koven — final call (на повтор)
Меня всегда удивляло то, как в книгах и фильмах иногда преподносят отношения между парнем и девушкой. Меня всегда поражало, как, даже не имея клейма «пара», можно так сильно зависеть друг от друга. Как эта глупая девчонка может так наигранно сходить с ума по главному герою? Это ведь невозможно, да? Просто нереально то, как она на него смотрит и как хочет до него дотронуться, как дрожит лишь от его взглядов. Такого же не бывает в реальной жизни? Ведь иначе люди бы свихнулись от таких эмоций. Но, Господи, бывает и не такое. И я понимаю это, когда рука Криса тянет меня за собой в подсобное помещение школы, когда, помогая второй, он прижимает меня к холодной стене. Когда не говорит ни слова, а я уже не могу дышать, потому что мне противопоказано, чтобы его глаза находились так близко к моим. И когда его такие знакомые ладони приподнимают меня за ягодицы и усаживают на придвинутую к стене парту. И я опять забываю, что обещала себе ночью. Все те заклинания, которые я вырисовывала носом на подушке, когда пыталась зарыться в ней от бессилия. Все слова о том, что я слишком глупа и наивна, слишком доступна и слишком одержима парнем по имени Кристофер. Моё состояние нельзя было назвать запутанным. Это было бы слишком простое объяснение для безумия, которое творилось со мной уже больше месяца. И моё обострение началось примерно десять дней назад. Тогда, когда я начала забывать о своём телефоне, о надобности делать домашнее задание, о важности общения с подругами и о том, что алкоголь имеет свойство опьянять. Он уже не действовал на меня. Только его глаза. — Урок уже начался, — я ухмыляюсь, наблюдая за тем, как Крис расположился между моих ног, немного наклонился и упёрся ладонями о края парты, на которой я сижу. Рассматривает меня. — Не ебёт, — он покачал несколько раз головой с улыбкой на лице, которая так и кричит: «Мне поебать абсолютно на всё в этом мире». И я растворяюсь в этом, потому что желание идти на этот урок пропадает, как только его дыхание оказывается в районе моей шеи. Что же ты творишь со мной? Как ты делаешь так, что со спокойного вчерашнего Криса, который немного открылся мне, на следующий день переключаешься на человека, с огоньками в глазах и ехидной улыбкой на пухлых губах? И такие разные чувства возникают при воспоминаниях. Вчера — спокойствие. Сегодня — желание. Такое сильное желание, Крис, что мне становится стыдно. И он как будто слышит меня, касаясь губами моей шеи, пульсацию на которой я чувствую всем телом. Вместе с пульсацией в кончиках моих пальцев, которые с тяготением хотят прикоснуться к его шее. Но я понимаю, что мне снесёт голову раньше, чем я успею что-либо сообразить, если сделаю это. И я терплю. — Что ты творишь? — мой рваный вдох в сочетании с заданным вопросом. И я слышу его ухмылку, как реакцию на то, что слетело с моих губ. Мне стоит сдерживаться. Но лишь от осознания того, что его губы сейчас находятся на моей шее, но в нашей крови нет ни капли алкоголя, всё моё тело немеет. И я пьянею, понимая, что алкоголь и наркотики — ничто, по сравнению с тем, что творит со мной Крис. — То, что ты хочешь, — и зубы проходятся по моей разгорячённой коже за ухом, и шершавый язык тут же накрывает оставленные отметины. Я прекрасно понимаю, что останутся следы, что будет тысяча вопросов от подруг и миллион косых взглядов. Но всё это сейчас неважно. Важно только то, что он оставляет на мне свои пометки. Только его. И никого больше. Его руки тоже не прикасаются ко мне, от чего мне хочется одновременно кричать и ликовать. Ликовать, потому что я бы не выдержала. Кричать, потому что я чертовски сильно хочу почувствовать его пальцы на себе, а не на этой грёбанной парте. Вот такая вот утопия получается, которая летает в моей голове, словно ветер. Из правого полушария — в левое. И мои мысли начинают поедать меня. Когда мы успели перейти от невзрачных взглядов и пьяных вечеринок к тому, что есть сейчас? А что есть сейчас? Мои иллюзии по поводу того, что в этих зажиманиях кроется нечто большее, чем обычная похоть? Но самое смешное то, что как бы очевидно не было всё это и как бы сильно я не уверяла себя отказаться от него — что-то внутри меня каждый раз шлёт далеко-далеко здравые мысли и позволяет Крису делать со мной то, что он делает сейчас. Заставляет рвано дышать и чувствовать непреодолимую тягу внизу живота. Заставляет разлагаться по клеточкам, прикрывать глаза и, я уверена, краснеть. — Чего ты хочешь, Эва Мун? — он шепчет так сладко, что начинает кружиться голова. Мне хочется накрыть его губы ладонью, чтобы не слышать больше ни одного его приторного слова. Чего могу хотеть я, прижатая спиной к стене и сидящая на парте в подсобном помещении школы с единственным источником света — голой лампочкой на потолке, которая излучает тухлый свет? Его здесь слишком мало. Чего могу хотеть я, чувствуя, как мои губы дрожат, а его — выделывают с моей шеей такие вещи, о которых не прочитаешь ни в каких знаменитых романах? Пока сам не почувствуешь. — Я хочу почувствовать, — сглатываю и немного выгибаюсь, потому что его зубы вновь делают небольшой укус. — Что ты что-то чувствуешь ко мне. Я знаю, что несу полнейший бред, что мой живот напряжён до предела и что, чёрт возьми, Крис расплывается в улыбке, утыкаясь носом в мою измученную шею. И я делаю глубокий вдох, пытаясь найти хоть немного свежего кислорода в этом маленьком помещении, где воздух накалён до предела и его пьянящий одеколон смешивается с моими тихими-тихими стонами. И через секунду с моих губ слетает уже один, громкий, который я никак не могу сдержать, потому что его ладони приземляются на мои ягодицы и резко придвигают к себе, разрывая мой тесный контакт со стеной. И я умираю. Я проклинаю тёплое время года. Я проклинаю сегодняшнее утро и моё решение пойти в юбке и отбросить джинсы куда подальше. Я проклинаю свои раздвинутые ноги, которые никак не смогли среагировать на столь быстрое движение. И я проклинаю идеально подходящее расположение наших бёдер для этого прикосновения. — Чувствуешь? — и я хочу заныть, как маленькая девочка, заёрзать на месте от искушения, начать избивать его грудь кулаками за то, что так просто загоняет меня в такое состояние. Потому что я чувствую. Чувствую упругость его джинсов, упирающуюся туда, где всё сжалось в болезненный узел. И я не знаю, как правильно рассчитать следующий вдох, чтобы не задохнуться. — Это происходит со мной каждый раз, когда я вижу тебя. И я не могу контролировать ничего в этой жизни, потому что мои руки тянутся к его волосам, а бёдра без моего согласия толкаются навстречу ему. И я слышу его стон. Его первый стон для меня. Именно для меня. И опять же мне сносит крышу от осознания этого и от того, что происходит в районе наших бёдер. И я спонтанно накрываю его губы своими, понимая, что мне нужно сконцентрировать внимание на чём-то другом. А не на том, что мои ноги горят. Но Крис прижимается ещё ближе ко мне, когда ближе просто нельзя. Когда прерывистее дышать уже не получится, а крепче сжимать дрожащими коленями его бёдра — выше моих сих. В моих силах сейчас только впиваться в его губы, кусать их и чувствовать металлический привкус во рту. Чувствовать на своих губах его вздохи, целовать так страстно, что не успевать полноценно дышать. Заменять воздух его языком и пальцами, зажимающими меня сзади. И, о Боги, теплотой, упирающейся мне между ног. — Почувствовала? — он сильнее надавливает пальцами на мою кожу под задранной юбкой, и я в очередной раз закатываю глаза, не в силах справиться с происходящим. Я до сих пор чувствую. Я показательно сжимаю колени, и Крис снова стонет мне прямо в губы, пропуская в мой рот горячий воздух. Его воздух. Пропитаний желанием и бессилием. — Да. Голова кружится, и это не сравнится ни с первой закуренной сигаретой, ни с выкуренным косяком, и даже с выпитым литром водки. Это нечто новое. Крышесносное. Но вот только я понимаю, что после каждого подобного наслаждения последует привычное ему похмелье. И я резко кладу ладони на грудь Криса, показательно отталкивая его. Что кажется чем-то невероятным в данной ситуации. Долго смотрю ему в глаза, восстанавливаю своё дыхание и, как только он снова пытается прильнуть ко мне, накрываю его губы своими пальцами. Хватит. — У меня и так много прогулов. Сглатываю. Что ты скажешь на это, Крис? Весь такой запыхавшийся и возбуждённый стоит сейчас передо мной, внимательно изучая каждый сантиметр моего лица. Снизу — вверх. Сверху — вниз. И так пока дыхание приходит в норму. Теперь уже его. Так не может продолжаться и дальше. В таком висящем состоянии, с такой неопределённостью и необдуманностью. И пускай мне тяжело умерить жар в животе, привести в норму быстро вздымающуюся грудь и убрать румянец с щёк — я стараюсь изо всех сил. И у меня это получается, потому что Крис убирает свои руки и делает несколько маленьких шагов назад, от меня. Отходит настолько, насколько это позволяет миниатюрная комната. Крис почему-то ничего не говорит мне, что так непривычно для него. Для вечно болтающего и ухмыляющегося. Для такого, с каким я познакомилась. И мы находимся здесь ещё несколько минут, изучая то, что творим друг с другом. Наши взъерошенные волосы, опухшие губы и мои бегающие глаза: от моей задранной юбки до мятой футболки Криса. А пряди его чёлки всё также привычно свисают на глаза.***
— Что у вас с Крисом? — Нура косо смотрит на мою шею, которую я яро пыталась скрыть волосами последние два урока. И я не знаю, что мне ответить. Что у нас? Как называется то, чем мы занимаемся? Отношения? Нет, смешно. Дружба? Друзья не оставляют за собой красные следы на теле. Тогда что? Вот и я не знаю. И я лишь громко выдыхаю, смотря на встревоженный взгляд Нуры, руки которой сложены на груди. Не могу ничего произнести в ответ. Потому что не могу говорить о том, в чём сама ни черта не разбираюсь. — М? — Нура настырно выгибает бровь. А я бессильно закатываю глаза. — Что-то. Вот именно, что между нами это «что-то», потому что по-другому назвать подобное я не могу. И даже не знаю, как. Мне кажется, таким отношениям ещё не дали определения. — Ты считаешь это нормальным? — упрёк. Чёткий упрёк читается в её нахмуренных бровях и поджатых губах. И мне хочется ещё крепче сжать зубы. — Я ничего не считаю. Я просто не думаю об этом, — я пожимаю плечами. — Ещё лучше, — Нура резко выпускает воздух изо рта с характерным шумным звуком. — Ты же понимаешь, что это, — она вытягивает руку к моим волосам и убирает несколько прядей с шеи, от чего я прикрываю глаза, — оставил Кристофер Шистад? Мне хочется рассмеяться прямо сейчас, потому что очевиднее вещи и быть не может. — Прекрасно, — понимаю и помню. — А ты понимаешь, что он за человек? Прекрасно. — Да. — Ну и? — Нура смотрит выжидающе. Человек, в которого я влюблена. — Бабник. Тот, кто не пропускает ни одной юбки, тот, чьи ухмылки одаряют каждую особь женского пола. Тот, кто общается с девушками в положении лёжа. И кто никогда не бывает серьёзен. Так думают все. Так думала и я. Пока не погрязла в его глазах и начала забывать о всех этих вещах. Как под гипнозом. — То есть тебя это всё устраивает? Хватит задавать мне эти тупые вопросы, на которые у меня нет и никогда не будет ответов. Хватит пытаться что-то выяснить, потому что я сама усердно пытаюсь. И пока ни одна попытка для меня не увенчалась успехом. Потому что я не понимаю, где правда, а где ложь. Где искренность, а где игра. И где та самая маленькая книжечка, где мелким шрифтом выписаны правила этой игры. — Нура, я не знаю. Я ничего не знаю, — я приподнимаю руки немного вверх и начинаю ими нескромно жестикулировать, наклоняясь немного вперёд. — Единственное, что я могу тебе сказать, абсолютно честно и уверенно: у меня такие мурашки по коже, когда он рядом, что становится страшно, — я киваю пару раз головой в своих попытках доказать что-то Нуре. Её глаза стали немного больше. Выражение лица удивлённое. Знала бы ты, как удивлена я всем происходящим, которое кажется для меня чем-то затягивающим и безумным. Когда меня шатает из стороны в сторону. Будто ангел и демон сидят на моих плечах и по очереди что-то шепчут на уши. Справа «Заканчивай это», слева — «Продолжай». И я не понимаю, кого мне слушаться, чтобы поступить правильно. Потому что, выполнив первое, я буду страдать, а выполнив второе, — страдать, наверное, ещё больше от неопределённости. Я замечаю, как мне в плечо ударяется запыхавшаяся Вильде, и ошарашено поворачиваюсь к ней, совершенно не ожидавшая такого. В выражении её лица кроется испуг, а приоткрытый рот порционно хватает воздух. — Там, — она сглатывает, делая ещё пару вдохов, — Крис и Юнас… И больше я ничего не слышу, лишь наблюдаю за её ладонью, которая указывает на задний двор школы. Немного отшатываюсь от девочек, чуть ли не теряя равновесие. Но продолжаю идти. Шаг. Ещё шаг. И ещё. И я срываюсь на бег, слыша сзади себя оклики своего имени. Что только что сказала Вильде? Она не могла произнести эти два имени вместе. Только не с таким испугом на лице. Только не с такой интонацией. Только не так. Я начинаю рвано дышать, когда замечаю столпотворение людей, загораживающих вид на лавочки возле школы. Меня пробивает омерзительная дрожь, когда я замечаю в пространстве между ног стоящих, что кто-то лежит на полу. Губы начинают дрожать, пока я медленно и неуверенно начинаю расталкивать людей, не обращая внимания на их возмущённые возгласы. Просто заткнитесь. Я отталкиваю последнего человека, мешающего мне увидеть происходящее, и хочу схватиться за кого-то, потому что ноги начинают неметь. Крис лежит на полу, вцепляясь руками в вверх кофты Юнаса, который сидит на нём сверху и наносит удары по его лицу. Такие громкие, что я начинаю скулить, когда пытаюсь подбежать к ним, но на полпути меня кто-то хватает за обе руки и не позволяет сделать больше ни шага. — Не надо, — мужской голос оседает на мои барабанные перепонки, и мне хочется плюнуть этому человеку в лицо. Я начинаю извиваться, чувствуя, как слезятся глаза и как больно сжата моя кожа. Несколько друзей Юнаса стоят рядом со сцепленными парнями и не дают Крису возможности подняться, вбивая его тело в асфальт. И никто. Никто, блять, ничего не делает. — Юнас, — я начинаю орать сквозь сбитое дыхание, но он не останавливается. Но руки Криса по-прежнему пытаются оттолкнуть нависшего над ним парня, хотя его друзья сразу же перехватывают их. Оставляя Криса беспомощными. — Юнас, — кричу так сильно, насколько хватает моих гланд, и он поворачивается. Пока эти суки сжимают руки Криса, который пытается нанести им удары. И я замираю, когда вижу ухмылку на лице Юнаса. Он смотрит на меня с таким наслаждением, видя, как я задыхаюсь и пытаюсь вырываться из рук его дружка. Я вижу на его лице ещё не зажившие гематомы. И мне хочется добавить. Мне хочется расцарапать ему лицо ногтями, которые ещё несколько месяцев назад проходились по его спине ночами напролёт. Мне становится мерзко. Как я могла повестись на такое? — Эва, — Юнас так омерзительно протягивает моё имя, что меня начинает тошнить. — Ты стонешь под ним также, как и подо мной? — он смеётся. Я чувствую, как мои губы дрожат. Крис изо всех сил начинает вырываться и немного приподнимается, хватая вмиг развернувшегося Юнаса за лицо. Изо рта Криса вырывается настоящий рёв, а зубы сжимаются в волчьем оскале. Я никогда не видела в его глазах такой злости и агрессии, несмотря на то, что уже изучила их вдоль и поперёк. Они покраснели и налились ярким блеском. И его с силой опускают на каменную поверхность, ударяя головой. Я слышу этот звук соприкосновения черепной коробки о серый асфальт, на котором уже присутствуют алые вкрапления, и моё сердце болезненно ёкает. И Крис опускает руки, пока его лицо продолжают разбивать. Прошло всего два часа с момента, когда я чувствовала себя до невозможности живой, до момента, когда я чувствую себя морально мёртвой. Видя, как ему больно. — Оставь его, — я скулю, уже начиная давиться своей слюной, как резко слышится удар совсем рядом со мной, и крепкая хватка пропадает с моего тела. Я судорожно поворачиваюсь назад, видя приближающегося Вильяма и нескольких Пенетраторов. Взглядом следую за ними, начинающими наносить удары на людей, избивших Криса, а затем перевожу глаза и на самого Криса, который оказывается в стороне от всего этого с кровью, стекающей по его лицу. Рвусь туда, падая на колени рядом с ним и чувствуя, как они стираются в кровь. Я вижу ноги парня, присевшего рядом с Крисом, и свои руки, тянущиеся к нему. Его глаза едва приоткрыты, и ужасные кровоподтёки обрамляют кожу, которая была идеальной два часа назад. Которой я касалась и замирала от теплоты под моими пальцами и его губ, расплывающихся в улыбке тогда. И разбитых сейчас. Сука. Всего два часа. А такая пропасть. Я не слежу за слезами, капающими на его футболку и смешивающимися с кровью. Ткань до безобразия чёрная и влажная, поэтому мне остаётся только догадываться, какой удар по счёту был завершающим. Мои ладони поверхностно накрывают его грудь, боясь причинить ещё больше боли. И я перемещаю их к лицу, видя, как Крис начинает скулить. И я вместе с ним. На губах — кровь. На носу — кровь. Под глазами — кровь. Она буквально везде и скатывается струйками по его шее, размазываясь и попадая на мои руки. Я смотрю на него, не говоря ни слова, просто трясясь в безумной истерике. Тогда на вечеринке, в ванной, я думала, что сильнее меня на тот момент рыдать нельзя. Как же я ошибалась. Потому что можно. И именно сейчас. Наблюдая, как Крис истекает кровью и борется с желанием закрыть глаза. — Вызывайте скорую, — я поднимаю глаза вверх на двоящийся в моих ушах звук и вижу взволнованного Вильяма, который так замедленно и расплывчато подбегает к нам, смотря на Криса. На его руках тоже кровь. И он переводит взгляд на меня. Пока мои руки держат лицо Криса, не позволяя ему вновь соприкоснуться с асфальтом. И пальцами я чувствую тёплую жидкость. И глаза начинают плохо видеть от слишком большого количества слёз. И мне хочется нагнуться над унитазом и выбить из себя все всхлипы, разрывающие мою грудь, потому что я больше не могу их слышать. Потому что я и на своих губах начинаю чувствовать металический привкус от дрожащих зубов. Помогите. Кто-нибудь.