«Залить»

За окном уже давно стемнело. Настольные часы на прикроватной тумбочке показывают ровно три часа ночи. Но я не хочу спать. Сидя в большом кресле и поджав под себя ноги, я наблюдаю за тем, как он спит. Медсестра избавила его руку от иглы капельницы около часа назад, говоря, что мне лучше пойти домой. Что до утра ничего не изменится. Но я лишь подняла на неё заплаканные глаза, и она ушла, не говоря ни слова. Вильям больше не возвращался. И мою голову не покидала мысль, что я ему совершенно не нравлюсь. Даже раздражаю. Хотя мы практически не знакомы. Единственное, что нас действительно связывало всё это время, — Нура. А теперь ниточки прибавились, наши жизни стали переплетаться, благодаря лежащему на кровати парню, чьё тихое дыхание сливается с моим. Ведь Вильям — его лучший друг, а я — лучший вариант девушки, сходящей по нему с ума. Потому что сильнее бредить нельзя. Нельзя сильнее дрожать, когда он просто рядом. Нельзя сильнее хотеть испариться, когда он прикасается ко мне, и одновременно умирать от наслаждения. Наркотик. Такой мощный и вызывающий зависимость, что героин кажется обычной дешёвой мукой, неспособной ни на что. Только Крис. Только он. Только его имя. И только его глаза. Только его волосы. И только то, какой он. Как говорит. Как думает. Как ходит. Как дышит. Как смотрит. И как называет моё имя. Так, что органы содрогаются. И так, что становится слишком глупо отрицать, что я по уши влюблена в этого человека. Со всеми его ужасными недостатками, которых безумное количество. Ведь мало кто догадывается, что за такой красотой скрывается такой несносный характер. Он никогда никого не слушает, он загорается буквально за секунду и никак не хочет потухать, когда это так нужно. Он собственник и жуткий эгоист, он молчалив и до жути скрытен. Но, чёрт возьми, он мне так нравится. Я слышу тихое шорканье и перевожу взгляд с пола наверх, замечая, что Крис начинает медленно вертеть головой из стороны в сторону, ёрзая по подушке. Резко поднимаюсь на ноги и перевожу дыхание от такого движения, уже размеренными шагами приближаясь к кровати. Он открывает глаза и начинает жмуриться, издавая приглушённый стон. — Кри-ис, — мои губы неосознанно произносят его имя, пока темп дыхания набирает свои обороты. Он поворачивает голову в мою сторону, лёжа на подушке. Я вижу его томные глаза в приглушённом свете лампы, стоящей в углу комнаты, и начинаю улыбаться. — Как ты? Наверное, сама глупая вещь, которую только можно было спросить сейчас. Он возвращает голову в ровное положение, прикрывает глаза, немного хмурит брови и облизывает губы. — Пить хочу. И я задерживаю дыхание, пытаясь сконцентрироваться на его словах, а не на избитом лице. Сглатываю и осматриваюсь по сторонам, замечая на журнальном столике возле окна графин с водой и чистые стаканы на подносе. Пальцы левой руки касаются прохладного стекла, а правой — ручки большой ёмкости, выливая немного прозрачного содержимого. Возвращаюсь к Крису, присаживаюсь на край кровати, стараясь не задеть его, и наклоняюсь к нему, протягивая стакан к обсохшим губам. Он начинает тянуться навстречу ко мне, приподнимаясь, и я кладу руку ему на шею, немного помогая удержаться. Пока Крис делает жадные глотки. Когда стакан оказывается пуст, его голова вновь приземляется на подушку, но я не убираю руку. Он моргает несколько раз и переводит свой взгляд на меня. А я смотрю на него. Делаю вдох. — Я позову медсестру, — я начинаю вытаскивать руку, придавленную подушкой к его шее, как его ладонь ложится на моё запястье, когда мои пальцы уже находятся в воздухе. — Не надо, всё хорошо. Я тут же замираю, но слушаюсь Криса, пока язык начинает покалывать от тупого желания начать расспрашивать его обо всём на свете. — Который час? — Около трёх часов ночи, — я поджимаю губы. Он приподнимает брови, отчего несколько пластырей образуют складки. — Где Вильям? — Недавно ушёл. Крис томно выдыхает, прикрывая глаза. — Почему ты не дома? Я сглатываю. А почему я не дома? Очевидно то, что я не могла просто уйти. У меня бы не получилось закрыть двери этой палаты с другой стороны. Просто не смогла бы сидеть дома, спать, есть, зная, что он здесь. Потому что он занимал каждую чёртову мысль, мелькающую в моей голове. — Крис, — мои губы дрожат, — потому что я хочу быть здесь. И он молчит, опуская влажные ресницы. Хочешь, чтобы я ушла? Я убираю руку из его хватки, и его пальцы не сопротивляются. Отпускают. — Мне уйти? — я хмурю брови. Крис сглатывает. И я вижу это по тому, как плавным движением приподнимается его кадык. — С ума сойти, — он ухмыляется. А я ничего не понимаю. — Что? — наклоняю голову немного вбок. Крис проходится языком по нижней губе. Даже сейчас эта до ужаса крышесносная привычка даёт о себе знать. Когда её просто не должно быть. — Теперь я знаю, как ещё сильнее заинтересовать тебя, — скромно улыбается. А я хмурюсь ещё больше. — И как? — Ввязываться вот в такие драки, — произносит он, не отрывая от меня взгляда. Моё сердце болезненно производит очередной удар. Потому что я вспоминаю сегодняшний день и то, как его тело было прижато к асфальту. Удары, с хрустом приходящиеся на его лицу. И его бессилие. И моим телом овладевает холод. — Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь? — О да, — протягивает он, ухмыляясь. В моей голове не укладывается, что даже сейчас он играет со мной. Когда ситуация вышла из-под контроля и когда я считала секунды, сидя перед дверьми реанимации. А он не воспринимает всерьёз то, от чего мне хотелось скатиться по стенке и расцарапать себе ногти о идеально серую плитку в коридоре. — То есть ты считаешь, что мне интересно наблюдать за тобой вот таким? Мои губы приоткрыты, а глаза немного прищурены. — Ну ты же сейчас здесь. Ухмыляюсь теперь я. Киваю несколько раз. Не могу подобрать нужные слова, то закрывая, то открывая рот. Господи, просто что сейчас происходит? Мы действительно говорим сейчас об этом, находясь в больнице? — Глупо, — протягиваю я тихо. — Что глупо? — но он слышит. — Думать, что всё это только из-за жалости. Ведь он подумал именно так. Что мой бурлящий интерес вызвало это чувство. — А из-за чего ещё? И я просто не выдерживаю. Немного наклоняюсь вперёд и нависаю над ним, стараясь не касаться его тела. Он заинтересованно наблюдает за мной, проходясь изумительными глазами по моему лицу и останавливаясь на моих губах, которые тут же накрывают его. Нет, не страстно. Нет, не резко. Нет, не жадно. А безумно медленно и нежно, чтобы только лишь передать это волнительное чувство. Только бы излечить его истерзанные губы. Трепетно прикасаюсь к ним и захватываю его верхнюю губу, опуская ладони на тёплую шею. Немного отстраняясь, осматривая его лицо, и возвращаюсь к нему. Накрываю своими губами стёртые скулы, перемешаюсь к носу, поверх которого наклеен пластырь, оставляю скромные и аккуратные поцелуи возле уголков глаз и останавливаюсь на лбу, прижимаясь к нему. Вслушиваюсь в его шумное дыхание. И чувствую, как его лоб трётся о мой. Какой же ты глупый, Кристофер Шистад. Слышится скрип двери, и я медленно отстраняюсь от него, убирая свои руки и поворачиваясь к источнику звука. Вильям заходит в палату, поправляя свисшую на лицо чёлку. Он тоже переоделся, но усталость не покинула его лица. Всё такой же замученный. Проходит к окну и останавливается возле прозрачного тюля, всматриваясь в стекло. Ладони опущены в карманы. Я слышу, как громко он выдыхает. Не поворачивается к нам. — Я позвонил твоим родителям. Они должны завтра приехать. Я слышу, как Крис усмехается. Никогда не слышала о его родителях. Ни слова. Когда мы познакомились, он жил уже один. А допрашивать его об этом не входило в планы на наши вечера. Он никогда ничего не рассказывал, а я никогда ничего не спрашивала. Удивительно, но мы толком и не знаем друг друга. — Надо же, — Крис прикрывает глаза. Явно не самая приятная тема разговора для него. И мне хочется узнать, почему, хочется попросить рассказать его об этом. Но я понимаю, что сейчас это будет абсурдом. — Как ты? — Вильям поворачивает голову в нашу сторону, обходя Криса, а затем переводит пристальный взгляд на меня. И спустя несколько секунд я опускаю глаза. — Но-орма-ально, — по слогам произносит Крис. Вильям поворачивается, делает несколько шагов и присаживается в кресло, в котором совсем недавно сидела я. Упирается ладонями к себе в колени. Костяшки выглядят болезненно даже при приглушённом свете. И я ещё крепче сжимаю зубы, вспоминая, как он наносил удары. — Он… — Вильям резко замолкает, кидает взгляд на Криса, а затем на меня. И я с некой грустью и ожиданием смотрю на него. — Говори, — кивает Крис, и я понимаю, что Вильям не хотел продолжать при мне. Надо же. Он действительно так сильно меня недолюбливает? Так сильно, что мне становится неловко находиться в этой комнате, потому что лучший друг Криса относится ко мне с неким пренебрежением. Мне же не может просто казаться? Потому что его взгляды и слова так и твердят об этом. — Он шляется сейчас с Якутз, поэтому стал таким борзым. Наши видели его в их компании. Наверное, было бы лучше, если бы Крис попросил меня выйти, потому что я резко сжимаю руки в кулаки, понимая, о чём дальше пойдёт речь. И мне это ни черта не нравится, потому что, Господи, Якутз всегда означает что-то до ужаса плохое. — Заебал слегка, — Крис глубоко вдыхает. — Ты разберёшься с этим? — Да, — моментально отвечает Вильям. А меня передёргивает. Они не собираются останавливаться на этом. И мной овладевает страх. Настоящий животный страх. Потому что я понимаю, что дальше — хуже. Это как доминошки. Отвечают на удар друг друга. И также они будут отвечать на агрессию с обеих сторон, если это не прекратить. Ведь если продолжить, то могут случиться ужасные вещи. И я даже не хочу думать, какие. Потому что тогда то, что происходит сейчас, покажется лишь началом. — Что вы собираетесь делать? — мой голос, кажется, дрожит. Вильям опускает голову. Он не горит желанием мне что-либо объяснять. Я поворачиваюсь к Крису с мольбой в глазах. Скажи мне. — Просто поставить кое-кого на место, — он говорит это монотонно и так… привычно для него? Просто. Так просто. Как же всё это для них просто. Взять и ударить кого-то. Взять и пустить кровь. И мне становится противно, потому что это непозволительно для меня. Ни в этом случае, ни в каком-либо другом. — Не надо этого делать. И Крис резко открывает закрытые до этого глаза, останавливая свой взгляд на моём лице. — Ты же говорила, что не любишь его. Я робко поднимаю глаза на Вильяма, но он не смотрит на нас. Его локти упёрты в расставленные по сторонам ноги. А ладони переплетены в кулак и свисают между ними. Я не хочу говорить при нём, но другого выхода нет. — Причём здесь вообще он? — возвращаюсь к лицу. — Ну ты же не хочешь, чтобы он пострадал. Он говорит мне это после того, какой беспомощной я была в его руках? Как отвечала ему взаимностью и как не сомкнула и глаза, пока он спал. Когда по мне явно последнее время видно, что я не могу спокойно находиться рядом с ним. И это замечают абсолютно все. И только он игнорирует это, смея говорить мне такие вещи, когда я ни раз говорила, что мне плевать на Юнаса. — Причём тут он? — По-моему, при том. — Крис… — он нагло издевается. — Что? — как ни в чём не бывало. И я громко цокаю. Ты и вправду ничего не понимаешь? — Я не хочу, чтобы ты в это лез. Вот и всё, — я сжимаю зубы, напрягая челюсть. Слишком странный разговор почти в четыре часа утра. — То, что он сделал, не останется без ответа. Я прекрасно помню и знаю, что он сделал. Но лишь от мысли о том, что он может сделать ещё, хочется вывернуть наизнанку все свои органы. Потому что каким бы сильным не был Крис, какие бы люди его не окружали и что бы о нём не говорили, ничего не может защитить его от того, что в какой-то момент он окажется один. И рядом появится Юнас. И никто не знает, кто уйдёт после этой встречи на собственных ногах. — Зачем разжигать войну? — Потому что дров слишком много, — он наигранно ухмыляется, а я подрываюсь с кровати. Стою на ногах, опустив голову, пока волосы свисают на лицо. Он невыносим. Даже сейчас, когда он находится в таком состоянии, мне хочется послать его куда подальше. Потому что это невозможно. Он неисправим. Он просто опять играет, позабыв всё, что было. Как будто бы это не он говорил, что ему спокойнее, когда я рядом, утыкаясь мне в шею. Потому что сейчас он снова делает вид, что ничего, совсем ничего не было между нами. Какой же биполярный. И та половина, безразличная и вечно ухмыляющаяся, не даёт шанса второй — искренней. Вечно в своей маске, всегда в своей чёртовой роли, от который уже начинает тошнить не на шутку. Почему нельзя оставаться нормальным больше получаса? Это так сложно? Эти вечные скачки настроения, смены поведения — невыносимо. — Что с коленями? Мне начинает казаться, что окно приоткрыто, потому что тело покрывается противными мурашками от каждых его новых слов. — Ничего, — безразлично бросаю я, даже не поднимая глаз. И опять пытается казаться… заботливым? Серьёзно, Крис? — Эва, что с коленями? — он вторит свой вопрос, и я раздражаюсь ещё сильнее. — Обветрились, — глаза в глаза произношу я. Крис закатывает глаза. — Да что с тобой такое? — хмурится, повышая голос. А мне хочется рассмеяться ему в лицо, потому что ещё никто так не выводил меня из себя. — Что со мной такое? — наигранно переспрашиваю я. Все мои эмоции сейчас на пределе, потому что он просто издевается надо мной. Органы будто чешутся от подступившей злости, огромным комом стоящей в горле. — Да со мной, блять, всё отлично, Крис. А вот что с тобой? — я направляю свой указательный палец в него, приоткрывая рот. — Ты хоть понимаешь, какого это было — видеть, как тебя избивают и как по тебе стекает кровь? — мой голос начинает предательски дрожать. Я прекрасно понимаю, что в этой комнате третий лишний, сидящий возле окна. Но мне так всё равно. Я хочу сказать ему всё это. — Ты хоть примерно осознаёшь, что я чувствовала, когда ты закрыл глаза и не откликался? И всё, что у меня было, — это твоя кровь на моих руках. И твои чёртовы закрытые глаза, — я начинаю шипеть на третьем слове. — Когда за тобой закрывается дверь реанимационной и меня оставляют наедине со своими мыслями. А я тебе скажу, что было в моих мыслях, — в глазах начинает образовываться солёная жидкость. — Что ты не откроешь глаза, что я, блять, никогда не увижу твои грёбанные глаза, которые сводят меня с ума, — первая капля выстилает дорожку на моей щеке. — И когда… — я не могу сдержать всхлип. — И когда я зашла сюда, а ты лежишь тут и на твоём лице нет живого места. И никто не смотрит на меня этим безумным взглядом. Потому что такой есть только у тебя, — губы намокают. — И только от мысли, что тебе больно, хочется поменяться с тобой местами. Чтобы только тебе, блять, стало легче, — я продолжаю усердно тыкать в него пальцем в воздухе, прикрывая глаза и помогая слезам образовывать всё новые и новые дорожки. — И знаешь, что со мной такое? — по комнате разлетается громкий всхлип, ударяюсь о стенки и будто бы образуя эхо. — Со мной то, что ты мне пиздец как нравишься. А ты этого просто не ценишь, продолжая играть в игру, в которой я давно одна из проигравших. Ты остался один, Крис. Он смотрит на меня с приоткрытым ртом, пока всё моё тело пронзает ощущение слабости. Я сказала это. Я смогла. И это забрало слишком много сил. Потому что колени подрагивают, когда я разворачиваюсь, убирая с лица слёзы ватными ладонями, и стремительным шагом покидаю палату под номером «Двадцать три». Палату, в которой я сказала правду. И пол коридора больницы запоминает мои быстрые шаги, уносящие меня подальше от этого места и от этого человека. Который не сводит меня с ума. Который уже свёл. Прохладный ночной воздух обдаёт пылающие щёки, и я, часто дыша, всё таким же шагом, который через несколько секунд превратится в бег, заворачиваю за угол, следуя к своему дому. К крепости одиночества и забвения. На улицах Осло горят фонари, и изредка проезжают машины, ослепляя мои слезящиеся глаза ярким светом фар. И нет ни одного человека, который бы встретился мне на пути. Кто же, кроме меня, будет в четыре часа утра брести куда-то, спотыкаясь о собственные ноги, которые никак не хотят слушаться. И в конечном итоге я всё-таки встречаюсь носком кеда с массивным камнем, лежащим посреди дороги, и приземляюсь на асфальт коленями, тормозя себя ладонями. И начинаю скулить от болезненных ощущений по всему телу. Поднимаю руки и вижу в тусклом свете фонаря, что подушки стёрты в кровь, и мелкие камни врезаются в кожу вперемешку с грязью. Чувствую, как саднят колени, и понимаю, что разодрала их ещё больше. Поднимаюсь на ноги и даже не хочу опускать глаза вниз, потому что мне хватает рук. Какой же ахуенный день сегодня. Я начинаю рыдать, не сдерживая звуков, вырывающихся из моего рта. И я плачу не от того, что мне больно, а от того, что всё это происходит со мной. И мои поцарапанные руки в очередной раз так и кричат мне: «неудачница». Достаю ключи из кармана и трясущимися руками пытаюсь попасть в разъём двери моего дома. Получается не с первого раза. Громко хлопаю дверью и следую на кухню, приседая на корточки возле нижнего шкафа кухонной гарнитуры. И кожа на коленях мерзко и болезненно растягивается. Открываю дверцу, тянусь рукой к бутылке водки и поднимаюсь на ноги. Снимаю крышку и начинаю лить содержимое себе на руки, поднося их к раковине. Морщусь. Отрываю бумажное полотенце, скрученное в рулон, и заливаю его очередной порцией спирта, опуская на колено. — Мм, — протяжно скулю, проводя полотенцем несколько раз вверх и вниз, чтобы смыть грязь. Проделываю то же самое и с другим коленом, крепко сжимая глаза и зубы. Выравниваю спину, откладывая использованный комок бумаги. Беру в руки бутылку водки и, резко выдыхая, подношу горлышко к запрокинутой голове. Начинаю жадно делать большие глотки, давясь жидкостью, которая прижигает моё горло и стекает по моему подбородку. Перемешиваясь со слезами. Глубоко вдыхаю ртом, ставя на стол уже полупустую бутылку и поднося к носу ладонь. В попытках не задохнуться от такого резкого запаха. И как я дошла до того, что в семнадцать лет заливаю свои проблемы водкой? Которая медленно начинает прожигать мои органы. Но мне это нужно.