***
В корчме с низкими потолками и засаленными столами немногие забредшие играли за выпивкой. В лубяном стакане в руках хитроглазого старика стучали деревянные кости. Свегнев лениво следил за игрой, подмечая жульё, но не вмешиваясь. Перед ним стоял наполовину опорожнённый кувшин, и пока его содержимое привлекало воеводу куда больше. Вольха не заставил себя ждать. Он появился на пороге, огляделся. Старик, вновь затрясший стаканом с костями, проследил взглядом за полным, дорого одетым господином и облизнул губы. — В пору тебе кафтан воеводы, — распорядившись о еде, Вольха тяжело опустился на скамью напротив. — По плечу пришёлся, что ж отказываться? — Свегнев наполнил пивом две кружки. Посадник смотрел с недоверием, перебирая в голове мысли. Он поднес питье ко рту, но помедлил, поднял на воеводу глаза. — Ты рассказал Светославу о том разговоре, что случился у нас ... после смерти великого князя? — Разве бы ты сидел здесь, пил, ел, коли князь знал? — Свегнев отрезал ломоть мяса и откусил с ножа. По лезвию потек жир и вино, в котором было приготовлено жаркое. — И все же, места своего ты купил, предал — продал — нашего княжича. — Рослав мертв, Вольха, полно о нем. А обвинений твоих слушать не хочу. Неужто ради них позвал? Али что дельное скажешь? Посадник отхлебнул из кружки, обтер усы. — Светослав сегодня толк вёл с Вороном, неровен час приведёт его людей, — поморщился то ли от горечи, то ли от неприязни, — Свору наемников, охочую до денег, но не знающую труда за плугом; племя, что Марь чтят выше других, выше Отца!.. — Он отдаёт ему земли на запад от Родана. — Эти люди умеют только воевать. Приведя их, Светослав сам и будет бояться. Он тем отвернёт от себя знатные рода, князей. — И всё же, они воины. Северяне пусть и будут на них зубы скалить, то от давней вражды, но на ратном поле им придётся встать плечом к плечу. — Этой войной ты хочешь возвыситься. — Полно, Вольха. Скажи только, что Рослава не для своей выгоды ты на престоле видеть хотел. Вольха отодвинул от себя кружку, навис над столом. — Не солгу, хотел. Хотел великого князя в зятья — желанию суждено было сбыться, да не так, как я думал. Но, как на духу скажу тебе, рассуди. Светослав одержим, он знать другого не хочет. Свободы для Севера!.. А о народе — о самом Севере — он и не думает. Нам не выстоять, не одолеть Степь. Его прадед самонадеянно привез вдвое меньше дани, прося отсрочку. Он тайно собирал деньги, войско, чтобы потом выступить против ханов. У них есть глаза и уши повсюду, послухи, предатели, Степь еще век назад собирала у себя последних ворожей. Даже то, что сестра князя была одной из жен хана, не спасло его. Ты помнишь, что он не вернулся тогда на Север? Что тебе, что князю нашему помнить следует, что хан велел привязать того к столбу в том же шатре и спускать в него стрелы, пока не умрет. Той же участи ты хочешь Светославу? Полное лицо Вольхи налилось кровью. Свегнев выслушал молча, затем проговорил: — Именно поэтому Светослав не отправится в ставку, не станет просить разрешения на правление. Он родился от великого князя из Славичей — вот его право на престол. Он встретится со Степью здесь, на Севере, где каждый мужчина встанет не за слова, не за князей, а за свою землю. — Кто есть у Светослава, чтобы противостоять той тьме, что выставит Степь? Несколько тысяч остужан, что преданы Ворону? Каменные берега ли помогут? Их ялху все одно, платить дань северному князю или степному хану. Я даже не поручился бы за других князей. Дюже Светослав не по нраву многим из них пришелся. Все зыбко, — посадник ухватился руками за ворот, словно тот душил его. — Что будет, если нас разобьют? Даже поражением его ханы не насытятся, они пройдут огнем по всем городам. А погибнет сам Светослав? Кто после него? Не говори, что Ворон присягнет ему от одного лишь желания получить удел для своих людей! Он обручится с княжной, и кто помешает ему подстроить смерть великого князя на поле брани, чтобы самому сесть на престол? — Я помешаю. И к тебе, если сеять смуту станешь, не с добром приду, а во имя князя порядок вершить. Выпей за здоровье его, за победу нашу. Вольха отпрянул. Свегнев разом допил из своей кружки. — Что же не пьешь? — он облокотился о стол, посмотрел мутным взором исподлобья. — За освобождение, — старый посадник поднял свое питье, — и пусть боги сохранят нас. Воевода смотрел, как хмель потек по густой бороде Вольхи, затем откинулся к стене. — Уезжай, Вольха. Коли речи такие не прекратишь, тебя и в Сечне достанут. Себя не жаль, так вспомни о дочери. — Светослав и так отсылает меня. — Он мог снять тебе голову еще тогда. Покуда ты ему нужен, а перестанешь — мигом с ней распрощаешься. Не гневи богов, что он тебя отсылает из столицы — милость. Вольха Селениныч со стуком опустил кружку на закапанный свечным воском стол, поднялся, покачнувшись, и, не ответив, пошел прочь. Свегнев вернулся взглядом к играющим в кости. В его голове промелькнула ленивая мысль, что зарезали бы посадника здесь, за корчмой, ни у кого не возникло бы подозрений, что богатого боярина ограбили в Нижнем городе. Однако, этому было не время.***
Вельга чувствовала, что Светослав придет к ней. Слишком долго молодая жена сказывалась на недомогание и так и не наставшие лунные крови, чтобы передать это мужу вновь. А потому княгиня велела приготовить ей баню. Всякая хворь, как говорила старая мамушка, боится воды. Притворив за собой дверь бани, комнатушка погрузилась в полумрак, пахнущий березой и мылоцветом. Нянюшка помогла освободиться госпоже от платьев и украшений, покатала в сухой ладони серебро, завернула в платок. Все полное, уже по-женски сложенное тело молодой княгини ломило, тянуло в ногах. Вельга постояла, опершись о кадку с водой и пустым взглядом смотря на собственное отражение в зыбкой черноте. — Отослать надобно, — мамушка сглотнула, — отослать Адарочку обратно в Сечну с обозом. — Отчего? — Вельга приподняла голову. В серых глазах заметалось беспокойство за единственную подругу. — Замечать я за ней стала такое ... как и сказать? С мужчинами она знается, подарки их принимает. Я-то её и побраню, бывает, и за косу дерну, а узнает батюшка твой — беда будет. — Как же я без нее? Я потолкую с ней. — Хворь у неё бабья, нечего оставаться ей подле тебя. Разве толковей девки не найдётся? А ты нонче слабая, вона, исхудала, что былки ноги стали, из лица кровь ушла. — У меня ведь совсем никого не останется. Как отец воротится в Сечну, так и брата возьмёт, и подругу. Понизив голос, старуха зашептала ей на самое ухо: — Тяжелая она. Сама не скажет, да я то подмечаю: грудь налилась, лицо раздалось, в баню от духоты просит не посылать. Скоро всем видно станет. Я-то всегда ей говорила: «При такой княгине, как наша, тяжелой работы не знала бы, сыта была б, одета хорошо, и приданое тебе госпожа бы справила», а она-то выдумала себе. И ведь было бы ей, неблагодарной, из-за кого убиваться! Молвит ли за нее теперь хоть словечко тот мальчик, которому посчастливилось родиться не у бондаря, а у я... Полно мне твою голову морочить постыдными ее делами! Ты милостива, только старшая княгиня служанки твоей не пожалеет. Ты, голубушка, прикажи, так я к знахарке ее сведу, тогда останется она, непутевая, в столице. Вельга испуганно округлила глаза: — Приказу такого не дам! Лучше пусть в Сечну поедет, только молчи обо всем! Нянюшка закивала: — Ты не печалься, милушка. Я похлопочу за неё, вернётся она когда... оправится. А я тебя в обиду не дам. Топили слабо. Вельга привыкла к пышущему жаром влажному воздуху, однако ничего не сказала, увидев уже сидящую на скамье Алелю. Приставленная девушка за ее спиной перебирала серебряно-белые пряди. Наложница подняла глаза: — Не побрезгуй мной, ясная ясма, присядь, — уголки ее губ дрогнули в улыбке. Алеля вытянула перед собой отёкшие ноги, обняла круглый живот рукой. Девушка невольно сравнила ее с руками Вельги и сама же устыдилась своих широких ладоней и натруженных пальцев. Княжеская жена села рядом на расстеленное полотенце. Служанки расторопно наполняли бадью, грели воду. Пахло деревом и травами. — Не смотри так, — Алеля обмахнулась рукой, бросив резкий взгляд в сторону Вельги, — так, как на хромую. Жалеешь? — Что мне тебя жалеть? — княгиня повела головой в сторону собеседницы. — Чай не заневоленную тебя привезли. Ты здесь по своему хотению, и мне от того тебя не жаль. Бережанка улыбнулась своим мыслям, взглянула из-под светлых ресниц. — Стало быть, ты здесь заполонена? Вельга не ответила. Кадку наполнили, молодая женщина поднялась. Алеля проследила за ней взглядом, оглядела с завистью спину — нетронутое хворями, холёное тело в бледных зёрнах родинок. — Этот терем неволя что тебе, что мне. И жизни нам здесь не будет, покуда старшая жена, что змея, стягивает свои кольца вокруг нас, — она повертела в руках подаренный гребень, отложила на скамью. — Твой язык погубит тебя, — Вельга опустилась в бадью. — Так не забирай с собой других, о дитяте своём подумай. За твои речи... — Ты послушай меня прежде, — Алеля наклонилась к Вельге, на висках девушки заблестел от духоты пот. — Сколько жён у волчьего ялха до тебя было? Шесть. Одна до Парфирь, четыре — после. Скажи мне, седьмая княгиня, где они? Вельга моргнула, озадаченная вопросом. Она не знала, что ответить. — Ты остерегаешь меня за слова. Однако мне стоит бояться не из-за них, а из-за моего сына. Ты смотришь свысока, как тебя научили. Но здесь мы с тобой равны, — Алеля обтерла лоб, улыбнулась. — Пусть твой жених заплатил за тебя серебром да золотом, а за меня волчий ялх дал несколько монет, ты так же заперта тут, как и я. Вельга не знала, верить ей или нет. — Расскажи мне, как ты попала в терем. И я подумаю, толковать ли дальше с тобой. Ты ведь не рассказала правды Парфирь. Бережанка оглянулась, обвела взглядом молча выполняющих свою работу девушек. — Отошли своих служанок, ясная ясма. И я тебе поведаю. Вельга махнула рукой, освобождая прислужниц. Мамушка вышла последней, долго не отпуская дверную ручку. Алеля взяла в руки гребень, огладила пальцем резьбу и провела по волосам длинными зубцами. — Мой отец вдовец и бедняк, — проговорила девушка, безучастно смотря на ворох белья, — и участь дочерей таковых проста — их выдают замуж тем, кому задолжали, не прося вено, или в батрачки на богатый двор. Я работала с десяти лет на дворе старейшины, и долг моего отца должен был быть погашен к нонешней жатве, когда мимо нашей деревни проезжал волчий ялх. Свой лагерь он разбил подле, а сам остановился на бóльшем дворе. Вечером устроили праздник, дабы развлечь высокого гостя. Староста велел плясать на пиру, тешить мужские взгляды. Мне дали звенящие браслеты и пеструю юбку, я распустила косу. Весела и горяча от меда, я танцевала так, что никто других девушек не замечал. Волчий ялх смотрел на меня, а я подливала ему вино и смеялась, сидя у него на коленях. Он увёл меня за собой, говоря, что танцевать я стану только для него. Сердце Вельги учащенно билось. Алеля, водя гребнем по молочно-белым волосам, продолжала: — Отца устроили несколько монет, от которых наполнился его худой кошель, когда меня увели с пира, — Бережанка подняла подбородок. — Я танцевала для волчьего ялха в красном шатре. И каждый шаг пляски резал мне стопы, но нашлась бы гибче меня и легче? Он отбивал ладонью по столу для меня музыку. И она бежала быстрее моих ног. Златокурый ялх остановился лишь тогда, когда я без сил упала перед ним. Я попросила пить, и он подал мне со стола кубок. Северное питье обожгло мне горло, и ялх рассмеялся. Я думаю, мой отец пришёл забрать меня на утро. Он бы захотел ещё денег за мою первую ночь. Однако с рассветом лагерь уже оставил это место. И я, вместе с ним. И боги — те ли, каменные, которых сбрасывали северяне в море, когда пришли на Берега, или те, идолов которых они поставили на нашей земле, — выбрали для меня эту судьбу. Алеля вдруг дернулась, и гребень упал ей на колени. На белых зубцах алела капля. Она ощупала голову между волос, и на кончиках пальцев осталась кровь. — Царапина, — пробормотала она, смотря на свои руки, затем перевела взгляд на гребень. Девица хотела было его кинуть, но не посмела отшвырнуть столь дорогой подарок. — Теперь тебе все известно, княгиня, — проговорила Алеля, поднимая глаза на Вельгу. Княгиня хоть и не призналась, все же жалела Алелю. Всю ее надменность и горечь слов при встрече со старшей княгиней Вельга ноне считала защитой. — Чего ты хочешь? — Дружбы. Милости да защиты просить не стану, но попрошу дружбы. Посадникова дочь кивнула: — Будь так. Ни тебе, ни дитяти твоему зла я не желаю и другому чинить не дам, но и против Парфирь козни строить не стану. — Добрая ты, ясма, — Алеля улыбнулась. — Опаслива я до таких. Разве за добродетельность княгинями становятся? Отрада, что не враги мы с тобой, мне ведь и спать легше будет, — бережанка сжала в руке гребень и крикнула в сени. — Эй, девицы! Кто там есть? Воды несите горячей, госпожу ведь застудите! Сама она поднялась, Вельга проводила ее взглядом до двери. — Не серчай, коли чего лишнего сказала. Как старшуха молвила, глупа я да дурна от тяжести, — усмехнувшись, Алеля исчезла в предбаннике.***
Над Славной расползлось минувшее свою половину лето, жарко-пыльным покрывалом укрыв дворы. Лишь прошедший ночью дождь прибил зной, выстирал голубое, что стяги Горичи, небо. Караван, некогда привезший в столицу княжескую невесту, возвращался в Сечну. Адарочка сидела в телеге, прятала заплаканное лицо в платке. Вольха Селениныч ехал в повозке, страдал от тряски, изредка отпускал бранное слово сыну. Мальчик шмыгал носом, но только крепче прижимал расцарапанными руками к себе изловленного рыжего кота с драным ухом. Посадник Сечны смотрел на развезенную землю берега Стынь-реки, иссеченную носами лодок, и, оглядываясь, пока еще были видны стены, жадным тоскливым взглядом провожал стольный город. Славна, величавая своими резными уборами, стояла так широко, что Рагне, забравшемуся на нагретый скат, казалось, что вовсе нет у нее края. Разувшись, молодой ялх лежал на крыше амбара, подставив худощавое мальчишеское тело под солнце. Разморенный теплом, он в полудреме слушал говор, доносящийся со двора, выхватывал обрывки разговоров. Развлекал он себя тем, что вертел их в голове и думал, кто и отчего говорил те слова. Голова его была легка, а мысли уносили далеко от Княжьего двора. Его почти сморило в сон, когда женские голоса загудели у самой стены амбара: — Это велели передать тебе, госпожа. — От кого это? Рагне несколько раз моргнул, сощурился от солнца и перекатился на живот. — Мужчина один передать велел, сказал: «Той жене князя, что привезена с Берегов». Юноша подобрался к краю крыши и с любопытством стал разглядывать женщин внизу. Первая из говоривших была служанкой, вторая же, названная бережанкой, одета была богаче. Она развернула протянутый ей платок. Рагне едва разглядел в тряпице не то бусину, не то кольцо. Женщина завертела головой, обегая взглядом двор. — Он говорил еще что-то? — голос ее был равнодушен, однако ялх заметил, как взволнованно она облизнула губы, — Имя своё назвал? — Он дал мне это, когда я убирала у птичника. Это там, — она махнула рукой, — за конюшней. Сказал только, что будет ждать тебя там. Рагне весь обратился в слух, сжав напряженными пальцами выступ крыши. — Вона ты где! Крепкая рука ухватила молодого ялха за лодыжку. От неожиданности юноша вскинулся и едва не скатился вниз. Геней засмеялся, увидев перекошенное лицо ялха, которого застали врасплох. Сам же горичанин, привставший на бочку с дождевой водой, чтобы достать до Рагне, спрыгнул обратно и уже снизу закричал: — Ну-ка! Вставай, чаячий мальчик! Солнце не любит бережан. Я знал тех, чья кожа краснела, а потом висела на них лохмотьями. Но особенно Солнце не любит тех, кто греет уши, да на чужих жен поглядывает! Злой от досады, Рагне свесил ноги со ската. Две женщины, чьему разговору он стал невольным свидетелем, уже скрылись из виду. — Чего тебе? — оскалился на Генея бережанин. — Пойдем, нечего тебе валяться, — огненнокосый ратник сложил на груди руки. Закатанные рукава его рубахи открывали предплечья, покрытые жестким буро-рыжим волосом. Юноша встрепенулся: — Тебя послал за мной Верест? Горичанин гоготнул, на его усах затряслись латунные бусины: — Сам Праотец послал меня, когда увидел, как близко ты залез к нему. Рагне, оскорбленный насмешливым тоном, повис на краю крыши, а затем спрыгнул. Отряхнув колени, он выпрямился и задрал подбородок, однако, стоя рядом с Генеем, он едва ли выглядел грозно. — Ты больше не станешь со мной так говорить! — молодой ялх посмотрел прямо в синие, сощуренные глаза княжьего ратника. — Я — сын великого ялха, и ты, верно, забыл об этом! Горичанин только улыбнулся, кивнул в сторону дружинного дома и развернулся на пятках: — Пойдем, чаячий мальчик. — Не называй меня так! — уже в спину уходящему мужчине крикнул Рагне. От обиды ему захотелось затопать ногами, однако пришлось догонять Генея. Тот же, не оборачиваясь, но слыша рассерженное сопение позади, проговорил уже более миролюбиво: — У тебя будет возможность заехать мне по носу, если ты, конечно, достанешь. — Что? — Рагне удивленно заглянул ему в лицо, поравнявшись. — А то, что пора тебе мужским делом заняться. Может, и на девицу тогда перестанешь быть похож. А то ты смазливей моей дочери на лицо, да она дольше твоего выстоит с мечом. — Поединок? — взволнованно воскрикнул юноша, пропустив мимо ушей колкость. — Да, со мной, — кивнул Геней. — Ты же больше меня — мяса целая туша да росту локтей пять с лишком будет! — А ты думаешь, против тебя всегда будет дворовый мальчик с тупым мечом, как тебя учили при дворе отца? — Мы сражались на настоящих мечах! — щеки и уши его запунцовели. — Будет, будет. Тебе не обязательно победить меня, достаточно продержаться столько, сколько сможешь, — горичанин оглянулся через плечо и усмехнулся. — Пару раз я, может, и пропущу твой кулак. Рагне был слишком взволнован, чтобы ответить. Когда они оказались на вытоптанной площадке, присыпанной речным темным песком, Геней взял из скобы под навесом два меча. Юноша, пытаясь совладать с собой, огляделся, ища взглядом Вереста. Княжий ближник был здесь, сидел среди остальных из дружинного дома. — Если будешь смотреть на противника, а не по сторонам, — горичанин протянул ему оружие, — то пропустишь меньше ударов. А может, и жив останешься. — Хватит советовать, — ощетинился Рагне, твердо намереваясь показать, что его наставники по ратному делу были не менее умелы, чем на Севере. — Защищайся! И юноша первым бросился на своего поединщика. Геней успел выставить меч. — Мы должны были начать поединок одновременно! — А твой враг станет предупреждать тебя, когда соберется напасть? — отдуваясь, Рагне растянул губы в усмешке. Геней сдвинул брови и решительно сделал выпад вперед. Юноше пришлось отскочить назад, однако острие уже расчертило его предплечье. Рагне вскрикнул, непроизвольно схватившись за порез. Это едва не стоило ему еще одного пропущенного удара. Сталь сходилась с плачущими вскриками. Молодой ялх досадовал, что Верест видел его промашку. Геней наступал, и мысли об ошибке только отвлекали. Больше распаляло бережанина то, что он так и не смог даже коснуться своего противника. «Зацепить бы его глубоко, чтобы больше не появлялась на его лице усмешка!» Все наставления учителей, что говорили, что его ловкости и быстроты должно быть довольно, дабы побороть даже превосходящего противника, показались Рагне ложью. К чему же ловкость, когда мечи скрещены, а Геней давит его к земле? Горичанин все шел вперед, а юноша едва держал удары, отступая, и даже не успевал замахиваться сам. — Нападай же, ну! — крикнул кто-то из дружины. — Куда ты бежишь от него? Очередной взмах меча. Подбородок горел от боли. Ялх даже не заметил, как Геней оказался к нему так близко. Выпад. Взвизгнула сталь. Юноша забывал дышать, следя только лишь за оружием в умелых руках своего противника. Едва отведя удар, Рагне улучил момент и проскочил Генею за спину. Горичанину, потерявшему своего поединщика, пришлось поворачиваться, и этим молодой ялх выиграл себе несколько мгновений. «Сейчас!» — глухо стучало в висках. С криком Рагне замахнулся и вложил в свой удар всю силу, на которую был способен. Геней, ещё не успевший оказаться к талю лицом, отскочил. Меч разрубил воздух, а сам юноша, не успевший замахнуться снова, уже был сбит с ног. Геней, покачнувшись, встал над ним. Ялх лежал на спине, меч вылетел из его руки. Сам он морщился от резкого удара об землю, от которого у него вышибло из груди весь воздух. Наконец поняв, что произошло, Рагне так и не поднимаясь, стукнул кулаком по земле. Геней протянул руку, Рагне даже не взглянул на него. Глаза резало от обиды и осознания своего поражения под взглядом Вереста. — Если бы ты нападал, не сопровождая это криком, — послышался над ним голос, — твой противник не успел бы уйти. Молодой ялх подскочил, позабыв о шибко болящей спине и саднящем затылке. — Я не прошел твое испытание? — охрипшим голосом спросил Рагне. Верест улыбнулся одними губами: — Раз я обещал стать твоим наставником в уплату за твою помощь, я сдержу свое слово. С этого дня будешь жить не в тереме, а в дружинном доме. Рагне не верил своим ушам. Он вскинул опущенную голову, бессвязно забормотал слова благодарности. Подобрал меч и, уже позабыв о кровящей руке и разбитом подбородке, бросился вслед за уходящими Верестом и Генеем.***
Алеля велела сопровождающим её служанкам дожидаться у терема, и, когда они отошли довольно, она быстрым шагом пересекла двор и завернула за угол. Оказавшись возле курятника, девушка тревожно огляделась. Тень перерезала закут, возле близко примостившихся сараев лежали оставленные прутья и незаконченная корзина, из застенка слышалось куриное квохтанье. Алеля уже и забыла, как сама ходила за птицей. Бережанка взволнованно сжала в руке платочек. Колокольчик, что был завернут в нем, был снят с одного из ее браслетов, в которых она танцевала на Берегах. Алеля уже успела забыть, что один из тех браслетов был потерян. То, у кого он мог оказаться, и что он мог рассказать, сковывало девушку от страха. — Я знал, что ты придешь. Мужчина вынырнул из открытой двери сарая, до того скрытый густой тенью. Кровь отхлынула от лица молодой женщины, когда она его узнала. Да и без того его одежда, то, как он держался, выдавало в нем воина из государевой дружины. — Откуда у тебя это? — постаралась спросить она беспристрастно, показывая завернутое в тряпицу и не подходя ближе. Он лишь кивнул в синюю тень дверного проема. — Я никуда не пойду. Лениво извлекая из рукава ее браслет, мужчина лукаво улыбнулся и скрылся в дверях. Алеля огляделась по сторонам, ощупала косу с тяжелой заколкой и только после этого вошла в сарай. — Когда ты садилась на мои колени, ты была одета куда проще, — заметил он, прислоняясь к стене и скрещивая руки на груди. Взгляд его нахально бродил по телу женщины. — Ты думала, я был так пьян, что я все забуду? Но тебя забыть не так просто. Ты была первой девкой, что подошла ко мне сама, а потом не плакалась, что я должен буду взять тебя в жены. К тому же столь красивой. — Замолчи! — зашипела Алеля, оглянувшись на дверь. — Не гневись! — он развеселился, заметив ее испуг. — Обожди, не горячись, «ясная ясма». — Что ты хочешь? Вместо ответа ратник продолжил: — Тогда я принял тебя за распутную девку. Однако, видя тебя здесь, я задаюсь вопросом: «Что этой бережанке делать здесь, обряженной подобно боярской дочери да еще и тяжелой?» Верно, мне стоит спросить это у князя. Я слышал, он готовится узаконить сына, которого носит его наложница. Алеля вскинула подбородок: — Ложь, всё до последнего — ложь. Хоть слово скажи, что сын Светослава выродок,— окажешься на плахе. Головы наш государь снимать горазд. — Увидев его, — он потряс браслетом, — великий князь выслушает меня. — Я скажу, что ты выкрал его у меня, чтобы опорочить. — Если бы этого было довольно, ты бы не пришла сюда. Все внутри у Алели похолодело. — Мои слова убедят его, что ты вовсе не простая деревенская дурочка, — он сощурил глаза. — Увидев тебя здесь и расспросив слуг, кто ты, я все понял. Да, хитрая ты баба. Я ведь знаю, что в ту ночь, обласкав нашего князя, ты пошла искать чужих объятий, чтобы наверняка понести. Только вот обронила одну безделицу. — Еще одно слово!.. — она прямо посмотрела на него, такого же светловолосого, как князь, так же зеленоглазого. Мужчина оторвался от стены и двинулся к ней. Алеля сделала нетвердый шаг назад. — Я ношу сына великого князя, ты не посмеешь меня тронуть! — Мне ли не знать, что это не правда? — Хватит! — Алеля отступила к самой двери. — Ты ведь не осмелишься рассказать Светославу правду. Пусть он казнит меня, если тебе поверит, но и ты не выйдешь больше с Теремного двора. Так чего ты хочешь? — Мне нужны деньги. Я не останусь здесь, не стану ждать, что обман твой раскроется. Боги непременно укажут на него. Алелю трясло. Она не могла и подумать, что та ночь будет предана огласке, что он вспомнит ее среди прочих развлекающих мужчин девиц. В висках стучала кровь и единственная мысль о том, как она может защититься. — Это же твой сын, — её губы задрожали. — Твой сын сядет на Северный престол, и поклонятся ему все государи от Каменных берегов до Солнечных гор, — срывающимся голосом продолжила она, переходя на шепот. — Ты станешь при нем воеводой или богатым боярином, ты всегда будешь подле него. Мужчина слушал недоверчиво, но речи Алели рисовали ему манящие грезы. — Ты предлагаешь мне измену ... — нерешительные слова его вынудили бережанку подойти ближе. — Помоги мне, — она сделала шаг вперед. — Ты умен, раз догадался. Помоги мне только избавиться от остальных жен, помоги нашему сыну получить Славну. — Только этими словами ты не получишь моего молчания, — он завороженно, борясь с сомнением, смотрел на неё. — И этого, — он сжал в ладони браслет, — тоже. Его я оставлю себе. Алеля же продолжала, а голос её шептал так горячо: — Мне нужен верный человек, кто бы защитил меня. И за это я отплачу тебе гораздо большим, чем кошель серебра, который бы ты получил. Только сохрани все в тайне. Девушка оказалась к нему так близко, что мужчина почувствовал запах ее волос. — Я скажу тебе кое-что, — совсем тихо произнесла она, что ратнику пришлось опустить голову, чтобы расслышать, — чтобы скрепить наш договор, — Алеля провела кончиками пальцев по губам мужчины, а другой рукой ощупала свою косу. — В ту ночь я по-настоящему стала женщиной только с тобой, — ласкал её голос, — и наш князь никогда бы не стал тебе ровней. Мужчина облизнул пересохшие губы, втянул раздувшимися ноздрями воздух, а рука его обхватила бедро девушки. — Не говори никому, — прошептала она. Двузубая серебряная заколка вонзилась в его шею.***
Первыми о приезде послов от государей Степи узнали рыбаки. Вереницу в три десятка конных возглавлял баскак в бурой степняцкой шубе с широкими короткими рукавами. За его спиной хлопало охристо-золотое полотнище с тамгой* великого хана. Старики качали головами, бормотали сквозь зубы, но возвращались к сетям, сгорбив над ними бронзовые от ярого солнца спины. Обходя Чертог по своему приезду, княгиня оглядывала углы и стены. Зоркие глаза цеплялись за окна, занавеси, двери, закуты. Тогда она и заприметила ход, находящийся по правую руку от княжеского места. Из-за двери, коли неплотно прикрыть, был виден и государь, и сидящие подле него, и даже ряд дальше. Как и через многие другие, через этот низкий проход подносили к столу. В день, когда в Славне тревожным шепотом прошла весть, что едет ханское посольство, Парфирь велела слугам не ходить через правую — «чёрную» — дверь в Чертог. — Князь недоволен будет, если узнает. Ты бы поостереглась, девочка, Светослав уж зол на тебя, — причитал Якуш, понижая голос. Он щурился разглядеть в полутьме лицо госпожи, расчерченное узкой полоской света из-за двери. Парфирь не слушала его, ловя взглядом собирающихся. Спиной к ней, по правую руку от князя стоял Свегнев и Микула. Воевода клонил жилистую шею, чтобы слышать, что вполголоса говорит ему боярин. Светослав вольно сидел, обряженный в меховую накидку, под которой виднелся кожаный доспех и маково-красные рукава рубахи. Напротив воеводы и боярина обособленно держался Ворон. Он был облачен в кафтан, отороченный пушниной и глухо застегнутый. На него Парфирь смотрела особенно долго, не веря, что ему должна была стать женой Зареслава. В Чертог вошел Верест. Бывший наставник Рослава встал за левым плечом государя, склонился, заговорил пониженным голосом. Светослав кивнул, и на губах его мелькнула непонятная Парфирь улыбка. Княгиня понадеялась, что ближник и воевода смогут отговорить его от опасных задумок. Облачение Ворона и похожее широкое платье Свегнева не давали Парфирь покоя. Она настороженными глазами смотрела то на воеводу, явно обливающегося потом в не по-летнему толстой одёже рядом с вечно разведенным огнем Чертога, то следила за слугами, накрывающими столы, среди которых не нашлось бы ни одной девицы или бабы. Княгиня не успела осознать свою догадку, как в дверях Чертога появилось ханское посольство. Степные люди одеты были в стеганые теплые халаты с воротом на угол, из-под рукавов, доходящих до локтя, просматривались рубахи необработанного шелка. Среди них особенно выделялся немолодой мужчина, носящий длинноворсую бурую шапку с красным навершием. Микула заговорил на степном языке, приветствуя посла с его свитой, и указал на место за столом. Послу же толмач не понадобился. Он поприветствовал князя Славны на северном и сел напротив, его люди же остались стоять позади. — Великий хан разделяет с тобой, Светослав, скорбь о кончине князя Вячеслава — его преданного друга, — проговорил степняк, пока чашник наполнял его чарку янтарным вином. Голос его был медово-тягуч и глух. — Многие годы нам не приходилось поднимать против друг друга оружие, хотелось бы, чтобы так было и впредь. И раз северные княжества выбрали тебя правителем, Степь ждет от тебя того же, что и от твоего отца. Степняк взял в руки чарку и, исподлобья бросив взгляд угольно-черных глаз на северного государя, пригубил. Светослав, словно желая показать дружелюбие, тоже поднял свою чарку и сделал смелый глоток. — Однако ханы недовольны, что ты до сих пор не приехал к ним! Великий хан хочет видеть тебя, хочет, чтобы ты засвидетельствовал ему свою верность. — Много ли хочет от меня великий хан на будущий год? — князь отставил питье. — Как и при князе Вячеславе, но Степь будет ждать от тебя сверху того, если ты задержишься. Путь не близкий, Светослав. Едва ли ты успеешь обернуться до зимы, даже если соберешься сегодня же. Светослав кивнул, соглашаясь. — Еще Степь хочет, чтобы новый великий князь выставил своих людей, когда ханы соберутся против Гор. Солнечная империя слишком долго пряталась за спиной у Севера да за скалами. Великий хан хочет, чтобы верные ему государи сидели бы от Запада и до Востока. К тому же, Славна и сама, ещё со времен сватовства князя Вячеслава к горной царевне, не жалует Закатные горы. — Ханство Золотое лишилось Серебряного и едва держит Медное, а всё одно жаждет крови горцев! — усмехнулся Светослав. Посол прищурился и огладил редкую бороду, выцветшую от степного солнца и времени: — Не думай о распрях среди ханов, Светослав. Это дело не северян. До меня же дошли вести, что Север едва не лишился власти над Каменными берегами. Ханам понравится услышать, что ты удержал их. Иначе их оброк пришлось бы все одно спросить с тебя, — у его глаз пролегли глубокие морщины, губы растянулись в улыбку. — Но мне совсем не хотелось бы приходить к тебе не так, как гость приходит к хозяину дома. От того, будут тобой довольны ханы или нет, зависит и моя жизнь. — Будет очень жаль, Хатлы-Техеш, что тебе придется с ней проститься. Посол изогнул бровь. — Я не понимаю тебя, Светослав. Князь поднялся. — Я сказал то, что отец завещал мне свое неоконченное дело — положить конец власти ханов над князьями. Нет выше меня никого на Севере, не согну отныне спины больше ни перед кем из людей. Передай это великому Арах-Чихре хану, Хатлы-Техеш. Степняк помрачнел: — Ты сказал горячие речи, Светослав. Ими ты и обожжешься. Свою я голову сложу перед моим господином, так как и тебе бы не пришлось сложить перед ним свою. Но сперва северные реки они наполнят кровью, напоят ею землю и засеют поля костьми. Боярин Микула обтер взмокший лоб. Князь Славны нахмурился: — Возвращайся, посол, к своему господину, передай ему всё, что ты слышал здесь. — Степь выставит тьму, — решительно поднимаясь, проговорил Хатлы-Техеш. — Ханам придется дождаться, когда ты принесешь им эту весть, после того ещё через пять с лишним лун тьма та подойдет к берегам Сирей-реки. Я буду ждать ее. Но прежде, чтобы подкрепить мои слова да и тебе лучше их помнить, вернёшься ты только с двумя своими людьми. Парфирь не могла пошевелиться от ужаса. Она не верила своим ушам. В следующее мгновение Свегнев и Ворон скинули богатые платья, под которыми оказалась кольчуга. Из-за дверей в Чертог хлынули вооруженные северяне. Хатлы-Техеш и его люди были окружены. Чертог наполнился криками и стонами. Парфирь, едва держась на ногах, отпрянула вглубь коридора и зажала себе рот рукой. Война была объявлена.