Мы оба его не сберегли. И если ты виновен, то равно со мной, — кровь из разбитого носа закапала на рубаху. — Прости мои сомнения, брат. Лбы мужчин соприкоснулись. Щит повалился в траву из разжатой руки. — И ты меня прости. Светослав отстранился, обернулся на собравшихся. — Боги приняли бой, — разнесся низкий голос Генея. — Солнце одолело ночь, Светар победил. Быть сему дню праздником: невесту в красное рядить, молодым на пир ходить. «Светлая» свита с гамом и криком приняла слова горичанина. Сам же Светослав направился к Вельге. Из-под покрывала нельзя было различить лица, лишь невысокую полноватую фигуру и кончик длинной пшеничной косы, что вился у самых колен. Нареченная протянула к жениху руку — маленькую и белую. Но мужчина её не принял, а подошёл и одной рукой обнял невесту поперёк спины, а другой подхватил выше колен, поднимая. И, не особо заботясь, ухватила девушка его за плечи или нет, понёс её к лошади. Пальцы Вельги обхватили вышитый ворот, чуть ниже которого в её запястья впилась витая гривна. Лоб Славича всё ещё блестел потом после ритуального поединка. — Рада ли, что победил? Скажи же что-нибудь, улыбнись, пусть и не увижу. — Рада, князь, — прошелестел ее голос. — Я лишь боялась, что мне и второго суженого хоронить придётся. Светослав рассмеялся.       Уже подсаживая свою невесту и избавляясь от ноши, он подумал, что толком даже не видел её. И понадеялся, что лицом девица пошла не в своего почтенного отца. Впрочем, как и нравом.       Рагне проводил «красную» свиту взглядом. Вытянув из рукава чистую тряпицу, ялх подошёл к Вересту. Кровь ещё шла носом, на кости разошлась кожа. От предложенной помощи боярин отмахнулся: — Заживет. Он обернулся на удаляющихся всадников.       Были девки и краше, и пыльче, только Светославу понадобилась именно она. И кто-то в княжьем тереме сказал, что Вельга околдовала его, ведь не мог тот пожелать себе в жены эту бледную и печальную затворницу с потухшими, словно на заре звезды, очами. Но Верест не верил ни в любовь, ни в чары, верил он только замыслу богов. А богам было угодно сделать именно так.       Ряженых встречали на берегу Стынь-реки. На песчаной косе стояли несколько молодых жрецов и два челна, вытащенных наполовину из воды.       К князю и его невесте поспешили из свиты, помогая Вельге спуститься. Невеста была рада скорее ступить на землю и встать на ноги. Не столько езда, сколько близость Светослава пугала её. Сидев перед мужчиной, волей-неволей приходилось прижиматься к нему, обхватывать его руками, и девушка не могла избавиться от мысли, что перед ней Рослав. Его же золотые кудри, его прямой стан и, казалось, что даже рубаха пахла так же. Хотя этого Вельга уже не могла помнить, но наваждение было так явно, так живо, что хотелось ему поверить сердцем. Но разумом обман был понятен. Из-за гор, гор, высоких гор, Из-за леса, леса тёмного Вылетали ветры буйные, Отбивали лебедь белую Что от стаи лебединыя, Прибивали лебедь белую Что ко гусям, серым уточкам. То не лебедь – красна девица, То не гуси, серы уточки, – То жених с своей дружиною. Расспалился Огонь-батюшка, Расплескалась Вода-матушка, Вострубили трубы медные – Сужены идут да ряжены, По мосту идут на капище, Скатертью дорога стелется!       Один из жрецов приблизился. Безмолвно он подал Вельге свою руку — сухую и жесткую. Так же молча подвел он ее к лодке. Это напомнило девушке то, как возводили ее на краду в день тризны, ее замутило. Вельга ступила в покачнувшийся чёлн, за ней жрец. Прислужники толкнули лодку с песка в воду, подали мужчине весло.       Светослав опустился во второй челн. Узкий поднятый нос лодочки обвязали оберегами и лентами, вьющимися над водой алыми змеями. Князь оглянулся на свою свиту, которой предстояло присоединиться к молодым уже после обрядов, на гуляниях в городе. Геней держал коня под уздцы, провожая своего государя. Ратник был суеверен и богобоязен, и, вспомнив расколовшуюся личину Светара, он задумчиво следил за отплывшими челнами.       Солнце поднялось высоко, обжигая лучами бегущий поток, слепя глаза. В этом месте, куда правили лодки, Стынь-река обнажилась порогами и одним островом посередине, сизо-каменистым, изумрудно-мшелым, большим, что встала бы пара изб. Остров считали перекрестком, на котором встречались и вода, и суша, и воздух. На одиноком куске земли, одним лишь богам ведомо как, сотню лет назад вырос дуб. Его узловатые ветви и ствол, исписанные рунами и изрезанные ликами божеств за целый век, величественно возвышались над рекой обширной кроной. Челнам стоило усилий миновать скрытые водой камни, на выступающие же течение налетало с шипением и брызгами, норовя попасть на переправляющихся.       Даже прежде, чем увидеть тех, кто ждал их возле Свят-древа, жених с невестой услышали напевный наигрыш жалейки. Он то волнительно вздрагивал, то звучал радостно, сплетаясь с речным потоком.       Вскоре носы лодок ткнулись к каменистому берегу, заросшему бусым мхом и голубикой. Сами валуны в зеленоватых разводах хранили на себе вымытые рекой отпечатки, старые выдолбленные символы.       Свят-древо показалось Вельге еще больше, чем она представляла. В тени ветвей, обвязанных покачивающимися оберегами, стоял верховный жрец, несколько его служителей поодаль.       Мостков не было. Лодки привязали к невысокому столбику, а молодым помогли сойти на берег, сразу на сырые камни и утоптанную землю. По обе стороны от широкого коридора, ведущего к жрецам, стояли потемневшие чаши с разожженными огнями внутри. К жалейке прибавился бубен, влекущий своим мотивом, настойчивым, пламенным.       И прежде чем ступить на тропу, настал черед открыть лицо невесты и богам, и будущему мужу. Светослав развязал тесьму, придерживающую покрывало, затем медленно поднял ткань. Он увидел юное лицо, с полумесяцами светлых бровей и опущенными ресницами. Вельга была пригожа, как и любая девица в ее годы. — Посмотри же на меня, весна красная, и очей своих больше не прячь. Дымно-серые глаза, обведенные для праздника углем, встретились с ждущими зелеными. Князь улыбнулся так, что не нашлось бы девки, что не выбрала бы такого, случись обмениваться венками на гуляния.       Вельга пришлась Светославу по нраву: белая и полнотелая, с кроткими глазами и нежными руками, она напоминала ему мягкое и податливое тесто — лепи, что хочешь. Начавшая же округляться высокая грудь сулила мужчине пылкие ночи, а широкие бедра справились бы с родами здоровых детей. — И не бойся меня, чай не вор. Золотом-веном купил — равно что выменял, но мечом взял — по праву получил, — распуская длинную льняную косу, Светослав намеренно коснулся пальцами шеи Вельги. На такую нехитрую ласку девушка отозвалась дрогнувшими руками, искусанные в кровь губы втянули воздух. С плечей сползли лямки сарафана, за ними пояса, вышитая рубаха и нижние юбки с шелестом опустились невесте под ноги. Стукнули о камни кожаные мужские наручи, на них же сброшено было крашеное платье и сапоги. В одних лишь исподних рубахах пошли молодые по тропе к Свят-древу.       Заметался огонь в чашах, зашумели листья, вторя песне жалейки. Поднялся её голос, запел и оборвался вдруг. И в наступившей тишине слышался лишь плеск воды по порогам, мерное постукивание оберегов и дыхание ветра в кроне священного древа. Жрец — бритоголовый старик с лазурными и синими узорами на пергаментной коже — воздел руки к небу и громко и горячо зашептал слова молитвы. Поднесли рушник, вышитый красными петухами, с двумя кольцами, за ним блюда, на них свернутые праздничные платья молодым. Вельга помнила, как она их расшивала, заговаривала, кропила речной водой и росой, да не к сему дню. И все для дочери посадника было как во сне, где она не помнила себя. Вновь заиграла жалейка ладно и радостно, когда жених стал заплетать девичьи волосы в две косы — косы замужней женщины. И больше их не украшал венок или грозди ягод, как бывало наряжались в праздник однокоски, голову Вельги — жены, княгини — закрыли богатым убрусом. Девушка подняла бескровное лицо, и жрец начертил на ее щеках свадебный узор соком перемятых ягод. Светослав обнимал ее, и до дурного было душно и страшно. Он пах горько отцветшими травами и сладко воском. А князь целовал ее губы, требовательно и настойчиво. И как горячи были его ладони, властны движения, что Вельга отдалась им потерянно и безучастно.       Светослав накрыл ладонь жены своей, а их запястья перевязали рушником. Теперь лишь на другом берегу развязаться, разойтись. Князь с княгиней рука об руку поднесли богам дары и надломили над огнем хлеб. Закончилась последняя славящая богов песня.       На другую сторону Стынь-реки муж и жена переправлялись уже в одном челне. На пологом берегу и на мостках многолюдно, шумно. Подбрасывали в воздух и под ноги княжеской чете зерно и ягоды, хмель и огнецвет. По традиции из толпы то и дело хотели ухватить за рукав или подол, шутливо пытаясь разъединить молодых. Однако Светослав крепко прижимал к себе Вельгу, смеялся. Уже когда он усаживал ее в повозку, девушку дернули и лопнула нитка бус. Красными каплями бусины полились в траву, а люди бросились собирать их. Потом их проденут на шнурок или украсят платье, сохранят на удачу от молодой княгини.       Несла повозку тройка белых лошадей, разливая перезвон бубенцов в пляске языков огненно-золотых лент. Славна была нарядна своими резными ставнями и узорными теремами, облаченная в лето и солнце, плавившееся на скатах крыш, запекшееся среди пузатых расписных крынок и горшков на базаре, отразившееся в литых колоколах, звенящих к свадьбе.       Вериха сидела в тени кровли, поджав ноги и подоткнув пестрые юбки. Начерненные веки были прикрыты, руки же безостановочно завязывали какие-то узелки, переплетали между собой нити. Ловкие пальцы женщины могли работать уже и без помощи глаз. Она покачивалась, повинуясь древнему напеву.       Чужеземке не нравилась Славна, как, впрочем, и все людные города. Она предпочитала держаться подальше, останавливалась обособленно и гостей не слишком то жаловала. Однако ведьма всё же появилась в стольном граде, в стоптанных и посеревших от дорожной пыли поршнях. Едва миновав ворота, пророчица сморщила смуглый нос, и даже спустя несколько дней она не смогла избавиться от преследовавшего ее запаха гари. Многим городам суждено быть захваченными или разграбленными, но не каждому — сожженным.       Вериха бродила по свету, собирая истории и судьбы. Где-то её принимали и за пару медяков усаживали подле очага, подавали гороховую кашу с луком и готовы были сами рассказать, где-то же вещунью гнали, и тогда она сама заглядывала в их жизни. Словно бесценное сокровище носила она на своей шее разномастные и пестрые бусы: крашеные деревянные шарики, камешки, круглую костяную пуговицу, сухую ягоду, речную жемчужину и даже щербатый черепок от горшка — в каждом она заточила свою сказку. В этот раз желание взглянуть ещё раз на северного государя, которому она напророчила смерть от руки брата, привело ведьму в Славну.       Потянув носом нагретый воздух, ведьма отвлеклась от своего занятия и подняла голову. Задрожала земля, послышался свист и шум свадебной повозки с её свитой. Из-за дверей и заборов стали показываться горожане, бежали взглянуть на проезжающего князя. Вериха поднялась и отступила дальше в тень, подобрав свои ниточки и лоскуты, прижав их к груди.       Черные глаза женщины жадно вглядывались в несущихся всадников из свиты, громко кричащих и бросающих монеты. Облизнув сухие губы, Вериха растянула рот в полуулыбке. Появилась тройка. Гордого князя из Славичей ведьма запомнила хмурым, с пренебрежительным взглядом, сейчас же он смеялся, а его невеста отводила глаза и краснела. Девица чужеземку позабавила, и та усмехнулась: — Ах ты, государева невеста, сумерек чураешься, а сама с тьмою знаешься! Покатав между пальцев красную яшмовую бусину, подобранную на берегу, пророчица с особым любопытством снизала ее на нить к остальным.       Вериха-ведьма любила истории, и сегодня она заберет себе ещё одну — историю северного государя и его невесты.       Пировали в Чертогах до последнего солнечного луча, пока не настал черед провожать молодых в ложницу.       Светослав сжал ладонь Вельги, всё ещё связанную с ним рушником, и почувствовал волнение и страх своей жены. У нее были нежные холеные пальцы, не знавшие тяжелой работы. Залившись краской, девушка поднялась из-за стола. Сколько же было в ней юности, робости и покорности! Было даже странно сравнивать ее с Вольхой, которого бы следовало опасаться и уважать. А ежели дочь посадника притворялась, она была не по годам хитра. Верилось же в это с трудом.       Рушник наконец был развязан и положен на пороге. Дружка и сваха остались за дверьми спальни, оберегая покой молодых. В вечернем сумраке мерцали свечи, ложницу заполнял запах сожженых накануне трав над постелью новобрачных.       Князь опустился на кровать. На полу стояли блюда с яствами, а также кувшин вина. До первой ночи жених и невеста не притрагивались на свадьбе к еде и питью, а потому Светослав наполнил две чарки янтарным пряным вином и почти сразу осушил свою.       Вельга не знала, стоять ей или сесть рядом, заговорить или молчать. Но Светослав сам подсказал ей: — Сними сапоги, — он вытянул перед собой ноги и склонил голову к плечу. Девушка приблизилась. Князь налил себе ещё вина, отпил и отставил чарку, уперевшись руками в постель. Вельга опустилась на колени и потянула на себя его тонкие червленые сапоги. Обувь сидела по меркам, и стаскивать её пришлось с силой. Развернув со стоп портянки, девушка обмыла ноги в приготовленной заранее воде и обтерла полотенцем. Служанки заблаговременно оставили возле стены круглую лохань с подогретой водой, зная, что в первую ночь жена должна согнуть колени и вымыть мужу ноги.       Светослав наблюдал без слов, хмельной огонек загорелся в его глазах. — Достаточно, — он потянул девушку за плечо и заставил поднять на него взгляд. — На, выпей. В тающем воске качались оранжевые огоньки свечей, подслащенное вино из желтых слив вязало на языке. Горячащее питье помогло немного расслабиться, однако сил подойти ближе или сделать что-то у Вельги не было. Светослав притянул ее к себе сам. Усадив девушку к себе на колени, мужчина уткнулся носом в выпущенные из-под платка волосы, поцеловал шею, краешек выглядывающих из-под платья ключиц. А его руки бесстыдно и по-хозяйски скользили по спине. С треском разошлась разрываемая ткань, по дощатому полу застучали пуговицы.       Вопрос о том, ложилась ли Вельга с его братом, вертелся у Светослава на языке, но он его так и не задал. Хотя даже мысль, что его жена могла принадлежать другому, бесила мужчину. Он хотел получить её сам и всё, что она могла ему дать. — Ты — моя, — выдохнул он с жаром, опустив жену на постель и склонившись над нею, — моя.       Эту ночь каждый провёл по своему. Кто с хорошенькой полонянкой на коленях, кто с хмельным кубком.       Еще до первых петухов Светослав вернулся в Чертог, где продолжались гуляния. Вельга же лежала без сна. Всё ждала, что вернётся муж. Казалось, женщина даже слышала крики гостей и дружины, поднимавших чарки за здравие их князя с его молодой княгинюшкой.       Она смотрела в потолок, куда среди гроздьев сухой рябины и алых листьев огнецвета повесили двух птиц из щепы, призванных оберегать от злых духов. Голубки мерно покачивались, плавно и успокаивающе. Однако, глядя на них, у новой княгини глаза резали слезы.       Простыни еще пахли им: его потом, маслами и янтарным вином. Дочь посадника почти на ощупь встала с ложа и на нетвёрдых ногах сорвала ткань с разводами багряных капель. Прикрыв нагое тело покрывалом и уткнувшись лицом в подушки, она плакала навзрыд, закусывая ладонь и крича в наволочки, словно хотела избавиться от тяжкой ноши своего невысказанного горя.       С рассветом, когда Вельга уже поняла, что муж не придет, а от выплаканных слез отяжелели веки, новая княгиня Славны наконец провалилась в сон.