Однажды серым зимним утром твоя рука обхватила мою.
Между нашими пальцами, сквозь взор затуманенный
Бантик ли я вижу на твоём пальце, красную линию
Протянутую к моей ладони, как вздох угасающий?*
Она перестала говорить, когда я случайно чихнул. Секунды спустя, палатка расстегнулась, и Хельга высунула голову, злобно глядя на меня. — Не останавливайся из-за меня. Ты хорошо пишешь, — сказал я, думая, что теперь-то я могу откупорить своё пиво. — Ну, спасибо. Но это было личным, — Хельга скрестила руки. — Тогда почему ты читаешь вслух? — Потому что я думала, что у меня будет пара минут наедине с собой! — резко ответила она. — Где все остальные? — спросил я. — Они пошли на озеро. — А ты не пошла? — Я не взяла купальник. — Ну, искупайся в своём белье. Можешь надеть футболку сверху или типа того, — предложил я. — Уверена, тебе бы это понравилось, — Хельга закатила глаза. — Шутишь? Я был бы в восторге. — Ну, посмотрим. Я специально решила не брать купальник, когда я знала, что мы будем вместе рядом с озером. О чём тебе это говорит? — Что ты, наверное, не хочешь купаться с моими хуеголовыми друзьями. Подумаешь, какая разница, жара как в аду. Ты умрёшь в этой палатке. — Или я могла бы просто дать всему ёбаному палаточному лагерю посмотреть на себя в белье, — волосы Хельги были прилизаны пóтом, и она выглядела несчастной. — Ммм… Бельё или тепловой удар? Бельё или тепловой удар? — сказал я, двигая руками вверх и вниз, как весами, взвешивая два варианта. Хельга сузила глаза, глядя на меня вверх и вниз. Я не был до конца уверен, что она делает, поэтому по приколу согнул руку и напряг бицепс, стараясь выглядеть накаченным и горячим. — Что ты делаешь? — спросил я. — Пытаюсь решить, стоит ли мне позвать Старушку Бетси и Пятерых Мстителей с их пенсии, — ответила она. — Кого? — Мои кулаки, придурок! — А, — я пожал плечами и сделал глоток пива. — И тебе стоит надеть футболку. Я никогда не видела никого настолько волосатого за всю свою жизнь, — Хельга вылезла из палатки и достала себе напиток из кулера. — В смысле? — я посмотрел на свою грудь. — Не такой уж я и волосатый. — Ещё какой. Вместо «блядской дорожки» у тебя на груди раскатан целый ковёр. — Это значит, что я брутальный, — сказал я. — Нет, это значит, что ты волосатый, йети, — Хельга слегка ухмыльнулась. — Я оскорблён. Если бы мы были в семидесятых, ты бы считала меня ещё более привлекательным и красивым, чем я есть. — Ну, мы не там, так что ты просто… — Хельга притихла и сделала глоток. — Просто что? Красивый? Симпатичный? Сексуальный? — Обычный, — пробормотала Хельга. Я не был уверен, покраснела ли она, или это была просто жара. Я решил себе не льстить себе и сошёлся на том, что это пекло заставило её щёки так гореть. Хельга отодвинула волосы со своего лица, а затем стёрла пот с верхней губы. Казалось, она упадёт в обморок или типа того. — Ты в порядке? — спросил я, поднимаясь и садясь возле неё. — Жарко как в аду, — сказала Хельга, допивая свою воду. — Да, ты и впрямь выглядишь, будто вот-вот упадёшь в обморок, не представляю, насколько тебе жарко. Мне кажется, что я умираю, а на мне всего лишь шорты. — Я в порядке, — настаивала Хельга, но я поднялся и достал пару холодных напитков из кулера, а потом приложил их к её шее. Хельга состроила недовольное лицо и поёрзала, пытаясь сбросить холодные банки со своей кожи. Вскоре я забыл, что пытался помочь ей охладиться, потому что я начал прикладывать банки к её щекам, пытаясь быть игривым или хрен знает чем наподобие. Она повторяла, чтобы я прекратил, но я не стал, и в конце-концов она спихнула меня с кулера. — Эй! — сказал я, а затем сжал её руку и притянул её с кулера поверх себя. — Ты о чём думаешь, — зарычала Хельга и встала. — Ты думаешь, что это смешно? Она отвернулась от меня и скрестила руки. Я сел и потёр свою голову, а затем стряхнул грязь, которая пристала к моей потной коже. Я смутился. — Прости, — сказал я, вставая. — Тебе должно быть пиздец жаль. — Эй, это правда, — я подошёл к ней и положил руки на её плечи. Я следом почувствовал ледяной ожог на своей груди: Хельга каким-то образом схватила холодные банки и предавалась сладкой мести. Я рассмеялся и сделал шаг назад, когда она злобно улыбалась. Она умудрилась приложить обе банки к моим щекам, пока я продолжал пятиться, пытаясь увернуться от неё, но споткнулся о кулер и повалился задом, притягивая её за собой. Я приземлился на спину так сильно, что из меня выбило дух, но через пару секунд я уже был в порядке. Хельга была ошеломлена, но затем слегка рассмеялась. У неё был действительно милый смех. Я тоже начал смеяться, а потом положил свои руки на её голову и поцеловал её. Мне было вообще неважно, что я по сути валялся в грязи (что мне, в целом, нравилось, потому что какая-то часть меня всегда оставалась тем девятилетним мальчиком, который обожал грязь и всякую мерзость), или что мы оба были все в поту, или что у меня скорее всего будет впечатляющий синяк на спине (забавно, что я, по ходу, постоянно оставался в синяках рядом с ней). Я целовал Хельгу Патаки. И Хельга Патаки чертовски хорошо целовалась. — Вау, снимите номер, — нас прервал голос Гарольда. Мы оба посмотрели наверх и увидели Гарольда, стоящего в шортах с удивлением на лице. — Иди на хуй, Гарольд! — прокричали мы одновременно с Хельгой. — Иисусе, угомонитесь, я просто зашёл прихватить ещё выпивки, — Гарольд поднял руки. — Или вы хотите, чтобы все умерли от обезвоживания? Хельга слезла с меня и пошла прочь от Гарольда, готовая закрыться в своей палатке. Я видел, что она смутилась или разозлилась, или ещё что-то, но точно не была счастлива (сразу видно, какой я наблюдательный, да?). Гарольд выразительно посмотрел на меня, сгребая кулер и поднимая его своими руками-окороками. Затем он ушёл, что-то бормоча себе под нос. Я расстегнул палатку и снова закрыл её, оказавшись внутри. Хельга сидела на спальном мешке, скрестив руки. Я присел рядом с ней, не зная, что сказать. Казалось, что она не могла допустить, чтобы кто-то ещё знал, что мы вместе. Я понимаю, то, что Гарольд видел, как мы сосёмся, — немного стрёмно, но, чёрт, нам пришлось слушать, как Гарольд занимался сексом: громко, развязно и несколько раз за ночь. Если ему было всё равно, то и ей должно быть всё равно. — Ты весь в грязи, — сказала Хельга, глядя на мою спину. — Ну, я был на земле. Люди пачкаются, когда катаются по земле, — я ухмыльнулся. — Если ты запачкаешь мой спальный мешок… — начала Хельга, отряхивая мою спину от грязи. — Мы в походе. Тут все станут грязными и завоняют. — Тогда я буду спать в твоём спальном мешке. А ты можешь поспать на земле. — Я не расстанусь со своим спальником. Мы можем его разделить, — я поиграл бровями на последней фразе. — Фу, —Хельга меня отпихнула. — Заодно узнаешь, что я волосатый везде. — Заткнись! — Хельга снова меня пихнула. — Хочешь травмировать меня на всю жизнь? — Как тебе это может не нравиться? — я показал на себя. — Я никогда не говорила, что ты мне нравишься! — сказала Хельга. — Я просто не хочу думать о тебе и твоих ёбаных лобковых волосах. Каким боком это сексуально? Ну, серьёзно. — Значит, ты думаешь, что я симпатичный? — Не перегибай, — Хельга скорчила мне мину — Ну, я думаю, что ты красивая. Ты выглядишь как ангел, упавший с небес. — Ой, завали. «Меньше соплей? Мне нравятся твои плечи, как они переходят в твои ключицы и скатываются в твои руки, — я пододвинулся ближе к ней и оставил на её плече нежный поцелуй, несмотря на то, что оно было скрыто под футболкой. — Мне нравятся твои запястья, и что ты всегда красишь ногти в розовый, — я взял её руку и поднял её к своим губам. К этому времени Хельга отстранённо смотрела перед собой, а румянец расцветал на её щеках. — Я люблю твои ноги, и как они устремляются к твоим лодыжкам и твоим маленьким аккуратным ступням, — я не собирался целовать её ноги, я всё же не был насколько сексуально девиантным, но я положил свою ладонь на её колено. — И ты уже и так знаешь, что я люблю твои глаза». — Всё равно сопливо, — мягко сказала Хельга. — Может, мне стоит остановиться, пока я на коне, и показать, что я имею в виду. Ты у нас писатель, не я, — я нежно приложил свой большой палец к её подбородку, поворачивая к себе её лицо, чтобы поцеловать. Казалось, мы двое были единственными людьми во всём мире, когда я был с ней рядом вот так. Ничто не имело значение в тот момент, и в следующий за ним, а мгновения до этого не существовало. Время остановилось, но оно проносилось стремительно. Хельга сдерживалась, она не делала никаких шагов навстречу. Я сдерживался, потому что я не хотел сделать ничего, что могло бы испортить этот момент и разозлить её. Я не знал, что её устраивало, но, думаю, я и так уже достиг точки невозврата, ведь я взял на себя самый большой риск, вообще влюбившись в неё. Я отодвинул её волосы, чтобы посмотреть в её глаза. Я рассчитывал, что её взгляд будет ледяным и пламенеющим одновременно, каким он всегда был, когда её обуревала страсть, но в её глаза были будто подёрнуты плёнкой, её взгляд был мягок и как будто бы… нежным. Это было странно, и мне было не по себе, ведь я был весь из себя «уф!», ну, вы поняли, а она же никак не была «уф!». Так что я попробовал переключить передачу, ну, понимаете, поцеловав её совершенно мягко, сладко, нежно, любяще — вся херня. Наверное, это было хорошей идеей, потому что мне было бы не по себе, если бы единственной преградой между нами и остальным миром был бы лишь тонкий кусок нейлона, когда я бы делал «эти» вещи с такой девушкой, как она. Но Хельга сделала то же самое: отодвинула волосы с моего лица, прежде чем запустила руку в мои волосы, слегка отклоняя мою голову назад и прикусывая мою нижнюю губу. О господи. Она меня уничтожит. Ей надо определиться. Она хочет, чтобы между нами всё было мило и романтично или горячо и страстно? Боже. Я притянул её к себе на колени, но не так близко, чтобы она оказалась на моём стояке, это было бы слишком неловко. Я совершенно не хотел этого. Хельга запустила свои ногти в кожу сзади моей шеи, продолжая прикусывать мою нижнюю губу. Я отодвинулся и уткнулся лицом в ложбинку её шеи, задержавшись на секунду. От неё так хорошо пахло, как будто ладаном, но более дымно. Её шея была такой притягательной, что я поцеловал её. Хельга издала тихий звук, будто вздох, и провела своей рукой по моей шее на плечо и оттуда к груди. Я так хотел поставить ей засос, но я знал, что ей это, наверное, не понравится, поэтому я слегка отодвинул её вырез и присосался там, где она могла бы прикрыть синяк одеждой. Хельга снова вздохнула и отодвинулась. Не стоило мне оставлять ей засос. Она отодвинула свою майку, чтобы посмотреть на образовывающийся синяк. На моём лице застыл извиняющийся взгляд. Хельга что-то пробормотала про то, что всё по-честному, и начала целовать мою шею. Я не мог оставаться тихим, потому что мне так это нравилось, но для меня это было очень странно. Впервые, я был громким, а Хельга тихой. Я привык к громким девчонкам, но, наверное, я просто извращён тем, что моему папе очень нравились крикуньи. Она оставила на мне самый большой ёбаный засос прямо посреди моей шеи. Я заметил это на следующий день, когда пошёл в душ, и он был размером чуть ли не с Техас. И формой он был тоже похож на Техас. После этого, она отодвинулась и снова убрала волосы со своего лица. Я не знал, хотела ли она продолжить, но догадался, что она закончила, когда она встала и расстегнула палатку. «Покуришь со мной?» — спросила она. На секунду я не знал, что мне делать, ведь у меня был знатный стояк. Но потом я прикинул, что она всё равно его уже заметила его, и вокруг больше никого не было. Я могу просто подумать о чём-то несексуальном в надежде, что он стихнет, не привлекая дополнительного внимания, поэтому я встал и проследовал за ней из палатки. Я сел напротив неё за столом для пикника, вытащил сигарету и закурил. Хельга поступила так же. Она долго смотрела сквозь деревьев, вся из себя задумчивая. — Думаю, я брошу, — сказала Хельга. — Когда мы вернёмся в школу. — Курить? — спросил я. — Нет, дышать. Да, курить! — Хельга была саркастична. — Нафига? Хельга пожала плечами. — Я начала делать это, а больше я не хочу этого делать. — Это не объяснение, я, не знаю, я начал это делать из удовольствия. Если бы я мог ходить с сижкой в руке вечность, я был бы счастлив. — Ну, ты и так любишь курнуть, — сказала Хельга. — Заткнись! Ты путаешь меня, у слова «курнуть» слишком много нюансов! — сказал я шутя. — Да пофиг, это… Вся моя семья полагается на свои ёбаные пороки, чтобы вывозить проблемы. Курение было… Это мой порок, — Хельга покрутила сигарету пальцами. — Я не хочу использовать его, чтобы со всем справляться, потому что это вообще не особо с чем-либо помогает справиться. — Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, но ты звучишь как будто ты алкоголик или типа того. Хельга пожала плечами и выбросила окурок в яму для костра. — Думаю, я просто хочу перестать зависеть от чего-либо, кроме самой себя, чтобы быть счастливой. — Мы всё ещё говорим про отказ от курения? — Нет, не совсем, — сказала Хельга, делая глоток своего напитка. — Ну, тогда о чём мы? Знаешь, у меня есть, типа, скрытого режима психолога. К тому же, я не собираюсь сливать все твои страшенные секреты своим жопоголовым друзьям. Я не рассказывал им, что мне нравится «Мой маленький пони». Этого никогда не случится. — Не думаю, что то, о чём я говорю, хотя бы близко похоже на твою любовь к мультикам для маленьких девочек. — Почему у меня такое чувство, что это об… Арнольде? — сказал я, зная, что это вызовет у неё отклик. Но не такой отклик, на который я рассчитывал. Хельга встала на ноги. Она провела пару минут, глядя в сторону леса странно пустыми глазами. Я рассчитывал, что она ударит меня, или взорвётся и обзовёт меня ублюдком, или типа того. От её реакции было немного жутко. Это было слишком пусто, чтобы быть Хельгой. — Это о нём, — Хельга снова пожала плечами и посмотрела на меня. — Ну, и что с ним? — Было и так сложно рассказать это хотя бы одному человеку, и ты не тот человек, кому я выбрала это рассказать, — ответила Хельга. — Я… Даже не знаю, как объяснить это тебе. Я больше не хочу использовать его как свою стратегию выживания. Я не хочу, чтобы он определял меня, я хочу быть своим собственным человеком, Хельгой, девочкой, которая любит писать, и читать Дейва Эггерса, и смотреть рестлинг, и которая тайно мечтает однажды стать президентом, не Хельгой, девочкой, которая любит Арнольда Шотмена так сильно, что от этого больно. «Теперь я понимаю, что я построила всё, чем я являюсь, на том, как сильно я любила его. И не хочу, чтобы это когда-либо снова повторилось: чтобы я определяла себя человеком, которого люблю. Однажды я сказала, что люблю джаз лишь потому, что он любит джаз. А я ненавижу эту ебучую музыку», — пробормотала она. Некоторое время я не знал, что сказать. Она никогда была так открыта со мной, как сейчас. Это было неожиданно приятно, но так же мерзко, что это начало раскрывать, как сильно она сходит с ума по этому мудаку Арнольду. Как я мог, будучи Сидом — странным парнишкой, который играет в группе и продаёт хорошую травку —, соревноваться с этим? Арнольд спас весь район. Арнольд решал проблемы всех. Арнольда жалели все, когда умерли его бабушка с дедушкой, и он уехал жить к своему социально неприспособленному кузену. Арнольд спасает котят, и читает сиротам, и дарит улыбку бабушкам, и срёт радугами и счастьем. — Ты выглядишь будто готов выбить из кого-то весь дух, — Хельга обернулась на меня, скрестив руки. — Да. Наверное, — сказал я, мой голос был напряжён. — Как… Как ты можешь любить его так сильно? — Я… Я не хочу говорить тебе, — Хельга снова отвернулась от меня. — Просто знай, что любовь к нему помогла мне вылезти из разного дерьма, но суть в том, что я не знаю, кто я без него. И это пугает меня. Я, эм, однажды я подумала, что вовсе его не люблю, и стала ничем. У меня не было ничего, ни вдохновения, ни счастья — ничего. Моё вдохновение должно идти изнутри, из моего опыта, и чувств, и идей, а не чьих-то ещё. А позволять моему счастью быть продиктованным одним человеком — я не хочу этого. Я хочу сама устанавливать свои порядки. Я хочу быть своим собственным человеком и выбрать свою собственную дорогу к счастью… И я пришла к выводу, что эта дорога не включает его. — Впечатляющий монолог, — сказал я. Моя кровь кипела, и я не знал, почему. Ну, конечно, я знал. Даже если бы Хельга была, ну, мне бы очень хотелось, чтобы она переболела Арнольдом, она всё равно любила его, и это было чем-то, что я не мог принять. Она, наверное, начала встречаться со мной из жалости! Потому что она подумала, что я был, как она: безнадёжно влюблённым в кого-то, кто не любит меня в ответ, и она подумала, что поддержит меня, подарив мне пару моментов, которые бы я сохранил в своём сердце. Не то чтобы я хотел, чтобы она любила меня до конца дней своих или типа того. Кто знает, чего я действительно хотел, мне всего лишь восемнадцать, я даже школу ещё не закончил. Думаю, я просто ревновал к Арнольду, потому что знал, что у Хельги всегда будут к нему чувства. Он мог бы быть самым отвратительным парнем на земле, а она бы всё равно испытывала к нему что-то. — Да, — пробормотала Хельга. — Кажется, ты всё ещё взбешён. Слушай, всё, что я пытаюсь сказать, это то, что я пытаюсь забыть его и идти дальше. — Ну, мы молоды и глупы. Что вообще такое любовь? — я пытался отмахнуться от ревности. Хельга подошла и села рядом со мной, притягивая колени к груди. Она выглядела грустной и задумчивой одновременно. И, казалось, я увидел конец. Я знал, что однажды мы с Хельгой останемся прошлым. Мы не были созданы друг для друга на века. Однажды Арнольд привальсирует в её жизнь, и будет так, будто мы с ней никогда и не случились. Я чувствовал себя будто бы преданным, потому что она скрыла это от меня. Зная о её чувствах к Арнольду, продолжил бы я добиваться её? Может, а, может, и нет, но однозначно было бы не так больно, если бы все карты были выложены на стол, и я знал наверняка, во что я ввязываюсь. — Я пойду прогуляюсь, посмотрю, что там делают парни на пляже, — сказал я, вставая на ноги. — Думаю, я могу дотащиться до пляжа, — Хельга закатила глаза и потянулась. — Но плавать я не буду. — Вообще, я бы предпочёл пойти туда один пока. Ты всегда можешь присоединиться позже, ну, знаешь, после своих личных поэтических чтений, — сказал я, приклеивая к лицу улыбку и целуя Хельгу в щёку. — А, да, точно, — Хельга выглядела удивлённой, но быстро это скрыла. — Я всё равно бы не хотела тусить с твоими, как ты там сказал… А, да, жопоголовыми друзьями. — Хех… Так я и думал. Увидимся, Хельга, — сказал я. Прихватив сижки и мобильник, я ушёл прочь.