«Залить»

Спустя день.

Звонок мамы оповестил меня о том, что она задержится ещё на неделю. И я отключила телефон, закинув его вглубь кровати. Массивные шторы были задвинуты и практически не пропускали дневной свет. Только с правой стороны небольшой разъём выстилал тоненькую белую полоску на полу. Обсохшие губы жадно пили воду целый день после вчерашнего марафона по быстрому опустошению бутылки водки. Руки и колени саднило. Тёплое одеяло скрутилось вокруг тела, вызывая испарину на шее. Дневной свет так и не пробился в помещение сквозь плотную ткань. Только мысли о Крисе пробивались в мою голову противной пульсацией в висках.

Спустя два дня.

Входная дверь несколько раз содрогалась от продолжительных ударов. А общая переписка с девочками кишила ежесекундно поступающими сообщениями. Крис: Эва, что случилось? Нура: Открой сейчас же дверь. Мы ждём. Вильде: Пусти нас. Сана: Давай просто поговорим. Нура: Эва! Нура: Пожалуйста. Нура: Я прошу тебя. Сана: Эва, мы хотим помочь. Открой. Вильде: Мы принесли твои любимые персики :) Вильде: Тебе стоит открыть дверь! Нура: Эва, мы просто хотим увидеть тебя и удостовериться, что с тобой всё в порядке. Крис: Ты как? Вильде: Мы любим тебя! Сана: Чёрт возьми, Эва! Подними свою задницу и открой нам! И опять удары за ударами, звонки за звонками и телефон, летящий на другую сторону кровати, чтобы не видеть экран с высвечивающимся именами подруг. Это было неправильно. Это было даже в какой-то степени жестоко. Но я не хотела видеть никого и, как бы это паршиво не было, была рада, что мама задерживается. Неприязнь к самой себе накрывала меня с головой, но я не поднималась с кровати, продолжая изучать пространство серого потолка, который казался чёрным от отсутствия освещения в комнате. Шторы всё также были задвинуты.

Спустя три дня.

Еда не лезла в горло уже третий день. Мою черепную коробку будто раздирали изнутри острыми когтями какие-то существа, которые в тихом шёпоте произносили только одно: «Крис». А части тела зудели от дилеммы: подорваться с кровати и убежать к нему в больницу или закрыть глаза, постараться заснуть и забыть. Меня будто прокалывали иглами каждый раз, когда я пыталась отпустить это, потому что мне казалось, что я должна была быть рядом с ним. Я не могла это объяснить, но я знала, что мне нужно знать, как он и что происходит в его палате. И тогда пальцы робко потянулись под подушку, доставая оттуда телефон. Блокировка была снята, а глаза будто не замечали все те уведомления, которые успели появиться на экране за ближайшие часы. Пустое поле для ввода текста сообщения и выбранный контакт «Вильям Магнуссон». А в мыслях лишь то, что я не тот человек, которому он захочет отвечать.

Как он?

Без долгих раздумий и приветствий. Сразу так, как есть. И скромный ответ через десять минут, который всё равно не позволил мне спокойно выдохнуть. Вильям Магнуссон: Нормально. Поджатые ноги и слёзы, вмиг подступившие к глазам. Такие надоевшие, но такие неуправляемые. Конечно, я хотела знать больше, конечно, я хотела услышать, что с ним всё прекрасно. Я хотела сама увидеть это. Но моё упрямство и чувство бессилия не позволяли мне выйти из этого дома. Ощущение подавленности и дерьма на душе. Вильям Магнуссон: Швы сняли. Мой выдох. Вильям Магнуссон: Если хочешь знать, ему хреново. Резкое сидячее положение на измятой постели.

Что говорят врачи? Что с ним?

Вильям Магнуссон: Ты с ним. И телефон вылетел из руки с такой силой, что приземлился гораздо дальше кровати. С грохотом — на пол. Куда-то в угол. Пальцы потянулись к волосам с таким рвением, что, казалось, ещё немного, и они бы вырвали их. Мокрые глаза и странные звуки, слетающие с моих губ в истерике. Кулаки, бьющие одеяло, и ногти, въедающиеся в ещё не зажившую кожу мягкой поверхности ладоней. Всё это в попытках не погибнуть в своём сумасшествии.

На четвёртый день.

Отражение зеркала меня никак не радует, потому что скулы заметно впали, а синяки под глазами наоборот дали о себе знать. На волосы противно смотреть. А колени, которые я рассматриваю, сняв домашние штаны, уже покрылись коричневой корочкой. Мне срочно нужно принять душ. Одежда падает на пол ванной, в которой я нахожусь уже больше двадцати минут, не расставаясь с зеркалом и своими мыслями. Вода начинает литься на мою голову, и я громко выдыхаю. Только через три дня я заставила себя подняться с кровати, открыть шторы, зажмуриться от яркого света и пройти несколько метров до умывальника, чтобы смыть с себя многочисленные дорожки солёных слёз. Я так и не смогла ничего ответить Вильяму. Мы все зашли слишком далеко. Чересчур. Я не думала, что обычная симпатия может перерасти в такую сильную влюблённость, а эта влюблённость — в безумие. С приятных и непринуждённых объятий по ночам — к тому, что есть сейчас. Он в больнице, а я закрываюсь ото всех дома. Пытаясь закрыться и от самой себя. Выдавливаю гель для душа на мочалку и начинаю надавливающими движениями проходиться по всему телу, будто бы соскребая с себя всю накопившуюся грязь. Но убрать чувство привязанности к Крису не получалось. Ни клубничный гель для душа, ни колючая мочалка, ни сильный напор воды. Ни водка, выпитая не так давно. Ни несколько дней взаперти. Ничего не помогало. Мысль о том, как он, продолжала светиться в голове пробегающей и горящей красным цветом строкой.

Каконкаконкаконкаконкаконкаконкакон

Аж глаза начинают болеть. Пена от шампуня обволакивает лицо, и я жмурюсь. Подношу ладони к голове и помогаю воде избавиться от моющего средства. Шум заканчивается, пока последние капли стекают по моему телу, ударяясь о пластиковое дно ванной. Я беру в руки полотенце, висящее рядом, и становлюсь на мягкий коврик, устраиваясь возле зеркала. Надеваю халат и выжимаю мокрые волосы, остатки воды с которых попадают на мои ноги. Протираю пальцами уставшие глаза и заправляю влажные пряди за уши. Упираюсь ладонями в прохладную тумбу с раковиной и поднимаю глаза на зеркало. Отражение в нём стало немного лучше, но всё равно не радует. Синяки никуда не исчезли, а щёки будто впали ещё больше от воздействия воды. Нужно наконец-то поесть. Спускаюсь по лестнице на кухню, чувствуя небольшое головокружение, и упираюсь в деревянные перила. Несколько дней без питания дают о себе знать. Тяну на себя дверцу холодильника и достаю из пакетов овощи, закидывая их в раковину. Помыв и порезав огурцы и помидоры, складываю их в тарелку и, перемешав со специями, ставлю на стол. Беру вилку и усаживаюсь за стул, придвигая к себе сделанный салат. Смотрю на еду и понимаю, что она не вызывает у меня никакого желания открыть рот и прожевать её. Но я также понимаю, что мне это необходимо. И жую помидор, оказавшийся меж моих зубов. Тарелка становится пустой, а чашка чая испускает горячий пар. И в любой другой день, кроме последних трёх, я бы сказала, что этот момент может смахивать на идеальный. Но моя личная идеальность находилась в том человеке, которого сейчас не было рядом. Мою грязную посуду и убираю её на верхние полки шкафов. Сильнее затягивая пояс халата, подхожу к лестнице и медленными шагами следую наверх. К себе в комнату. Опять. Слышится звонок в дверь, когда я делаю очередной шаг. Но я лишь прикрываю глаза, выдыхаю и поднимаю ногу на следующую ступень. Ещё один звонок, а потом несколько маленьких и настырных. Я уверена, что сейчас экран моего телефона вновь светится от поступающих сообщений Нуры. Или кого-то из девочек. Ведь это они уже который день пытаются достучаться до меня. Во всех смыслах. Ударами в дверь, которые слышаться секундами позже, чтобы попасть в мой дом, и звонками на телефон, чтобы попасть ко мне в душу. Я замираю на несколько секунд, остановившись посередине деревянной лестницы. Я знаю, что поступаю подло, не отвечая им и никак не реагируя на многочисленные попытки связаться со мной. И совесть горьким привкусом отдаёт во рту, смешиваясь со слюной и заставляя меня развернуться. Несколько минут я смотрю на дверь, вслушиваясь в непрерывные удары, которые кто-то наносит по ней. Я медленно преодолеваю восемь ступенек, которые разделяют меня с первым этажом. Подхожу к двери и поворачиваю щеколду, уже прокручивая в голове то, что буду говорить обиженной подруге.

west coast — empty

(на повтор)

— Нур… — открываю дверь и немею. Всё те же наклеенные пластыри и всё то же избитое лицо. И ни одного звука из моего рта, потому что сердце начинает быстрее пропускать удары, а глаза — слезиться. И я не могу ничего сделать. Я не хочу плакать, но слёзы образовываются и совсем скоро покатятся по щекам, на которых сейчас лежат несколько прядей мокрых волос. И я стою в одном халате, понимая, что не могу даже сглотнуть слюну, накопившуюся в горле, потому что он смотрит на меня. Я ненавижу эти глаза, потому что то, что они творят со мной, врачи называют болезнью. Я люблю эти глаза, потому что эта болезнь вызывает зависимость и только они могут помочь. Как новая доза для наркомана, без которой всё тело будет изнывать. Кости будут болезненно ныть, а суставы отказываться двигаться. И захочется умереть, если не получишь ещё. Сколько стадий у сумасшествия? И есть ли они вообще? Если да, то я занимаю самую почётную — последнюю. Солёная жидкость пробивается наружу, как бы я не сопротивлялась, пока я продолжаю пытаться умерить свои дыхание и сердцебиение. Крис делает несколько шагов ко мне, а меня передёргивает от такого движения. Его руки тянутся к моему лицу, опускаясь на щёки, и большие пальцы убирают скатывающиеся слёзы. Продолжаю смотреть в мерцающие глаза, чувствуя, как его ладонь опускается на мою спину, и он притягивает меня к себе. Вторая рука приземляется рядом с первой. Крис обнимает меня, поглаживая влажные волосы. И я просто расслабляюсь, прекрасно понимая, что именно этого мне не хватало все эти дни. Тянусь ладонями к его спине и пальцами надавливаю на толстовку, глубоко вдыхая запах свежести, исходящий от неё. Я зависима абсолютно от всего, что связано с этим человеком. Утыкаюсь лицом в его грудь и слышу, как стучит его сердце. Также ускоренно, как и моё. Ещё сильнее прижимаю Криса к себе, зарываясь в своих волосах и его вещах. Я задыхалась без этого. — Мне сносит крышу, — Крис шепчет мне на ухо, пока я стою, боясь его отпустить. Боясь, что он исчезнет. Немного отстраняюсь, чтобы посмотреть в его глаза, которые уже давно сделали со мной то, что он только что произнёс. — Мне снесло её два месяца назад. Бесповоротно. Я хотела бы накричать на него из-за его упрямства и слов в больнице, я хотела бы начать ему что-то усердно доказывать, жестикулировать. Но я не могу делать ровным счётом ничего из этого, потому что он сейчас обнимает меня. Без криков, без усмешек, без лишних слов. Кристофер Шистад пришёл ко мне домой и гладит мои волосы. И это имя уже не вызывает у меня олицетворение парня, который ассоциируется у всех с чем-то пошлым и избалованным. Для меня это имя стало родным и уютным. Мне безумно спокойно с ним. Несмотря на то, что его настроение колеблется со скоростью света, что его характер далеко не самый лучший. И ещё тысяча мелочей, которые собираются в огромное жирное НО. Но мне так поебать на всё это. Потому что мне нужно моё лекарство. Мне нужен он. Мне нужен Крис. Я робко поднимаю на него свои глаза. Он убирает прядь выпавших волос за моё ухо и вновь опускает ладони на моё лицо. Я медленно наблюдаю за костяшками, которые уже покрылись коричневой корочкой. Как и мои колени. Такая невесомая параллель, которая напоминает мне о том ужасном дне. И ирония состоит в том, что раны-то заживут, а тот зловещей понедельник я буду помнить всегда. И неважно, буду ли я жить в Осло, будем ли мы с Крисом общаться и сколько мне будет лет. Я не забуду день, когда моя душевная боль была сильнее физической. Крис поглаживает мою щёку большим пальцем, и я на несколько секунд прикрываю глаза, глубоко вдыхая. Возвращаю свой взгляд на него и наблюдаю за тем, как его губы приближаются к моим. Одно лишь трепетное касание — и все органы внутри начинают танцевать какой-то сумасшедший танец. Я робко отвечаю, будто бы разучившись целоваться, потому что такого между нами не было никогда. Крис никогда не относился ко мне с такой нежностью, которой насквозь пропитаны эти прикосновения. Неторопливый, аккуратный и такой не похожий на поцелуй Криса. От которого мне хочется зажмурить глаза и удостовериться: не сплю ли я. Я поднимаю руки к его шее и накрываю ладонями кожу, теплоту которой чувствую сквозь онемевшие пальцы. Медленность поцелуя позволяет мне наслаждаться его мягкими губами и чувствовать фейерверки, мелькающие в прикрытых глазах. — Почему ты не в больнице? — я тихо шепчу, мимолётно отстраняясь и затем вновь ощущая его губы на своих. — Надоело, — невнятно говорит сквозь поцелуй. Я кладу ладони на грудь Крису и немного отодвигаю его от себя, расцепляя наши губы. Тут же поджимаю свои. Его ладони всё ещё находятся на моём лице. — Что такое? — Крис приподнимает брови. — Что сказали врачи? Он глубоко вдыхает и на секунду отводит взгляд куда-то в сторону. Но потом возвращается ко мне. — Ничего они не сказали. Всё хорошо, — он еле заметно пожимает плечами. — Крис? — я хмурюсь. — Я просто ушёл. Со мной всё в порядке. — Крис, — я начинаю качать головой. — Тебе нужно вылечиться, — непонимающе смотрю на него. Он молча сглатывает, что видно по приподнимающемуся кадыку, и громко выдыхает. Наблюдает за мной, даже не моргая. — Ну так вылечи меня. И я замираю от осознания того, что он ушёл из больницы и пришёл ко мне. Что только день назад ему сняли швы, а уже сегодня он стоит на пороге моего дома, целуя меня. Желание язвить и говорить что-либо вовсе пропадает, потому что желание прижать его к себе и никуда не отпускать побеждает. Я приподнимаюсь на носочки и окольцовываю его шею своими руками, прижимая к себе крепкими объятиями и чувствуя, как Крис утыкается мне в шею и как его руки притягивают меня ещё ближе к себе. Я полностью становлюсь на ноги, но не убираю свои руки от его шеи. Пристально смотрю в глаза, отдающие приторно зелёным цветом на солнце, и не выдерживаю. Я накрываю его губы, понимая, что только так чувствую себя полноценно. И никак по-другому. Начинаю на носочках медленно идти назад. К столу. К тому самому, возле которого я в очередной раз проиграла ему в попытках отдать его вещи. И когда ягодицами чувствую выпирающее дерево, выдыхаю ему прямо в губы. Крис сначала упирается ладонями в него, пытаясь удержать равновесие и не разомкнуть наши губы, а затем приподнимает меня и усаживает на деревянную поверхность. Мне хочется прикоснуться к его лицу, но я стараюсь не делать никаких резких движений, потому что понимаю, что это причинит ему боль. Но с одним я не могу сдержаться: мои ладони плавно проникают под его толстовку и начинают исследовать спину. Крис томно выдыхает мне прямо в губы. Я чувствую его горячее тело под своими пальцами и немного прогибаюсь в спине. Задеваю края серой толстовки, медленно поднимая их наверх. И Крис нехотя отстраняется от меня, когда преградой для избавления от этой вещи становятся его руки. Быстро откидывает одежду на пол, и я замираю, как только он хочет вернуться к моим губам. Его живот покрыт синяками, а сгибы рук усеяны следами от иголок и небольшими гематомами. И мне сразу же кажется неправильным то, что мы сейчас делаем. Меня будто возвращают в реальность и напоминают о том, что совсем недавно он лежал без сознания и ещё не успел восстановиться. Крис опускает глаза на свою грудь, понимая, куда я смотрю, и возвращает свой взгляд ко мне, несколько раз кивая головой. — Всё нормально. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, — я смотрю на его синяки, которые возвращают меня в школьный двор. К моменту, когда они были получены. — Эва, — он берёт мои руки в свои, переплетая наши пальцы и собираясь мне что-то сказать, когда я жмурюсь от болезненных ощущений в ладонях. Крис тут же ослабляет хватку, окольцовывает пальцами мои запястья и поднимает их вверх. — Что с руками? — я поднимаю на него свои глаза и вижу, что он хмурится. Я не знаю, что мне ответить, и почему-то виновато перевожу взгляд в пол, как Крис опускает ладони к краями моего халата и немного приподнимает их, оголяя колени. Он смотрит на них несколько секунд, пока я расстроено выдыхаю, и возвращает взгляд ко мне. — Что случилось? — Я просто упала, — опускаю свой взгляд в пол. Почему мне неловко говорить об этом? — Эва, — он с неким волнением произносит моё имя, и я решаю, что нет смысла не говорить ему. Я подношу тыльную сторону ладони к лицу Криса и касаюсь его щеки, немного проводя по ней пальцами. — Когда тебя били, — я замолкаю на несколько секунд, всматриваясь в его глаза и не убираю руку от измученного лица, — я подбежала к тебе и упала на колени, — он молчит. — Когда я ушла из больницы, то споткнулась по дороге домой и упала ещё раз. Я говорю это совершенно спокойно, потому что эти болезненные ощущения казались мне ничем в сравнении с тем, что творилось тогда у меня внутри. Крис накрывает пальцами мою ладонь, находящуюся на его лице, и подносит её к своим губам, накрывая ими стёртую кожу. — Прости, — он поднимает вторую мою руку, покрывая её трепетными поцелуями. — За что? — я хмурюсь. — За это, — он смотрит на мои ладони, прижимая их к своему лицу. — Если бы не я, этого бы не было. — Если бы не я, этого бы тоже не было, — мои руки, накрытые его, касаются рассеченной брови. И я возвращаю свои глаза к его. Мы оба виноваты. Но есть смысл сейчас это выяснять? Никакого. — Мне не больно, — Крис отпускает мои руки, которые тут же приземляются на его шею, притягивая ближе к себе. — Мне тоже, — и я заключаю его в поцелуй, желая закончить этот бессмысленный разговор. Всё заживёт. Он рядом, значит, всё будет хорошо. И неважно, что было вчера и что будет завтра, что было месяц назад, что будет на следующей неделе. Важно только то, что есть сейчас. А сейчас я целую человека, от которого без ума. Который стал моей паранойей. Крис наклоняется ближе ко мне, и я опять оказываюсь перед ним с раздвинутыми ногами. В одном халате и пальцами, плавящимися под горячей кожей его спины. И я показательно зажимаю его бёдра своими коленями, возвращая нас в то самое подсобное помещение. К тому самому моменту, на котором мы остановились. Приятная ткань спортивных штанов соприкасается с моими босыми ногами, пока мои губы не могут оторваться от губ Криса. Я молюсь, чтобы он прижал меня ближе к себе, потому что всё тело изнывает от желания почувствовать то, что я чувствовала, сидя на той парте. И Крис будто слышит меня, потому что секундой позже его ладони накрывают мои ягодицы, прикрытые лишь тонкой тканью домашнего халата, и придвигают к себе. Спина резко выгибается, а томный стон слетает с моих губ сквозь поцелуй. Мне хочется заныть ещё сильнее, чем в прошлый раз. Потому что тонкая ткань спортивных штанов и отсутствие на мне нижнего белья позволяют почувствовать намного больше. — Господи, — Крис тяжело дышит, и я чувствую, как дрожат его губы. — Ты… — рваные и горячие вдохи вырываются из его рта, пока мои руки поднимаются к его шее, проходясь по ней отросшими ногтями. Он прикусывает мою губу, и я слышу его тихое рычание, которое отдаётся вибрацией в низу моего живота. Да, Крис. Именно то, о чём ты подумал. И что почувствовал. Я вплотную окольцовываю бёдра Криса ногами, сводя с ума его и себя. Я больше не хочу останавливаться и даже не посмею останавливать его. Плевать на всё, что было и что будет. Сейчас и здесь я хочу этого. Я хочу почувствовать его. Я выгибаюсь в руках Криса, когда он оставляет мокрые следы на моей шее, и закатываю глаза, прерывисто дыша. Когда упругость между моих ног не позволяет мне полноценно открыть глаза и вдохнуть полной грудью. Задыхаюсь. — Я не хочу, чтобы ты думала, — Крис резко отстраняется от меня, восстанавливая своё дыхание и смотря на меня, — что для меня это просто… — я тут же накрываю его губы своей ладонью, не позволяя продолжить. — Не надо думать, — киваю несколько раз головой, непрерывно изучая его потемневшие глаза. Я прекрасно понимаю, что он хотел сказать, но не хочу даже размышлять над этим. Не хочет, чтобы я думала, что для него это просто секс? Я и не думаю, потому что мой задурманенный мозг уже давно отбросил это на второй план. И нужно быть совсем глупым, чтобы в его прикосновениях не почувствовать искренность. Так играть невозможно. Так возможно только жить. По-настоящему. Его рука тянется к поясу моего халата, и я чувствую дрожь в ногах, которая отдаётся пульсацией в висках. Длинная белая полоска оказывается на полу, и такое движение заставляет верхнюю часть моей одежды приспуститься на плечи, немного оголяя грудь. — Сумасшествие, — Крис шепчет мне на ухо, берёт моё лицо в свои ладони и начинает жадно целовать. Я окольцовываю его шею своими руками, и он реагирует на это движение, подхватывая ладонями мои ягодицы и делая пару шагов от стола. Халат и вовсе распадается на части, теперь свисая по бокам от моего оголённого тела. И я продолжаю целовать Криса, нежно опуская ладони на его скулы. Подбираюсь к его уху мокрыми поцелуями и тихо шепчу: — Наверх, — я целую место за мочкой, немого посасывая его и слыша в ответ громкий стон Криса. И всё это для меня. Крис медленными шагами начинает подниматься по лестнице, не расставаясь с моими губами, пока я прижимаюсь всем телом к нему. Его грудь — вплотную с моей. Его руки — на моих ягодицах. И только халат, который хочется побыстрее отбросить куда подальше, мешает мне почувствовать теплоту его рук. Ступеньки заканчиваются, и мы оказываемся в коридоре, который полностью состоит из стен. И в любой другой день, я уверена, я оказалось бы прижитой к одной из них, но только не сейчас. Сейчас он заносит меня в комнату, дверь которой оказывается единственной открытой, и несколькими секундами позже я ощущаю спиной мягкую поверхность кровати и вижу нависающего надо мной Криса, который с трепетом смотрит на меня. Я поднимаю руку к его волосам и поправляю прядь, свисающую прямо ему на глаза. Оставляю руку на мягкой коже лица, которую портит лишь багровый синяк. — Я знаю, что сейчас самый неподходящий момент, — Крис начинает говорить, пока я любуюсь его красотой. — Но я хочу, чтобы ты знала. Девушка на той вечеринке, когда ты хотела со мной поговорить, — он выжидающе смотрит на меня, но я не меняю выражения своего лица, полностью доверяя ему. — Целуя её, я думал, что делаю больно тебе, как-то задеваю тебя, непонятно зачем. А делал больно ведь только себе. Я пытался доказать самому себе, что меня ничего не привязывает к тебе. Но целуя её, я понимал, что мне тошно. Что я хочу только твои губы. Я смотрю ещё несколько секунд на Криса и скромно улыбаюсь, оставляя все переживания в прошлом. Аккуратно кладу ладонь на затылок Криса и притягиваю его к себе, накрывая пухлые губы, которые за последние полчаса утопили меня в своей искренности. — Давай сейчас не будем думать ни о чём? — бормочу сквозь поцелуй. — Давай, — Крис невнятно отвечает, но я слышу. Приподнимаю колени, избавляясь от нижней части халата, пока Криса приподнимает мою спину и, смотря прямо в мои глаза, медленно стягивает с моих плеч верхнюю часть домашней вещи, которая секундами позже улетает на пол рядом с кроватью, оставляя меня абсолютно обнажённую перед Крисом: и душевно, и физически. — Чёрт возьми, — сквозь рваные вдохи проговаривает Крис, когда я прохожусь ладонью по его горящей груди, спускаясь к торсу, а затем и вовсе останавливаясь на резинке спортивных штанов. Крис вновь склоняется надо мной, и мой дрожащий живот втягивается от горячего прикосновения, пока ногти проходятся по его спине. И в ответ я слышу приглушённое рычание. Он на секунду отстраняется от меня, снимая с себя оставшуюся одежду, пока я восстанавливаю сбитое дыхание, но ненадолго. Потому что он накрывает мои губы, а внизу становится до неприличия горячо от упругого прикосновения. И я опять выгибаюсь, уже потеряв счёт этому движению. Крис начинает медленно входить, не переставая меня целовать, и я открываю рот, пытаясь набрать как можно больше воздуха. Закатываю глаза, хватаясь за его плечи и сжимая их, когда Крис входит до конца. Когда я чувствую, что каждый миллиметр моего тела заполнен им и принадлежит только ему. Тому, с которым мы играли в игры, вместе проигрывали, ошибались и пытались всё исправить. Человеку, который свёл меня с ума, довёл до безумия и сам потерялся в нём. И теперь только мы можем помочь друг другу. — Нравишься, — Крис ещё раз входит в меня, беря мою руку, бессильно опустившуюся на простынь секундами ранее, в свою. Переплетает пальцы. И шепчет прямо в мои губы, опаляя их своим горячим дыханием. — Нравлюсь? — бормочу в ответ, словно в бреду, потому что он выходит и задерживается, прежде чем снова заполнить моё тело собой. — Нравишься, — очередной толчок. — Нравлюсь? — я хочу услышать это снова, потому что, чёрт возьми, я ждала этого так долго. Чтобы эти слова слетели с его губ, чтобы он признал это, чтобы это было наяву, а не в моих снах или пьяном бреду. — Нравишься, — я выгибаю спину, сильно сжимая его пальцы от последующего толчка. Я уже не слежу за стонами, которые слетают с моих губ, за руками, которые то поднимаются к его спине, пытаясь зацепиться за неё, как за спасательный круг, чтобы не утонуть в столь сильных ощущениях и чувствах, то опускаются на простынь, сжимая её. Я полностью отдаюсь Крису, который оставляет поцелуи на моих губах, перемещаясь то к шее, то к груди, и сквозь томные вздохи шепчет, что я ему нравлюсь. Пиздец, как нравлюсь.