Жар-птица

      Я не знаю, как долго стоял снаружи клуба, размышляя о том, какого чёрта я только только я сделал, но это было долго, скажу я вам. В конце-концов, я пробрался обратно и встретил Фиби и Джеральда за нашим столом, Фиби разговаривала по своему мобильному, зажав пальцем другое ухо, чтобы заблокировать звуки клуба. Джеральд же просто смотрел вокруг с нечитаемым выражением лица. У меня было тяжёлое предчувствие, что Фиби была на телефоне с Хельгой.       Взгляд, которым одарила меня Фиби, когда мне заметила, был достаточным на это ответом. Джеральд положил свою руку на плечо Фиби, а потом показал жестом, что хочет, чтобы я поговорил с ним. Я догадывался, что это скорее всего потому, что я, ну, блядь, реально облажался. Думаю, к этому времени вышибалу уже тошнило от моей морды.       — Какой хуйни ты наговорил Хельге? — Джеральд спросил меня, когда мы были снаружи.       Я пожал плечами, мой рот был занят сигаретой:       — Не уверен, что мне следует говорить с тобой об этом, не думаю, что тебя это касается.       — Знаешь, как бы мне ни было тяжело этого говорить, но Хельга — моя подруга, так что я вполне уверен, что меня это касается, — мягко сказал Джеральд, но я знал наверняка, что он взбешён. — Она разговаривала истерично, когда мы общались по телефону. Не так уж и просто довести эту девчонку до истерики.       — Ну, что ты хочешь, чтобы я сказал? Пожалуйста, господи, я мог бы с тем же успехом размахивать огромным флагом с надписью: «Мне нравится Хельга!» — я метался перед клубом, сжигая сигарету быстрее, чем когда-либо что-то курил. — Поэтому я спрашивал её, почему она не хочет со мной встречаться?       — Может, потому что ты ей не интересен? — спросил Джеральд.       — Ебать ты Шерлок! — я повысил голос, раздражённый тем, что мне надо было объясняться перед парнем, которого я встретил впервые за, типа, девять… десять… семь лет! — Я знаю, что это не так, но что-то останавливает её от того, чтобы сойтись со мной.       — Как насчёт того, что ты по-прежнему всё тот же вероломный эгоистичный обмудок, которым всегда и был?       — Почему бы тебе просто… не завалить ебало? Ты не помогаешь, — кричал я на Джеральда. — Ладно, ну, может я и упомянул Арнольда, но я не думал, что её так накроет. У неё было достаточно времени, чтобы забыть его.       — Поверить не могу, Сид, ты такой мудак, — Джеральд поднял руки и потряс своей головой, будто больше не в силах продолжать разговор.       — Ну так не то чтобы и её сердце было вырвано нахуй, или типа того! И что с того? Они встречались, они расстались. Они встречались, типа, месяца три, а потом он переехал. Люди не проникаются глубокой неразрушимой любовью за три месяца, — злобно сказал я, закуривая очередную сигарету.       Джеральд одарил меня жалостливым взглядом, будто я был не в курсе какого-то огромного секрета, что сделало мои слова до боли ироничными. Затем он пошёл внутрь. Я показал ему в спину средний палец, закончив свою сигарету за какие-то минуты. Я не собирался оставаться в этом клубе ни на мгновение больше необходимого. Когда я оказался внутри, я нашёл Гарольда и стал умолять его вернуться домой. Поначалу мне не удавалось убедить его, но после нескольких упоминаний, что это мой день рождения, он сдался. Мы нашли Аллена и порулили оттуда.       — Что у тебя стряслось? — спросил Гарольд, пока мы ждали поезда.       — Я проебался с Хельгой. Всё, чего я теперь хочу, — вернуться к тебе домой и напиться до комы, — пробормотал я.       — Вперёд и с песней, только не блюй у меня в комнате. А как ты проебался? —Гарольду казалось вообще всё по барабану, но он всегда так выглядел, когда был пьян.       — Я не хочу говорить об этом, — всё, чего я хотел, — зажечь новую сигарету, но нам нельзя было курить на платформе.       — А ты небось и хуй свой намыл, не так ли? — заржал Аллен.       — Иди на хуй! — я плюнул в него, пихнул и одарил его таким взглядом, что мог бы заморозить сам ад, — всё, чтобы показать ему, что был вообще не в настроении для доёбок.       — Ебать, — Аллен уставился на меня, но, казалось, решил не ввязываться.       Поезд пришёл со стуком и рёвом, мы зашли в него, и нас нагнали последствия ночи танцев и выпивки. Мои глаза закрывались, и единственное, что держало меня в сознании — мысль, что смогу курить и пить дома у Гарольда.       Я смотрел в окно, несмотря на то, что мало видел, кроме реклам — это ведь была электричка в метро. Что я вообще мог бы сделать? После размышлений без ответов, я решил, что буду разбираться с проблемой позже, потому что сейчас был выходной. Я должен расслабиться и веселиться, и я смогу озаботиться Хельгой на неделе.       Аллен сошёл раньше и отправился домой, я обнял его на прощанье и поблагодарил за то, что он пришёл, несмотря на то, что вечер был испорчен. Он пожал плечами и заверил, что ему всё равно было весело, а потом поздравил меня с днём рождения. После этого он выбежал из дверей, едва успев выскочить, и двери захлопнулись за его спиной.       Несколько остановок спустя, вышли мы с Гарольдом. Пока мы шли к нему, я понял, что практически протрезвел. По крайней мере это мы скоро сможем исправить. Протрезвление, конечно, не нашу с Хельгой проблему. Разумеется, выпивка не исправит этого. Она лишь всё усугубит. Вообще, скорее всего она разольёт бензин по всему и подожжёт. Но опьянение поможет на какое-то время забыть о проблеме.       «Нам надо быть тихими, мои родители спят», — сказал Гарольд, отпирая дверь.       Он остановился и взял бутылки с алкоголем.       Когда мы добрались до комнаты Гарольда, я схватил схватил пепельницу с его прикроватного столика, закурил и открутил крышку бутылки водки. Собравшись, я отхлебнул прямо из горла. Сладкое жжение водки заверило меня, что какое-то время всё будет хорошо.       — Господи, это же целая бутылка, не прикончи её, — сказал Гарольд, вырывая её из моей руки, когда он вернулся, переодевшись из клубной одежды, в целом готовый ко сну.       Я уже был в говнину, поэтому схватил бутылку Ягермайстера рядом с собой и откупорил её:       — Даваааай приговорим пару шотов «ягера», Гарольд, ты не такой бухоооой, как я, — я промычал.       — Думаю, тебе можно немного и передохнуть, — Гарольд открутил крышку водки и сделал глоток.       — Мне нужно быть ещё пьянее, — я продавил большой глоток «ягера» в горло. — Жаль, что мне не двадцать один. Все мои проблемы были бы решены, если бы мне было двадцать один. Я обожаю пить.       — Ты натуральный алкаш, Сид, захлопнись и иди спать, — сказал мне Гарольд. — И ляг на бок, что ли. Я не хочу, чтоб ты сдох.       Я фыркнул:       — Сдох? Я слишком красив, чтобы умереть, пф-ф, ха!              После этого я мало что помню, но, думаю, оно и к лучшему, потому что Гарольд мне рассказал, что я делал на редкость стыдные вещи, и ему пришлось объяснять своим родителям, почему я сижу на полу и плачу. Так что, да, заебись, что я ничего из этого не помню.       Я не видел Хельгу пару дней, и я не мог решить, хорошо это или плохо. Думаю, что хорошо, с точки зрения того, что у меня было время проанализировать произошедшее трезвым умом, но я всё равно приходил к одному выводу: я был прав, а она нет. Конечно, может, я не в курсе того, что у них было с Арнольдом, но это не причина, чтобы давать мне пощёчину. Было очень больно.       Не то чтобы я злопамятный или типа того, но мне правда было любопытно, почему она категорически отказывалась сойтись со мной. Потому что я думаю, что где-то там, глубоко внутри, я ей всё-таки немного нравился, типа, ну совсем чуть-чуть, но, конечно, кто-то или что-то удерживало её от меня. Не хочу звучать пафосно, но мне кажется, что любой нормальный, эмоционально стабильный человек попытался бы завести отношения, когда ваше влечение взаимно.       Наступила неделя финальных контрольных, что означало, что все вокруг так и лучились счастьем — нет. Меня же перестали ебать уроки где-то на второй день школы, поэтому психологически я уже отстрелялся. Так что я сидел на пожарном выходил, курил сигареты одну за другой и играл песни на гитаре. Если откинуться достаточно, я мог балансировать на перилах, прижимая спину к стене, а ногу к противоположным перилам. На секунду я задумался, что бы мне сыграть следующим. У меня было полтора часа, чтобы убить перед следующей контрольной. Мои пальцы начали брать мажорные аккорды Alkaline Trio на моей гитаре.       «И если всё в порядке, я просто сгребу свои шмотки и уйду, я не скажу ни слова, я оставлю свои фокусы в рукаве, спрыгну с ручки, ты открыла огонь во мне, потуши меня, потуши мою боль, я полностью твой»*, — я пел.       Дверь распахнулась, и я наполовину рассчитывал, что это какой-то учить пришёл мне сказать, что меня отчислят или оштрафуют на сто долларов за курение на школьной территории, или Аллен пришёл поныть, что только что провалил свою контрошку по тригонометрии. Вместо этого я чуть не упал с перил, когда увидел, что это Хельга. Я постарался выглядеть безучастными, что мне на самом деле похуй, что она пришла, но в действительности моё сердце колотилось, а в душе разлилось какое-то дурачество. Мне было интересно, что она будет делать. Проигнорирует меня, включит суку или извинится? Я поставил на первые два варианта.       Пока её курс действий пал на игнор. Она вытащила сигарету из-за уха и закурила. Я смотрел, как она тлеет, пока Хельга облокотилась рукой на перила и смотрела на улицу. Потом она посмотрела на меня, и я практически обосрался.       Конечно, вместо этого я попытался выглядеть непринуждённо, поэтому сказал:       — Привет.              Хельга лишь вздохнула и повернулась обратно в сторону улицы. Я перебирал струны, играя первые пришедшие в голову аккорды.       — Вот поэтому ты мне не нравишься, Сид. Ты вынуждаешь меня извиниться во второй раз, боже, слушай, ладно, прости, что я дала тебе пощёчину и вообще.       Вау, она реально снова извинилась? Я чувствовал себя таким особенным. Я был самым везучим парнем в мире. Ура.       — Всё в порядке, я же нёс всякую хуйню, — пробормотал я.       — Я прекрасно знаю, что ты нёс! Это всё, что ты делаешь в принципе, — сказала Хельга, повышая голос. — Но я неохотно соглашусь, что ты был прав. Я разрешаю прошлому удерживать меня от того, чего мне хочется.       Я не был уверен, что сказать, поэтому я лишь продолжил бренчать на гитаре, пока наконец не пробормотал:       — Ну, рад помочь, — это прозвучало слишком угрюмо, так что я добавил. — Знаешь, я всегда к твоим услугам.       — Ой да брось, — Хельга закатила глаза. — Ты думаешь только о себе.       — И что в этом плохого? Разве плохо иногда быть эгоистом или быть эгоистичным ради того, чего тебе действительно хочется?       — И ты действительно хочешь меня.       — Мне показалось, мы это уже выяснили, — сказал я, по-прежнему стараясь выглядеть пофигистично. — Но… «хочешь» звучит как-то слишком плостки… Разве ты не можешь использовать «ты мне нравишься, и я хочу взаимодополняющих отношений»?       — Слишком много слов.       — Не знал, что ты такая лентяйка. Это может стать проблемой, — я почесал подбородок.       Хельга вздохнула:       — Слушай, Сид, я не имела в виду, что хочу встречаться с тобой.       — Хельга, я не имел в виду, что я серьёзно, — сказал я, зная, что я в общем-то верчу самого себя на хую, но я не мог напрямую вывалить Хельге, что к ней чувствую. Мне нужно было идти окольными путями.       — Конечно, Сид, как скажешь, — Хельга пожала плечами и потушила сигарету.       Весь этот диалог оставил меня удивительно разочарованным. Пожалуй, я мог бы просто пойти и начать встречаться с какой-то ещё тёлкой, кроме Хельги, потому что это ни к чему не шло в ближайшее время. Но странным было то, что я не видел себя ни с кем, кроме Хельги. Трахаться с кем-то — пожалуйста, но Хельга была не такой. Конечно, я мог бы удовлетвориться, переспав с Хельгой, но это было бы не то. Она была девушкой, с которой мне хотелось проводить время.       Я не мог сдаться. Всё обязано было сойтись.

***

      Медленно проходило лето. Бóльшую часть времени я проводил его за работой, но я так же создавал хуеву тучу музыки на своём компьютере, иногда сам по себе, иногда с пацанами. Мы записали много собственных песен, и мы неплохо звучим. Это была не попса, но мы были хороши. Я купил пару новых усилителей и педалей в начале лета, потому что скопил неплохие деньги за время, когда не мог пользоваться своим банковским счётом.       Кстати о папе, я дал ему послушать наши записи, и он был удивлён, как хорошо мы звучали. Он сказал, что однажды мы могли бы быть на радио. Может, он был просто тактичным, но мне было приятно. Чтобы помочь мне, он предложил оплатить для меня несколько занятий по вокалу. Я согласился, а почему, чёрт возьми, и нет? Всегда есть куда расти.       Я не видел Хельгу с окончания школы. Вообще, я наделся, что она как-нибудь зайдёт ко мне на работу, чтобы купить ещё какой-то никому неинтересный диск, но этого не случилось. Я скучал по ней, как влюблённый придурок, каким и был. А она скорее всего по мне не скучала, ведь не ответила ни на одно из моих сообщений и не перезвонила ни на один из звонков. Я начал думать, что наверное мне пора понять ебучий намёк.       Однажды я трудился как раб на галерах за кассой. Кевин работал со мной, и я поставил диск с записями своей группы, который как раз играл в магазине. Кевин вышел из подсобки и вразвалочку подошёл ко мне, облокотившись на стойку одной рукой и поигрывая ирокезом другой.       — Ну, и кто это играет? — спросил он.       — В колонках? — уточнил я, потому что я не всегда понимал, что он спрашивает. — Это я со своей группой. У нас нет названия.       — Серьёзно? — богом клянусь, челюсть этого парня упала на пол. Ну, ладно, не так уж я и преувеличил? — Да вы и впрямь хороши!       — А ты думал, что нет? — я уставился на него.       — Не, я не думал, что у тебя есть хоть какой-то потенциал. Но это круто, мне по кайфу, такой прям классический рок, но гитара даёт хорошего блюза. Я думал, что ты бы звучал по-другому, что-то более…       — Укуруенно? Да, нет, мне нравится то, что у нас есть, — обронил я небрежно, хотя на самом деле был до усрачки счастлив, что Кевину понравился наш звук.       — Не мог бы сделать несколько копий этого диска? Если вы с друзьями не возражаете, я бы отнёс их в парочку мест в округе, может, я мог бы выбить вам концерт, — сказал Кевин.       — Пиздец, серьёзно? — спросил я. — Это было бы охуенно! Я принесу их завтра и оставлю в кабинете.       — Это должно быть легко, музыкальная сцена у нас тут сдохла, если ты не заметил, — сказал Кевин, выразительно глядя на плакаты концертов, будто бы это могло оскорбить местных музыкантов. — Вы ребята и близко не стоите рядом с мудозвонами, которые у нас тут играют, так что все бы были, типа, вау, пиздец, вот это крутота! Нам нравятся эти ребята, они должны играть у нас и принести нам бабосы!       Я засмеялся:       — Ну, скажи мне, как пойдет, стопудово пацаны будут прыгать до потолка от возможности сыграть на настоящей сцене, а не просто какую-то фигню для школы.       — Ваша школа хотела, чтобы вы играли?       — Мы играли на выпускном, я думал, я тебе рассказал, — я начал играть с волосами, распуская хвост и собирая обратно. Было слишком жарко, чтобы ходить с распущенными.       — Чувак, во мне столько дури, что иногда я не помню своего имени, — засмеялся Кевин.       — Ну, просто запомни, что надо постараться выбить моей группе выступление, ладно? — сказал я, всерьёз переживая, что Кевин забудет раздать диски.       — Я просто прикалываюсь, пиздюк, не ссы, — заржал Кевин, ударив меня в руку.

***

             Мой телефон зазвонил. Блядь! Почему он звонит? Сейчас шесть ёбанных часов утра. Шесть! Какой жестокий ублюдок будет звонить в это время? Я пощупал вокруг кровати в поисках телефона, пока не нашёл его под носком. Проверив определитель, я увидел, что это Кевин. Ну какой же он гондон.       Я раскрыл телефон и прижал к уху:       — Какого чёрта тебе надо? Почему ты звонишь в такую срань? — пробормотал я, принимая сидячее положение и отбрасывая волосы с лица.       — Я пришёл со славной вестью! И я принял дохерищу спидов, так что ещё не ложился спать, но это неважно! Три места хотят, чтобы вы у них сыграли, и я любезно представился вашим менеджером.       — Ну, заебись. Только я не понимаю, почему это не могло подождать до… часу дня, например, — сказал я, вставляя сигарету в рот и поджигая.       — Потому что одно из этих мест хочет, чтобы вы сыграли сегодня, группа, которая должна была выступать внезапно отменила. И мне надо дать им ответ до десяти утра.       — Ха! Желаю ёбанной удачи, можно подумать кто-то проснётся до полудня, а что хоть за место? — я сделал глубокую затяжку своей сигаретой. Первая за день всегда самая лучшая.       — Им как бы нужен кто-то на разогрев для Gilgamesh в «Народном Суде», — сказал Кевин.       — Разогрев для Gilgamesh? Как тебе, блядь, это удалось? — я практически кричал на Кевина.       Gilgamesh были одной из немногих хороших местных групп и одной средь ещё мéньших, кто стал известным. Они уехали в тур сразу после запуска первого альбома, который мне нужно было купить. И они собирались играть здесь? Я понятия не имел, что они приезжают, иначе я бы купил билет на концерт, но теперь я мог быть у них на разогреве! Мы обязаны были сыграть!       — Ты разговариваешь с сыном того, кто помог им подписать контракт с лейблом, — сказал Кевин. — Они доверяют нашему мнению, так что не проебись ради меня, Сидди.       — Да ни за что, только скажи, что делать, и я сделаю это и прослежу, чтобы пацаны тоже сделали.       — О, и я взял на себя смелость выбрать вашей группе названия, парни, так что теперь вы «Шмаровозки Кевина», — заржал Кевин.       — Пиздишь, — сигарета чуть не выпала у меня изо рта.       — Разумеется. Я назвал вас Slow Turning Tide. Вы всегда можете его поменять. Увидимся, бро, — сказал Кевин и повесил трубку.       После этого я стал названивать Гарольду, пока он не снял трубку. Он был явно взбешён, что кто-то позвонил ему в семь утра, но мне было пофиг.       — Что? Что? Тебя арестовали? — прорычал Гарольд.       — Нет… пока нет. Но мы играем на разогреве у Gilgamesh сегодня в «Народном Суде», так что буть там! — Хотя, зайди ко мне в районе одиннадцати, чтобы мы порепетировали.       — Ёбанный насос, ты под кайфом? — спросил Гарольд.       — Нет. Пока нет. Я абсолютно серьёзен, мы у них на разогреве.

***

      В районе полудня Гарольд, Аллен и Стинки были у меня дома, выбирая, какие песни мы будем играть, и тщательно репетируя, пока мы не были уверены в каждой песне и что не наделаем ошибок, если будем в жопу пьяными. Мы все понимали, что это невероятный шанс, и что нам чертовски повезло просто его получить. Я так нервничал.       Мы были посреди песни, когда зазвонил мой телефон. Я сразу же его поднял, когда увидел, что это Кевин:       — Здорóво!       — Йоу, тащи манатки к «Народному Суду» к шести, они хотят, чтобы вы начали играть в восемь, — сказал Кевин.       — Так уже почти шесть! — раздражённо ответил я.       — Ну значит шевелитесь! — Кевин повесил трубку.       — Собираем вещи и выдвигаемся, по ходу, нам надо быть к шести, — сказал я.       — Какого хуя? Я надеру этому парню задницу, — Гарольд скрестил руки.       — Этот парень выбил нам выступление, так что никакого надирания задницы, неважно как сильно он этого заслуживает.

***

      Папа согласился одолжить мне машину на вечер, при условии, что я верну её невредимой, чтобы мы могли привезти всё оборудование в «Народный Суд», разбив его между фургоном Гарольда и Гранд Вилем моего отца. Я знал, что он действительно меня поддерживает, потому что он любил эту машину как своего второго сына. А может даже как первого. В любом случае, я труп, если проебу хоть что-то в этой машине.       Но несмотря на это, я вёл как сумасшедший, потому что я водил именно так. Аллен и я врубили Gilgamesh по дороге к «Народному Суду». Мы опустили крышу Гранд Виля и катили, чувствуя себя по-настоящему крутыми.       Пока мы ждали на светофоре, с нами поравнялась другая машина, полная панков. Они опустили окна, и я мог видеть, что они курят косяк. Пассажир посмотрел на нас и одобрительно кивнул. Девушка с проколотой губой высунула руку и прогудела:       — Гильдамеш!       — Бля, да! — ответили все в машине.       Я расплылся в улыбке и увеличил громкость. Мы колбасились, пока не услышали за собой гудки, намекнувшие, что включился зелёный. Я хотел рассказать им, что мы на разогреве у Gildamesh, но передумал, потому что это выглядело слишком выёбисто.       Кевин ждал снаружи «Народного Суда», показывая нам, чтобы мы объехали вокруг, как мы и сделали. Кевин сказал, что всё уже, в целом, готово, нам надо только настроить свои усилители и педали и поставить ударную установку Гарольда, так что должно было быть гораздо легче, чем настройка для выпускного.       Внутри здания уже собирались люди, некоторые держали в руках напитки. Мы были на сцене, проверяя звук наших инструментов и микрофонов. Я чувствовал себя практически настоящим музыкантом, стоя на настоящей сцене с настоящими зрителями.       По мере того как приближалось наше время, я волновался всё сильнее. В основном я стоял у заднего выхода, выкуривая сигареты друг за дружкой, с Алленом, который переживал так же сильно, как и я. Гарольд и Стинки вышли в зал пообщаться с людьми или типа того. Одному богу известно, чем они занимались.       Слишком скоро кто-то из «Народного Суда» просунул голову из-за двери и сказал нам, что пора заходить: мы вот-вот должны были быть на сцене. Аллен и я обменялись взглядами, выбросили сигареты и пошли внутрь. Меня начало подташнивать, и от нервов, и от того, что я только что выкурил где-то пять сигарет подряд.       Человек, который сказал нам с Алленом зайти внутрь, так же и предупредил нас о выходе на сцену. Первым пошёл Гарольд, за ним Стинки, Аллен, и, наконец, я. Я поднял свою гитару с её маленькой подставки и надел её поудобнее, прежде чем подойти к микрофону.       «Эй, ну, мы не совсем Ice Blue Balls, но они не смогли прйти. Мы Slow Turning Tide, полностью местные, как и Gilgamesh, так что наслаждайтесь чёртовым шоу!» — сказал я, пытаясь звучать как можно более уверенно.       Пока Гарольд отсчитывал первые такты нашей открывающей песни, я посмотрел в толпу и увидел проблеск знакомых светлых волос. Да ну нафиг, она не могла быть здесь!              Хельге вообще нравились Gilgamesh? Они были на более мягком конце спектра метала, учитывая, что ей нравятся Blut Aus Nord. Ну, видимо, да, а может она пришла ради Ice Blue Balls, но они скорее играли хардкор, а я не уверен, что ей нравится хардкор… Блядь! Снова она отвлекает меня, а я даже не был уверен, что это и впрямь она!       К счастью, мои мысли снова сосредоточились на музыке, и я начал играть, выводя:

«Давай будем нежнее,

Я сейчас в Бруклине       

Напрасно еду на поезде

И забочусь лишь о твоём звуке»

      Сначала я не мог понять, нравилось ли публике, но после нескольких песен, они стали поднимать вверх «козу» и кулаки в такт. Я до сих пор не мог поверить, что мы по-настоящему выступаем, и мы действительно нравимся публике! Это были люди, которые заплатили реальные деньги за музыку, а не просто за тупые танцы, во время которых, так совпало, играет музыка. Это было потрясающее чувство. Я мог бы делать это до конца жизни.       К концу нашего выступления мы начали играть песню, которую я написал о Хельге. Так что теперь мне бы было по-настоящему неловко, если это действительно она в толпе и слышит, как я её пою. Только мне так могло повезти, и она действительно стоит среди слушателей. Но почему меня это волновало? Ничего, что я говорили или делал, сработало, и никогда не сработает.       Я начал играть аккорды песни, которые были по-настоящему медленными, и блюзовыми, и, ну, сопливыми, что уж говорить.

«Блядь, малышка, дай мне — ах!

Ты не видишь, что я в огне?

Потуши его, стряхни его

Мне плевать, я лишь хочу

Вкусить ещё раз это медленное пламя»

      — я пел, думая о Хельге.       В своей голове я пел эту песню лучше, чем когда-либо. Я лишь надеялся, что слушатели поймут, что я чувствовал к Хельге. Она была огнём, всегда в моей голове. Хельга уселась там, прожигая мои мысли, пока я не заговорю с ней снова, и тогда всё разгорится настоящим пожаром, который будет гореть дни напролёт.       Было невозможно забыть о ней. Каждую девушку, которая мне теперь будет встречаться, я буду сравнивать с ней. Я всегда буду искать Хельгу. Я всегда буду искать её чувство юмора, её находчивость, её сарказм, её настроение — я всегда буду искать кого-то, кто бы мог заставить меня чувствовать так же, как я чувствую себя с Хельгой.       Мы закончили играть слишком скоро. Я удивился, как быстро пролетело время. Как мы уже могли закончить? Но люди галдели и хлопали, и, казалось, мы им действительно понравились.       Я расплылся в улыбке и вскинул руку, показывая остальным «козу»: «Всем спасибо! Мы освободим место для тех, ради кого вы тут собрались!»       Какие-то работники «Народного Суда» помогли нам убрать наши вещи со сцены, а затем сказали, что мы должны дождаться, пока Gilgamesh закончат играть, чтобы получить свой гонорар за ночь. Когда наши инструменты были сняты со сцены, мы погрузили всё обратно в наши машины. Аллен, Гарольд и Стинки пошли обратно, чтобы послушать выступление Gilgamesh, а я остался выкурить сигарету.       Не успел я зажечь её, как Кевин высунул голову из-за двери, чтобы поздравить меня с нашим успешным выступлением. Он сказал, что мы не были совсем отстоем и звучали неплохо. Да что там тот Кевин понимал, он же был под спидами и бог знает чем ещё.       Я поблагодарил его и продолжил курить. Дверь снова открылась, и я даже не думал о ней, пока один очень знакомый человек не встал прямо передо мной со скрещенными руками и хмурым лицом.       — Ты пытаешься преследовать меня во всём, что я делаю? — спросила Хельга.       — Нет… Я даже не знал, что тебе нравится Gilgamesh. Я же не застрелил Ice Blue Balls, чтобы мы смогли сыграть вместо с них. Твою мать, это моё первое выступление, ты не можешь быть дружелюбнее? — я удостоил ещё щенячьим взглядом.       — Ладно. На самом деле вы мне понравились. Может, я даже куплю диск. Доволен? — спросила Хельга.       — Не ебаться как, — сказал я, делая ещё одну затяжку. Я был даже рад, что она пока не упомянула песню, которую я пел о ней.       — А что это была за песня? «Медленное пламя»? — решила поддать жару Хельга.       — Ну, я мог бы напиздеть с три короба, но я написал эту песню о тебе, — я щёлкнул окурком на улицу.       Впервые Хельга не нашлась, что сказать. Она задумчиво курила свою сигарету, её голубые глаза рассматривали проезжающие машины. Мне было интересно, о чём она думает. Я вытащил ещё одну сигарету, закурил и выпустил облако дыма.       — Как там выступление Gilgamesh? — спросил я, чтобы разбавить тишину.       — Хорошо, — тихо сказала Хельга. — Они шикарно звучат.       — Класс, ну, я пойду посмотрю на остаток их выступления, — я закончил сигарету и пошёл на выход.       — Подожди, хуеносый, — резко сказала Хельга.       — Да? — я остановился у двери, моя рука была готова потянуть дверь.       — Я тут подумала, — начала Хельга.       «О том, как спустить мои трусики на пол», — закончил предложение мой внутренний голос, с досадой проигрывая в голове Puddle of Mudd.       — И я думаю, мы могли бы попробовать что-то. Пока ты не ведёшь себя как скользкий ублюдок, — сказала Хельга. — Ты бываешь… Приличным иногда, и я подумала, что уж лучше ты, чем какой-то дрочер.       — Ты говоришь то, что мне кажется, ты говоришь? — я обернулся от двери в сторону Хельги. — И когда это я был скользким ублюдком?       — Да постоянно, — фыркнула Хельга, сузив глаза. — И да. Не раздувай из мухи ёбанного слона.       — Я оскорблён, — сказал я, но внутри практически взрывался от радости. Я не мог совладать со своей улыбкой до ушей. — Глубоко, серьёзно оскорблён.       — Почему-то не особо в это верится, — Хельга закатила глаза.       — Ну, можно я поцелую тебя? — спросил я, пока пожал прожигал дыру у меня в животе. Хельга снова его зажгла, превращая медленный огонь в бушующее пламя.       — Я говорила, я могу прожить целую жизнь без поцелуев с тобой, — ответила Хельга.       — Ну, тогда я не знаю, как это может выгореть, ведь это то, что люди делают с теми, кто им нравится, — сказал я.       — Так и знала! Я сделаю шажок, и ты тут же постараешься залезть ко мне в штаны, — Хельга упёрла руки в бёдра.       — Что? Ну, конечно, я хочу залезть к тебе под юбку, а кто нет? Но серьёзно, можно подумать, я стал бы тебя заставлять. Поцелуй не обязательно ведёт к этому, — я поднял руки.       Сейчас она была… Снова Хельгой! Господи! Она так меня бесила и выводила из себя, но в то же время, меня тянуло к ней, манило, я был ею поражён. Она доводила меня до ёбанного исступления, и я обожал это.       Я понял, что мы всё ещё ругаемся, я прижал Хельгу к стене, отошёл на пару шагов, и отбросил волосы со своего лица. Последнее, чего мне хотелось, чтобы Хельге показалось, что она совершила ошибку, и я был каким-то пугающим, властным придурком. Вот это бы я произвёл впечатление на неё!       — Мне не следовало этого говорить, это была ошибка, проехали, — раздражённо сказала Хельга, подняв руку в жесте, в котором читалось «сдаюсь».       За неимением идеи получше, я взял её за руку и повернул лицом к себе. Она посмотрела на меня своими пронзительными глазами на секунду, которой хватило на удар сердца, перед тем как я опустил свою вторую руку на её талию и притянул её к себе, чтобы прижать свои губы к её.       Я постарался, чтобы поцелуй был чертовски хорош, потому что скорее всего он будет единственным, который мне светит. Он был таким же голодным и страстным, как я сам, будь она проклята… Это был самый сексуальный поцелуй с закрытым ртом, по крайней мере из тех, в которых я принимал участие. Хельга стояла истуканом в моих руках, поэтому я отодвинулся и дал ей вырваться.       Она лишь стояла на месте, её глаза метали молнии, и это было самое странное, что я когда-либо видел. Они одновременно были и холодными, как лёд, и пронзительно-горящими. Интересно, выглядели ли мои глаза так же для неё. Скорее всего они были такими же грязно-коричневыми, как и всегда, но я бы хотел, чтобы они были горящими и пронзительными.       — Пожалуйста! Блядь! Теперь ты можешь морозиться и игнорировать меня, но по крайней мере ты знаешь, что я чувствую по отношению к тебе, — сказал я, немного громче, чем рассчитывал.       Всё всегда этим заканчивалось: я наезжал на Хельгу на людях, вёл себя, как мудак, и делал что-то, чтобы выбесить её и устроить для меня какую-то пытку. Она была ёбанным наркотиком, и я не мог избавиться от неё. И каждый раз я знал, что мне будет плохо, но всё равно продолжал. Вот кем она была. Она была наркотиком.       — Морозиться? Я лишь сказала… Неважно, знаешь, ты… Иди на хуй, Сид! — сказал Хельга, подняв голос. — Я… Бля! Ты у меня под кожей и никак оттуда не выберешься, и я ненавижу это! Я не хочу, чтобы ты там был! Ты лишь… Положил себя туда и надеешься, что я спущу всё на тормозах! Можно подумать ты заходил со своими чувствами издалека!       — Можно подумать, я сам хочу быть без ума от тебя! Я мог бы заполучить любую девушку, если бы сильно захотел, но нет, мне нужна лишь ты, и я не могу выбросить тебя из головы! Знаешь, как это хуёво, когда ты кого-то так сильно хочешь, но знаешь, что это никогда не будет взаимно?       По ходу наших криков мы снова подошли ближе друг к другу. Клянусь, это было снова как тогда возле клуба. Я лишь продолжал смотреть на её искрящиеся глаза. Никто никогда не вызывал у меня таких чувств, будто каждый нерв в моём теле очнулся и заряжен. Моё сердце колотилось, и я хотел выпрыгнуть на улицу и пробежать ёбанный марафон.       Хельга уставилась мне прямо в глаза, и её взгляд чуть меня не убил. Её голос был холоден, как лёд, когда она заговорила:       — Я прекрасно это знаю, и я знаю, какой замечательной может быть жизнь, когда это взаимно. Поэтому я и подумала, ой, может, мне дать шанс Сиду, но теперь я вижу, что ты его даже не заслужил!       Как будто на меня вылили ведро ледяной воды, внезапно я понял о чём, точнее о ком, она говорила. Арнольд. Она чувствует или чувствовала… то же самое к Арнольду, что я к ней.       — Что ж, блядь! — я сжал кулаки, и за неимением лучшего места, чтобы выпустить ярость, ударил кирпичную стену, что было невероятно тупой идеей. По моей руке тут же разлилась жгучая боль, и я чуть не рухнул на землю. Я обхватил свою многострадальческую руку здоровой, и снова посмотрел на Хельгу.       Она стояла прямо возле меня, так близко, что я мог рассмотреть веснушки на её лицо. Ебись оно всё. Пошло всё на хуй. Я разжал свою потенциально сломанную руку, и снова притянул Хельгу к себе, заключая её красивые губы в очередной поцелуй. Я лишь хотел, чтобы она почувствовала те же искры, как и я, что её губы были прямо-таки наэлектризованными, и что мне было абсолютно похуй, что моя рука скорее всего была сломана или что подумают прохожие.       Я был мудозвоном. Я был скользким ублюдком, но мне было всё равно. Мне было абсолютно похуй.       Хельга развернула меня и отпихнула в стену. Я не был уверен, было ли это предупреждением «прекрати целовать меня, или я вызову полицию» или «боже, я ненавижу это, но в то же время люблю». Я отчаянно надеялся, что второе, а не первое. И я чуть не обосрался, когда Хельга поцеловала меня в ответ, практически с тем же напором и страстью.       Господи, Хельга уничтожит меня.       Я запустил свою здоровую руку в её полосы, затем осторожно соскользнул своей покалеченной рукой с её щеки до талии, чувствуя тепло её тела на своей коже. Её поцелуй был таким свирепым, но в то же время таким целомудренным. Я привык, что девушки используют свой язык или зубы, поцелуи были лишь чем-то, чтобы занять свой рот, пока происходят другие вещи. Но это была Хельга. Она была не такой, как другие девушки. И она сводила меня с ума.       Хельга отодвинулась и посмотрела на меня. Её глаза всё ещё метали молнии. Ей было нечего сказать, как и мне. Думаю, наши действия говорили сами за себя. И мои штаны. Они в какой-то мере спалили всё, что я чувствовал.       Ну, думаю, осталась по крайней мере одна вещь, которую я должен был сказать: «Кажется я сломал руку. Мне нужно в травмпункт».