«Залить»

Оказывается, это так прекрасно — сидеть с закрытыми глазами и чувствовать, как весенний ветер касается твоего лица, как он поднимает твои волосы и как уносит всё плохое. И лучи солнца нагревают кожу. И всё сразу становится легче и лучше. Подумаешь, такие простые вещи, как солнце и ветер, а вызывают такие искренние и позитивные эмоции. И тебе не нужно ничего большего. Только спокойствие на душе. Которого, как раз-таки, очень не хватает. Я покинула пределы школы около трёх часов назад и не захотела идти домой. Есть ли в этом какой-то смысл, если там меня никто не ждёт? Никакого. Это странное чувство, на самом деле. Сначала думаешь, что это свобода, а потом понимаешь, что, чёрт возьми, наоборот. Никакая это не свобода, это — заточение. Заточение наедине со своими чувствами, переживаниями, проблемами. Тюрьма со своим одиночеством. У меня есть друзья, но мой дом пустует. У меня есть возможность ходить по вечеринкам, но, Боже, это так надоедает. Очередной способ попытаться сделать вид, что всё хорошо, когда всё хреново. По-моему, хорошо быть не может, когда живёшь одна в семнадцать. Либо ты летишь к чёрту и пускаешь свою жизнь по наклонной с помощью алкоголя и прочих игрушек, либо чёрт летит к тебе и загоняет тебя в углы твоего дома посредством одиночества. Вариантов не так много. И оба со мной. Как бы человек не любил побыть один — настигает момент, когда ему становится не по себе от пустоты вокруг. Поздравьте меня, мой момент настиг. Я не хочу возвращаться туда. Я просто не хочу ложиться в постель и понимать: рядом никого. Я сижу на лавочке в парке недалеко от школы и пропускаю запах весны в свои лёгкие. Поблизости нет людей. Только зелёные деревья и колыхающиеся листья на них. Прямо как мои чувства в последние месяцы. Туда-сюда. От стенки к стенке. От мысли к мысли. А итог один — ветер не заканчивается никогда. Криса не было в школе пять дней. Сначала я не обращала на это никакого внимания. Но потом невольно начинала искать его глаза в толпе. Во дворе школы, в шумных коридорах, в забитой людьми столовой, на улицах города. Шла домой и смотрела на прохожих, как идиотка, пытаясь встретиться со взглядом его манящих глаз. Влюбилась ли я? Не знаю. Просто он сводит с ума. И я не знаю, как это назвать. Влечение, сумасшествие, болезнь — без понятия, как это прозвали люди. Впрочем, это не так важно, как-то, что всё это чувствую только я. А он… Усмехаюсь, потому что знаю, что чувствует он. Ничего. Азарт в крови и желание в теле — всё, что есть у него. Смертельная смесь, которая присуща только ему. И которая льётся на меня каждый раз, когда я слышу его имя. Смесь, которой я начинаю давиться каждый раз, когда вижу его. — Господи, — я говорю это вслух и откидываю голову на деревянную спинку лавочки. И самое главное, что я каждый раз посылаю мысли о нём куда подальше, и каждый раз они возвращаются ко мне бумерангом с новой силой. Но я понимаю: я сама виновата, потому что своими руками позволяю ему проделывать это со мной. Всё время говорю себе, что я могу спокойно обойти его, проигнорировать и не отреагировать на его действия. А потом он подходит ко мне, и весь карточный защитный домик, который я так долго строила, разлетается к чертям. В моих руках вибрирует телефон, и я нехотя открываю глаза и поднимаю ладонь к опрокинутой голове. Но тут же моя голова оказывается поднятой, а полулежащее положение вмиг меняется на сидящее.

«Вильям Магнуссон»

Что-о? Мы с ним даже здороваемся редко. Не говоря уже о каком-либо общении. И все наши приветствия и прощания — знак уважения к Нуре, не более. Я несколько секунд безнадёжно смотрю на экран, надеясь, что звонок пропадёт сам по себе, но Вильям продолжает звонить. Понимая, что всё-таки нужно ответить, я провожу пальцем по стеклянной поверхности. Цифры начали свой отсчёт. Медленно подношу телефон к уху и, облизав пересохшие губы, произношу как можно уверенней: — Да. На том конце — тишина. И только я собираюсь сбросить звонок, как слышу протяжное «э-э». Вильям собирается что-то сказать. — Эва? — Да? — протягиваю я вопросительно. — Эм, — Вильям мнётся? — Слушай, ты давно общалась с Крисом? А вот тот самый бумеранг. Когда пытаешься всё забыть, а оно летит к тебе обратно прямо в лицо, ударяя неожиданной пощёчиной. Я издаю какой-то невнятный звук и хмурю брови, не понимая его вопроса. — Я не совсем поняла твой вопрос. — Когда ты последний раз с ним разговаривала? Пять дней назад. Вильям, пять чёртовых дней назад я хотела и пыталась поговорить с ним. Но всё было тщетно. Это было слишком утомительно для него. Настолько, что минуту спустя он развлекался с какой-то девушкой прямо на моих глазах. И я уверена: эти пять дней его жизни прошли в этом же духе, когда мои пять — в мыслях о нём. — Около пяти дней. Я сглатываю. — И ты не видела его эти пять дней? — Нет. Вильям молчит. А я не могу. — Вильям, что-то случилось? — Нет, всё нормально. Если бы было нормально, Вильям бы не звонил. Да я даже не уверена, что он есть у меня в друзьях на фейсбуке. А тут берёт и звонит. И спрашивает про него. — Э-э, ладно, — я поджимаю губы. Он тоже говорит это ненавистное «Ладно», и я понимаю, что он сейчас сбросит звонок. — Слушай, — резко произношу я, замолкая и убеждаясь в том, что он не завершил наш разговор. Он здесь. — Я прекрасно понимаю, что ты мне ничего не должен, и ты не обязан мне ничего говорить, но раз ты всё-таки позвонил мне, то значит что-то заставило тебя это сделать. И… — я громко выдыхаю, — Криса нет в школе уже долгое время, — закусываю внутреннюю сторону щеки. — Что-то случилось? И грёбанное молчание Вильяма выводит меня из себя, заставляет зубы вцепиться ещё крепче в кожу, а пальцы на руке мёртвой хваткой обвить телефон в нелепом ожидании. — Он не выходит из дома всё это время. Я приоткрываю рот в немом изумлении, стараясь не завалить вопросами Вильяма, которые ни к чему. Это всё не моё дело. Тогда почему он набрал именно мой номер? Ни чей другой из контактов, от которых, я уверена, ломится его телефон? — Почему ты позвонил именно мне? И я терпеливо выжидаю ответ. — Я думал, он мог как-то с тобой общаться. С моих губ слетает смешок. И мне сейчас плевать, что Вильям, возможно, услышал его. С кем бы ещё Крису общаться, как не со мной? Вариантов ведь больше нет. Никто из сотни его шлюх, а именно я. — Почему он должен был со мной общаться? — Тебе виднее. Я хмурю брови, и порция прохлады проходится вниз по моим плечам. Не знаю, откуда, не знаю, почему. Но меня просто передёргивает. — Что ты сейчас имел в виду? Я слышу в ответ лишь молчание. — Вильям? Ничего в ответ. Я убираю телефон от уха и вижу чёрный экран с изображением аккумулятора с красной и единственной полоской зарядки. Какого чёрта именно сейчас? Я протягиваю недовольное мычание от отключения своего телефона и непонятных слов Вильяма. Я так и не поняла, почему он позвонил мне, и почему, по его мнению, я могла всё это время общаться с Крисом? И самое главное — что происходит с Крисом? Как ни странно, но все вопросы отходили на задний план, оставляя на первом месте только один — последний. И он летал в моей голове по кругу, как детская карусель, которая сломалась и крутится без остановки. А я ребёнок, который плачет и которому страшно. Но слезть он не может, только ждать помощи. Что с ним? Мне должно быть плевать на него. На его жизнь. На всё, что связано с ним. Но это не так. И это заставляет меня подняться с лавочки и на шатающихся ногах начать крутить головой по сторонам. На улице уже стемнело? Как я могла этого не заметить? Я делаю глубокий вдох, пытаясь выбить из своего сознания мысль, которая застряла где-то глубоко в моём мозгу. Пойти к нему домой. И я поджимаю губы, понимая, что, видимо, никогда не смогу с собой ничего поделать. Даже сейчас, только лишь получив намёк, что с ним что-то не так, я хочу оказаться рядом. И мне плевать, что ему плевать. Я просто хочу увидеть его. Взглянуть на него, удостовериться, что всё хорошо, и успокоиться. Потому что когда ему спокойно — спокойно и мне. Мои ноги сами несут меня к его дому. В место, где проходили многие тусовки. Где наши губы касались друг друга, тела бесстыдно соприкасались, а я, как обычно, сходила с ума. Какая же я дура. Тихо смеюсь сама себе, шаг за шагом минуя жилые дома. На улице смеркается. Мимо изредка проезжают машины, ослепляя меня включёнными фарами. Фонари горят вдоль улицы, а мне на пути встречаются несколько человек, гуляющих с собаками. Я помню, как мечтала о собаке в детстве. Но мама каждый раз говорила, что я не буду за ней следить, а она этого не хочет. Сейчас я была бы рада, если бы в моём доме было живое существо. Будь то кошка или собака — уже неважно. Главное — быть не одной и чувствовать кого-то рядом. Громкий сигнал машины выдёргивает меня из моих размышлений, и я вижу, как стою посреди проезжей части. Трясу пару раз головой и стремительным шагом перемещаюсь на тротуар, пока водитель кричит мне, что я не хочу жить. Поворот за поворот приводят меня на ту самую улицу, где иногда по субботним вечерам слышится громкая музыка и собираются толпы людей. Сейчас здесь пусто и тихо, и только в моей голове мелькают картинки тех ночей. И я сразу сильно жмурюсь, боясь увидеть самые ненавистные из них. Конечно же, с Крисом. В окнах его дома совсем не видно света, он погружён во тьму. И вокруг так тихо, что мне становится страшно дышать. Но ноги всё равно подходят к входной двери по выложенной из камней дорожке. И я молча стою. Я не знаю, сколько времени проходит, пока я впечатываю своё тело в землю, а мой мёртвый телефон покоится на дне сумки. Я переминаюсь с ноги на ногу, прокручиваю в голове фразы, которые скажу ему, если он всё-таки откроет, толкаю себя на мысли о том, чтобы уйти. Я делаю всё, кроме того, чтобы поднять свою руку и позвонить в чёртов звонок. Что я скажу, если он откроет? А если не откроет? А если он там не один и с кем-то сейчас развлекается? Я закрываю глаза и прекрасно понимаю, что мне стоило бы пойти домой после школы, бросить телефон под подушку и не слышать звонка, поступившего на мой телефон совсем недавно. Но я ведь получила его. И вот сейчас стою здесь. Под дверью дома Кристофера Шистада. Не в силах даже позвонить в звонок. К чёрту. Я резко поднимаю руку вверх, нажимаю пальцем на небольшой чёрный круг, и продолжительный гудок ударяется о мои барабанные перепонки, доходя вибрацией до кончиков пальцев. Я сильно жмурюсь, пытаюсь вслушаться в тишину вокруг себя. Но ничего не меняется: я не слышу ни шагов в доме, ни проезжающих мимо машин. Даже звуки всех насекомых будто вмиг испарились. И я громко выдыхаю, снова поднося палец к звонку. Ещё ни один человек не заставлял меня так унижаться. Звучит очередной гудок. А затем ещё один и ещё. И снова ничего. Совсем. И я ударяю кулаком по двери, понимая, что мне никто не откроет. Это как ломиться в закрытую комнату, где никого нет, а дверь закрыта на ключ. Бесполезно. Я отталкиваюсь от деревянной поверхности и разворачиваюсь, начиная медленно идти обратно по выложенной тропинке. Так медленно, что успеваю считать камни под ногами. Четыре. Семь. Двенадцать. Двадцать. И на двадцать первом я замираю, потому что слышу, как щеколда делает два оборота. И дверь открывается. Но хватит ли мне сил повернуться? — Что ты тут делаешь? Пять дней. Пять. Дней. Я не слышала этот голос пять дней. Сто двадцать часов. Семь тысяч двести минут. И безумное количество секунд. И вот сейчас, стоя к нему спиной с дрожащими ногами и зажмуренными глазами, я слышу его вновь. И понимаю, что мне стоит повернуться. Я сама сюда пришла. Меня никто не заставлял. Я сама звонила в звонок. Я сама хотела этого. И я разворачиваюсь. И вижу Криса. Он стоит на пороге своего дома в домашних чёрных штанах и до безумия мятой белой футболке. Он стоит босиком. А пальцы его правой руки обвивают горлышко наполовину пустой стеклянной бутылки. Крис смотрит прямо мне в глаза. Но в этот раз я тону не в похоти и азарте, в этот раз я начинаю задыхаться от усталости во взгляде. Я хочу подойти к нему и поближе рассмотреть их, но не могу сдвинуться с места. Мои ноги будто приковали к этим камням. А рот заклеили изолентой. Я борюсь сама с собой, чтобы что-то ответить ему, но вместо этого просто продолжаю смотреть. — Проходи, — Крис разворачивается и идёт обратно в дом, по пути делая пару глотков из бутылки. А я крепко сжимаю зубы. До скрипа. Чёрт. Размеренным шагом я захожу в его дом и оборачиваюсь по сторонам. Справа — кухня без единого огонька, а слева — Крис, сидящий на диване, и бутылка, расположившаяся рядом в его руке. И больше никого. Я медленно подхожу к дивану, пристально смотря на Криса, и также медленно опускаюсь на него, наблюдая за тем, как он смотрит в пустоту перед собой. Даже в темноте я вижу, что его глаза обрамляют синяки, а на голове творится сущий беспорядок. Не тот, сексуальный, присущий многим парням, а какой-то… измученный? И мы продолжаем молчать. Крис снова отпивает содержимое бутылки цвета янтаря, не обращая на меня никакого внимания. Будто бы меня нет. Игнорирует моё присутствие, пока я прожигаю в нём очередную дыру. Одну из тысячи. — Тебя долго не было в школе, — мне приходится хорошо постараться, чтобы голос звучал уверенно и без дрожи. Крис продолжает разглядывать темноту напротив себя, пока я разглядываю его профиль. Пока я сижу и изо всех сил стараюсь казаться уверенной, он сидит, погружённый в себя, и даже не поворачивает на меня голову. — И? — такое короткое и безразличное, что мой желудок неприятно сжимается. — Что-то случилось? — задавая этот вопрос, я знаю: он мне ничего не скажет. Но я всё равно в какой-то слепой надежде произношу эти слова. И Крис снова делает глоток, ставит бутылку на журнальный столик рядом с диваном и садиться полуоборотом ко мне. Одна его рука оказывается полностью закинутой на спинку дивана, а вторая — покоится на ноге. — Что-то должно было случиться? Мы сидим не слишком близко друг к другу, нас разделяет около метра. Но я чувствую запах алкоголя, вмиг разлетевшийся по комнате. Первая ли это бутылка, Крис? — Мне кажется, должна быть какая-то причина не появляться в школе пять дней, — я поджимаю губы. — Ты считала? — я прикусываю внутреннюю сторону губы. Считала. Мои привычные действия при разговоре с ним. Все губы измяты, а внутренняя поверхность рта истерзана зубами. Что мне ему ответить? Что я считала часы? Это звучит так смешно, что мне самой хочется рассмеяться. Но вместо этого я продолжаю молча сидеть, испытывая прочность своих зубов. — Что тебя заставило прийти сюда? — он выгибает бровь. — Ко мне. Если бы я знала, Крис. — Сама не знаю. Устроит такой ответ? Почти такой же, как ты дал мне пять дней назад, а потом ушёл, оставив меня одну наблюдать за тем, как твои руки скользят по телу твоей очередной «жертвы». А это больно. — Эва, — Крис немного наклоняется ко мне, — давай сыграем в игру? А разве наши отношения — это не игра? Всё, что есть, — это изначально тупая и нелепая игра, в которую ты играешь со мной. — В какую? — Правда или действие. Мы и так играем во что-то подобное уже на протяжении нескольких месяцев. Только вот исключение: в нашей игре нет правды, у нас есть только действия. — Зачем? — Чтобы хотя бы раз услышать друг от друга правду. Всем моим телом овладевает холод, взявшийся из ниоткуда, и отрезвляет меня до потери сознания. А вот он явно пьян, раз предлагает мне такие вещи. Ты правда хочешь услышать правду? — Хорошо. — Я начинаю. Крис ни разу не улыбнулся за время, пока я нахожусь в его доме. Ни разу. И это чертовски на него не похоже. Ни ухмылок. Ни грязных улыбок. Ни языка, проходящего по губам. Абсолютно ничего. — Правда или действие? — Правда. — Ты любишь Юнаса? Я задумываюсь. Если бы у меня спросили об этом раньше, я бы безусловно ответила, что без ума от этого человека и что, кончено же, люблю его. Но сейчас во мне нет этого чувства. Все проводки перегорели и залились ледяной водой. Той самой. — Нет, — на одном дыхании говорю я. — Правда или действие? — Правда. — Тебя зацепили слова Юнаса обо мне? — Да. Я хочу глубоко вдохнуть, чтобы пронести это «Да» через себя, но сижу, затаив дыхание. Ему не всё равно? Глупо, наверное, так думать только потому, что пьяный Крис решил сыграть со мной в глупую игру. Никто и никогда не гарантирует того, что этот человек говорит правду. Даже он сам. — Правда или действие? — Правда, — только правда. — Тебе поебать на меня? — Крис смотрит прямо мне в глаза несколько секунд, не позволяя мне даже моргнуть. И я выдаю ответ, в содержимом которого уже давно удостоверилась. — Нет. Сейчас не было смысла врать, что-то выдумывать. Я устала. Устала и где-то в глубине души надеялась, что Крис достаточно пьян, чтобы на утро не вспомнить этого. Он меняет положение головы, слегка наклоняя её, но не отрывает от меня взгляда ни на секунду. Глаза в глаза. — Правда или действие? — я молю про себя, чтобы он выбрал первое. Мне нужно ещё немного правды, Крис. — Правда. — Тебе поебать на меня? Давай, ты же хотел этого. Хотел, чтобы мы сказали друг другу правду. Скажи, что тебе поебать, и я уйду из этого дома сейчас же. Скажи, что тебе поебать, и я никогда, клянусь, больше не подойду к тебе. Я буду умирать от своих мыслей, зарываться с головой в одеяле, кричать что-то невнятное себе в подушку, но никогда больше не потревожу тебя. Просто скажи это. Крис наклоняется к столу, берёт в руки бутылку, в которой осталось не так много алкоголя, и запрокидывает её вместе со своей головой, выливая абсолютно всё содержимое в себя. Я сглатываю. Он тоже. Слегка морщится и возвращается в прежнее положение. — Нет. На части, на осколки, на молекулы. Меня разрывает изнутри, потому что все его ухмылки, издёвки и грубые слова проносятся в голове и кажутся чем-то смутным по сравнению с тем, что он говорит сейчас. Ему не поебать. И он сказал это мне. Неважно, что я сама пришла к нему домой, неважно, что он пьян. Он просто сказал это. И я услышала. И теперь это «Нет» множится эхом в моей голове. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Кристоферу Шистаду не поебать на меня. Я жмурю глаза, зная, что Крис смотрит. Но только это поможет мне избавиться от его голоса в моей голове. Открываю глаза и опять смотрю на него. И опять глаза в глаза. — Правда или действие? — Действие. Я думала, что такой ответ удивит Криса, но он остаётся непоколебимым, как и выражение его лица. А я прекрасно понимаю, что мне придётся выполнить любое действие, которое он загадает. Но ведь любая игра требует выполнения правил. — Останься у меня сегодня, — Крис наклоняет голову в другую сторону. Я не знаю, что ему сказать и как на это реагировать. Это было неожиданно для меня. Слишком резкий переход от «Что ты тут делаешь?» до «Останься у меня сегодня». Я не знаю, что руководствуется им в этот момент. Алкоголь? Но ведь под ним люди не врут. Или Крис умеет это делать даже в таком состоянии? Но я не вижу ни одной эмоции на его лице, отчего хочется закричать, чтобы его выражение хоть как-то поменялось. Будет глупо говорить, что я не хотела бы остаться с ним. Потому что глубоко внутри меня, под коркой моего головного мозга, что-то отправляет болезненные и тихие сигналы: «Останься». Что я могу поделать с собой? Мне надоело притворяться, делать из себя того, кем я не являюсь, чтобы соврать ему. Сейчас в этом нет никакого смысла. Сейчас весь смысл в игре. — Правда или действие? — Действие. — Закончи эту игру. Я просто не выдержу больше. Ещё одна «правда», слетевшая с его губ, пропитанных алкоголем, — и я захочу заткнуть уши ладонями и забиться в угол. Потому что всё это слишком на него не похоже и слишком удивляет меня. Перебор правды на сегодня, которой не было так долго между нами. Её не было никогда. И только сейчас я понимаю это. Всё было наигранно и смазано. Неправдиво и нечестно. Все было не так. Не так, как сейчас. Крис резко поднимается на ноги и обходит диван, пока я вдыхаю алкогольный шлейф, следующий за ним. — Размещайся в гостиной, — его пьянящий и опьянённый голос. Я наблюдаю за тем, как плавны его движения, насквозь пропитанные алкоголем, пока он медленными шагами поднимается по лестнице, упираясь ладонями в стенку и помогая себе. Как чёлка свисает на лоб от того, что его глаза опущены в пол. И как мятая футболка и домашние штаны идеально сидят на нём. И насколько красивы его волосы. Я наблюдаю за тем, как с каждой секундой я всё больше и больше влюбляюсь в этого человека. Абсолютно точно и безвозвратно.